Текст книги "Основы теории построения концептуального научного объекта «язык». Внешние и внутренние основания"

Следует заметить, что для изучения терминов одних только лингвистических методов недостаточно, необходимо привлекать методы других наук – логики, гносеологии, терминоведения [92, c. 142-173].

Из всего перечисленного можно сделать вывод, что главными логическими условиями при обработке знаний, информаций, получаемых при извлечении значений из разнообразных и разнородных знаков, и их интерпретации являются научная достоверность получаемой информации и правильность используемых алгоритмов обработки информации.

Требование следовать вышеназванным условиям приобретает особую важность в связи с необходимостью последовательного, целенаправленного логического обеспечения продолжительного мыслительного хода, общей рефлексии (управления) в процессе реализации целостных циклов познания и саморефлексии субъекта, выявления когнитивных технологий, программ мысли и слова, понятийного моделирования, создания схем фиксации производимых чувственных и рациональных продуктов познания.

1.3. Семиотическое основание теории

Следующим внешним основанием создаваемой теории должны стать семиотические основания. В искусственных формальных языках это те семиотические (синтаксические, семантические и прагматические) правила, в соответствии с которыми строится теория как языковая система [139, c. 95]. Чтобы построить язык, задается алфавит, т.е. конечный список символов (знаков, букв). Затем применяются формальные правила образования строчек символов, являющихся словами искусственного языка. После того как искусственный язык построен, в этом языке можно строить теории. Признак семиотической обоснованности теории говорит о приемлемости теории как инструмента познавательной деятельности [139, c. 109]. Семиотический критерий ориентирован на гносеологический критерий, на возможность принятой в теории семиотической системы выполнять определенную гносеологическую функцию. Таковой для теории является функция адекватного (с точностью до принятых гносеологических предпосылок) отображения действительности. Иными словами, если некоторая семиотическая система не может выполнять (но не обязательно в данное время не выполняет) гносеологическую функцию, то она заведомо не может быть теорией [139, c. 109].

Гносеология отмечает, что проблема обоснования содержательных теорий относится к еще более сложным проблемам, чем обоснование теорий чисто формальных [139, c. 112]. Признак семантической непротиворечивости является необходимым для обоснования любого рода содержательных теорий. Он автоматически обеспечивает и синтаксическую непротиворечивость теории [139, c. 114].

Для нас существенным является гносеологическое положение о возможности частичного семиотического основания теории – «семиотическое основание возможно как относительное неполное обоснование» [139, c. 115], поскольку в настоящей работе предлагается вариант семиотической системы естественного языка как инструмента познавательной деятельности не для всей языковой структуры, а для ее грамматического модуля.

Философия науки указывает, что взаимосвязь лингвистики и теории информации во многом была обязана развитию семиотики и новой трактовке лингвистики как части семиотики [173, c. 306]. Естественные языки стали рассматриваться в качестве варианта семиотических систем, а лингвистика предстала в качестве особой части семиотики и включила в себя исследование не только естественных, но и искусственных языков. Такая модернизация предметного поля языкознания, в свою очередь, открыла новые возможности его взаимодействия с другими науками, в которых применялись идеи и понятия семиотики. Как устанавливается в философии науки, все эти обменные процессы парадигмальными установками, понятиями и методами между различными науками предполагают, что должно существовать некоторое обобщенное видение предметных областей каждой из наук. Подобное видение позволяет сравнивать различные картины исследуемой реальности, находить в них общие блоки и идентифицировать их, рассматривая как одну и ту же реальность [173, c. 307]. Такое видение определяет общенаучная картина мира. Она интегрирует представления о предметах различных наук, формируя на основе их достижений целостный образ Вселенной, включающий представления о неорганическом, органическом и социальном мире и их связях. Именно эта картина позволяет установить сходство предметных областей разных наук, отождествить различные представления как видение одного и того же объекта или связей объектов и тем самым обосновать трансляцию знаний из одной науки в другую.

