Текст книги "Все к лучшему"

– Продают своих детей?! – ужаснулась Анна.

– Если хочешь, это можно назвать и так.

– И ты решила предложить мне сделать также?

– Да. Я слышала краем уха об этой фирме раньше. А на прошлой неделе, когда была в Москве, разузнала обо всем поподробней и даже нашла людей, которые помогут тебе попасть туда, потому что, сама понимаешь, просто так, с улицы, тебя никто не возьмет. Дело-то не совсем законное и даже совсем не законное.

– И ты всерьез мне все это говоришь?

– А ты как думаешь?

– Кать, ты хоть понимаешь, что ты мне предлагаешь? Я же всю мою оставшуюся жизнь буду чувствовать себя виноватой и несчастной!

– А сейчас ты счастлива? А сейчас ты не чувствуешь себя виноватой? Разница только в том, что сейчас ты чувствуешь себя виноватой перед тремя самыми близкими тебе людьми, а через несколько месяцев их будет уже четверо. А ситуация твоя останется прежней, нет, не прежней, она будет еще хуже, чем теперь. Но теперь ты можешь ее изменить, а потом будет слишком поздно.

– Но мой ребенок…

– Конечно, твой. Но разве ты его хотела? Разве он будет долгожданный? Он ведь не просился на этот свет, это глупая мамаша его зачала, а теперь не знает, что с ним делать. И ты, уверена ли ты, что он скажет тебе потом спасибо? Уверена ли ты, что он не спросит тебя: зачем ты меня рожала, если нам даже жить негде? Уверена ли ты, что твои дочери не спросят тебя о том же самом?

Анна молчала: ни один разумный довод в голову не приходил. Так сидели они некоторое время молча, наблюдая за голубями, которые прохаживались неподалеку.

– Боже мой, Катя, – первой прервала молчание Анна. – Я же понимаю, что во всем, что ты говоришь есть значительная доля правды. Но знала бы ты, как холодеет на сердце от одной мысли, что я могу решиться на такое…

– В общем так, дорогая моя, думай и решай. Я хочу тебе сказать, что если ты откажешься, честное слово, я больше никогда не вернусь к этому разговору, никогда тебе его не напомню и никогда тебя не укорю. Но если ты примешь решение, если согласишься, я помогу тебе во всем. Я даже уже продумала, как надо все это организовать. Но о подробностях и деталях не сейчас. И еще одно, очень важное. Я хорошо понимаю, что то, что я тебе предлагаю не лучший выход, но другого я не вижу. Я не знаю, как по-другому… И если это грех… Конечно, это грех, я готова разделить его с тобой.

Они помолчали еще некоторое время. А затем Аня робко предположила:

– Думать и решать надо, конечно, быстро.

– Да, времени у тебя немного. На все про все несколько недель, максимум месяц. Скоро твой живот будет заметен, и тогда ничего уже нельзя будет изменить.

В ответ Аня только кивнула головой. Говорить она не могла: мешал комок в горле и близкие слезы.

Оставив нетронутые бутерброды на скамейке, они вернулись к машине. Обратную дорогу тоже молчали, любые слова сейчас казались лишними, неуместными.

7

Несколько следующих дней прошли как в тумане. Она разговаривала, отвечала на вопросы, выполняла привычные обязанности, но думала все время о другом. Мысли бились и путались в голове, не давая сосредоточиться. Она не знала, всем ли это было заметно, но ее старшая дочь, Наденька, деликатная и проницательная не по годам, заметила как-то утром:

– Мам, у тебя все в порядке?

– Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

– У тебя глаза какие-то…

– Какие? Грустные?

– Нет, не грустные… Да, грустные, но они у тебя уже давно грустные, а сегодня они еще вдобавок, – Надя задумалась, подбирая подходящее слово. – Они еще вдобавок далекие.

– Ну, что ты, доченька. Я просто думаю о работе, о том, как сложится сегодняшний день. Надеюсь, все у нас сегодня будет хорошо.

– Тогда я хочу тебе напомнить, что пятница – последний день, когда надо сдать деньги преподавателю по танцам на новые костюмы. У нас есть деньги?

