Текст книги "Поэмки"

Для природы и погоды нет войны

Письмо Ларисе Ягунковой

 
Ты сегодня в Карачае, я – в Анапе.
Неслучайно мы скучаем, жизнь за пятами…
Научиться бы нам телепортации
Да летать бы по мирам, но в прострации
Мысли, после восхождений и падений,
Наслаждение граничит с одурением…
А вот встретились бы, радостно побалагурили,
А на Сретение, помнишь, ветры дули?
Старики-то говорили: «Не к добру то,
Кто-то, что-то в этом мире перепутал».
 
 
Я вытягиваю мысли по паркету, нет здесь лета,
Нынче лета больше нет. Причитаю и читаю на планшете:
«Не мечтайте, попрощайтесь с дивным летом».
 
 
Для природы и погоды нет войны.
Жарит солнце, и на море плеск волны.
В Карачае и в Анапе мир да свадьбы.
Неслучайно крапы вкрапываются, крапы —
В воздух, в души, в равнодушие, в сердца.
Что война, мы не осознали до конца.
СМИ смотри и слушай, ужас там,
Там в Луганске, там в Славянске – там, там, там.
 
 
Там война идёт, и там вовсю разруха,
Правит бал сегодня там Смерть-старуха.
Без разбора: свой, чужой, старик, младенец —
Всех косой, стальной косой, на погребенец.
 
 
Здесь в Анапе салютуют каждый день.
То ли праздник, то ли свадебный картель,
То ли просто богатеи веселятся,
В Храмах Бога вспоминают лишь на святцы.
Не пришлось побалагурить нынче радостно,
Всё с востока ветер дует… Нам не праздновать…
Братья гибнут в смертной схватке за свободу
Ради хартий или Западу в угоду…
 

Анапа, 31.08.2014

Сквозь миражи

 
Я слышу гром, солнце в зените,
Море спокойное, дети резвятся. Я же
Выбираю место по наитию
В барханах, рядом с пляжем.
 
 
Бросаю вещи, надеваю купальник —
И по песку песочного цвета,
Цвета верблюда, конечно, с горбами,
С камешками и монетами.
 
 
Так представляю,
Что между горбами ступаю кротко
По обжигающему песку —
От пятки к мыску, от пятки к мыску
К воде, она ещё не комфортна.
 
 
Третья часть мая уже проскользнула.
И время чýдное —
Кто-то рождается, а кто-то уходит в безлюдье
Из этого мира ада и рая,
Из мира, в котором грех мечтать о «чуде-юде»,
Грех не праздновать 1 Мая,
Не быть участником утех колобка на блюде.
 
 
На море штиль, всё как перед грозой,
Я рискнула, без тапок, босой
По обжигающему песку, между горбов песочных,
Скачу, как кенгуру,
Преодолевая ожогов многоточие,
Вспоминая – Гуру.
 
 
Что лучше бы не по «верблюду», а на верблюде,
В пустыне сквозь миражи
Понятий, знаний, правосудий
И простоты души,
Сквозь миражи прохладных парков
И арок – в рай Господний,
 
 
Но наяву сегодня жарко,
Как в преисподней…
 

Своим чередом

 
Всё идёт своим чередом —
море, пляж, кафе, шапито, по дороге в гостиницу
На туевой аллее посиделки на лавочке,
у мусорной колбы в виде чернильницы.
Дневной сон, фейсбук, чтение справочников —
всё в замедленном темпе, а солнце шпарит как Сириус.
Вдохновения нет, да и я не силюсь.
 
 
Звонят друзья. В курсе всех событий.
Неожиданные встречи, неожиданные известия —
«Чехия встретила учения НАТО в Восточной Европе
протестами».
Остальное пресно —
Мало энергии, много солнечного растворителя.
Ощущаю себя улиткой,
Выставляю рожки, в зрачках крестики,
в голове нолики, как у алкоголиков известных.
Коротаю время без открытий.
 
 
И нет никаких стремлений – моветон?
И хочется что-то взорвать и крикнуть
что-то, не знаю что.
Но вот скриплю, как старая калитка,
почтенному возрасту в тон,
а вокруг шапито —
Бытовые сцены, скоро летний сезон.
 