Наш особый интерес и необходимую реакцию вызывает рассуждение философа В. С. Степина, касающееся достижений биологической науки благодаря применению в ней физического представления об атомистическом строении вещества. Он отмечает, что для использования этого принципа в биологии нужно было принять еще одно представление – рассмотреть биологические организмы как особый вид тел (как живое вещество). Это представление также принадлежит общенаучной картине мира. Но если бы какой-либо исследователь выдвинул гипотезу, что посредством представлений об атомах и их строении, развитых в физике, можно объяснить, например, феномены духовной жизни человека – смыслы художественных текстов, смыслы религиозных и этических принципов, то эта гипотеза не нашла бы опоры в современной научной картине мира. Это объясняется тем, что духовные феномены она не включает в класс тел и не считает веществом [173, c. 307]. Проведенное нами исследование дает основание усомниться в утверждении о невозможности применения обобщенного физического знания «все тела состоят из атомов» к понятию смысла художественных текстов.

Если подходить к языку с позиции системно-структурного подхода к познанию (восходящему еще к Гегелю), то следует рассматривать любую предметную область с позиций закономерностей системного целого и взаимодействия составляющих его частей.

Современный структурализм исходит из многоуровневой иерархической организации любого объекта, то есть все процессы и явления можно рассматривать как множество более мелких подмножеств (признаков, деталей) и, наоборот, любые объекты можно (и нужно) рассматривать как элементы более высоких классов обобщений. Например, системный взгляд на проблематику структурирования знаний позволяет увидеть его иерархическую организацию.

Не пытаясь привести подробную логико-лингвистическую аргументацию, которая будет нами излагаться по мере освещения соответствующих решений задач рационалистического понимания, усмотрения за ним характера системного объекта, построения онтологической системы грамматики и усмотрения за ней отражения системной организации картины мира, отметим один самый существенный факт. Мы имеем в виду эффективность использования в работе в процессе деятельности по пониманию текста-знака (и во всех лингвистических исследованиях, связанных с изучением значения) метода разложения значения многозначного слова на семантические единицы – семы или признаки. Выявляемые минимальные единицы значения требуют своего отнесения, с одной стороны, со стороны лексического значения к единице, служащей отражению мира предмета, физического, материального, а с другой – со стороны опознания предмета и подведения его под категорию – к миру понятия, миру идеальному. Семы-признаки при этом выступают в качестве минимальной семантической единицы, которую вполне обоснованно можно по аналогии с физикой отнести к атому, а все значение слова – к веществу. Еще большую аналогию с физическим понятием строения вещества вызывает процесс попризнакового («поатомного») конструирования концептуальных объектов «понятие», «полный охват языка», «целостная модель знания о языке» и др.

Наконец, еще более полной предстает аналогия смыслов имен, глаголов и классов предиката – действия, состояния, процесса и т.д., поскольку они позволяют отобразить характер физического движения тел – фазовость, ускорение, замедление, покой, фиксируют степень активности при движении лица как физического тела и т. д. и т. п.

Уместным представляется заметить, что еще один из первых ученых, разработавших концепцию языкового знака, – А. А. Потебня рассматривал признак как содержание внутренней формы слова, а значение слова для него представляет собой множество признаков, будучи отражением предмета или явления действительности [37, c. 42-43]. Ф. Ф. Фортунатов считал, что язык как система знаков способствует анализу и синтезу в познании действительности и более того – языковые знаки позволяют отразить и понять такие явления действительности, которые по физическим причинам не могут быть восприняты и воспроизведены [37, c. 45]. В настоящее время рассмотрение языковых знаков в их отношении к действительности закреплено за сферой сигматики [34, c. 172]. Признание лексемы (ее акустического образа) знаком по отношению к мысленному образу стало общепринятым. Этого заключения достаточно для философского объяснения знаковой природы языка. Но его недостаточно для лингвиста [144, c. 163].