– Есть небольшой резерв. Завтра заплатим. Только потом придется жить экономно. До зарплаты еще неделя, если, конечно, опять не задержат.

– Мам, необязательно об этом и говорить, – рассудительно, как взрослая, вмешалась вдруг младшая, шестилетняя Настя. – Мы и так всегда живем экономно.

– А ты не повторяй чужие слова, которые взрослые говорят, – поддела ее Надя.

– А я и не повторяю. Я сама знаю, что надо говорить.

– Хватит спорить, умницы вы мои, – остановила их Анна. – Одеваемся, выходить пора.

В этот день она закончила работу на полтора часа позже обычного: заменяла заболевшего коллегу. Полумертвая от усталости и неотвязных мыслей, почти в шесть часов вечера вышла она из школы. Дочери были у Веры Игнатьевны.

– Мам, а я уже все уроки на завтра сделала, – радостно встретила ее у порога Надя. – Мы с Настей телевизор смотрим.

– Устала? – участливо спросила Вера Игнатьевна.

– Очень. Голова гудит, ноги не держат, и несколько пачек тетрадей еще проверить надо.

– Поешь?

– Не понимаю даже, хочу есть или нет.

– Поешь, поешь, мама, – прокричала из комнаты Надя. – У бабушки такой борщ вкусный!

– Ну, давай, – согласилась Анна. – Дома готовить не придется, раз девочки тоже у тебя поели.

8

По дороге домой она продолжала думать о своем и не с первого раза услышала Настю, которая, не получив ответа на свой вопрос, начала дергать ее за руку.

– Мам, ну мам, ты что, не слышишь, что ли?

– Слушаю, слушаю, что случилось?

– Скажи, что такое нищенка?

– Что? Что? – не поняла Анна.

– Я тебя спрашиваю, что такое нищенка. Сегодня Олеся Кравченко принесла в садик очень красивую куклу. Я попросила: «Олеся, дай подержать.» А она мне говорит: «Не дам я тебе ничего, нищенка. Свою надо иметь.»

Анна резко остановилась. Как будто что-то горячее обожгло ее всю. Она не сразу нашла, что ответить.

– Не слушай ты всяких дур, – пришла ей на помощь старшая. – Мы не нищие.

– А кто такие нищие? – не отставала Настя.

– Нищие – это те, кто беднее бедных. И это не мы, – строго ответила Надя.

– А мы, мы просто бедные. Да, Надь?

– Послушай, любимая моя дочурка, – присев перед ней заговорила наконец Анна. – У тебя будет новая и очень красивая кукла.

– Лучше Олесиной?

– Гораздо лучше. Только потерпи немного, совсем немного.

– Хорошо, мама, я потерплю, – глядя ей прямо в глаза, ответила дочь.

Было уже совсем темно, когда они пришли к себе домой. Анна замешкалась в прихожей, освобождаясь от тяжелой сумки и помогая Насте раздеться. Надя прошла на кухню попить, и тут же оттуда раздался ее удивленный возглас:

– Ой, мамочка, кажется, нас обокрали!

Через мгновение они все трое стояли на кухне перед раскрытой настежь дверцей холодильника. Холодильник был пуст. Два разбитых яйца и открытая банка, из которой вытекало варенье, лежали рядом на полу. Ошеломленные, некоторое время они молча смотрели на все это, не веря своим глазам.

– Это, конечно, папа сделал, – отчеканивая каждое слово в звенящей тишине, сказала Надя. – Понес еду своим алкоголикам.

– А мы что же есть будем? – заплакала Настя. – Он все унес!

Анна прислонилась к дверному косяку, боясь упасть. Уже не в первый раз Сергей уносил из дома еду, но чтобы так… Обобрав дочиста… Не подумав о том, что отбирает у собственных детей… Какие из человеческих чувств остаются в душе у алкоголика? И остается ли душа?

– Ничего, мама, его зато теперь дня три, точно, не будет. Мы хоть отдохнем, – попыталась вернуть ее к действительности Надя.

