Текст книги "Основы теории построения концептуального научного объекта «язык». Внешние и внутренние основания"

1.2. Логико-практическое основание теории

Как было показано ранее, согласно требованию методологии науки порождаемая научная теория должна обрести как внешние связи, так и внутреннюю организацию [139, c. 92] и, как мы показали в предыдущем разделе, в настоящей работе одним из оснований предлагаемой теории явилось ее философское основание. К другим внешним основаниям теории относят следующие: логические, семиотические, методологические, прототеоретические, метатеоретические [139, c. 92-108 и сл.]. Что касается внутренней организации теории, то она должна отвечать условию логической системы (любая теория должна представлять собой логическую систему – множество терминов и предложений, связанных логическими отношениями) [139, c. 92]. Это та логическая теория, с помощью которой из собственных оснований теории выводятся ее производные термины и предложения [139, c. 93]. Какому условию должна удовлетворять логическая теория, чтобы быть логикой данной теории? Логические проблемы науки ХХ века достаточно ясно показали необходимость различных логических теорий для определенных теоретических построений. Истинностные оценки базируются на определенных гносеологических предпосылках истинности. Применимость логической теории в качестве логических оснований некоторой логической теории зависит от принимаемых этой теорией гносеологических предпосылок [139, c. 94]. В нашей работе логика находит свое применение с позиции диалектической гносеологии. Применительно к когнитивной теории, это предписание потребовало своего видоизменения: логическая система обнаружила себя как понятийный каркас и набор утверждений, связанных логическими отношениями. Построение объекта «язык» (через посредство частичных и целостной концептуальной модели знания) в соответствии с нормами диалектической гносеологии потребовало построения логической системы не только объекта, но и лингвистической деятельности, то есть познания объекта в форме деятельности или согласования предметных и логических оснований лингвистической теории. При этом деятельность нашла свою реализацию в сложно организованной сети различных актов преобразования объектов, когда продукты одной деятельности переходили в другую и становились ее компонентами, т.е. она осуществлялась в соответствии с нормами научного познания и деятельности [173, c. 105].

Выявив это необходимое предусловие, попытаемся определить, как логика может способствовать решению стоящей перед нами задачи производства знания об объекте «язык». С этой целью зададимся предварительно лишь одним вопросом: насколько в общих теориях языка соблюдается требование одинаковости гносеологических и логических предпосылок к пониманию языка как объекта науки. Для наблюдения выделим всего один аспект – следование логическим принципам понимания этого объекта, а в качестве материала для поиска ответа на него (чтобы не расширять поле проблематизации) используем анализ отечественных лингвистических теорий, изложенный в работе [12, c. 22-24].

При осмыслении многочисленных обзоров состояния и методологии, достижений и перспектив языковедческой науки в конце ХХ – начале ХХI вв. учеными делается вывод о том, что во всех разделах языкознания проявляется большое разнообразие мнений и теорий при истолковании одних и тех же фактов, при освещении одних и тех же объектов науки. И в этом плюрализме мнений усматривается не слабость науки и недостаток научных исследований, а их достоинство [12, c. 22-24]. С точки зрения логики и системного анализа с таким оптимистичным утверждением нельзя согласиться безоговорочно. Скорее, следует признать, что такое положение свидетельствует об объективных трудностях определения и описания такого объекта науки, нежели о достоинствах многочисленных, но не интегрирующих исследований и об отсутствии последовательного обобщения и синтеза частных теоретических схем объекта. В подобном плюрализме мнений при освещении одного и того же объекта могут и должны быть усмотрены не только положительные, но и отрицательные стороны. Множественность толкований одного и того же объекта не способствует, а препятствует синтезу научного знания, способному привести к созданию общей теории языка как системного объекта, которая будет отвечать современной идее единства научного знания, а вместе с ним и познания.

С этой точки зрения, видимо, нельзя признать случайным наличие целого ряда «общих языкознаний»: В. И. Кодухова, Б. Н. Головина, Ф. М. Березина, А. Е. Супруна, А. Н. Савченко, В. В. Иоффе, П. В. Чеснокова, В. А. Гречко, В. Н. Базылева, Н. Ф. Алефиренко, З. Д. Поповой и И. А. Стернина и др.

