Текст книги "Рассказы"

ДОРОГА НА АЙ-ПЕТРИ

Самолет приземлился около двух ночи. Борясь с поташниванием, которое было обычным для неё при долгих перелетах, Вера ступила на трап и, после духоты салона, с облегчением вдохнула влажный холодный воздух. И почти сразу замёрзла. Cевер есть север даже летом, всего плюс восемь, как сообщили в самолете перед посадкой.

Бледная лимонная полоса высвечивала зябкое мелколесье над низкими сопками. Лётное поле, здание аэропорта и несколько щитосборных домиков поодаль – всё окутывал прозрачный сумрак, в котором жёлто и ненужно тлели фонари и окна. Уже не верилось, что из Симферополя вылетали в тридцатиградусную жару, как не верилось в то, что бывают другие ночи, с чернильно-глубоким небом, усеянным крупными звёздами, со звоном цикад и густым сладковатым запахом чабреца, который приносит иногда степной ветер.

Через душный зал ожидания, заполненный истомлёнными бессонницей пассажирами, она вышла к стоянке такси. В тепле машины её окончательно разморило. Сквозь мутный полусон пробивался к сознанию знакомый ландшафт – склоны, поросшие мелким березняком и кустарником, черепичные и шиферные крыши домов пригородного совхоза, трубы ТЭЦ. Среди причудливо искривленных деревьев мелькнула лунная ладонь залива, поворот, и он открылся весь – огромным мерцающим зеркалом. Начался город, тихий, незнакомо безлюдный. Вера закрыла глаза. Серебристая рябь залива сменилась видением бесконечного, дышащего солнцем, пространства. «Брызги света отражаются в глазах. Пляжи – утренних часов молитва. Евпатория. Песок и солнце в волосах. Бьются волны учащённым ритмом».

Вчерашний день – уже вчерашний, хотя сегодняшний ещё не наступил, – наплывал то видением пёстрого и шумного утреннего базара, то пляжа, переполненного шоколадными телами, то накатывал тяжёлой зеленоватой волной… После жаркого песка вода в первый момент казалась холодной, но через минуту тело блаженствовало, взгляд выхватывал стайку мальков, разлетающихся из-под ног на мелководье, взвихрения солнечных бликов на песчаном дне, россыпь ракушек и камешков, далёкую округлую линию горизонта… Возвращение к обеду – последний раз по узким улочкам старого города в зыбкой полуденной тени акаций.

Обедали на старой, увитой виноградом, террасе. Собралась довольно пёстрая и шумная компания. Этим летом, кроме Веры, у Светки гостили её институтские друзья, Аня и Вика, к обеду пригласили и соседа, Светкиного коллегу, учителя то ли физкультуры, то ли трудов, Вера так и не уяснила чего, хотя он забегал почти каждый день. А однажды даже провёл её на закрытый санаторский пляж, где было просторно, а вода отличалась от общедоступной части моря удивительной прозрачностью. Когда уселись за стол, хлопнула калитка и появились два курортника, снимающие времянку в углу сада. После секундного замешательства Светка позвала и их.

– Вот, – кивнула на Веру, – уезжает. Всего десять дней побыла, представляете? Нет, чтобы приехать на все лето.

Вера удивленно подняла голову – в Светкином письме были указаны твёрдые сроки, «до двадцатого». Потом ещё кое-кто нагрянет, «…ты же знаешь, какая у Кости обширная родня». Нет, Вера не знала, что у Кости обширная родня, но стеснять сестру не собиралась, отлично зная законы южного курортного лета.

Чтобы, «как следует» отметить Верин отъезд, Светка в полную силу проявила свои кулинарные способности. Салаты, пироги, тушёный кролик, фрукты и какой-то совершенно немыслимый торт, с которого двухлетняя Наташка-племяшка всё порывалась содрать вилкой шишечку. Чтобы отвлечь её, Вера рассказывала сказку.

– … от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл, и от тебя, заяц, я тоже уйду!

