Текст книги "Банкет"

Введение в предмет – 2

Борода время от времени уезжал в командировки по поводу защиты диссера – в Днепропетровск, Питер, Москву, Донецк… Лаборатория от его поездок болезненно вздрагивала, так как во время очередного пития пива на кого-нибудь падал тяжкий жребий идти и заменять на лекциях Бороду. Ведь стыдно же ходить в подпитии на лекции, это всем понятно. И так как никто не готовился и не знал, о чем читать, и многие были с разных кафедр, каждый своим долгом считал выдать «введение в предмет». Потому что тема достаточно неконкретная. Можно два часа говорить и при этом трудно обнаружить уровень компетентности… Или некомпетентности… Лаборатория при этом очень гордилась умением выкручиваться.

Студенты Бороды на каждой лекции видели нового человека, выходившего к доске, бравшего в руки мел и говорившего одну и ту же фразу: «Введение в предмет».

На четвертой лекции студенты почувствовали неладное. Они испугались, что им тяжело будет сдавать, тем более что по плану у них лекции чередовались с семинарами, а в реальности семинаров не наблюдалось. Некоторые проницательные уже начали наведываться на кафедру, потому что многоразовое прочтение клеточки в расписании ничего не давало. Кроме номера аудитории, а этот номер, разумеется, совпадал.

Придя в следующий раз на пятую!.. лекцию!.. они впервые увидели опять нового!.. бородатого!.. преподавателя, который повел себя необычно: впервые начал с того, что сказал им свое имя. Ни один человек до этого не выдавал тайны. Это и понятно, в общем-то.

Так вот, странный бородатый мужчина, заговоривший тихо и задушевно, в то время как предыдущие неоправданно повышали голос – впервые начал пояснять совершенно непонятный, незнакомый и терминологически недосягаемый материал. Ему и только ему они должны были, оказывается, сдавать экзамен!

Аудитория была деморализована, причем, молча. Никто из студентов не знал фирменного вздоха Тедиумма: оооо… аааааа… Молчание было гробовым, даже писать перестали. Как говорится – не скрипнет ни ручка, ни ножка. Тут годились многие аналогии с русской литературой и живописью: «Иван Грозный убивает сына», «Не ждали», «Приплыли», «Ревизор» – финальная сцена…

Она, эта сцена, завершилась объяснением из уст Бороды второго закона термодинамики и тепловой смертью вселенной. Имелось в виду, что разность температур – здоровое явление, порождающее всяческие вихри. А ежели бы температуры во всем мире сравнялись, вихри враждебные не веяли бы над нами, все бы остановилось, в том числе и жизнь. Когда же он произнес слово «энтропия», присутствующие пожалели, что поступили в институт. Большинство студентов отказалось понимать хитрую усмешку Бороды, который иезуитски шутил. Это ему было не впервой. Будучи простым добродушным сорокалетним мальчишкой, любящим пивко, он всегда казался всем двойственным интриганом, эдаким Яго с дипломатом и тубой…

Помните постскриптум Бороды: повысить энтропию можно и в психологическом смысле – если просто покурить. И сбросить таким образом многие стрессы. Борода любил порассуждать, что лучше снимает стресс – «Родопи» или «Стюардесса». Но после звонка аудитория моментально опустела.

Мушкетеры

Однажды в Тедиумме, конторе чисто технической, произошел бросок к искусству. В годовщину великого писателя Дюма материализовалась идея внутренней и обратной связи с его героями. То есть связь была всегда, но не осознавалась. А тут пришлось.

И вот приходит Тедиумм на работу. Борода как всегда идет за сигаретами, вежливый Е. Бучкиц спрашивает:

– Ты куда? У тебя же в столе «Морэ» лежит.

– Это не мое, – ответствует терпеливо и не впервые Борода. – Это для Той, Которая Зайдет Покурить.

И уходит, чтобы приобрести свои «Родопи». Все смотрят ему вслед и пытаются в который раз понять, к кому же ходит Та, Которая Покурить. То есть ясно, что она приходит как бы к Бороде, но ясно и то, что это просто ритуал. Ну да, он держит для нее сигареты, ну да, она может ждать его по часу, если он на заседании кафедры, она может отсидеть с Тедиуммом полную вахту, но она при этом не проявляет истинной цели прихода. Думайте что хотите. И мушкетерская история тут мало что прояснила…

Итак, очередной серенький полдень, обычные страдания подпадающих под Указ. Он писан для тех, кто хотел бы с утра, но не имеет такой возможности. И Митюля, лишенный возможности выйти из релакса по причине позднего открытия пивнушки, углубляется в институтскую газету, швырнутую на его стол как на крайний у двери. Газету приносят из канцелярии, это знак уважения, мало кому носят лично, простые смертные ходят за ней сами. Но Тедиумм имеет преимущества как наполовину состоящий из ставленников Шефа. Не в смысле, что он на них ставит, а в смысле, что они на него… Как бы…

Короче, многотиражка «Монотехник-ньюс» с ее предписаниями деканатов, угрозами ректората, зазывами спорткомплекса, мольбами профкома и приколами студенческой странички «Джем».

