Текст книги "Основы теории построения концептуального научного объекта «язык». Внешние и внутренние основания"

Осуществляется также деятельность мышления – мыслительные операции, формы, виды, способы [31, c. 177] и сверх того – осознаются условия принятия правильного решения и успешного решения семантических задач.

Субъект познания оказывается в условиях, соответствующих принципиальной схеме решения мыслительных (в том числе творческих) задач [31, c. 180], то есть его деятельность приобретает характер полноценной познавательной деятельности со всеми соответствующими компонентами.

Мы используем также общесемиотическое положение о том, что знаковые процессы более высокого уровня (часто называемые символами) имеют важнейшее значение для понимания человека и его действий. Оно находит свое воплощение в создании и оперировании системой условных обозначений, синтаксических моделей, семантических символов и формул как в процессе построения знания (базы знаний), так и в процессе понимания-осознанияпорождения текста.

Следует особо остановиться на целом ряде семиотических идей Н. И. Жинкина, оказавшихся продуктивными в практическом применении. В исследовании находит применение положение Жинкина о генезисе значения, что позволило, например, создать объемную модель «десятеричной таблицы частей речи», в основу которой положена идея о едином трехаспектном отображении языком основных элементов реального мира.

Следующий важный тезис касается метаязыковой рефлексии человека.

Метаязык и есть то принципиально новое, что появилось у человека, и из чего вырос человеческий язык в целом.

Особое место в нашем исследовании заняли мысли ученого о речемыслительном процессе, который, по его мнению, представляет собой иерархию кодовых переходов информации, латентные этапы которой (внутренняя речь) осуществляются на основе двух звеньев (кодов): а) предметно-изобразительного и б) речедвигательного. Развивая мысль Выготского о внутренней речи, Жинкин разрабатывает понятие предметно-изобразительного (предметно-схемного) кода. Этот центральный механизм речевого мышления имеет знаковую природу, то есть является кодом. Для него существенны следующие черты. Во-первых, это код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки натурального языка; язык внутренней речи свободен от избыточности, свойственной всем натуральным языкам. Во-вторых, предметный код представляет собой универсальный язык, с помощью которого возможны переводы на все другие языки. В-третьих, в коде имеются схематические изображения, образующие или цепь, или какую-то группировку, в которых словно и схематически представлена та ситуация, которая является в данный момент предметом мысли. Это схематическое и условное изображение создается сознанием « ad hoc» (по случаю), «лишь на время, необходимое для данной мыслительной операции» [114, c. 64].

Весьма ценной для нас предстала идея ученого о формальной логике и математике (как феноменах человеческого сознания), являющихся порождениями натурального языка, необходимыми для различения тождественных и нетождественных отношений (между понятиями или высказываниями). Ее операционализация позволила нам математически отобразить отношения равенства частей речи по интегральным признакам и неравенства по дифференциальным признакам. При помощи математических же знаков нам удалось передать идею равноправия и неравноправия признаков, конституирующих понятие. Здесь язык предстал как фундаментальная семиотика, которая порождала другие языки (семиотики) человеческого сознания. Фаза порождения математических языков рассматривается Жинкиным как «аспект человеческого мышления и общения». Взаимодействие внутреннего, субъективного языка и натурального, объективного образует процесс мышления. Мышление – это общественное, а не индивидуальное явление. Мысли вырабатываются в совместной деятельности людей. Понимание – это перевод с натурального языка на внутренний. Обратный перевод – высказывание [114, c. 64-65].

В данном исследовании находит применение и тезис Жинкина о соединении в естественном языке изобразительных и неизобразительных (символических) знаков. Это настолько важная его черта, что она как бы наследуется теми семиотиками, которые порождены «натуральным языком» – математикой, логикой, искусствами. Например, в математике эта «двухзвенность» реализуется в оппозиции ее двух языков: алгебры (символический язык) и геометрии (изобразительный язык). В искусстве слова она находит себя в оппозиции поэзии и прозы. В изобразительном искусстве это соединение наблюдается в конвенциональных элементах, включая надписи под картиной и в элементах изобразительных [114, c. 64-65]. Необходимость зафиксировать характер выявляемого знания привел нас к использованию арифметического, алгебраического, геометрического, информационного способов записи.