 
Мастерят, матерят, чистят, моют, строят планы —
суетятся местные.
Приезжие – по кафешкам сидят, кофе пьют,
пирожки едят пресные.
Подростки сдают экзамены,
Всё идёт своим чередом под российским знаменем…
 

Богомол

Море (Анапское) – за волной волна.

 
«Пиво, рыба, холодная чача,
Горячая кукуруза, пахлава!» —
Передвигаясь глыбой, меняя крен,
Горланит местный абориген,
Такой из себя «мачо»,
Честь ему и хвала.
 
 
Я закрываю глаза,
Представляю пиво, рыбу,
Попадаю в пенный плен,
Живо ощущаю вкус,
Жаль, нельзя, рисковать боюсь.
Облизываю губы,
Чувствую соль морскую.
Я расслабилась, не тоскую.
Слышу далеко, будто трубы
Трубят в будни,
Как пила лесоруба —
Больно, нудно, грубо
Во вчера.
Вот пчела
Жужжит тоже, как пила.
Вскакиваю, кричу: «Больно!»
Вынимаю жало,
Себя жалко.
 
 
На листе богомол
Молится в небо,
Ему не больно,
Мне – не больно.
Уже не больно, когда ты
Не отвечаешь на мои звонки,
На мои эсэмэски,
Даже в торжественные даты
Тебе – неинтересно…
Тесно родителям и детям
В этом мире вместе.
Светит солнце, луна, и эти
Звёзды – наши дети – светят.
Родители – старые лампочки,
Тоже пока светят ярко…
Жарко, сегодня очень жарко.
Богомол – лапочка —
Скакнул на другой листок,
Замаливает наши грехи,
Но Бог и ангелы глухи́…
 
 
«Пиво, рыба, холодная чача,
Горячая кукуруза, пахлава!» —
По второму заходу кричит «мачо».
Честь ему и хвала…
 

Столовая «Дядя Ваня»

 
Цадрипшский уютный закраек.
Сколько странных бывает названий:
Столовая «Дядя Ваня».
Пасмурный день с караваем
на столе с меню деревянным,
на котором повар с кастрюлей и веером.
Здесь же сувениры из дерева
на абхазские темы
для всей вселенной,
И, конечно, вино и чача,
А как иначе?
Здесь же Wi-Fi без лимитного сервера,
От демона.
 
 
Заказала: солянку сборную,
гуляш с картошкой отборной,
фужер виноградного вина.
Конец сентября, сижу одна.
Локоть на столе, кулачок под подбородок,
Думаю: Абхазия плодородная
И народ приветливый,
приехать бы летом
вместе с тобой.
А что одной?
Море после урагана —
С небесного крана,
бушует, очищается,
от летнего мусора избавляется.
Поразъехались варвары,
Позакрывались бары,
Петухи кукарекают каждый час,
Коровы мычат, тянут жилы,
Помойку центральную обжили.
 
 
Пока живы притротуарные лавки,
Лениво торгуют чернавки.
Собаки снуют в преддверии пустоты,
У каждого дома – свои коты.
 
 
Сегодня дождь обошёл стороной,
День без дождя,
День без солнца,
День – никакой.
Иди по дороге, смотри вокруг:
Может быть, что-то заденет вдруг.
Например, река под мостом,
Бьёт, как рыба, огромным хвостом.
И белые глыбы по берегам,
Не птичий минутный, а местный гам
Вокруг.
 

26.09.2021

Мои следы

 
Как много гальки,
Всё без удивления —
И море серое,
И небо серое,
Хоть обводи по кальке
Графический этюд,
И пас-мур-но —
Кошачье откровенье,
И там и тут
Собачьи телеса —
Как мёртвые. Вокруг
Осеннее затишье и забвенье
Прошедших летних праздников у моря,
Лишь спорят волны
с чутким откровением:
Снег на вершинах гор, и скоро дождь польёт.
 