– «Откуда взяты средства на издательскую систему кафедры?..» Гм… – бубнит бескорыстно Митюля и к нему невольно прислушиваются, ибо телевизор включать слишком рано, – «В этом году наши дети снова будут отдыхать на помойках…». Так. «Рубрика изобретателя…» «Официальный отдел…». Тарифные сетки преподавателей на первое ноль первое, восемь ноль-ноль и за угол… Так, последняя полоса. «Досуг: Физики и лирики живы»… «Ага!.. Криминал! – закричал вдруг Митюля.

Прежде всего, как утверждают очевидцы, раздалось молчание. Потом Митюля, ускоряя процесс и нагреваясь, проговорил материал про загадочный театр Тедиумм, который любит и ставит «Трех мушкетеров» – интервью собкора многотиражки с режиссером-постановщиком Тедиумма. Оно, к счастью, сохранилось для истории! Приводился даже эскиз театральной программки в виде разорвавшейся бомбы на фоне двери лаборатории или муфельной печи, где были действующие лица и исполнители:

«Атос – Э. Борода

Портос – Кассий, Сын Самого

Арамис – Змей Горыныч

Д«Артаньян – С. Дипломник

Планше – т. Шеф

Де Тревиль – Е. Бучкиц

Людовик 014 – т. Сэр

Анна Австрийская – Тея Б.

Герцог Бэкингэм – т. Рэм

Констанция Б. – Тея М.

Кардинал Р. – т. Кондор

Миледи – жена Сэра

Рошфор, человек из Мэнга – М. Попутчик»

Эскиз включал фантастические детали в виде струек пара и пузырьков кипения. В качестве вензеля красовался термостат, на который опирался лихой мушкетер.

Корреспондент: У вас прошла трудовая вахта по случаю годовщины Дюма. Дело не одного дня. Скажите, что навело вас на странную мысль ставить «Трех мушкетеров»? Сюжет затрепан, создано много версий, неужели не скучно ходить проторенными путями?

Режиссер: Скучно для ленивых, инерционных. Наш коллектив не из таких. У нас в Тедиумме работают остроумные, инициативные люди. И кроме того, боевой мушкетерский дух давно витает среди нас. Взять девиз: «Один за всех, все за одного»…

Корреспондент: В чем это выражается?

Режиссер: Да в стиле работы! Когда надо готовиться на конференцию, мы объявляем полную мобилизацию. Одного сотрудника нет – все работают за одного. Летом, когда все в отпуске —наоборот, один работает за всех. Когда один идет за пивом, все пьют.

Корреспондент: Вы научные работники, у вас весь день занят…

Режиссер: Да-да, верно!

Корреспондент: Как же вы находите время для репетиций? Не приходится ли силой загонять мэнээсов в театр?

Режиссер: Приходится, наоборот, силой выгонять мэнээсов домой. Иногда репетиции затягиваются далеко за полночь. И товарищ Зеленая опять включает сирену.

Корреспондент: С идеологией покончено. Актеры и роли – какая здесь связь?

Режиссер: Самая опасная. Вернее, никаких связей между тем и другим.

Корреспондент: Но если связи никакой, что ж тогда помогает актеру войти в образ?

Режиссер: Эрудиция. Акклиматизация. Работа с первичным документом и вообще работа в Ноль Седьмой по профилю ТЕплофизики Деталей И Узлов Металлургических Машин.

Корреспондент: Надеюсь, это не то, что Ноль второй отдел в каждой организации?

Режиссер: Надейтесь, надейтесь.

Корреспондент: Д’Артаньян – один из главных героев у Дюма. Его играет С. Дипломник – это не тот, что публикует у нас в «Монотехнике» стихи?

Режиссер: Ну да, стихи тоже.

Корреспондент: Вы поручили такую важную роль дебютанту?

Режиссер: Мы любим давать дорогу молодым. Мы свое отстояли в очереди за пивом. Кроме того, он трактует все по-своему: доказал, что черное это белое, и наоборот. Дерется не только с гвардейцами кардинала, но и с мушкетерами, да и с самим собой тоже. Без разрушения строгих штампов не построишь новой науки. То же в искусстве…

Корреспондент: Как вам удавалось привлекать его в театр после ухода в СА?

Режиссер: Шли письменные консультации, и на премьеру его отпустили. Кроме того, отслужив, он не стал нервно рыскать по стране, а сразу поехал туда, где он нужен… Где его ждали. Сыграл в пьесе – пришлось на работу брать…

Корреспондент: Неадекватно решен образ Планше. По роману он толстый глупый и нерешительный субъект. Слугу у вас играет сам Шеф.