Ряд ценных положений, способствующих решению наших задач, мы находим в трудах московско-тартуской семиотической Школы и главного генератора ее идей Ю. М. Лотмана.

Ключевой идеей Школы является концепция «вторичных моделирующих систем». Согласно этой теории естественные языки, мифологии, религии, литература и искусства, а также социоэтнические нормы (запреты и предписания) представляют собой знаковые системы. Эти системы отображают (моделируют) определенные фрагменты реальности и в результате функционирования порождают произведения (знаковые последовательности, т.е. тексты, в семиотическом смысле слова), реализующие коммуникативно-познавательные возможности отдельных семиотик. Под вторичными моделирующими системами имеются в виду такие семиотические системы, с помощью которых строятся модели мира или его фрагментов. Эти системы являются вторичными по отношению к первичному естественному языку, над которым они надстраиваются – непосредственно (надъязыковая система художественной литературы) или в качестве параллельных ему форм (музыка или живопись) [99, c. 520].

Ю. М. Лотману принадлежит концепция семиосферы (семиотического универсума) как пространства, в котором реализуются коммуникативные процессы и вырабатывается новая информация. Семиосфера образует коммуникативно-семиотическую структуру ноосферы (области жизни, организуемой сознанием человечества, от греч. no′os – разум); если понятие ноосферы охватывает содержание сознания и его воздействие на реальность, то семиосфера – это система знаковых опор сознания, т.е. носителей и передатчиков значения, каналов и способов передачи информации. Среди ряда существенных черт семиосферы, в которых раскрывается ее природа и закономерности функционирования, назовем тезис о ее уровневой (иерархической) и внутренне неравномерной организации и динамике (оппозиция ядра и периферии, симметрии и асимметрии, старого и новообразований, синусоидной смены интенсивности и затухания временных процессов). Важны также тезисы о процессах порождения информации и семиозиса. Они возможны только в условиях взаимодействия, «диалога» разных (то есть «разноязычных») семиотических образований. Диалоги возникают «на границах», потому что природа границы – двуязычна.

Ученый развивает понятие символа в системе культуры. Слово «символ» – одно из самых многозначных в системе семиотических наук. Выражение «символическое значение» широко употребляется как простой синоним знаковости [99, c. 240].

Символ – «ген сюжета», он выступает в роли сгущенной программы творческого процесса, это глубинное кодирующее устройство, своеобразный «текстовой ген» [99, c. 239], суггестивный механизм памяти [99, c. 143], выступает как бы конденсатором всех принципов знаковости и одновременно выводит за пределы знаковости. Он – посредник между разными сферами семиозиса, а также между семиотической и внесемиотической реальностью. В равной мере он посредник между синхронией текста и памятью культуры. Роль его – роль семиотического конденсатора [99, c. 249].

Существен тезис о реальных текстах различных культур, которые, как правило, требуют для своей дешифровки не одного какого-либо кода, а сложной системы кодов, иногда иерархически организованной, а иногда возникающей в результате механического соединения различных, более простых систем [99, c. 400]. «Значение в знаке строится иерархически. Один и тот же знак может поразному читаться на различных уровнях. Одно и то же выражение на разных уровнях системы получает различное содержание. Поэтому движение к истине – не переход от одного знака к другому, а углубление в знак» [99, c. 407].

О художественном тексте: «Художественный текст не имеет одного решения. Произведение искусства может использоваться бесконечное число раз. Нелепо сказать: я не пойду в зал Рембрандта, я уже видел его картины – или же: это стихотворение или симфонию я уже слышал. Но вполне естественно сказать: я эту задачу уже решил. Я эту загадку уже разгадал» [99, c. 108].

Продуктивна мысль ученого о понятиях «левополушарности» и «правополушарности». Применительно к тем или иным явлениям культуры они должны восприниматься лишь как указание на известную функциональную аналогию на другом структурном уровне. «… очевидно, что идея взаимосвязи между топографией мозга и структурой языка, определяющая новые перспективы в лингвистике, открывает определенные перспективы и перед семиотикой» [99, c. 598]. В свете новых экспериментальных данных им указываются некоторые основные черты семиотического функционирования простейших интеллектуальных устройств, из взаимодействия которых складываются более сложные формы сознания. С данных позиций, по мнению Лотмана, открывается возможность не только сознательной метаязыковой деятельности, но и возможность установления глубинных соответствий между различными сферами знаковой деятельности [99, c. 599].