– Попробуй вот этот салатик, – Светка пытается втиснуть в переполненную тарелку Веры ложку ещё чего-то бело-оранжевого. – Понравится, дам рецепт. Лопай, тебе нужны калории, ишь, худющая какая.

– Спасибо, – кивает Вера и продолжает сказку. – И покатился колобок дальше…

Костя сидит как раз напротив. Вернулся из своей очередной командировки ночью. А утром её не было – рынок, море. Только сейчас, за столом, и увиделись по-настоящему. Перекинулись парой слов. После пяти или шести лет? Так сразу и не вспомнишь. Где только не бывала она в свои длинные, северные отпуска за эти годы! А вот в Крым как-то не получалось. Да и в этом году не собиралась, но получила Светкино письмо и решила приехать. Костя виновато улыбается:

– Как там у вас, в Заполярье, холодно?

– А у вас как? Всё так же жара и жара? – глядя в тарелку отвечает она.

Физкультурник захохотал – видно, понравился её ответ.

– Ездишь ты, Константин, по стране, а ничего, значит, кроме запчастей своих вокруг не видишь!

– Ешь, Вера, ешь. Cалат-то попробуй. Ну, как? Правда, в самолётах такими вкусностями не кормят? – Светка в роли хлебосольной хозяйки. – И возьми кролика кусочек.

– Спасибо, не хочется.

– Я возьму, с вашего позволения, – говорит пожилой курортник. – Потому как от общепита сплошное расстройство аппетита.

Физкультурник снова расхохотался.

– Да, в наших столовых такого не увидишь! Твои бы кулинарные способности, Светлана Андреевна, моей жене. Молился бы!

Светка розовеет. Нежный такой румянец на щеках.

– Ска-а-зку, – тянет Наташка. – Колобок…

– Катился-катился и повстречал медведя.

– Иди, Натка, ко мне, дай тете Вере поесть перед дорогой, – Светлана берет дочь на руки. – Неизвестно, когда она теперь снова сядет за стол.

– Да еще за такой! – Пожилой курортник вытирает потную лысину. – Хотя я здесь гость случайный, а позволю себе тост сказать: за хозяйку!

– Нет-нет! – Светка машет рукой. – У нас есть за что выпить.

Но все поддерживают курортника и Светлане это приятно. Приятно сидеть в разношерстной компании, приятно чувствовать себя хозяйкой, матерью, этаким центром дома. На секунду Вера встречается с ней глазами. Наташка тянет её за руку – дальше!

– А дальше лису встретил. Спел ей свою песенку, а лиса и говорит: сядь мне на нос и ещё раз спой!

Наташка делает круглые глаза.

– Съест!

– Да нет, – Вера задумчиво оглядела стол. – Не стала она его есть, а наоборот, всякой всячиной угостила. И покатился колобок дальше…

– Папа! Укатился! – Наташка восторженно смотрит на Веру и хлопает в ладоши.

– Укатился, – подтверждает Костя. – Дальше катился и катился, и приобрел вид совсем неаппетитный. Зачерствел, припылился. Уже и рад бы, чтоб съел его кто, да желающих нет.

Костя вздыхает и разводит руками – такой вот, тяжелый случай. Вера невольно улыбается. Курортники усиленно наворачивают кролика. Сидящий рядом физкультурник стучит ножом по тарелке – ему тоже хочется сказать тост. В честь гостеприимного края, который всегда рад гостям! Который щедро дарит своё тепло северянам, и который не прощается с ними, а говорит до свидания, до встречи следующим летом! Костя сосредоточенно ковыряет вилкой фаршированный перец. Пожилой курортник, не переставая жевать, хмыкает: дорогое удовольствие! Курортник в шортах, не проронивший ни слова, блаженно жмурится – винцо на славу. Действительно, оно удалось Светке, как и многое другое.