Подхваченная внезапной мыслью, она побежала в свою комнату, дочери за ней. Бывший муж побывал и здесь. Дверцы шкафа раскрыты, ящики стола выдвинуты. Вещи разбросаны повсюду: на кровати, на полу, даже на подоконнике. Анна нашла маленькую коробочку из-под часов, в которой она хранила свой небольшой денежный запас. Коробочка была пуста. До зарплаты оставалась неделя… «Не дать себе расплакаться! Только не дать себе расплакаться! Я должна быть сильной. Мои дочери смотрят на меня.»

– Так, дочурки мои дорогие, видите, как хорошо, что мы у бабушки поели, – попыталась улыбнуться она. – Мы сейчас все это быстро уберем, потом попьем чаю, я купила вкусное печенье, потом ко сну приготовимся, а потом будем лежать и о чем-нибудь приятном разговаривать.

– А как же мы теперь без денег и без еды жить будем? И за Надин костюм завтра надо деньги отдавать, – жалобно спросила Настя.

– Все у нас будет хорошо. Я вам обещаю, – твердо сказала Анна. – А теперь за работу.

Когда девочки уснули, она встала с постели и села за стол. У нее было много работы, но руки и голова отказывались ее делать. Долго сидела она за столом, уставившись немигающими глазами в одну точку. Потом подошла к окну. Город спал.

«Интересно, сколько в городе таких женщин, как я, таких невезучих, таких неудачливых горемык? – глядя в темные окна соседних домов, думала она. – А везучих? Женщин, у которых есть то, чего нет у меня. Надежного и любящего мужа, мужа, который приносит в дом деньги, а не ворует те жалкие гроши, которые заработала жена. Хорошей работы, нет, не так. Работы, которая дает хорошую зарплату. Не в деньгах счастье? Может быть… Но когда их совсем нет, о счастье думать уже и вовсе не приходится. Да, хорошие деньги дают независимость, помогают решить многие проблемы, дают возможность подняться на другой уровень жизни, а не биться в паутине грошовой экономии, кроя и перекраивая свой бюджет. И дети… Вот что еще тяжелей. Как им объяснить, почему у них нет того, что есть у других?..

И эти другие женщины, те, которые не знают, что такое пустой карман и пустой холодильник, не знают, что такое ты одна перед всеми трудностями и проблемами… они, эти везучие, они – лучше меня или нет? Если лучше, то что во мне не так? Если нет, то почему не я…? И еще, ценят ли они свое благополучие, дорожат ли им или воспринимают все как нечто естественное? А я… Наверное, я могу еще какое-то время жить так, как сейчас. Но должна быть надежда. Надежда на то, что моя жизнь и жизнь моих дочерей может измениться к лучшему. И вот этой-то надежды у меня и нет… Вернее есть… Есть один-единственный выход… Но как решиться на такое? Не каждой женщине это под силу. Смогу ли я? Выдержу ли?..»

Только под утро она прилегла ненадолго. Эта бессонная ночь многое в ней изменила.

9

Катерина была еще в постели, когда зазвонил телефон. Она любила просыпаться на десять-пятнадцать минут раньше того времени, когда надо было вставать. Так лежала она с закрытыми глазами, отдаваясь течению своих мыслей, стараясь направить их в приятное русло, строя планы на предстоящий день.

Трубку взял муж. Он всегда вставал раньше ее и уже хлопотал на кухне.

– Да. Нет, она еще не встала. Что-то важное? Хорошо, сейчас, – доносился до нее его несколько удивленный голос.

– Это Анна. Говорит, что срочно. Ответишь? Или сказать, чтобы позвонила попозже? – прокричал он ей снизу.

– Уже отвечаю. Клади трубку, нечего слушать наши секреты, – придав голосу шутливый тон ответила она. Но на самом деле ей было не до шуток. Катерина догадывалась, конечно, о чем пойдет разговор. Что-то скажет ей подруга?

– Да, Аня, слушаю.

– Кать, я согласна, – прозвучало в трубке. Говорила Анна, но голос был не ее. Сухой, безжизненный, без каких-либо эмоций голос.

– Аня, что-нибудь еще случилось?

– Да, случилось. У нас каждый день что-нибудь случается, но это уже неважно. Главное, что я приняла решение. Я согласна. Говори, что надо делать?