Данный тезис находит свое воплощение как на этапе построения предметной области, а в ней – цифрового и геометрического аналогового устройства, так и на этапе понимания текста – в алгебраических выражениях (семантических формулах) и геометрических символах (образах, когнитивных картах).

Не менее продуктивна мысль о метаязыке, которая в настоящем исследовании находит свое воплощение в деятельности по созданию идеального объекта «язык», гипертекста как описания этого объекта и объектов и атрибутов в структуре знания, извлеченного в процессе понимания текста и построения текста вторичного. «Метаязыки принадлежат науке. Следовательно, если мы говорим о науке, познающей сознание (текст, культуру), то метаязык должен находиться вне этих феноменов. Между тем метаязыки науки (равно как и сама наука) лишь отчасти находятся вне этих объектов, в определенном смысле принадлежа им и располагаясь внутри них. …интересующие нас объекты включают механизмы, разъединяющие их на подструктуры и затрудняющие общение между ними. Этот процесс должен уравновешиваться противоположным: механизмом интеграции, соединяющим разрозненное в одно целое и облегчающим общение между частями…» [99, c. 588].

Метаязыки составляют необходимое условие семиотического функционирования интересующих нас систем. Только с их помощью системы сознают себя и осознают себя как целостности. Очерчивая границы набора семиотических систем и превращения их в единую систему, метаязыковая структура работает в двух направлениях. С одной стороны, она более жестко доорганизовывает этот гетерогенный семиотический мир, частично переводя его на свой язык, частично, исключая из своих пределов. Именно в этом процессе складывается «рациональный» облик культуры и противостоящей ей иррациональной «антикультуры». Последняя чаще всего оттесняется в эволюционный резерв системы, обеспечивая ее динамизм. С другой стороны, ни один из реально данных нам текстов не является продуктом какого-либо одного механизма порождения. Такие тексты были бы бесполезны как генераторы новых смыслов. Даже научные тексты, которые должны были бы создаваться в пределах «чистых» метаязыков, «засоряются» аналогиями, образами и другими заимствованиями из иных, чуждых им, семиотических сфер. Что же касается других текстов, то гетерогенность их очевидна. Все они представляют собой плоды креолизации дискретных, недискретных языков и метаязыков, лишь с определенной доминацией в ту или иную сторону [99, c. 588].

Кроме вышеназванных классических положений общей семиотики следует отметить еще ряд идей, нашедших отклик в данном исследовании. Таковой является мысль Ч. У. Морриса о трехмерности значения знака. «Можно исходить из того, что значение-сигнификация трехмерно и что эти три измерения могут быть объяснены в связи с тремя фазами или аспектами действия, акта. Если подойти к знакам с точки зрения поведения, можно предположить, что их значения связаны с этими тремя аспектами действия, что они трехмерны. Тем самым предполагается, что каждый знак должен рассматриваться в трех измерениях, хотя в ряде случаев по одним измерениям знаки могут быть нагружены сильнее, а по другим иметь нулевую нагруженность» [119, c. 132, 139].

В нашем исследовании идея Морриса о трехмерном подходе как формативном измерении значения знака (сигнификации) в рамках анализа по трем измерениям знаков находит реализацию в построении десятеричной трехаспектной (объемной) модели предмета «язык» (ср. с тернарным описанием объекта в работах А. И. Уемова, Т. А. Гавриловой).