Таким образом, представляется не только возможным, но и необходимым принятие лингвистической наукой (и, соответственно, признание этого факта философией науки) физического представления об атомистическом строении значения как вещества и тем самым признание процесса интеграции картины мира, открываемой средствами языка, в общую научную картину мира.

Как логическое, так и семиотическое основание теории обязано сближению знаковых (информационных) предметов изучения семиотики и когнитивной лингвистики. Семиотика получает свое развитие именно в двадцатом столетии. По словам Г. Г. Почепцова, «это связано с более сложным объектом, который она изучает. Семиотический объект, как правило, строится на пересечении нескольких кодов. То есть это более сложный объект, требующий более совершенного инструментария, который мог возникнуть только сегодня. Именно последнее время стало расцветом для наук междисциплинарного профиля, и семиотика относится к их числу» [150, c. 9].

По мнению Лурии, «язык является системой кодов, которые достаточны для того, чтобы самостоятельно проанализировать предмет и выразить любые его признаки, свойства, отношения. С появлением языка как системы кодов, обозначающих предметы, действия, качества, отношения, человек получает как бы новое измерение сознания, у него создаются доступные для управления субъективные образы объективного мира, иначе говоря, представления, которыми он может манипулировать даже в отсутствие наглядных восприятий. И это есть решающий выигрыш, который получает человек с помощью языка» [100, c. 50, 41]. Согласно мнению Н. Б. Мечковской, по стилю мышления и по семиотическому объекту «№ 1» – естественному языку – семиотика ближе всего лингвистам. Семиотический анализ всегда связан с выходом за пределы одной знаковой системы, то есть, по сути, он предполагает межсемиотический взгляд на феномены общения и познания. Он требует от исследователя кругозора, но именно это и приводит к заслуживающим внимания результатам. У семиотики есть понятийный аппарат, который связывает ее с когнитивной психологией и теорией познания [114, c. 397-398].

Несмотря на обширную научную литературу по семиотике и знаковости языка, в языкознании остается много дискуссионных и нерешенных лингвосемиотических проблем. К ним относят: устройство языка с семиотической точки зрения, определение языкового знака, его специфика в сравнении с другими знаками, неодинаковое понимание свойств знака, отношения значения слова и знака и некоторые другие [34, c. 172; 37, с. 38-59; 3, с. 107-114; 144, с. 159-183].

Теория языка говорит, что еще совсем недавно велись оживленные споры о том, можно ли считать язык знаковой системой. И в настоящее время есть ученые, которые с осторожностью говорят о естественном языке как знаковой системе либо вовсе не признают его таковым [37, c. 38-39].

В трудах семиотического толка проводится мысль о том, что обычно язык определяют через его функции, выделяя при этом только коммуникативное назначение: «Язык – это средство общения» или «Язык – это средство общения людей». Данные определения, может быть, и правильны в самом общем смысле, хотя здесь можно было бы многое прибавить и уточнить. Но такого рода определения абсолютно неоперативны без дальнейшей конкретизации. Детализации же общего положения столь многообразны и проводятся по столь многим направлениям, что получаемые результаты не стыкуются между собой. Так, определение языка как факта культуры не смыкается с его определением как предмета изучения в школе или как стимула в психологической деятельности.

По мнению семиотиков, «определение языка как знаковой системы гораздо правомернее в качестве общей «крыши» для всех его многообразных проявлений, нежели бытующие сейчас определения, сводящиеся к одной и, может быть, не самой важной функции языка. Принятие нового определения, связанного со знаковой природой языка, сделало бы его видовым для всех частных случаев» [167, c. 79].

Наше развитие этих идей заключается в следующем. Если мы построим искусственный объект под названием «язык», то он предстанет как семиотический объект, построенный «на пересечении нескольких кодов».

Изменение самого объекта изучения приведет к трансформации науки о нем.