– Первое. Не ходи сегодня на работу. У тебя мало времени, а дел много. Позвони и скажи, что заболела. Больничный лист я тебе устрою. Он тебе тем более необходим, потому что в воскресенье надо уже ехать в Москву.

Трубка молчала.

– Эй, Аня, ты меня слышишь? – встревоженно спросила Катерина.

– Конечно, слышу. Слушаю и запоминаю, – все тем же странным голосом ответила та. – Встретимся сегодня?

– Да, конечно. Давай прямо с утра. У меня утром времени больше свободного. В 9 тебе подходит?

– Да, подходит.

– Тогда в 9 у меня. И еще… Аня, тебе сейчас много лгать придется. Постарайся сделать вид, что ты действительно больна, чтобы Надя случайно в школе не проговорилась.

– Если бы ты могла меня сейчас видеть, – горько усмехнулась в ответ подруга. – Мне и стараться не придется.

Закончив разговор, Катерина некоторое время не могла прийти в себя от удивления. Ее лучшая подруга! Аня, которую, как ей казалось она знает лучше, чем себя! Деликатная, больше всего на свете боящаяся причинить зло другим.

Жизнь сталкивала Катерину с очень многими и разными людьми. Анна была единственной… Многие ли знают, многие ли помнят Золотое правило нравственности? Она узнала о нем от Ани. «Никогда не делай другим того, чего бы ты не хотел, чтобы другие делали тебе.» Для ее подруги это была не только теория. И вот теперь… Предлагая Ане то, что она считала лучшим в сложившейся ситуации, Катерина была почти уверена, что та откажется. Что же еще случилось за эти несколько дней? Что так изменило ее?

Мысли ее вернулись к началу их общей студенческой жизни. Курс будущих филологов был многочисленный. Студенты еще не успели перезнакомиться и поэтому с любопытством приглядывались друг к другу. Катерина первая приметила Аню, которая выделялась среди других не красотой. Красивых, броских девушек на курсе было несколько, Татьяна среди них. Аня же выделялась особой манерой держаться, изяществом, внутренним достоинством, какой-то непостижимой смесью вежливости и простоты. И одета она была не так, как другие студентки. Ничего броско-вычурного, ничего ярко-кричащего. О том, что это называют элегантностью, Катерина узнала гораздо позже. «Наверное, аристократка какая-нибудь», – подумала она тогда. Ей, выросшей в условиях простой, почти примитивной деревенской жизни, Анна казалась представителем какого-то другого, незнакомого и потому манящего к себе мира. «Обязательно подойду и познакомлюсь первая, – решила она. – Может быть, подружимся.» И они действительно подружились. А позже к ним присоединилась Татьяна.

Ее воспоминания прервал муж, Иван. Войдя в комнату, он тихонько приблизился к ней и нежно поцеловал.

– О чем задумалась моя Катерина Большая? Завтракать будешь? У меня все готово.

За завтраком они обычно обсуждали предстоящие на этот день дела. Но сегодня Иван неожиданно заговорил об Анне. Чаще всего он не вмешивался в их дружбу, оставаясь несколько в стороне. Но Катерина точно знала, что он сочувствовал ее подруге и очень осуждал Сергея. Выросший в большой и дружной семье, где слово отца для всех было законом, Иван с детства был убежден в том, что ответственность и надежность – первые и главные мужские качества.

– Совсем плохи дела у Ани?

– Плохи, – откровенно ответила она.

– Такая женщина, как Аня, заслуживает лучшей участи и лучшего мужа, не такого, как этот отеребыш. Но, наверное, не все еще для нее потеряно?

– Думаю, не все. Ей, как и мне только тридцать шесть, и жизнь еще может наладиться.

– Скажи ей, чтобы она перестала жалеть всех подряд и выселила из своей квартиры этого… Пусть дальше сам живет как хочет, – серьезно сказал Иван.

– Вань, ты не будешь против, если придется помочь? – радуясь, что он первый заговорил об этом, спросила Катерина.

– Помочь как?

– И с переселениями этими и… материально. Она ведь не может выселить его в никуда. Он там прописан. Чтобы купить ему самую маленькую и плохонькую жилплощадь, несколько тысяч долларов выложить придется. У Ани таких денег нет, конечно. Мы можем дать ей в долг.