Назовем хотя бы одну такую сторону, вызывающую сомнение, – о разнообразии теорий языка как объекта науки. Хотя с точки зрения теории познания противоречие является необходимым условием возникновения познавательной деятельности, направленной на достижение истинности в понимании объекта, имеющаяся ситуация с самим определением языка свидетельствует о другом. Многочисленные проблемы в понимании языка, о которых говорят не менее многочисленные теоретические работы, не предстают исходным пунктом для поиска логического, то есть единого способа их разрешения. В общих трудах не задается единая точка зрения на весьма разнородный теоретический материал, подлежащий синтезу и обобщению. Отсутствие согласованного представления о языке-объекте у лингвистического сообщества или даже само отсутствие этого предмета в пользовании определенного исследователя приводит к нарушению логического закона тождества: предмет обсуждения должен быть строго определен и не может меняться до конца обсуждения. Многие имеющиеся в теории языкознания определения свойств языка также зачастую не согласуются друг с другом [69, c. 18, а также глава 2 настоящей работы], и это не способствует объединению сил, идей и решений исследователей. Следовательно, нужно сделать вывод о продолжающемся обсуждении учеными не одного, а нескольких научных логических объектов. Согласно фундаментальному положению теории системного анализа, наличие противоречий в понимании объекта является сигналом о недостаточной системности существующей деятельности. Разрешение имеющейся проблемы должно осуществляться путем перехода на новый, более высокий уровень системности в нашей деятельности [133, c. 7].

Можно привести и такой существенный факт, являющий собой логическую трудность для синтеза теоретических средств, обеспечивающих решение задачи по нахождению логического объекта «язык». В числе причин плюрализма в лингвистике ученые приводят объективные и субъективные факторы, и в качестве одного из последних называется нежесткий, расплывчатый характер понятий, которыми оперируют люди [12, c. 23]. С точки зрения внешних оснований теорий этим выводом подтверждается проявление еще одного звена логической слабости традиционного лингвистического знания с точки зрения теоретического обобщения разнообразных идей в одну развитую теорию. Нечеткими и многозначными могут быть понятия обыденного языка, предназначенного для «описания и предвидения объектов, вплетенных в наличную практику человека (наука же выходит за ее рамки)» [173, c. 113]. Точный смысл таких понятий обнаруживается лишь в контексте языкового общения, контролируемого повседневным опытом. Наука не может положиться на такой контроль, «поскольку она преимущественно имеет дело с объектами, не освоенными в обыденной практической деятельности» [173, c. 113]. Следовательно, чтобы описать изучаемые явления, ученый-лингвист должен четко фиксировать свои понятия и определения, а его мышление должно начинать свою работу с образования точных понятий. Стихийно-эмпирический характер научных понятий, находящихся в распоряжении индивида, свидетельствует о нарушении принципов употребления знаков. В условиях же изучения (построения) научного предмета такое ментальное состояние субъекта познания с содержанием научных понятий чревато неявной подменой понятий, приводящей к потере контроля над смыслом и значением терминов и подмене смысла. Нестрогий характер научных понятий чреват и таким нарушением процесса познания, как несоблюдение принципа предметности и др. Психологическое знание дает ключ к объяснению такой ситуации. «…научное понятие необходимо предполагает отношение к объекту, возможное только в понятии, а это иное отношение к объекту, содержащееся в научном понятии, в свою очередь необходимо предполагает наличие отношений понятий друг к другу, то есть системы понятий. С этой точки зрения мы могли бы сказать, что всякое понятие должно быть взято со всей системой его отношений общности, определяющей присущую ему меру общности, подобно тому, как клетка должна быть взята со всеми своими отростками, через которые она вплетена в общую ткань» [28, c. 881]. Только определенная система отношений общности между понятиями делает нас чувствительными к противоречию, дает возможность не рядополагать, но логически синтезировать суждения, обладать возможностью дедукции [28, c. 880].

Помимо приведенных примеров причин логического рассогласования в понимании языка-объекта следует сказать еще о том, что, как установлено специалистами-философами науки, проблема теоретических терминов должна увязываться с ростом научного знания. Операции над элементами термина как знаковой системы должны приводить к получению нового знания, не содержащегося в исходном материале, описываемом знаками [92, c. 154]. В аспекте же соотношения элементов триады «понятие – определение – термин» ко всем этим элементам должен быть применен логический подход [92, c. 155]. Научная дефиниция принадлежит к одной из систем-носителей знания, она по определению является системным образованием, следовательно, она подпадает под логическое (умственное) определение множества и требует применения системного же подхода для своего изучения.

Таким образом, сама научная ситуация с языком как системным объектом призывает разработать диалектический подход и породить технологию устранения логических противоречий, подпитываемых тем, что многочисленные научные теории изолируются друг от друга, они не развиваются как система, где одни теории поставляют для других строительный материал.