Такой объект будет способствовать развитию у пользователя языка «всех типов деятельности с информацией, протекающей в мозгу человека»; он станет основанием для формирования способности осознанного, управляемого речевосприятия (смысловосприятия) и речепроизводства (смыслопроизводства) в соответствии с культурой мышления (т.е. приведет к появлению нового содержания в коммуникативной функции языка). Он обеспечит действительность научного языковедения и будет стимулировать дальнейшее развитие исследований когнитивной функции языка, открывая новые возможности для лингвистов в деле исследования «черного ящика» человеческого сознания.

Благодаря наличию в содержании дисциплины предмета обучения языку возникнут условия для регулярного решения проблем – смысловых задач или установления значений переменных (семантических предикатов), когда задан набор ограничений. Задачное содержание языкового обучения сблизит содержание, способы и психические продукты деятельности, осуществляемой на материале точного, естественнонаучного и гуманитарного знания. Решая смысловую задачу, то есть, осуществляя деятельность понимания через выполнение целесообразных действий, опирающихся на вычисление характера пропозиции (а таковая имеет место в любом предложении-высказывании в виде буквального значения предложения), обучаемый будет приходить к результату сам, а средством, служащим решению, явятся соответствующие мыслительные операции и рассуждения, опирающиеся на предметную область «язык». Проблемный (задачный) способ обучения языку, по сути, станет обучением когнитивной функции языка, вызывая к жизни целые комплексы системно-логических и предметно-специфических интеллектуальных (включая и речь) умений (например, применение совокупности методов изучения разнообразных типов языковых значений, выявление различных типов (частичных и целостных) семантических структур с учетом их «тел», учет и целевое планирование производства совокупности разноформатных репрезентаций, построение системы доказательств, обосновывающих достигнутое решение и т. д.), невостребованных при коммуникативном обучении.

Иными словами, возникнут условия для обучения языку через задачи для развития интеллекта как «целенаправленной действующей символьной системы, обладающей единым формальным аппаратом для представления декларативного знания» [82, c. 38]. Любопытно отметить, что с позиции обладателя концептуальной предметной области «язык» необходимым, полезным и естественным становится гносеологическое требование из сферы естественных наук, касающееся объяснения термина («а это и представляет собой определение понятия»). Объяснение термина позволяет нам понять данную вещь в ее глубочайшей сущности. Если в обычном словоупотреблении мы сначала ставим термин, а затем определяем его (например, «щенок – это молодой пес»), то в науке имеет место обратный процесс. Научную запись следует читать справа налево, отвечая на вопрос: как мы будем называть молодого пса, а не что такое щенок. Научные термины и знаки – не что иное, как условные сокращения записей, которые заняли бы гораздо больше места [35, c. 30-31].

В нашу задачу не входит вступление в дискуссию или проведение специального исследования, посвященного таким глобальным вопросам. Мы лишь стремимся обрисовать те конструктивные позиции, имеющиеся в семиотическом знании, которые мы заимствовали при формировании наших представлений и которые объективно привели нас к созданию системно-семиотических концептуальных образований.

Любопытно заметить, что основы семиотики закладывались в трудах философов и логиков классической древности (V в. до н.э.), которые не отделяли себя от геометрии, грамматики, риторики. К классикам современной семиотики относят философов, логиков, математиков (Чарлз С. Пирс, Чарлз У. Моррис, Умберто Эко); психологов (Жан Пиаже, Л. С. Выготский, Н. И. Жинкин); литературоведов (М. М. Бахтин, Ролан Барт, Ю. М. Лотман, Цветан Тодоров); антропологов и этнологов (Бронислав Малиновский, Клод Леви-Строс, Виктор Тэрнер); фольклористов (В. Я. Пропп, Е. М. Мелетинский, Г. Л. Пермяков); лингвистов (Фердинанд де Соссюр, Роман Якобсон, Вяч. Вс. Иванов, Б. А. Успенский); историков религий, культуры и искусств (П. А. Флоренский, А. Ф. Лосев, Мишель Фуко, А. М. Пятигорский); режиссеров театра и кино (В. Э. Мейерхольд, С. М. Эйзенштейн, Пьер Паоло Пазолини); романистов и эссеистов (Хорхе Луис Борхес, Умберто Эко). Идеи и методы, персоналии и история русской семиотики подробно представлены в труде [150]. Различные направления семиотики, развивавшиеся на протяжении столетней истории дисциплины, описаны в фундаментальном труде [163].