– Со своей учительской зарплаты она нам их тридцать лет отдавать будет, – улыбнулся Иван.

– Не так долго. У меня есть план. Если все удастся, как я предполагаю, через год отдаст, максимум через полтора, – привирая, ответила она.

«Добавим немного времени для надежности и чтобы менее подозрительно было. Так, на всякий случай.»

– Помогай подруге, стратег ты мой любимый, – снова улыбнулся Иван. – Советуешься со мной, а сама уже наверняка в голове все варианты прокрутила. Кто еще может помочь Ане, если не мы?

Стоя под горячим душем, Катерина радовалась тому, как все удачно и естественно устроилось. Ситуация у ее подруги была критическая. Чтобы помочь ей выбраться, деньги требовались немалые. И это не те небольшие суммы, которыми она помогала раньше. Главой в их семейном бизнесе была, конечно, она, но деньги были их общие, вместе заработанные. Катерина ценила свой брак. Она очень хорошо понимала, как ей повезло с мужем. Иван был немногословный, несколько медлительный, но верный и надежный. Его поддержка, согласие и одобрение были ей необходимы.

«Должно, у нас должно все получиться, – размышляла она. – Должно. А если не получится? В любом деле, тем более в такой авантюре, какую я задумала, есть большая доля риска. Если не получится, то что теряю лично я? Только деньги и деньги немалые. Да, ладно, черт с ними, заработаем. Что остается? Остается дружба, а настоящую дружбу ни за какие деньги не купишь. Помогу Ане, без меня, без нас ей не выкарабкаться. Освободится от своего бывшего, а там, глядишь, и остальное наладится. Впрочем, знаю ведь я хорошо ее характер. При любом раскладе ей важно будет со мной рассчитаться.»

10

Когда ровно в 9 дверь открылась и в кабинет вошла Анна, Катерина едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть: Боже мой, да что же это такое? До чего ты дошла! Подругу было не узнать. Все последнее время было не лучшее время ее жизни, но так плохо она еще не выглядела. Осунувшееся серое лицо и глаза… Глаза отчаявшегося, потерявшего последнюю надежду человека. «Нет, о деле с ней сразу говорить нельзя, нельзя ни в коем случае! Надо ей дать время оттаять немного.»

– Привет! Я позавтракать сегодня не успела. Позавтракаем вместе? – и не дожидаясь ответа, распорядилась. – Кофе нам крепкого и пирожных побольше!

С деланным аппетитом уплетая завтрак, она размышляла о том, как разрядить напряженную ситуацию. Не додумавшись ни до чего и решив, что дипломатия тут ни к чему, она начала без предисловий.

– Прежде чем о деле начнем говорить, я хочу тебя спросить… Ань, я же вижу, что что-то еще произошло, что-то, что перевернуло тебя всю… Не держи в себе, поделись со мной. Ты знаешь: мне можно доверять. С друзьями ведь и радость делят, и горе. Радость у нас с тобой еще будет, а горе…

– Настю вчера в садике нищенкой обозвали, и Сергей унес из дома все продукты, все, до последней луковицы. А чтоб нам совсем уже плохо было, и деньги прихватил, тоже все, до последней копейки.

– Иди ты!

– Вот тебе и иди ты. Детям в садик разрешают приносить свои игрушки. Многие приносят, а у некоторых красивые и дорогие. Одна девочка принесла красивую куклу. Настя попросила подержать, а та ответила: «Свою надо иметь, нищенка.» Я изо всех сил стараюсь держаться на поверхности, наивно думаю, что мне это удается, а людям со стороны виднее. Если уже даже дети говорят…

– Дети повторяют то, что говорят взрослые.