 
Мои следы, моё присутствие зашторит новый ливень,
Душевной дисгармонии круговорот.
Промчат по рельсам поезда лихие.
Прощаюсь с морем, уезжать черёд —
К московской графике,
К московскому причалу
И к одиночеству с решётками на окнах.
Открою книгу, встречусь с Дон Кихотом,
Почувствую, что сильно одичала.
Но будет всё, наверное, не так:
Какой-нибудь чудак
Появится в смартфоне
С улыбкой, даст мне золотой пятак —
Изобразит на фоне
рабочего стола, как смайлик, метку
И позовёт начать
с счастливого момента,
всё сначала.
Во всём явление конца сезона,
И дождик набирает оборот и льёт
по всей сезонной карте.
Сижу в береговом кафе,
В нём неопрятно
И, к сожаленью, нет люфе[39]39
  Губка.


[Закрыть].
Мне подают салат «Аристократка»
За триста пятьдесят рублей – в графе.
В дверях чудак, приподнимает шапку,
На лысом черепе тату, на голове
Изображенье карты
Счастливых дней в природном естестве.
 

30.09.2021

Снимай камерой‐оком

 
Электронный луч подчеркнул горизонт,
Море светится платиной,
Местами – патина,
Чернение волн.
Минимальная атмосферная влажность,
И на пляже
Мокрый песок.
Кажется, что однажды
Горизонт вдруг стрельнёт в висок
Самой высокой сопки.
 
 
Поднимись по тропке,
Спрячься в волосяном покрове сопки
И снимай камерой-оком
Природную пастель —
Гармонию красок
Негроидной касты.
Проси покровительства Мехиель[40]40
  Согласно астрологам начала века, Мехиель покровительствует учёным, профессорам, ораторам и писателям, книгоиздателям, типографам и книготорговцам.


[Закрыть].
 
 
Слияние – моря с небом.
Где бы
Найти уголок —
Городок на денёк
Вечного природного сияния.
Запахи моря поглощает обоняние,
Но летит огромная птица опасная,
Сигналит глазами красными.
В пузе у неё сотня душ для покаяния.
 
 
А море шумит,
Губами перебирая шумящие звуки.
И пьяный пиит
На излуке
«Живого» вечера
Снуёт, вышагивая восьмёрки
бесконечности,
Бормочет беспокойно:
«Б-б-б-б-бес-покойник…
Было больно, будет больно,
Бойня,
Б-б-б-б-бес-покойник…»
 
 
Линия горизонта – красная.
На фоне платинного моря,
Облака – красные кони…
 

Джемете, 20.05.2021

Стоп!

 
Тебя везут,
Мелькает твой профиль
На фоне приближения
и удаления
загруженного пространства.
Тебе по фигу,
Кто, куда, зачем управляет транспортом.
Тебе необходима смена естественных живых кадров.
Лад, ладно – прохладно,
Комфортно
в «Форде».
 
 
Событие одно —
Ты едешь, ты в кадрах кино
Мирного мгновения.
Ты девочка —
На протяжении
Движения
Колёс.
В данном отрезке твоя жизнь без слёз.
 
 
Стоп!
В лобовом стекле отражается нос
Очередной сопки.
Ты – женщина.
Сейчас бы стопку
виски из Мадеры.
Время,
стопка есть, «Мадеры» —
нет!
Есть море
справа,
пей, пока не лопнешь,
Державная.
Лоб – в нишу,
 
 
Стоп!
 
 
«Форд» тормозит.
Девочка бежит
по гряде
к воде,
ослеплённая сиянием солнца
на синем суконце.
 
 
Она растворится вдрызг,
Она превратится в сотню искр
в морском бесперебойном
прибое.
 
 
Стоп!
 
 
И женщина, стоя у огромной сопки,
Вспомнит вдруг «Последний дюйм»
Джеймса Олдриджа,
Вспомнит песчаные дюны…
Она никогда не будет девочкой – поздно,
Она никогда не будет юной…
 

23.05.2021

Она собирается в Цандрипш[41]41
  Курортный посёлок в Абхазии.


[Закрыть]

 
– Может, ты выберешься из дома,
Отлепишь зад от компьютерного кресла,
Пора путешествовать. Не в Оклахому[42]42
  Англ. Oklahoma, штат Соединённых Штатов Америки.


[Закрыть]?
Может быть в Пицунду? Там интереснее.
 