Непосредственным предметом семиотики является информационная система, то есть система, несущая информацию, и элементарное ядро такой системы – знаковая система. Каковы бы ни были такие системы – действуют ли они в обществе, в природе или человеке (его организме, мышлении и психике), – они предмет семиотики [170, c. 5]. Здесь следует отметить, что такое понимание предмета семиотики полностью согласуется с применяемым в нашей работе философским понятием информации – гносеологических образов в чистом виде [1, c. 159-160] в качестве предмета лингвистики. Как отмечает Ю. М. Лотман, «всякий раз, когда мы имеем дело с передачей или хранением информации, мы можем ставить вопрос о языке этой информации» [99, c. 8].

В настоящем исследовании семиотический подход находит свое осуществление применительно к единой и целостной естественно-языковой информационной системе, которая реализует себя в двух аспектах: статическом (система языка, представленная в его структурной модели) и динамическом (текст как результат использования системы языка). Для представления ее гносеологического содержания и в качестве ее формализованного аналога предлагается семиотическая система или язык нашей теории. Исследование показало, что в соответствии с требованиями, предъявляемыми к научным теориям дисциплин, язык языка (наподобие языка арифметики, геометрии и т. д.) можно задать при помощи его алфавита (конечного списка символов) и правил образования строчек символов, являющихся словами формализованного языка. Его структурными основаниями явились сигматика (знаки в их отношении к отражаемой действительности или онтологическая система частей речи), синтаксис (правила образования строчек символов), семантика (отношение знаков к другим знакам) и прагматика (отношение знаков к носителям языка). В соответствии с этим обнаруженные способы решения задач как на этапе конструирования понятийного языкового объекта, так и на этапе вычисления значений (смыслов) единиц текста в процессе когнитивного понимания – порождения знания были «непосредственно связаны с извлечением концептов из тел языковых знаков, имеющих различную протяженность и принадлежащих к различным уровням» [82, c. 55].

Делая попытку создать теоретико-множественное обоснование лингвистической теории, прибегая к методам естественных наук, мы находим интеллектуальную поддержку в суждениях целого ряда ученых.

Следуя очень меткому выражению Е. Пельца, семиотика – это, так сказать, круглый стол, за которым представители различных дисциплин встречаются, чтобы обсудить, что общего у этих дисциплин в подходе к языку и знакам.

Семиотика занимается построением ключевых понятий и формулирует фундаментальные проблемы, стоящие перед теорией языка и знаков. В изучении этих понятий и проблем она зачастую выходит в смежные области логики, философии, лингвистики, психологии и прочих дисциплин. Она это делает для того, чтобы из сферы онтологии и эпистемологии в логике и философии или из специальных и подробных неформальных описаний языков в традиционной лингвистике извлечь для себя то, что имеет отношение к природе языка и знаков. Наиболее важные понятия лингвистической теории должна анализировать семиотика, а у нас до сих пор нет удовлетворительных правил перевода с естественного языка на формализованный. Ученый считает, что связи между семиотикой и логикой несомненны и крепки, но границы между той и другой областью зыбки и трудно определимы. Особо он выделяет мысль о необходимой связи между логикой, семиотикой и теоретической лингвистикой и их общими задачами. Именно семиотика дает представителям различных дисциплин возможность разрушить непроницаемые перегородки между их узкоспециальными сферами [132, c. 154, 157, 161, 163].