– Главное, не отступать от рецепта, – объясняет она свои удачи. – Выдержать пропорции, ну, вес, чтобы до миллиграмма, время…

– Светлана Андреевна у нас лучший математик в школе, – говорит курортникам физкультурник и тут же поворачивается к Вере. – И художникам ведь тоже, кажется, все эти граммы-пропорции нужны в работе, а? Это нам, профанам, искусство – праздник! Художнику важны соотношения всякие, законы, формулы, да? Жаль, что быстро уезжаете, есть тут недалеко места красоты удивительной, только рисуй! И никакого народу. Когда летите? Слушайте, – загорелся вдруг, – сдайте свой билет, пока не поздно, у меня колеса на ходу, завтра покажу такой пейзаж – пальчики оближете! Бывали на Тарханкуте?

– Да мы с ней в своё время весь Крым излазили, – смеётся Светка. – Как выходной или каникулы, так сразу в горы, в лес или еще куда! Какой у нас классный туристический клуб был, да, Вер? Иной раз вспомнишь – до чего же здорово бывало!

Бывало. Правда, Светлана в те времена не особенно увлекалась туризмом. Походы она терпеть не могла и всегда, даже в самых коротких, приходилось с ней мучиться. Правда, тогда Вере казалось, Светка тянется за ней, и это даже где-то льстило. Как же она ошибалась! А впрочем, так ли уж хорошо она понимает сегодняшнюю Светку? Взять это письмо – единственное за шесть лет. «Всё-таки сестры» и что там ещё? «просто необходимо увидеться» и «всем вместе собраться» – чего ждала Светка от этой встречи? Зачем ей понадобилась Вера? «Просто увидеться»? Посмотреть, какой стала старшая сестра? А если «всем вместе собраться», то почему именно тогда, когда муж в длительной командировке?

Физкультурник заглядывает ей в лицо.

– Так приедете? – О чём это он? Ах да, о новой встрече на гостеприимной крымской земле.

Вера отворачивается. У физкультурника близко посаженные выпуклые глаза и хлебные крошки в усах.

– Следующая встреча на Севере. Там тоже есть что посмотреть.

Физкультурник снова весело скалит зубы, словно она сказала что-то отменно остроумное.

Зачем собрала Светка это странное застолье? Ладно, друзья, но зачем пригласила этого физкультурника? Курортников усадила за стол, вон как уплетают бесплатную снедь. И во главе стола она, щедрая розовощекая хозяйка дома.

Мыли посуду. Кухня у Светки сияла испанским кафелем. И газ провели, колонку поставили, в старом чулане оборудовали ванную.

– Всё это недавно… Но тут что не сделай – вздыхает Светка, – лучше не будет. Тесно. И комнаты, и кухня, и коридор – всё крошечное, не развернешься. А как мучаемся летом, когда гости! И не пригласить нельзя, всё-таки у моря живем, а пригласишь – никакого отдыха, одни мучения. Но мы нашли выход. Знаешь, мы решили этот дом продать, – Светка внимательно посмотрела на Веру. – Ты как, возвращаться не думаешь?

– Да нет пока.

Светка понимающе кивает головой.

– Конечно, там у тебя какие-никакие перспективы, работа интересная. Здесь так никогда не устроиться, просто негде… И квартира у тебя, не чета этой развалине. Значит, ты не возражаешь, если мы этот дом продадим? Понимаешь, тут такая формальность, на продажу требуется твоё разрешение. Наследницы-то мы обе. Конечно, если вдруг надумаешь вернуться – твоя часть дома, вернее, её стоимость… мы возместим, – Светка на секунду смешалась. – Только не сразу…

– Я согласна, – всё равно ведь ничего не осталось от их старого дома, всё перестроено и перекроено.

– Тогда давай прямо сейчас в нотариальную сбегаем, а? – оживившись, быстро говорит Светка и вытирает руки. – У меня все документы готовы. Это всего полчаса у тебя отнимет… да, паспорт возьми. Понимаешь, не хочется откладывать. Я уже новый дом присмотрела, там участок в три раза больше нашего, молодой сад, сама знаешь, что такое фрукты – всегда живая копейка! И дом просторный, хотя, конечно, запущенный страшно, что хорошо, с одной стороны, недорого продают, но c другой, придётся повозиться, чтобы привести его в порядок.