Методология науки позволяет еще глубже посмотреть на эти основы теории. Говоря об объекте научной дисциплины, Г. Г. Щедровицкий высказывает мнение, нашедшее подтверждение в настоящем исследовании. Оно касается того, что постановка вопроса об объекте как таковом, в отличие от «данности» его в той или иной форме знания, появляется впервые отнюдь не в специальнонаучных исследованиях, как это обычно думают, а только в методологическом анализе. В специально-научных исследованиях, где имеется одно или несколько легко соединимых друг с другом знаний об объекте, не возникает вопросов об объекте как таковом и нет нужды противопоставлять его знаниям. Мы уверены, что объект таков, каким он дан нам в этих «знаниях». Необходимо выйти за границы специальной науки и выделить совсем особый предмет рассмотрения – знания об объектах, процессы выработки и использования их. Здесь придется прибегнуть к совершенно иным методам исследования, выработать понятия принципиально иного рода, нежели понятия той или иной специальной науки; и это будут понятия методологии (в широком смысле этого слова, включая туда логику и теорию познания).

Поэтому именно методология и теория познания, как это ни странно на первый взгляд, оказываются учением об объектах и областях объектов, т.е. обязательно включают в себя моделирующую мир онтологию.

Переходя в область методологического исследования, мы формируем совершенно особый предмет, который не совпадает с предметом ни одной частной науки. И мы можем исследовать и описывать этот предмет только с помощью особых методов, не сводимых к методам специальных наук [198, c. 163-164].

Появление рядом со «знаниями знаков» или «знаниями языка» также еще «знаний о знаках» и «знаний о языке» приводит к оформлению наряду с действительностью инженерного языковедения также действительности научного языковедения. Развертываясь далее в полный научный предмет, эти знания порождают (или должны породить) онтологическую картину речи-языка, отделяющуюся от действительности первого и второго типа; в онтологических картинах научного предмета «речь – язык» получает новое существование в виде идеального объекта изучения, обладающего «естественными законами жизни». Но это происходит лишь в той мере, в какой преодолеваются методологические и эпистемологические догмы натурализма и осуществляется переход на позиции научной семиотики и теории деятельности [198, c. 576].

Характеризуя в целом взаимоотношения языкознания и логики можно заключить, что к настоящему времени они еще не вполне определились. По этому поводу достаточно резко высказывается А. Т. Кривоносов, характеризуя их как состояние разобщенности, «которое нельзя назвать иначе, как научной слепотой и данью старому «психологизму, который уже более ста лет пожинает плоды своих не самых прогрессивных тенденций». Ученый подчеркивает, что игнорировать взаимодействие формальной логики и естественного языка становится все труднее именно в силу непосредственной связи языка и мышления и в первую очередь благодаря тому направлению, которое А. В. Бондарко называет «универсально-понятийным». Интеграция языкознания и логики должна заключаться в исследовании семантических значений с точки зрения форм мысли [83, c. 41]. Еще раньше к подобному выводу приходит А. В. Бондарко: «без специальной разработки на современном уровне собственно языковых способов представления мыслительного содержания в значениях языковых единиц и их сочетаний в речи лингвистическая теория значения не может быть адекватной» [19, c. 24]. Ученые-логики высказывают мысль о том, что в последнее время связь и взаимное влияние логики и лингвистики усиливается [25, c. 41]. Проблема языка-объекта продолжает интересовать исследователей, и, тем не менее, имеет место такое положение, что ни среди логиков, ни среди лингвистов нет единства в понимании того, что же это такое «язык» как объект [69, c. 193].

По мнению одних ученых, как логика, так и лингвистика стоят сейчас перед качественно новым этапом, когда им необходимо достигнуть такого целостного представления о языке, которое создало бы основу для решения актуальных практических и теоретических задач [83, c. 26]. Должно и нужно признать, что язык как предмет науки должен быть объективирован и тем самым стать предметом специального наблюдения и познания. Сущность языка и открывается в этом познании [37, c. 31]. Философ языка П. Сёрен приходит к такому выводу относительно логики: «Опыт показывает, что изучение логических свойств языковых конструкций часто вскрывает внутренние проблемы и так же часто ведет к неожиданным и продуктивным решениям. Отказ от логики – это худшая ошибка, которую семантисты могут допустить. Вторая худшая ошибка – это считать, что в семантике ничего, кроме логики, нет» [164, c. 150]. О необходимости улучшить логику и расширить кругозор гуманитарных исследований говорит Н. Б. Мечковская [114, c. 16].