 
Ну нет, она собирается в Цандрипш,
Едет в метро на Казанский вокзал,
Купит билеты, понимаешь, малыш,
Так её Бог в судьбе записал.
Может быть,
Может быть,
Один быт сменит она на другой.
Может быть,
Может быть,
Счастливой вернётся домой.
Может быть,
Может быть,
Будет под впечатлением.
Здесь – этой осенней,
Там – летней поры завидной.
И по ночам, в зимний период,
Когда, как медведь в своей берлоге,
Вспомнит она приливы, отливы
Царского моря на исходе
сил,
на исходе желаний,
Вот, вышла на станции «Комсомольской»
Комсомолкой.
Дождь заморосил?
Надо покупать билеты в онлайне.
Может быть,
Может быть,
Дождь не уменьшит эмоциональный всплеск?
Что ж,
Что ж,
Она по жизни – вечный Гаврош,
Планирующий с небес.
 

20.08.2021

«О мой малыш…»

 
О мой малыш,
Цандрипш сегодня —
Как карамельная рапсодия.
Не плавятся зелёным свечи,
Здесь не летает хищный кречет.
И море кистью Айвазовского,
И облака из рафинада.
Ты ж дышишь моросью московской,
А я сижу с прибоем рядом,
И речевой коктейль не пресный
Вокруг – как фон единым звуком.
Всё в меру, как в старинной песне:
У вечности я на излуке.
Вчера у векового храма,
Вернее – у его развалин,
Молилась за тебя исправно.
Я материнскими устами
Просила Высшего хранить
Тебя, очаг твой и семью.
Я мысленно с тобой стою,
Я чувствую тебя и слышу.
О мой малыш,
Цандрипш сегодня —
Как карамельная рапсодия.
 

07.09.2021

В квадрате кубика‐рубика

 
Кубики-рубики, крыши бордовые,
Красное, белое, жёлтое, синее.
Розы бутоны раскрыли махровые
После бушующих ливней обильных.
 
 
Гул пролетающего самолёта,
Шуршанье асфальта машинными шинами,
Солнце печёт по отпущенной квоте.
Время курортное, время мирное.
 
 
Чей-то смартфон напрягает жилы:
«Живые,
радуйтесь
радуге
жизни,
Вдыхайте ароматы
“комфортного”
лета,
Ловите моменты,
Ловите моменты —
Неповторимые».
 
 
Ворóны закаркали,
Скоро ливень,
Который без квоты
Прольёт обильно.
 
 
А кадры пугающего «завтра»
В каждом квадрате кубика-рубика —
Кадр боевого азарта,
Кадр неизвестной пока республики…
 
 
Вращайте кубик-рубик, безбожники,
Вращайте, и «завтра» в картины сложится —
Красную,
белую,
жёлтую,
с инюю.
 
 
Неповторимое,
страшное
завтра,
Которое ищет место на карте…
 

04.06.2021

Неотправленное письмо сыну[43]43
  Сын – Игорь Плетнёв.


[Закрыть]

 
Как ты?
Вокруг меня «самокаты»,
которыми почему-то надо управлять…
Ты на вопрос отвечаешь кратко,
многократно предпочитаешь молчать…
 
 
Камера и мобильный перегрелись,
интернет от жары дал сбой,
Читаю какую-то ересь
в газете чужой о жизни чужой.
 
 
Здесь, на пляже, одни «сурикаты»,
Они в барханах стоят как столбики,
Загорают, на некоторых плакаты:
«Мы сурикаты – не роботы».
 
 
Им бы в пустыню Калахари,
А не в Анапе греть животы.
Стоят, как негры, чернее загара,
Здесь, на пляже, до темноты.
А солнце палит до сорока,
А море ледяное,
И мы с Анютой[44]44
  Анна Гедымин, поэт.


[Закрыть] жарим бока
и умираем от зноя.
 
 
Как ты?
В Москве, говорят, тоже жарко,
Карта погоды сулит грозу.
«Жалко», – картавит попугай Жако,
Ему бы в тропический лес, а он ест колбасу.
Жако тоже жарко
В цементном доме, да в клетке.
Лето в разгаре, жемчужное лето.
 
 
А здесь сурикаты иногда бывают вежливыми,
У каждого есть свой самокат,
Угощают беседой, смотрят с надеждой.
И каждый, почти каждый, женскому обществу рад.
 
 
Но это в барханах, а на пляже
В жару, в ледяной воде,
«Моржи», как дорожная поклажа,
По горло в воде, как в слюде.
А мы черепахи, и это понятно.
Скучаю, звони, как ты?..
 