Светка оживилась, разволновалась даже, рассказывая, какие она наметила переделки в том, новом, еще не купленном доме, какой ремонт, какие купила обои для детской, и какие для спальни.

– Я покажу, если хочешь.

– Некогда уже, в другой раз, – Вера посмотрела на часы и сняла фартук. – До автобуса три часа, а мне ещё вещи нужно уложить.

– Конечно, конечно, – понимающе кивает головой сестра. – Тогда быстро к нотариусу, это рядом, через улицу. Я с ним уже договорилась… утром, по телефону.

Потом были поспешные сборы. Светка заворачивала в целлофан огромную бройлерную ногу, бутерброды, мыла и вытирала персики – «прямо с дерева!», наполнила компотом огромную бутылку иностранного происхождения.

– Зачем всё это? – нахмурилась Вера. – Я не собираюсь носильщика брать.

– Мы проводим! А дорогой не съешь, так выбросишь. В самолётах сейчас, сама говорила, не очень-то кормят.

– Да что со мной за четыре часа случится, если и не поем? Стройнее буду.

Но возражать Светлане бесполезно. Нагруженные чемоданом, сумками и корзинкой, двинулись на автостанцию. Последние рукопожатия, поцелуи у автобуса, идущего в аэропорт.

– Не забывай нас, – Светка неожиданно всхлипывает. – Совсем затерялась на своём Севере. Как мама умерла, ни разу ведь не приехала. И позвони, слышишь, обязательно позвони, как долетела. Обязательно!

Сейчас она в роли образцовой сестры, заботливо-хлопотливая.

Костя улыбается напряжённо и больно стискивает Вере ладонь. Обещает нагрянуть – чем черт не шутит! Должность у него такая – колесить по стране. Звучит не престижно – снабженец, но нужнее работника на заводе нет. Вот и мотается. И не без личной выгоды, можно сказать, бесплатно путешествует. Точнее, за казённый счёт. Мало кто может похвастаться, что умывался водой из Байкала, Охотского и Белого морей, не говоря уже о Черном, в один год!

– Не трещи, – останавливает его Светка. – Помоги лучше с багажом.

Последний взгляд, слабый кивок: как ты? Я-то в порядке, а вот ты как, вечно командированный, бедный колобок?

Вера открыла глаза – такси остановилось. Расплатилась с водителем, взяла саквояж, корзинку с сумкой и медленно потащилась к подъезду, а потом с этажа на этаж, также медленно, подолгу отдыхая на площадках. Лифт на ночь почему-то отключали. Наконец-то, шестой. Отыскала ключ. Как будто никуда и не уезжала, до того привычно, знакомо всё. Дверь захлопнулась, мягко шлёпнулся на пол саквояж. Здесь всё, всё по-прежнему, никаких изменений, если не считать слоя пыли на полу и зеркале. Вера стягивает свитер, роняет на пол. Нагибаться лень. Устала и хочется есть, чайник – на плиту, включить холодильник и – под душ. Вначале под горячую, потом под холодную струю. Вера долго растирается полотенцем, влезает в теплый халат, в комнате прохладно. Это тебе не жаркая южная ночь, когда нечем дышать, несмотря на раскрытые настежь окна. Поеживаясь, заваривает чай, достаёт приготовленные Светкой бутерброды. Действительно пригодились. А бройлерную ногу оставим на обед, пусть пока посидит в холодильнике. И яблоки туда же с персиками заодно. Наливает чай, огромную бульонную чашку, выбирает бутерброд с сыром и идёт в комнату. Опустившись в кресло, впивается в него зубами, запивает маленькими глотками. Глаза привычно скользят по акварелям над рабочим столом. Давно пора их снять, пока окончательно за лето не выгорели. А над диваном убрать наброски и снова повесить «Дорогу на Ай-Петри». Наверное, это лучшая её вещь. Пока лучшая.