Высказывается и такое мнение, что «дать упорядоченную картину языка как динамической сущности, состоящей из индивидуальных и неповторимых творческих действий, нарисовать эту картину так, чтобы она сделалась объективированным предметом научного наблюдения, описания и критики, представляется крайне затруднительной, если не вовсе неосуществимой задачей» [7, c. 99].

Одни ученые полагают, что системная модель, стремящаяся к созданию непротиворечиво упорядоченной картины предмета, оказывается значительно менее «экономным» способом обращения с языком [33, c. 71]. Другие высказывают мнение о том, что именно стремление сделать лингвистику «точной» наукой, а как следствие этого возможность постоянной проверки предсказательной силы описания, является важнейшим фактором, стимулирующим ее развитие [162, c. 23].

Какие бы мнения ни высказывались, бесспорным требованием к научному лингвистическому исследованию, связанному с гносеологической проблематикой, является требование исполнения методологических принципов или требований к лингвистическому познанию. Предпринятое исследование выявило повышенную ответственность лингвиста-когнитолога за организацию познавательно-методологического обеспечения диалектического движения его мысли в процессе ментального моделирования научного объекта. Это привело автора к необходимости учитывать взаимодействие диалектической и формальной логики. Диалектико-логические принципы и приемы познания не только не делают излишними законы и правила логики формальной, но могут быть реализованы только на основе их строгого соблюдения. Сделаем пояснение. Так, выполняя регулятив диалектической логики, мы исходим в монографии из установления целого ряда познавательных противоречий. Нами прослеживается взаимодействие сторон противоречия в определении языка, его свойств, выявляется возможность организации познания по задачному типу, выявляется антиномия содержания и объема в структуре понятия, используется категориальная пара «абстрактное – конкретное» при построении матрицы понятия, модели «охвата» и пр. Следуя методологии формальной логики, мы подходим к организации познания как к строго детерминированному умственному процессу, опирающемуся на законы мышления – тождества, исключенного третьего, достаточного основания и др., на правила производства суждений в их разновидности, их обоснование, доказательство и т. д.

Таким образом, одной из задач предлагаемого исследования становится задача спецификации принципов и приемов мыслительной деятельности на области лингвистических данных (данными называются все величины, участвующие в решении задачи), способной обеспечить построение понятийного объекта и отвечающей требованиям диалектической и формальной логики. С помощью языка осуществляется формирование мысли, в языковых же формах выражаются результаты познания. Следовательно, нам нужно показать, как, каким образом язык выполняет эту функцию, как слова и словосочетания в составе научного определения являются представителями объектов в нашем сознании, выполняя роль их знаков.

Поэтому создание концептуальной модели языка и знания о нем трудно переоценить, так как это поможет не только создать прецедент реализации междисциплинарного информационного подхода в гуманитарной дисциплине, но и коренным образом пересмотреть содержание языкового образования, фундаментом которого по сей день является тезис о неоднородности, беспредметности языка, о том, что его усвоение не дает человеку непосредственных знаний о реальной действительности. Основу сегодняшнего предметного содержания языковых дисциплин составляет языковое знание в виде правил, закономерностей, программ решения задач, что, в силу «беспредметности» языка, относится к построению речевой деятельности. В нем нет отдельных тематических разделов, «овладев знанием которых учащийся испытывает удовлетворение», тогда как в других дисциплинах они самоценны, как присущие самой науке и выявляющие ее закономерности [48, c. 33-35].

Ни зарубежная, ни отечественная лингвистика не располагают методологической разработкой в области создания логической схемы, которая бы изображала целостные и полные теоретические лингвистические единицы мышления, знания и деятельности или, иными словами, методологии лингвистического познания.

Как вполне справедливо отмечает В. Н. Базылев, «человеку с трудом даются метаязыковые способы рефлексии: это требует всегда специального обучения. Представить мир в виде коня проще, нежели представить себе мир в виде материи» [7, c. 102]. Требование методологии науки о соблюдении непременного условия и предпосылки выделения из общего «смыслового облака» понимающей и мыслительной работы идеальных объектов мысли и фиксации их в материале знаковых схем [198, c. 281] для когнитивного научного исследования предстает непреложным законом.

В соответствии с общей схемой системно-структурной инженерной методологии Г. П. Щедровицкого исследователю (уже обладающему предметноспецифическим знанием) предварительно необходимо иметь две группы специальных знаний, поскольку накопленные языкознанием знания не дают целостного конкретно-мысленного объекта (предмета) «лингвистическое знание».