Определенную разработку получает введенное Пирсом и применяемое Р. Якобсоном понятие символа и действия символа: «Действие символа основано главным образом на установленной по соглашению, усвоенной смежности означающего и означаемого. Сущность этой связи состоит в том, что она является правилом и не зависит от наличия или отсутствия какого-либо сходства или физической смежности». При интерпретации любого данного символа знание этого конвенционального правила обязательно, и знак получает действительную интерпретацию только потому и просто потому, что известно это правило. Преимущественно символический характер языка и вытекающее отсюда кардинальное отличие его от других, главным образом индексальных или иконических систем знаков, также ожидает должного учета в современной лингвистической методологии. «Символ не только не способен обозначать какую-либо отдельную вещь, а обязательно обозначает род вещи, но он и сам является родом, а не отдельной вещью». «Бытие символа состоит в том реальном факте, что нечто определенно будет воспринято, если будут удовлетворены некоторые условия, а именно, если символ окажет влияние на мысль и поведение его интерпретатора. Каждое слово есть символ. Каждое предложение – символ. Каждая книга – символ. … Ценность символа в том, что он служит для придания рациональности мысли и поведению и позволяет нам предсказывать будущее» [206, c. 113-114, 125-126].

Понятие символа и действия символа потребовало применения в случае формального изображения элементов предикатно-актантного узла, структурносемантических моделей предложения в статике, в исходной модели языка и в динамике – в структурно-семантической сети текста.

В настоящей работе используются также и последние достижения лингвистической семиотики. Лингвистическая семиотика занимается отвлечением от разных уровней естественного человеческого языка явлений, объединенных понятиями знака и знаковых отношений. Существует большое количество работ, в которых дискутируется широкий спектр вопросов, связанных с понятием «знак»: что является языковым знаком и что им не является? какие свойства присущи языковому знаку? является языковой знак односторонней или двусторонней единицей? Какие семиологические и структурные свойства языка позволяют ему осуществлять свои функции?

В области лингвистической семиотики нас интересует то, что уже практически сделано, а не то, как понимались соответствующие проблемы. В становлении нашего понимания сущности языкового знака мы опираемся на общетеоретические взгляды А. А. Уфимцевой. Приведем ряд важных положений ее теории.

По мнению А. А. Уфимцевой, знаковый характер человеческого языка составляет одну из его универсальных черт и основных особенностей; не случайно к понятию знака издавна обращались представители разных научных направлений в целях более глубокого проникновения в сущность языка. На понятии знака со времен Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра основываются все сколько-нибудь значимые теории языка в современной лингвистике. Понимание сущности знаковой репрезентации как «идеализации материального мира» находится в зависимости от того: 1) как решается основной гносеологический вопрос – о соотношении языка, мышления и объективного мира, 2) какая из четырех функций языка (обозначения, гносеологическая, коммуникативная, прагматическая) берется в качестве основной при определении языка вообще, языкового знака в особенности.

При диалектико-материалистическом решении гносеологического вопроса об отношении языка, мышления и объективной действительности материальное противопоставляется идеальному как первичное вторичному, сознание не конструирует объективной действительности, а, отражая ее посредством языка, закрепляет определенные результаты познавательной деятельности в знаковом значении языковых элементов.

Языковые знаки определяются как непосредственно связанные с присущими уровню понятийного мышления процессами дифференциации и интеграции. Они связаны с актами понимания, узнавания и семантической интерпретации знаков в процессе коммуникативной и номинативно-классификационной деятельности человека.

Главная функция языкового знака состоит в том, чтобы посредством знаковой репрезентации удовлетворять основным отражательным и мыслительным процессам, опосредованно и абстрагированно представлять мыслительное содержание, исторически закрепляющееся за знаком в виде общего для членов коллектива значения, и на этой основе обеспечивать коммуникацию во всех сферах человеческой деятельности.

Репрезентативная функция языка является основной, отличающей его от прочих семиотических систем.

В соотношении «язык – реальная действительность» первый член служит не только обозначением второго, но язык, его знаки в то же время являются носителями обобщенного отражения действительности, органически соединяясь с соответствующими понятиями или отдельными их признаками, лежащими в основе семантических ценностей языковых единиц.

В процессе формирования знакового значения участвуют и находят отражение все три взаимосвязанных между собой элемента семиозиса: познающий субъект (человек), познаваемый объект (реальная действительность) и языковой знак (язык), способствующий процессу познания. Отношение между тремя составляющими семиозиса можно определить как специфическое, то есть опосредованное человеческим сознанием отношение через знак познающего субъекта к объективной действительности.