– Да знаю я, знаю. Кать, то, что вчера с нами произошло, многое во мне изменило, заставило посмотреть на жизнь другими глазами. Особенно то, что произошло в детском саду. Сергей… Как ни печально об этом говорить, но он – человек без будущего. Я столько за него боролась… но теперь все. Пусть катится вниз дальше, но без меня, без нас. И сейчас главное для меня – мои дочери. Я хочу, чтобы они хорошо жили, чтобы не нуждались, как теперь, в самом необходимом, чтобы больше никто и никогда в жизни не посмел их нищенками называть. Неправду говорят, что бедность – не порок. Порок. Знаешь, в моем классе есть одна девочка. Очень хорошая девочка: умная, добрая, красивая. И вот эта девочка в прошлом учебном году перестала ходить на наши классные мероприятия. В этом году она тоже не пришла на наш вечер по случаю начала учебного года. Я пригласила ее маму поговорить, что случилось. И мама мне говорит: «Анна Петровна, она категорически отказывается ходить на Ваши мероприятия. В прошлом году одноклассники ее обсмеяли, спросили с издевкой: „Ты что, Мартьянова, до окончания школы на все вечера собираешься ходить в одном и том же? Какая редкая верность! А может, у тебя больше и нет ничего?“ Она вернулась домой со слезами, а у меня нет возможности одевать ее, как другие родители одевают своих детей. Я минималку получаю.» И вот, Катя, эта замечательная девочка сидит теперь дома. Хорошо, если в будущем найдется кто-нибудь, кто сможет оценить все то хорошее, что в ней есть… И я не хочу, не могу допустить, чтобы мои дети вот так же на обочине жизни остались. Я твердо решила: пожертвую этим третьим, еще не родившимся ребенком, ради двух, уже родившихся, – и отступать не буду! Выкладывай свой план.

– Слушай и запоминай хорошо, потому что, сама понимаешь, записывать ничего нельзя. Первое…

Они разговаривали около часа. Слушая подругу и стараясь ничего не упустить, Анна в то же время невольно восхищалась ею: «До чего же головастая эта Катерина! В институте я не замечала за ней этой способности стратегически мыслить и выдавать готовые решения самой, казалось бы, нерешаемой проблемы. А, может, и не было у нее раньше таких способностей, может, их жизнь развила? Она вспомнила выкрикнутое недавно: „Я бы на пузе проползла от Костромы до Караваево и обратно, чтобы выбиться из бедности!“ Когда есть такая цель, способности, наверное, могут развиться.»

– Эй, ты меня хорошо слушаешь? – перебила ее мысли Катерина.

– Не сомневайся, конечно, хорошо. Кать, а если мне в школе не дадут этот годовой учительский отпуск? Ведь учебный год только начался?

– Увольняйся к чертовой матери! Только дадут они тебе этот отпуск, обязательно дадут! Кто еще в вашей школе готов отдуваться за все и за всех? Все твои руководители прекрасно понимают, что они потеряют, если ты уволишься. К кому они на уроки будут водить комиссии всякие и всяких проверяющих? Я думаю, я почти уверена, что дадут. Поупрямятся, конечно, но дадут. Самое сложное для нас сейчас не это, с этим мы справимся. Самое сложное – разговор с твоей мамой. Тут врать придется на полную катушку и врать убедительно. Тебе, которая ни врать, ни притворяться не умеет. Да и мне будет непросто, не люблю я врать Вере Игнатьевне, очень я ее уважаю. У тебя еще вопросы есть?

– Вроде, нет, – не очень уверенно ответила Анна.

– Тогда иди. Оформляй сегодня все, какие можно бумаги для загранпаспорта, купи билет в Москву и, главное, подготовься как следует к разговору с мамой. Продумай и прорепетируй все, что надо сказать, и ни в коем случае не отступай от намеченной нами линии. Держи деньги на билет.

– Может, зря мы все это затеяли?, – забирая деньги и забыв свою недавнюю решительность, спросила Анна. – Вдруг не пройду я анкетирование это или анализы что-нибудь не то покажут. Как мы все это назад организовывать будем?

– Все у нас получится. Главное – не проговорись и не пиши нигде, что беременна от алкоголика. Иди уже, у тебя, да и у меня дел по горло. Давай вечером созвонимся. Только не звони раньше, чем дочери уснут. Не надо, чтобы лишнее что-нибудь услышали. Да, чуть не забыла, дай-ка мне ключи от твоей квартиры.

– Зачем это?