Эти накопленные знания могут выступать лишь в качестве объектов для дальнейшей обработки в связи с тем, что они операционально не могут ответить на вопрос: чему учить по языку? – в связи с тем, что господствует мнение о беспредметности языка. Первую группу специальных знаний составляют разнообразные знания о тех объектах, которые создаются конструктивно-методологической и проектно-методологической мыследеятельностью. Это – обязательное требование всякой продуктивной работы, не имеющей прототипов: поскольку методологическое конструирование и проектирование поставляет в научные, инженерные и управленческие предметы определенные организованности, функционирующие дальше по законам этих предметов, то для проектирования необходимо знать назначение и функции этих организованностей, требования к их морфологии.

Для второй группы знаний необходимо иметь методики и понятийные средства самого методологического конструирования и проектирования.

Эти два типа знаний должны войти в «тело» методологического конструирования и проектирования и использоваться там в качестве средств; однако ясно, что до этого они должны быть где-то получены [198, c. 105].

Но область инженерного умственного действия является для филолога областью неведомой, его к ней не готовят. Целевые установки его профессиональной подготовки даже не содержат методик систематического образования и развития понятий. Возникает объективная необходимость в объединении разных знаний в одном многостороннем знании об объекте «язык», то есть в объединении в едином процессе или потоке мышления знаний самого разного типа – естественно-научных, исторических, конструктивно-технических, логических, эпистемологических и т. д.

Разработанное знание об этих видах объектов, оперировании с ними предоставляет в первую очередь искусственный интеллект, который «иногда отождествляют с исследованием интеллектуальных функций, считая искусственный интеллект методологической дисциплиной, связанной с открытием и каталогизированием эвристических методов, используемых человеком» [82, c. 38].

Описательное знание не обеспечивает его обладателю подстройку и коррекцию структуры поля лингвистического знания (отсутствие в светлом поле сознания структурированного понятийного образования); базы знаний (нет доступа к современному состоянию языковедческого знания, «его «горячим точкам», т.к. содержанием профессионального образования предусматривается изучение «наиболее устоявшихся бесспорных вопросов») [57, c. 290]. Такого рода знание базируется не на логическом, а на ассоциативном методе построения знаний. Основными операциями ассоциативного мышления являются: ассоциации, приобретенные на основе различных связей; припоминание прошлого опыта; пробы и ошибки со случайными успехами; привычные («автоматические») реакции и пр. Лишь инженерное (когнитивное) обеспечивает его увязку, его точность, его целостность, системность. Оно, в свою очередь, базируясь на критериях традиционной логики, обеспечивает точность, валидность, непротиворечивость общих понятий, рассуждений и выводов [29, c. 87-88].

В логике языком называется система знаков, служащая средством познания, хранения информации и общения [87, c. 9-10], логику язык интересует именно как средство познания [25, c. 42], это есть знаковая система, служащая для целей коммуникации и познания [53, с. 15]. Основными функциями знаков являются: выделение объектов познания и мысленное оперирование с ними. Поэтому знак должен быть, во-первых, чувственно воспринимаемым, и, во-вторых, он должен быть связан естественным образом или по установлению с обозначаемым.

Такое понимание языка согласуется с его определением как системы знаков – когнитивных инструментов в когнитивной лингвистике (наряду с другими научными предметами, например, в семиотике, психолингвистике, ИИ и др.). Согласно Краткому словарю когнитивных терминов (КСКТ), когнитивная лингвистика – это лингвистическое направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм, как когнитивный инструмент – система знаков, играющих роль в репрезентации (кодировании) и в трансформировании информации. Эта система, в противоположность другим семиотическим инструментам человека, одновременно является объектом и внешним и внутренним для субъекта, конституированным независимо от него и подлежащим усвоению в онтогенезе. Такая двойственность языка отличает язык от остальных когнитивных видов деятельности. В механизмах языка существенны не только мыслительные структуры сами по себе, но и материальное воплощение этих структур в виде знаков со своими «телами» [82, c. 53]. В когнитивной лингвистике язык понимается как инструмент для организации, обработки и передачи информации и при этом как разновидность способности человека к познанию (наряду с другими способностями) [84, c. 264]. Это же свойство языка – его знаковый характер подчеркивает Р. М. Фрумкина: «язык – это знаковая система, функционирующая в социуме и обеспечивающая возможность общения» [171, c. 6]. Одним из положений метода классической рациональности, выделенных ею, является требование к познающему субъекту, состоящее в умении объяснить свой мыслительный путь другим. Не только результат, но и пути его получения должны быть открыты научному сообществу для сомнений и проверки [72, c. 61].