Допив чай, Вера встаёт, перебирает журналы на столе. «Дорога на Ай-Петри» – прекрасная работа молодой талантливой художницы…». Даже какие отзывы были! Собственно говоря, статьи всего две, одна в молодёжном журнале, вторая в областной газете. Приятно, конечно, но было и кое-что поважнее них – картину хотел купить Дворец молодежи. Почему она тогда её не продала? Вера встаёт, шлепает босыми ногами в конец коридора и достает из кладовки «Дорогу…», ставит на диван. Лес – охра и золото – середина октября. В центре двое, во весь рост, идут по пустынной лесной дороге. Господи, как давно это было! И было ли? Может быть, всё просто придумано в одну из таких вот белых ночей, когда не спится и разыгравшееся воображение подсовывает одну картину фантастичнее другой? И эта работа – один из вариантов её неоконченной серии «Ночные фантазии»?

Вера не празднует дней рождения. А здесь, на картине – день её рождения.

С треском лопается кожура падающих каштанов.

«Открой портфель!». – «С чего это вдруг?». – «Открой, говорят!».

Глазеющие старухи чинно сидят на лавках, поджидая автобус. Они куда едут? Тоже на Ай-Петри? Может быть, у кого-то из них тоже день рождения. «День рождения нужно праздновать так, чтобы потом полвека помнить!». Очень авторитетное заявление. А дальше что? «Едем на Ай-Петри!» – «Что, прямо сейчас?». Ирония до него не доходит. «Само собой. День рождения-то у тебя не в воскресенье». – «Здрассьте! А уроки?». – «Да что тебе сделают за один-единственный прогул?», – изумляется. Аргумент убедительный. «У меня-то, положим, единственный, зато у тебя… Вот где ты вчера пропадал? Классная просто рассвирепела. Пусть, говорит, только попробует явиться без родителей! Так что готовься». – «Вот видишь, мне тоже можно не ходить в школу со спокойной совестью, все равно бы сегодня выгнали за матерью. Выход один – ехать на Ай-Петри». – «Тогда мне дома никакого дня рождения не будет, – подумав, сказала она. – И вообще, ты представляешь, как далеко это ехать?». – «Да чего ты трясёшься, у меня всё рассчитано как в аптеке». – «Тогда мне в воскресенье никакого дня рождения не будет. А я уже девчонок пригласила». – «С тобой бесполезно разговаривать, – возмущается. – Полчаса долблю: открой портфель!». – «Что это?». – «Дома посмотришь, а сейчас давай быстренько вперёд – экипаж подан!». Огромный красный автобус остановился у самой дальней платформы. «А билеты?»

Всё еще не верилось, что это не розыгрыш, не глупая шутка. «Стал бы я приглашать тебя, если бы не было билетов? – ухмыльнулся. – Давай быстрее! У тебя будет единственный в жизни настоящий день рождения».

Пророческие были слова. Действительно, такой – единственный. Такого больше не было.

Они сели в автобус, который довёз их до Соколиного, последнего села в предгорье, а дальше пошли пешком, надеясь подъехать на каком-нибудь туристском транспорте или попутной машине. Но машин в октябре на горной трассе мало. Они шли и шли, взявшись за руки, поворот за поворотом, вперёд и вверх. Дробно застучал по листьям мелкий дождь, зашелестел в листве орешника у дороги, в лесу. Становилось всё холоднее и холоднее, а они всё шагали, то болтая о чём-то, то молча, и почти выбились из сил, когда, наконец, снизу донесся напряжённый гул берущего крутые подъёмы мотора. Дальше ехали на грузовичке, который вёз продукты в заповедник. Дорога становилась всё круче, звук мотора всё напряженнее и громче – говорить было невозможно. И они молчали, сидели, боясь шевельнуться, прижатые к друг другу теснотой кабины. Шофёр тоже молчал, напряжённо вглядываясь в виляющую дорогу. Высадив их на плато, ткнул пальцем в сторону ресторанчика – в четыре около него останавливается автобус из Ялты на Бахчисарай, им можно будет вернуться. А уж из Бахчисарая куда угодно уедете.