– Затем это. Потом узнаешь, зачем. Я их Вере Игнатьевне передам. Ты же там вечером будешь, вот и заберешь.

11

Проводив подругу, Катерина сразу отправилась в соседнее с рестораном здание. Это был старинный двухэтажный особняк из красного кирпича, купленный ими недавно. Идея, как всегда, принадлежала ей: соединить эти здания крытым прозрачным переходом и получить таким образом целый комплекс, в котором можно разместить много чего… Работы по переделке и переоборудованию здания, которыми руководил Иван, начались месяц-полтора назад. Катерина и Иван спешили: хотелось все закончить и открыть комплекс в декабре. Праздничные вечера и банкеты начинаются уже с середины декабря, так сразу будет ясно, удачной была затея или нет.

Иван решал какие-то строительные проблемы в окружении нескольких рабочих. Он улыбнулся, увидев жену. Затем, бросив рабочим фразу: «Значит, делайте, как решили», – подошел к жене.

– Случилось что-нибудь? У тебя вид какой-то обеспокоенный.

– Да это все по поводу Ани. У нее неприятности все никак не закончатся. Знаешь, я работу ей нашла за границей. Если все хорошо сложится, через несколько недель она контракт подпишет и сразу улетит минимум на полгода.

– Какую такую работу? – перебил изумленно уставившийся на нее Иван.

– Да мы пока сами толком не знаем, – не моргнув, соврала жена. – В воскресенье она в Москву уезжает, в понедельник у нее собеседование в фирме. И потом она должна ответ получить, берут ее или нет. Только я не об этом поговорить хотела, об этом я тебе дома вечером все расскажу. На сегодня проблема в другом, в муже ее бывшем. Он вчера из дома все продукты утащил, все, до последней луковицы, а так же и деньги все прихватил.

– Иди ты, – совсем как она недавно, отреагировал Иван.

– Вот и я ей так же сказала, – невесело усмехнувшись, ответила Катерина. – Вот зачем я к тебе и пришла. Я тут подумала: может, пошлем кого-нибудь из рабочих замок во входной двери сменить?

– Замок сменить недолго. Но ты же сама говорила, что он имеет право там находиться, раз прописан. Представь, вечером он придет и домой попасть не сможет. Он же милицию вызовет, и та обяжет Анну открыть дверь.

– Не придет он вечером. Того, что из дома уволок ему с собутыльниками на несколько дней хватит. А мы еще добавим, чтобы лопал недели две, не останавливаясь. За это время подберем комнатенку какую-нибудь и быстренько туда переселим. Если у нас все получится с этой работой, Анне уезжать совсем скоро. За это время надо ей помочь здесь все свои проблемы решить, тогда она может ехать спокойно

– А детей своих она на кого оставит? – продолжал задавать вопросы Иван.

– На маму. Да и мы помогать будем. Например, забирать к себе на выходные. Слушай, давай сначала с дверью решим. Остальное я тебе вечером дома объясню.

– Кстати, о двери. Может, ей вообще дверь новую поставить? Старая наверняка ненадежная. Времена сейчас сложные, с надежной дверью им спокойнее будет. Я правильно предполагаю, что на эти месяцы Вера Игнатьевна к внучкам переселится?

– Вот за что я тебя люблю, Иван, – серьезно ответила Катерина. – Возьми ключи от Аниной квартиры.

Вернувшись, она вызвала к себе Тамару, секретаршу и верную помощницу. Скоро три года, как Тамара работает у нее и на нее…

Когда отец умер, их осталось четверо в семье: мама, Ульяна Васильевна, не старая еще, но рано состарившаяся женщина, и трое детей. Старший брат, Виктор, так и не уехал из деревни. Во времена, когда социализм в стране тихо умер, так и не добравшись до стадии развитого, Виктор с женой, поднапрягшись, купили заброшенную ферму недалеко от их родной деревни Расстегаевки. В это время Катерина уже вовсю строила капитализм в своей, отдельно взятой семье. Младшая, любимица всех Наталья, легкая и веселая, уехала из дома в семнадцать с небольшим.

– Я красивая, – часто повторяла она. – А нам, красивым, необязательно работать, надрываясь. Нам надо использовать свою красоту и постараться пристроить ее как можно выгоднее.