В семиотике кооперируются и сотрудничают ученые разных специальностей – лингвисты, историки литературы и искусства, культурологи, социологи, психиатры, математики [170, c. 5]; семиотика – это интердисциплинарная сфера [119, c. 129]; семиотика имеет междисциплинарный характер [114, c. 16].

Что привносит в понимание конкретного «языка» его семиотический анализ, дополнительный и хронологически более поздний?

Согласно обобщению Н. Б. Мечковской, он привносит то, чего нет ни в одной конкретной науке порознь: во-первых, общую концепцию, которая в любой отдельной семиотике видит коммуникативную систему с моделирующими и порождающими возможностями, а также принимает во внимание знаковую (заместительную) природу тех единиц (тех «кирпичиков»), из которых строится данная система; во-вторых, семиотика предлагает гуманитарному знанию результативный общий метод исследования разных систем; в-третьих, сопоставление разных знаковых систем позволяет лучше понять своеобразие каждой отдельной семиотики.

Наконец, на путях семиотики благодаря присущему ей абстрагирующему видению своих объектов удается выявить не просто те или иные «особенности» отдельных систем, но самые существенные черты их строения и содержания [114, c. 17-18]. Следует отметить, что подобное мнение об эффективной роли семиотики в изучении языка не является единодушным. Так, согласно концепции А. А. Гируцкого, «… знаковая теория языка сосредоточила внимание на изучении, прежде всего, его внутреннего устройства, на выявлении универсальных структурных свойств и элементов языка, их системных взаимосвязей и взаимоотношений. И хотя декларируется, что знаки языка как элементы его структуры сращены с системой сознания, а через нее – с системой социальной жизни людей, в знаковой концепции языка «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя, что сближает ее со структурализмом» [34, c. 180].

По мнению Мечковской, авторов, которых можно было бы представить в качестве «чистых семиотиков», «только семиотиков» или даже «в первую очередь семиотиков», по-видимому, пока нет или мало. Иногда ценной для семиотики признается «просто хорошая» гуманитарная работа – в которой есть глубина, ум и кругозор. «Глубина» – это умение увидеть ненаблюдаемое и внутреннее – то, что определяет видимое; «ум» – это логика и методичность исследования; «кругозор» – способность увидеть аналогии и параллели, а также факторы влияния за пределами «своего» объекта исследования. Но именно этому и учит семиотика. У семиотики нет объекта, который бы не рассматривался в других областях знаний. Специфика семиотики состоит не в особой предметной области интересов, но в особом, именно семиотическом (достаточно общем и абстрактном, как бы с высоты птичьего полета) взгляде на объекты разных наук [114, c. 17, 36].

Таким образом, пытаясь определить условия и характер актуализации когнитивной функции языка, представленной в его знаковом устройстве, мы притягиваем ряд достижений семиотики, семиотический метод к решению стоящих перед настоящим исследованием задач.

В общей семиотике мы находим целый ряд существенных сведений, оказавшихся весьма ценными для построения нашей теории.

В первую очередь это семиотические идеи Л. С. Выготского, касающиеся онто– и филогенеза сознания. Глубокий анализ наиболее ценных семиотических идей Выготского мы находим в труде Н. Б. Мечковской [114, c. 58-60].

Логически закономерным обнаружило себя применение содержания понятия «внутренняя речь» (в связи с необходимостью фиксировать в процессе понимания предметы, воспринятые сознанием исследователя и отраженные в виде мысленных образов). Мысль Выготского о ее грамматической свернутости и редуцированности, неэтничности и предикативности (т.е. о присутствии в ней смыслов, необходимых для содержательно нового компонента высказывания) позволила произвести точный и строгий учет количества и качества признаков, участвующих в образовании понятия как результата познания или производстве нового знания. Руководством к действию явилась мысль ученого о языковом знаке как «единстве обобщения и общения, коммуникации и мышления».

Поясним, каким образом в работе, осуществляемой в русле процессуальной семантики, используется тезис о коммуникации как орудии познания, о том, что знаковый характер языка обусловливает познавательные процессы.