Когда отправлялись с евпаторийской автостанции, раннее утро обещало почти летнюю жару. В долине предгорья тоже стояла ясная погода, хотя было прохладнее и яркими красками ранней осени уже были расцвечены сады и леса на склонах гор. Но здесь, наверху, царила уже осень поздняя. Пронизывающий ледяной ветер гнал, рвал в клочья, облака. Они сразу промёрзли до костей и побежали через эти белесые клочья тумана, подставляя лица резким крупным каплям, спотыкаясь о камни и спутанные, выпирающие из земли корни высокой жёсткой травы. Кричали и дурачились, бежали, пока не оказались на ограждённой смотровой площадке, откуда с головокружительной высоты открывался изумительный вид на безмятежную, залитую солнцем Ялту.

Спать расхотелось. Ещё некоторое время Вера сидела в кресле, изучая холст. Теперь, по прошествии времени, она видела недостатки картины – излишнюю подробность в деталях и, пожалуй, всё слишком ярко. И эта фотографическая точность лиц. Девочка с плотно сжатыми губами и упрямым взглядом человека, твёрдо определившего свой жизненный путь и добродушно улыбающаяся физиономия её соседа по парте, весёлого разгильдяя, который пока ещё даже не подозревает о существовании профессии инженера-снабженца.

Перепишу, решила Вера. И тут же усмехнулась – разве можно что-то исправить? Да она никогда и не возвращалась к старым работам. «Дорога» останется такой как есть.

И нужно же было ему вернуться из командировки в этот последний перед её отъездом день! Что-то успел провернуть пораньше, вырвал какие-то там поставки досрочно и прилетел. Разрушил сложные Светкины расчеты – не всё, оказывается, можно рассчитать, даже талантливые математики ошибаются. Вера потянулась к нижнему ящику книжного шкафа, где хранились какие-то старые записи и пластинки. Долго перебирала конверты, наконец, нашла – истертый, самодельный, из плотной синей бумаги. Подняла крышку старого проигрывателя. Сдавленный от волнения, изменённый микрофоном незнакомый голос: «Дорогая Вера, поздравляю с днём рождения. Желаю…».

«Так где же ты вчера был? Лира Петровна…». – «Ну, заладила: Лира-Лира! Она отличная тётка. Извинюсь, пущу слезу, скажу, что не с кем было оставить младшего брата и всё такое, простит. Она всегда и всех прощает, что ей еще остается делать? И потом, это же завтра. Дожить ещё надо. Вернуться, как говорится, живыми с задания. Знаешь, что такое дорога на Ай-Петри осенью? – сделал страшные глаза. – А если дождь? А там вполне может быть и снег! Так что забудем о завтра. А вчера я совершил исторический акт – записал свой голос для потомков. Ведь будут же у нас когда-нибудь дети. Ну и внуки, само собой. Представь: в каждый твой день рождения и через пятьдесят лет, и через сто, они, а потом их дети, будут собираться на большой семейный праздник. Может десять человек, а может и в десять раз больше – неважно, – главное, будут собираться, обсуждать свои семейные проблемы, разбирать поведение какого-нибудь Константина–семнадцатого, моего внука-правнука, удравшего с уроков в путешествие по Солнечной системе, ну или натворившего что-нибудь ещё… Но первым делом, собравшись вместе, все они будут включать старинный, допотопный такой проигрыватель, ставить эту пластинку, семейную реликвию, и в торжественной обстановке слушать голос своего предка. Чего ты закатываешься? – возмутился. – Абсолютно ничего смешного!». – «Но зачем эта «реликвия» мне?». – «Ну, женщины, они склонны собирать и хранить всякий хлам. У тебя надёжнее». – «Это тебе только кажется. Мать моя сжигает всякие ненужные вещи, а когда был жив отец, так он просто трясся над всякой чепухой. Болты, марки, монеты… Целые коллекции остались». – «Присоедини к ним и эту запись».

«Дорогая Вера!»

«Где ты шатаешься? – Мать домывает пол на веранде. – Где ты была? С кем это видели тебя на автостанции? Куда ты ездила?». – «Это моё дело». – «Твоё? В таком возрасте по ночам шляться? Был бы жив отец, он бы тебе показал». На глазах у матери появляются слезы. И снова: «Где ты была?»