Призванный обеспечить отражательную и коммуникативную деятельность человека, язык, приспосабливаясь, обслуживает две основные сферы – номинативно-классификационную и коммуникативную – благодаря тому, что он представляет собой семиотическую систему с двойным означиванием.

Знаки естественного языка, в отличие от всех прочих, имеют двойную референцию, соотнесенность с предметным рядом: 1) в качестве номинативных знаков – слов и словосочетаний – в системе номинаций, в парадигматике; 2) в качестве или в составе номинативных знаков – фраз и предложений – в речи, в синтагматике. Свойство двукратной репрезентации (в системе и в речи) внеязыковой действительности, присущее только естественному языку, превращает его в сигнификативно-репрезентативную систему, уникальную по формальной структуре и универсальную по своему назначению, способную интерпретировать любую деятельность человека, любую другую систему знаков.

В отличие от знаков семиотических систем, значимость которых складывается исключительно в результате их отношений внутри системы, например системы дорожных знаков, языковые знаки обладают не только значимостью, но и абсолютным, им одним свойственным значением.

Обобщенные (виртуальные) языковые знаки реализуются на основе своей системной значимости в высказывании, соотносясь каждый раз с конкретными случаями внеязыковой, «предметной» ситуации. Язык как система воспроизводится и воспринимается в речи на основе одних и тех же референтных связей языковых знаков в результате отождествления последних по их форме и значению [181, c. 6-13].

Названные теоретические положения находят полное применение на всех этапах нашего исследования: при конструировании структурной модели предмета «язык» – в определении состава знаков и их соотношений в системе языка в процессе обработки семиологических значимостей знаков: сигнификатов знаков при выработке величин (весов) значимостей знаков или их ценности; денотатов знаков при определении содержания онтологий – типовых представлений предметов, фактов, ситуаций реальной действительности, подпадающих под понятие, выражаемое данными типами знаков. Тезис о воспроизводстве и восприятии языка как системы на основании одних и тех же референтных связей знаков в результате их отождествления по форме и значению способствует выработке технологий моделирования знания и когнитивного понимания текста.

В сегодняшней лингвистической семиотике внимание привлекает способ решения проблемы поиска знаков и знаковых систем в естественном языке, предложенный И. В. Юнусовой. По мнению этого лингвиста-семиолога единственно правильным решением будет движение от сложной, противоречивой и изменчивой эмпирической реальности к обобщениям относительно наличия в языке некоторой совокупности явлений, обладающих знаковыми свойствами. При этом необходимо понимать, что семиотика не является универсальным футляром, накладываемым по усмотрению исследователя на весь язык или какуюлибо отдельно взятую область языка; семиотические свойства отвлекаются путем обобщения. Установление собственно семиотических свойств, воспринимаемое как вполне самостоятельный метод, является неотъемлемой частью общего направления филологического исследования, представляющего собой постоянный, непрерывный, многоплановый процесс поиска онтологии значения. В данном контексте термин «значение» используется в максимально широком смысле, как общеметодологическая основа филологического подхода к языку, противящемуся формальным схемам и логическим построениям и отягощенному «по природе» содержательными категориями, семасиологическими свойствами, понимание и восприятие которых есть подлинная основа общения на естественном человеческом языке. Семиотический метод, таким образом, так же, как и другие приемы в изучении языка, способствует установлению еще одного очень сложного соотношения лингвистического выражения (или выражений) и общекатегориального, обобщенно-инвариантного знакового содержания [201, c. 156-176].

Целый ряд наблюдений И. В. Юнусовой находит подтверждение в нашем исследовании. На обобщении и огрублении, опускании несущественного строится модель знания; заимствуется как самостоятельный для построения модели предмета языка и его предметной области метод установления семиотических свойств единиц, позволивший выявить регулярное объемное состояние знаков и всей системы знаков; мысль о поиске онтологии значения как общем направлении исследования реализуется в задачной деятельности, имеющей целью отыскания значимой функции, то есть смысла, или категоризированной сущности, свидетельствующей об актуализированной связи всех трех элементов семиозиса. Наконец, находит подтверждение тезис о языке, противящемся формальным схемам и логическим построениям, что и отличает наши модели и форматы структур знания – их минимальная, без сложных логических операций и выражений формализация.