Удалось ей это или нет – об этом можно было только догадываться, во всяком случае встречались они теперь очень редко, и особой теплоты в этих встречах не было.

Все последние годы мама продолжала жить одна, все в том же старом деревянном доме, отвечая отказом на все уговоры дочери перебраться к ней.

– Не понимаю я тебя, мама, – сердилась Катерина. – Неужели лучше одной жить? Да что ж тебя там так держит-то? Дом того и гляди развалится скоро!

– Не сердись ты, Катюха, – незлобливо отвечала Ульяна Васильевна. – И пойми: все меня здесь держит. Здесь я у себя дома, деревенская я и не могу в городе жить. А дом и верно ремонта требует, вот ты мне и помоги его сделать.

– Ладно, помогу, только ты мне за это пообещай каждую зиму к нам приезжать месяца на два-три.

– Ох и хитрющая ты девка, – засмеялась мать. – И в кого ты такая уродилась!

На том они и порешили…

А три года назад, в годовщину смерти Ульяны Васильевны Катерина собрала на поминки всех немногочисленных жителей Расстегаевки.

Сидя за столом рядом с братом, она наблюдала за угощавшимися приглашенными.

Как быстро течет жизнь! И как меняет она людей! Взять хотя бы их бывшего соседа, Павла Николаевича. Павел Николаевич был одним из немногих «не злоупотреблявших» мужчин в деревне. Глядя на всегда трезвого, опрятно одетого и души не чаявшего в своих детях соседа, Катерина завидовал этим последним. «Как хорошо иметь такого отца! – думала она. – Не надо прятаться, боясь попасть под тяжелую руку, когда приходит домой пьяный. И за мать не надо бояться! И потом деньги в доме, наверное, всегда водятся, а значит, и еда всегда есть.»

Жена Павла Николаевича умерла примерно через год после смерти ее матери, дети разъехались кто куда уже давно. И он остался один. Как же изменила его жизнь! Глядя на не старого еще, но неопрятно одетого и несколько дней не брившегося мужчину, который поднимал далеко не первый стакан водки, она спросила брата:

– Совсем не навещают дети Павла Николаевича?

– Месяцев шесть назад сын приезжал. Сграбастал последние отцовские сбережения на какие-то свои неотложные дела и укатил через два дня. А дочери давно не были.

– Помнишь, как мы им завидовали?

– Да, быть хорошим отцом и мужем еше не гарантия того, что обеспечишь себе спокойную старость, – философски и не совсем впопад ответил брат.

В это время дверь открылась, и в помещение вошла девушка, которую Катерина сразу заметила. Не заметить ее было невозможно, так она отличалась от всех остальных присутствующих. Яркая восточная внешность, особенно пленяли иссиня-черные вьющиеся волосы и черные миндалевидные глаза. Высокий рост и идеальных пропорций фигура дополняли впечатление редкой красоты.

– Давненько в нашей местности не водилось таких красавиц! – воскликнула она удивленно. – Это кто же такая?

– Помнишь Непутевую Варвару? – спросил брат.

– Олимпиада? Не может быть! – не поверила Катерина. – Я ж ее помню тощей и нескладной. И еще помню, что она всегда черная, как уголек, была. Мы еще как-то смеялись, что ей и загорать не надо.

– Когда это было! С тех пор она вот уже несколько лет всех мужиков в округе с ума сводит. Но никто ничего плохого сказать о ней не может, девушка строгая и очень серьезная.

Олимпиада была единственным ребенком Непутевой Варвары, своего рода местной достопримечательности. Смыслом жизни Варвары были поиски большой и настоящей любви, и в страхе не пропустить эту любовь она бросалась на шею всем встречавшимся на ее жизненном пути мужчинам. Одним из них был заезжий молодец южных кровей, от которого Варвара и родила Олимпиаду, Пию или Пийку, как ее все здесь называли.

– Вить, я сейчас вернусь, хочу поговорить с этой восточной царевной, интересно мне очень.

Минут через тридцать она вернулась и сообщила брату:

– В самом деле очень интересная девушка, я ее на работу к себе беру.

– Благотворительностью решила заняться?