«Вера, ты начинаешь жить не с того, – в углу дивана классная, Лира, как она сразу её не заметила? – Почему ты молчишь? Тебя видели…». Кто? Рано утром на автостанции, кто был там, среди едущих на базар старух? Кто следил, вольно или невольно и не поленился сообщить не только матери, но и Лире?

«От кого эта записка, Вера? – В руках классной дамы белый клочок бумаги. – В семь на автостанции». В семь! А сейчас почти двенадцать ночи. И мы ждем тебя, волнуемся. Ты подумала о матери, Вера?». У Лиры тихий, деланно-спокойный тон, у матери – гневно-раздражённый. «Ращу их одна, надрываюсь и вот она, благодарность за все хорошее».

Вера ложится в постель.

«Светка! – зовёт шёпотом сестру. – Спишь? Слышишь, кто мог видеть нас и так всё это раздуть?»

Ни вздоха, ни звука не доносится с кровати, стоящей у противоположной стены.

Вера встаёт с кресла, выключает свет. Утро. Низкое яркое солнце вынырнуло из-за сопки, отразилось, дробясь, сразу в сотнях окон нового микрорайона. Вера открыла раму. Холодный ветерок с залива ворвался в комнату – куда делись и запах пыли, и дремотное состояние! Мимо дома, шурша шинами, прокатил первый троллейбус. Хлопнула внизу дверь подъезда, выбежал бодренький старичок в спортивном облачении, потрусил к стадиону. Следом бежала молодая овчарка. Нет, спать не хотелось. Поработаю, решила Вера, жаль терять такое утро. Взгляд упал на картину. Вера сдернула несколько карандашных набросков со стены и, нашарив рукою давно забитый гвоздь, повесила на него «Дорогу на Ай-Петри». Вещь, конечно, далекую от совершенства, но и ей не семьдесят лет – всё ещё впереди.

ЭГОИСТ

1

Была пятница, конец рабочей недели, но в управлении дым стоял коромыслом. В коридоре, длинном и полутемном, от того, что лампы дневного света горели через одну, было полно народу, и чаще, чем обычно, открывались и закрывались двери кабинетов. Все торопились разделаться с какими-то делами, решить какие-то неотложные вопросы, подписать нужные бумаги, прежде чем разъехаться по домам. Конец полевых работ.

В кабинете начальника шло совещание, и казалось, что напряжение, царящее там, просачивалось в приемную даже сквозь две, обитые войлоком и обтянутые черным дерматином двери. Подводились первые итоги сезонных морских работ, и решался вопрос приемки нового судна. Измученная Нина Давыдовна, секретарь начальника, едва успевала снимать с аппарата трубку – телефон звонил непрерывно. И с разными, не терпящими отлагательства вопросами сюда же стекался народ. Когда кто-нибудь, входя в приемную или выходя из нее – так и не попав к начальнику, – открывал дверь, становилось слышно, как в комнате напротив трещит телетайп, выбрасывая все новые и новые сообщения.

Сидящий в углу Анатольев, ожидающий конца совещание, наблюдал всю эту суету как бы со стороны. С сегодняшнего дня у него был отпуск, и можно было, наконец-то, расслабиться, устраниться от бесконечной производственной текучки и решения всяких задач и проблем. Можно было бы, поправил он себя, если бы он здесь в данный момент не находился. Здесь, то и дело, кто-нибудь из входящих тут же направлял свои стопы к нему. Поначалу он терпеливо разъяснял, что уже в отпуске, но потом махнул рукой – все равно в покое не оставят. Морозова из отдела кадров прямо-таки обрадовалась, увидев его – есть на кого перебросить проблему – прибыли новые геологи-полевики, нельзя ли их разместить на время в общежитии, где жили ребята из его, анатольевской партии? Комендант упирается, но если он, Анатольев сам ему позвонит, вопрос будет решен. Тетка из разведкома, которую встретил в коридоре, выйдя перекурить, тоже вцепилась в него, требуя немедленно написать объяснительную по поводу травмы Танича. Он кивнул, да, да, конечно, напишет, куда он денется? Секретарь мимоходом сообщила, что его ждут – не дождутся в плановом отделе для уточнения данных по объему выполненных работ.