Поэмки – дружба народов

Вольнообразное

 
На Рязанском проспекте
Турецкое кафе в конверте.
В нём не услышишь блюза,
Звучит из динамиков национальная музыка.
Люстры, картины —
всё со вкусом,
Ненавязчивый сервис, красивые мужчины.
 
 
Заказала люля из баранины,
коку-колу.
Часы замедлили ход.
Такое состояние —
Как в школе:
Урок идёт,
все выполняют задание,
а ты где-то,
на незаказанном промежутке, заранее,
без билета,
 
 
витаешь в облаках
над Океанией,
в океане, у океана,
на краю света,
В ласточкином гнёздышке,
Которое раскачивается на ветвях,
Как на волнах
пёрышко…
 
 
Кафе уютное.
Просидела сорок минуток.
 
 
Реально еду домой в вагоне,
В котором приятный сквозняк,
С мыслями о тебе, о встрече во снах.
 
 
Рядом воинственная девица
Громко по смартфону гутарит,
Время от времени локтём толкает.
Ей тоже по ночам что-то снится —
Воюет с кем-то и кого-то побеждает,
Или спит без снов,
сомкнув наклеенные ресницы.
Притихла, читает эсэмэску в смартфоне,
Недовольная, выдаёт какофонию…
 
 
Я прикрыла глаза,
Снова вышла за
Реальность происходящего вокруг
Уходящего в вечер дня. —
Релаксация в позитиве —
Бутафорская луна,
Ручей, мы с любимым под ивой…
 
 
Следующая остановка – «Сходненская».
Включилась,
выхожу из метро.
Солнышко,
Светло,
Воробьи чирикают:
«Чив, чьи вы?»…
 

04.09.2019

Смещение с перемещением

 
Сижу в ЦДЛ, в ресторане,
Спокойно, в заветной нирване,
На мягком стуле, но лучше бы на диване.
У официантки-китаянки, с виду скромной,
Я фреш заказала морковный,
столичный салат и горошек,
голубцы, на десерт – мороженое.
 
 
Здесь, в ресторане, такое спокойствие,
Музыка изображает лужайку «мёртвого часа» —
Скорее Шостаковича, чем Прокофьева…
Я – дремучая, плохо разбираюсь в классике.
 
 
В воображении – стайка птиц пропорхнула,
А вот уже и свирель пастуха зазвучала…
Мгновеньем – сосьвинский диалект вогулов[45]45
  Сосьвинский диалект положен в основу мансийского литературного языка. Ма́нси (устар. – вогу́лы, вогуличи) – малочисленный народ в России.


[Закрыть],
Воздушные силуэты оленей плавные.
 
 
Как перед засыпанием – движение фоновое.
И лампы в абажурах – китайские фонарики.
Мысленно перемещаюсь в свой дом шифрованный.
 
 
Там на прикроватном столике антикварном —
Фарфоровая китаянка держит два шара-плафона,
Такая вот – небесная из Поднебесной, классической
формы.
Не помню, когда я её включала в последний раз,
Она и без подсветки радует глаз.
 
 
Представляю себя в рикше[46]46
  Лёгкая двухколёсная коляска, которую, впрягшись в неё, везёт человек (который тоже называется рикша).


[Закрыть] —
С чувством абсолютного превосходства —
Я в новом облачении китайского производства,
Из белого хлопка с национальной вышивкой,
В соломенной шляпе, с рисунком дракона,
С широкой лентой над полями огромными,
В солнечных роговых очках на пол-лица,
Такая свежая, лёгкая, как райская птица.
Спокойно передвигаемся по пёстрым улицам —
Я в рикше с рикшей-возницей сутулым —
Мимо базаров, на широкий солнечный проспект.
Кто-то со мной здоровается, я отвечаю: «Привет!»
Такая из себя уже иностранная.
Тупик.
 
 
Сижу в ЦДЛ, в ресторане, спокойно, в заветной нирване,
За столиком укромным.
А официантка-китаянка с виду скромная – без
косметики, без кудрей,
Подаёт мне счёт на тысячу триста рублей.
И я возвращаюсь к реальной жизни —
По снежной Москве, сначала в – книжный,
Потом в театральную кассу, купила билет в оперетту,
Потом – в метро сливаюсь с массой,
Домой на «Сходненскую» еду.
 