Изучение слова и текста как знака характерно для Тверской психолингвистической школы А. А. Залевской. Согласно концепции этой школы слово трактуется в качестве средства доступа к индивидуальному знанию. Текст-знак рассматривается в качестве стимула, который, воздействуя на сознание человека, возбуждает в нем единицы знаний, ассоциируемых с данным материальным знаком и используемых человеком для создания проекции текста. Особенности текста-знака (его стиль, синтаксис, лексико-грамматические особенности и т. д.), то есть то, что обычно исследуется в традиционной лингвистике, во многом определяют процесс построения когнитивной схемы – проекции текста. Это объясняется тем, что каждый языковой знак связан на уровне сознания и подсознания с определенными квантами знаний, существующих в памяти в форме ментальных репрезентаций [153, c. 3-4].

Таким образом, взгляд на язык как на знаковую систему, как на когнитивный инструмент образует общее основание и возможность кооперирования логики и когнитивной лингвистики. Тем самым создаются условия для реализации системно-семиотического подхода к языку в отличие от «чистого» языкознания, традиционно понимающего язык как средство общения (хотя одной из тенденций современного языкознания является изменение самого понимания языка, см. далее глава 2). Оно начинает служить, с одной стороны, осмыслению и преодолению сложившейся на сегодня в языковедении ситуации с языком как предметом, с другой стороны – логике построения процесса восхождения от абстрактного к конкретному, т.е. непротиворечивости самого пути анализа и синтеза. В гносеологии язык определяется как система знаков, имеющих значения. Знак в ней рассматривается не как объект познания, а как его средство [1, c. 159]. Естественный язык – лишь одна из знаковых систем. Это система, которая реализует себя в текстах. Там, где есть знаки, должно осуществляться понимание этих знаков в соответствии с логическими нормами. Логический анализ мышления всегда есть исследование языка, в котором оно протекает и без которого оно не является возможным. В этом плане логика – наука о мышлении – есть в равной мере и наука о языке. Мышление и использование языка – две предполагающие друг друга стороны как процесса познания, так и процесса общения. Язык участвует не только в выражении мысли, но и в самом ее формировании. В процессе реального формирования понятия на основе его научного определения как термина набор признаков, характеризующий развитое понятие (в его частичности и целостности), является принципиально иным по сравнению с набором признаков, характеризующих его начальные формы. В познавательной деятельности весь состав признаков, характеризующих значение (и понятие), не дан изначально, этот состав признаков не выбирается из готового набора, а формируется (узнается, осваивается, выстраивается). Достижение этого возможно только при соблюдении процедуры мышления, которая еще, «к сожалению, не объяснена на уровне технологии, алгоритма» [24, c. 121].

Иными словами, реализация цели создания научного логического объекта ставит перед необходимостью логического обеспечения мыслительной конструкторской деятельности исследователя на материале переведенных в образы значений. То отношение к значению, которое свойственно когнитивной лингвистике, где оно рассматривается как основной объект исследования [84, c. 254], еще более усиливает эту зависимость в силу его абстрактной сущности. Если раньше в центре интересов лингвиста стояли сами языковые средства (фонетические, то есть звуковые, грамматические, лексические), то теперь ясно осознано, что все эти языковые средства суть только формальные операторы, с помощью которых человек осуществляет процесс общения, прилагая их к системе значений и получая осмысленный и целостный текст. Значение из одного из многих понятий лингвистики все больше превращается в основное, ключевое ее понятие, которое выходит за пределы общения, получая статус основной познавательной единицы, формирующей образ мира человека и в этом качестве входящей в состав разного рода когнитивных схем, эталонных образов типовых когнитивных ситуаций и т. д. [96, c. 21-23]. Признание за текстом его знакового характера в большей степени присуще ученым из других областей знания – философии, методологии, когнитивной лингвистики, содержательной логики, семиотики, информатики, ИИ, нежели традиционной лингвистики. По сути, именно знаковость текста является разрешающим моментом для усмотрения за ним его возможности оказывать влияние на творческую деятельность мышления, воображения, воли. Самостоятельная «активность» текста в культуре рассматривается при помощи концепции репрезентации, анализирующей значение символических систем в языке, науке, искусстве. При этом понятие репрезентации является одним из наиболее сложных и спорных в теории познания.