Ох, как права была Валерия, когда в шутку сказала ему утром – не иди, иначе ни в какую Прибалтику мы с тобою не поедем. Но как он мог не пойти?

– Сумасшедший день, – пожаловалась Анатольеву Нина Давыдовна, кладя в очередной раз трубку.

Анатольев не ответил. Анатольев по природе малоразговорчив, а когда нервничал, так вообще в себе замыкался. Сейчас он, правда, не нервничал, но терялся в догадках – зачем его вызвал Борисов? И долго ли ему еще в приемной торчать? Время идет, а ему еще надо в авиакассы, обещал Валерии выкупить заказанные ею билеты на самолет… Наверное, все дело в отчете. Плохо составил, сляпал на скорую руку. Да и нечем было блеснуть, организация работ слабая была. То и дело возникали всякие, чисто технические трудности, но другого и ожидать не приходилось – экспедиция только разворачивалась, не было ни хорошего спецоборудования, ни отлаженной техники и методики проведения изысканий. И вопрос кадров, как всегда, остро стоял – со многими знакомиться пришлось уже в процессе работ. К счастью, народ на этот раз подобрался неплохой, в целом, без завихрений. Разве что Танич… У Анатольева на безнадежных алкашей нюх. Уже при первой встрече почувствовал, да что там почувствовал, – почти наверняка знал, что с Таничем будут проблемы. Настораживала его суетливость, нервные движения рук, воспаленные глаза. Такой мог в любой момент сорваться и в рейсе запить. Но Анатольев пожалел его, на свою голову пожалел, – двое детей, давно без работы, – взял в партию. Впрочем, и помимо жалости была причина – нехватка людей. А у Танича, как у спеца неплохие рекомендации, работать он умел – до той поры, пока в очередной раз не срывался. Перед выходом в море Анатольев едва ли не следом за ним ходил, но все же не углядел, когда и где тот надрался. А после запоя какая работа? Еще и с палубы умудрился слететь при волнении в три балла, расхлебывай теперь. Впрочем, сомнительно, чтобы позвали из-за Танича. Скорее всего, дело касается этого нового судна. Специализированного, с оборудованием для геологоразведки в северных широтах. Все ждали его давно и с нетерпением.

Дверь кабинета распахнулась. В проеме появился Овечкин, главный геолог экспедиции.

– Чего ты тут расселся, когда все тебя давно ждут? – бросил недружелюбно Анатольеву вместо здравствуй.

И также раздраженно – секретарше:

– Вас, что, не предупредили, появится Анатольев, сразу к начальнику?

– Никто мне ничего не говорил! И потом, совещание же, – в тон ему, сердито ответила Нина Давыдовна.

Совещание дело святое. Когда у начальника совещание, никто не смеет без вызова переступать порог его кабинета. Но Овечкин уже исчез. И Анатольеву не оставалось ничего другого, как войти следом.

2

Кабинет был полон, человек десять, не меньше. Все «главные» экспедиции в наличии – сам Борисов, рядом с ним главный инженер, главный геолог, начальник радиогеодезической службы, представитель флота и несколько чужих, их Анатольев не знал, но ясно было, что все присутствующие работники не мелкого калибра. Борисов кивнул из-за стола, жестом указал на стул. И все, тут же, как по команде, повернулись и смотрели, как Анатольев усаживается. Не к добру это, такое внимание к его скромной персоне, мелькнула мысль.

– Дело серьезное, – как и все прочие, глядя на него, сказал Борисов. Анатольев в том и не сомневался. Из-за пустяков не стали бы выдергивать его из отпуска. И потом, тут такая компания… Вряд ли речь пойдет о его скомканном отчете или о Таниче, которого по прибытию на берег завалили в больницу с воспалением легких. – Решаем, кто войдет в приемную комиссию… знаете, конечно, о новых судах?