24.02.2016

«Китайский лётчик Джао Да»

 
Лубянский проезд, кафе «Лётчика Джао Да».
Приезжаю заранее, как всегда.
Как всегда, боюсь опоздать.
Огляделась – вокруг благодать.
Жду, когда появится кто-то из «наших».
Столица пустеет, становится краше.
Медленное вокруг движение.
Нейтральное настроение.
Мелькание машин усыпляет.
Разумно подсвечники зданий тают
В вечерней приятной прохладе.
Я подкрасила глазки, «при параде».
К маске, кажется, уже привыкла,
Дышу в ритме современного клипа.
Небо серое, неживое.
Строительный кран замер в горизонте покоя.
Кто-то, вроде меня, появится раньше,
Но эти «кто-то» не «наши».
А я – сама по себе, смотрю во все стороны.
Душевное равновесие спорно.
Главная героиня торжества не спешит,
Она без эмоций, спокойный пиит.
До начала представления времени много.
Прошла девушка длинноногая,
Вылитая Барби при луне.
Перевожу взгляд на отражение в стекле —
Забор, как кораблик на волне,
Который вот-вот поплывёт по волнам жизни.
Скоро появится «Чижик» —
Аннушка, и защебечет, засверкает глазами карими.
Вот у кого эмоции зашкаливают.
А именинница в такси, в пробке —
Такая вечерняя Москва в подарочной упаковке.
 
 
«Китайский лётчик Джао Да» —
Кафе в большом подвале? Да.
Но выдуманный персонаж вдруг ожил,
Когда стоявший здесь пассаж пошёл в смещение
И лестница спустилась к помещению —
Подвальный лабиринт умножив.
Актёры, арлекины и герои
Здесь гости. В повседневной суете
Другие что-то рушат, что-то строят
В пустеющей, но красочной Москве.
Поэты пригляделись к «…Джао Да»,
Здесь презентации проводят иногда.
И водка, и закуска на столах, и тары-бары,
И дружеские тосты, и гитара
Бренчит о жизни, что была тогда
У зэка, просвистевшего на нарах
Свои невозвратимые года.
И льются песни, и звучат стихи поэтов
Под лампой с ярко-жёлтым светом,
И лётчик в целлофановой обёртке
Неслышно отбивает ритм чечётки.
Восторг пройдёт, похмелье – карантин.
И будут в клетках заперты «пришельцы» —
Нерукотворный труд всевышнего умельца,
Чтоб из десятка выжил лишь один.
 

Дружба народов

 
Вспорхнули над Баррикадной,
пронеслись полунемым речитативом,
Осели в «Кофе Хаус» на мягком диване,
как в приличной гостиной.
Официантка-китаянка чинно принесла капучино,
потом – салат «Цезарь»,
С грудкой куриной, нарезанной, под майонезом.
Потом – сложное пирожное-мороженое по шарику
в прозрачных пиалах.
Говорили о вечере журнала «Дружба народов»,
о поэтах больших и малых,
О погоде, природе и просто о жизни,
которая для многих несладкой стала.
Потом гуляли в неоновом сквере,
шагали, мерили шагами время
И радовались счастливому моменту жизни;
Что-то за это время вызрело
Для отражения на придорожном листе.
В небе появилась луна на облачном хвосте.
Листаю мысли по дороге домой:
вечером ждёт английский, Боже мой,
Спасибо за счастье,
как подарок в обёртке реально живой.
Желание жить не утрачено,
Как пружина, стреляю вверх отдачей,
в час, судьбой назначенный,
Снова – важным объёмным словом «жизнь»,
Но без пиетизма[47]47
  Без религиозной окраски.


[Закрыть].
 
 
Станция «Сходненская» – почти край.
Выхожу – в свой «гармоничный рай» —
в тушинские пенаты.
На улице Нелидовская другой расклад —
Мимо прошагали курсанты полиции —
Опрятные, узкоглазые, с беззаботными лицами,
По дороге зашла в магазин, купила:
квас, кефир, бананы, тушёнку, шпинат…
Во дворе казахский брат
убирает мусор. Дружба народов мне не снится:
На всех службах, во всех дворах столицы – её парад…
 

Спешу в дом‐музей Булгакова

 
Кукушка прокукует ма рту вслед,
Пока прохладно, как в начале марта.
По всем отметкам на прогнозной карте
Гуляет ветер в скверах, и наглядно
Сугробы почерневшие, и нет
Харизмы для звучанья лада.
 