По Т. Винограду, процессуальный подход позволяет не проводить резкого разграничения между символьными структурами, которые представляют «знание языка», «знание языкового употребления» и «знание мира». При процессуальном подходе динамические концепты используются с целью объяснения структуры языка на уровне абстракции, который находится еще далеко от мелких подробностей конкретного «употребления» не релевантных для первого уровня понимания основных процессов. На каждой стадии развития теории мы решаем, какие аспекты процесса обработки релевантны, а какие можно игнорировать для упрощения проблемы. Но на каждой стадии нужно сосредоточиться на наборе «способностей», которые формируют компетенцию человека в использовании языка. Многие из этих способностей носят процессуальный характер – они включают алгоритмы обработки воспринимаемых входных данных и хранящейся в памяти информации, стратегий получения выводов и способы представления накопленного знания в символьных структурах. В этом смысле такая теория учитывает «употребление» [23, c. 55-56].

В данном исследовании указанный процесс интериоризации получает характер константы в структуре задачного способа понимания как системного объекта. В нашем исследовании одни задачи, например, связаны с конфликтом между тем, что дано субъекту непосредственно в языковых единицах (знаках), и тем целостным представлением о системе единиц (знаков), которого он должен достигнуть и доказать его объективный характер. Другие связаны с конфликтом между тем, что дано в языковых выражениях текста дефиниций терминов и характером понятийного образования, конструируемого им в своем сознании. Область возникновения третьих связана с целевой установкой когнитивного понимания художественного текста – пробиться к действительности, стоящей за текстом. Четвертые обязаны необходимости дифференцировать смысловые категории, лежащие за взаимодействием семантических компонентов предикатно-актантных структур разнообразного содержания и т.п.

Являясь субъектом познания, исследователь поставлен в условия множественной проблемной ситуации или полисистемных задач, связанных с необходимостью получения, обработки, производства, фиксации, хранения, организации, накопления, использования и роста информации и знаний о мире и о себе. Он с логической и психологической предопределенностью включает процессы восприятия знаков, внимания, воображения, памяти, мышления и речи, т.е. становится системой по обработке информации.

Им с необходимостью задействуются целостная система умственных действий (в другой терминологии механизмов мышления, мыслительных операций, логических приемов) в наборе из 7 компонентов: анализ, синтез, сравнение, абстрагирование, обобщение, классификация, систематизация, поскольку возникает необходимость проникновения в глубь той или иной языковой (смысловой) задачи, рассматриваются динамические свойства составляющих эту задачу языковых элементов в их соотношении со статичной типовой (знаковой) значимостью, находится решение задачи. Именно свершение всей системы мыслительных операций обеспечивает порождение нового знания [126, c. 242, 245].

Иными словами, в ходе исследования субъект познания находится в ментальном состоянии «осуществления в уме тех или иных действий, с тем, чтобы определить, к каким результатам они могут привести» [176, c. 144] при решении концептуально-конструкторских задач.

Такое состояние в общей психологии относят к явлению умственного эксперимента, а его осуществление «предполагает совместную деятельность воображения и мышления: с одной стороны, нужно возможно точнее и нагляднее представить себе ситуацию, с другой – нужно сделать умозаключение о том, какой результат должен вытекать из данной ситуации» [176, c. 114].

Таким образом, осознаваемая понятийная предметная область (преобразованная в знаковую, символьную, следовательно, информационную, концептуальную форму) обеспечивает содержание деятельности воображения как «своеобразной формы отражения действительности», осуществляющей мысленный отход за пределы непосредственно воспринимаемого и имеющей самые тесные связи с мышлением, особенно в проблемной ситуации [31, c. 186]. Его продукты находят свое выражение в построении типовых образов объектаязыка или объекта-текста в соответствии с его научным или художественным описанием путем извлечения, переработки признаков, общих целому ряду объектов и выражения этих признаков в едином образе [176, c. 132].