 
Из Киева в Москву – проблемный лёт,
Но ждёт Москва с Укрáины поэта.
Да, хорошо бы встреча была летом,
Но в март прохладный – по судьбе черёд…
И двадцать семь – магическая цифра,
И в Тридевятом царстве неспокойно.
Сегодня труд поэта – труд Сизифа,
И очень трудно выступить достойно…
 
 
А я в метро, в вечерний час отрадный,
Спешу в вагоне в Дом-музей Булгакова.
Сегодня презентация Бураго[48]48
  Дмитрий Бураго, украинский поэт, издатель и культуртрегер.


[Закрыть],
И Дмитрий презентует ложь и правду…
 
 
Из Киева в Москву – проблемный лёт.
Но он в Москве, в Булгаковском музее
Читает свою лиру с вдохновеньем,
И полный зал, и слушает народ.
 
 
И стих течёт – спокойная река.
В нём фосфорится чётная строка,
И светится строка нечётная,
И чётки мыслей теребит рука,
Когда строка уже на взлёте…
 

27.03.2019

Новый свет – туркмения

 
Воспоминания
В позе лотоса сижу
И по-йоговски дышу.
Подсознание открылось,
Я в Туркмению свалилась,
Прямо на Мала-Кара.
Там песчаные снега
Солью обжигают,
А озёрная вода,
Так трактуют доктора,
Лечит, заживляет.
Мирян.
 
 
Там жили и мои друзья,
Островских целая семья:
Тамара, Яша, Лена, Оля
И их друзья – Надежда с Колей.
Московская подруга Эля
Неделю как уж улетела.
Звонит, в Туркмению зовёт
И шлёт билет на самолёт.
План.
 
 
В Баку я вскоре прилетела
И на паром огромный села,
Восторгу не было предела —
Разноязычный перегам,
Тюки и разный прочий хлам,
И пестрота передвиженья,
И беспокойных волн смущенья.
Буян.
 
 
Идёт паром, вокруг простор.
В душе свобода, восхищенье.
А в подсознании укор
За длительное промедленье.
 
 
Тот мир, в который я плыла,
Был Новым Светом для меня.
Кем я до этого была?
Девчонкой будничного дня.
Кочан.
 
 
Вокруг всё новое, иное —
Прохлада моря, солнца зной,
Простор, неведомый дотоле,
И свод небесный голубой,
И гырканье летящих птиц,
И говор местных из станиц,
И я, как будто бы их часть,
Другая, новая сейчас,
Со всею массою слилась.
Вулкан.
 
 
И, как единое живое,
Скользил паром в Каспийском море.
И облачные плоскогорья,
И Аполлон с горы Парнас,
И чаек скопище шальное
Сопровождали в море нас.
Караван.
 
 
Спасибо, матушка-природа,
За вновь рождённый дух свободы,
За то, что просто на лету
Ты даришь новую мечту.
Шанс дан.
 
 
Вот к пристани паром причалил.
Мои друзья меня встречали.
И дружной, радостной гурьбой
Болтали мы наперебой.
Всё было очень интересно.
Потом мы сели в поезд местный
С названьем лестным «Выходной».
Рыдван[49]49
  Старинная большая карета для дальних поездок, в которую впрягалось несколько лошадей. Шутл. – о допотопной старой машине.


[Закрыть].
 
 
Мелькали тусклые пейзажи,
И как-то грустно стало даже.
И чувство это не однажды
Являлось при житейской лаже
В Москве любимой, суетной.
Таран.
 
 
Унылые солончаки
И солнечный огромный шар,
Пустыня, путники редки
И постоянно миражи —
Обман природы и кошмар.
Обман.
 
 
Мы с поезда в машину сели.
И вдруг пейзажи запестрели.
И мы тихонечко запели.
С тоской запели, как всегда,
«про речку и про вечера».
Потом нам стало веселее,
Мы гимн восторженно пропели.
Дружба стран.
 
 
Вот в Небит-Даге наконец,
Базар, и здесь седой отец,
Он как бы был навеселе,
Сидел на сереньком осле,
Но не был пьян.
Я опишу его наряд,
На нём добротный дон-халат
Свисал, не доставая пят,
И был он в шапочке —
Тахьян.
 
 
А рядом с ним большой верблюд,
Верблюда, видно, продают,
И деревянный балаган,
В нём сотни дынь,
И их дурман,
И пряных запахов семян
Дурманят так,
Что будешь пьян.
А справа в балагане
играли на дутаре.
И тараканы-великаны
Туда-сюда вокруг сновали,
Привычно шевеля усами,
И угрожали нам.
Вокруг – ковры лежат, висят,
Десятки смуглых туркменят
В жужжалки местные жужжат.
И здесь приветливый народ
Всё покупает, продаёт.
Дурман.
 
 
Купили дыню, как ракету,
И помидоры, и конфеты,
Вина, и сыра, и арбуз,
Приправы, острые на вкус,
И сладости заморские,
И часть барана плоскую.
Гурман.
 
 
Всё на машину погрузили,
К горе высокой подкатили
И у горы притормозили,
И выползли все из машины,
Приветствуем селян.
А дом друзей к горе прирос,
Он выглядел как длинный хвост,
А на часах почти что час,
И пёс-барбос облаял нас,
Но всё ж в квартиру пропустил,
И мы ввалились все без сил.
Туман.
 
 
В квартире было душновато.
Туркменки в платьях полосатых
К нам заглянули деликатно,
Вина и фруктов принесли
И нас немного развлекли.
 
 
Жбан.
Обедали с вином приятным,
О чём-то много говорили
И много ели, много пили.
Да, много пили, как в Москве.
И снова грустно стало мне.
Дурман.
 
 
Сижу я здесь – всё как во сне.
И голоса издалека —
Ну точно как журчит река,
О ребятне и о родне,
О чабане и о сукне,
О старине, о целине….
Капкан.
 
 
Хорошо здесь – я не спорю.
Но на паром бы, снова в море.
Иль в океан.
 
 
А с утра опять жара.
Едем на Мала-Кара.
Озеро Мала-Кара
Где-то километрах в ста.
Сарафан.
 
 
Едем, и бегут минуты.
Замелькали сопки, юрты,
И машина мчится в спурте[50]50
  Спурт – резкое кратковременное увеличение темпа движения.


[Закрыть].
Всё в песчано-белом цвете,
Словно на другой планете.
Баштан[51]51
  Поле, на котором, как правило, выращиваются арбузы, дыни, тыквы.
  То же, что бахча.


[Закрыть].
 
 
Тома тормошит меня:
«Галка, посмотри направо —
Озеро Мала-Кара
Цвета тёмного коралла».
Экран.
 
 
Тормозят устало шины,
Мы выходим из машины.
Слева – юрта у дороги
И кустарник одноногий.
Посмотрела я направо —
Ряд кустарников корявых,
А за ними пляж прибрежный,
Белый пляж, как будто снежный.
И озеро как пруд большой,
С тёмной неживой водой.
Коралл.
 
 
Плотность у воды такая,
Что она тебя толкает.
И кувыркаешься, бедняжка,
Словно кукла-неваляшка.
Глубина на сотни метров,
Но утонуть нельзя при этом.
Батут-диван.
 
 
Местные здесь отдыхают.
Как туркменки загорают?
От поясницы и до пят
Мамы голые лежат,
Выше – подолом прикрыты.
Дети наголо обриты,
Голышом вокруг резвятся,
Чужаков же сторонятся.
Клан.
 
 
А отцы сидят в трусах
И тахьян на головах,
Пьют айран.
Мы же тоже загорали
На конёвом одеяле.
Солнце шпарит с небосвода.
Что ж, и нам пора бы в воду.
Встали на четыре «лапы»,
Лезем в воду косолапо.
Павиан.
 
 
Как зверьки, по ней ходили
Вплоть до самой середины.
Потом лежали на воде,
Потом сушились на песке,
И в местном душе обмывались,
И в путь обратный собирались.
Рыдван.
 

Лето 1962 года