Режиссер: Подобная трактовка персонажа из народа наc не устраивала. Действительно, у нас в адаптированном варианте романа Планше ничего не говорит, но делает. Он то и дело маячит на заднем плане, на втором этаже, но чуть только конфликт – он вмешивается и круто поворачивает течение событий как положительный герой…

Корреспондент: Но почему?

Режиссер: Потому что входит в состав ректората…

Корреспондент: Раз уж мы заговорили о положительных и отрицательных героях… Какова политическая расстановка сил в вашей пьесе?

Режиссер: Послушайте, вы ставите вопрос неправильно. Деление на положительных и отрицательных устарело. Каждый мэнээс выбирает свою тему, каждый зритель выбирает своего героя. Абсолютно отрицательных героев у нас нет, зато в каждом положительном, слава богу, есть свое отрицательное.

Корреспондент: Но что отрицательного может быть в де Тревиле в исполнении Е. Бучкица?

Режиссер: Тревиль добр, но безволен – так у Дюма. Он распустил мушкетеров, которые вышли из-под его контроля. Он не заботится о чести мундира, так работает, что забывает, как лучше себя подать. Именно в исполнении Е. Бучкица Тревиль не умеет ни на кого надавить – это вам пример плохого в хорошем, обратная сторона медали. Индифферентность Людовика 014 в исполнении Сэра тоже опасна: в наше время не прожить без твердой позиции. Эта индифферентность играет свою печальную роль и в его отношениях с Анной Австрийской. Он безвреден как человек и как политический деятель. Не умея повернуть колесо истории, он все же привлекателен своим гуманизмом. Это лучше, чем быть тираном…

Корреспондент: «Тиран!» Однако, рискованные у вас формулировки… Имеете в виду Кардинала?

Режиссер: О, нет, это слишком фигурально, таких жестких формулировок мы избегаем. Лучше сказать так: Кондор не просто формальный лидер, обладающий властью. Это сильная личность реформаторского типа. Может, он лишен романтики. Это не Кампанелла. Но и не Савонарола.

Корреспондент: В таком случае как вы решали образ Миледи? Типичная посланница зла! А ваша Миледи в исполнении Ж. Сэра – это очаровательная жертва, игрушка в руках высших сил. Правомерна ли такая трактовка?

Режиссер: Следуя вашей логике, мы должны были задействовать в роли Миледи товарищ Зеленую. Творческий коллектив Тедиумма на это никогда бы не пошел. Но не такая уж она жертва. Будучи в лаборатории общей любимицей, молодая актриса натолкнула нас на другое понимание финала: мушкетеры не убивают Миледи, а перевербовывают. Она начинает играть двойную роль и работать на Короля. Во многом она играет себя – любит то Рошфора, то Короля, любит, но губит, наделена красотой, но лишена счастья… В ее сценическом портрете преобладают не уголь, а пастель.

Корреспондент: Постель? Но Констанция – настоящая жертва, не так ли?

Режиссер: В какой-то мере. Работа в 07 отняла у нее столько сил, что их не осталось на личную жизнь. Ее смерть на сцене символична: женщина-мэнээс не может защитить диссертацию. Прелестный типаж, внешние данные дали ей возможность испытать себя на другом жизненном поприще… Это одна из тех творческих удач, что не совпадают с удачами материального плана.

Корреспондент: А другие творческие удачи?

Режиссер: Конечно это Атос в исполнении Э. Бороды. Хотя классический образ – мрачная байроническая личность, наш Атос несет груз жизненных драм просто и без нажима. Его ум – не предлог для высокомерия, а способ общения. Его жизнелюбие, доброта, полнота ощущений как норма жизни – особенно идут в духе времени.

Корреспондент: Как уживается с этим эпикурейством Портос?

Режиссер: Вы знаете, прекрасно, мы ведь тоже его перевербовали. Хотя технически сложно, куда как прав Жванецкий, приятель нашего Шефа – говоря, что на сцене «не идет» еда. Реквизит институтской столовой уступает французскому столу тех времен. Но актер засел за кулинарные книги и за репродукции великих голландцев и вот результат: еда идет так хорошо, что зритель не догадывается о подмене куропаток простым бифштексом с асбоцементным наполнителем. Кроме того, над приготовлением реквизита мы и сами работали, используя муфельные печи и термостаты…

Корреспондент: Да, это хорошо, что Атос и Портос так жизнелюбивы. А вот Арамис – не слишком ли много работает, не ударится ли в аскетизм?

Режиссер: Да, это было бы возможно, если бы не одна таинственная белошвейка из ТУРагенства. Она одна оказалась сильнее целого монашеского ордена, целой 07 лаборатории.

Корреспондент: Полная неожиданность – выбор т. Рэма на роль Бэкингэма. Почему же не Д’Артаньяна?

Режиссер: Возрастной ценз не позволил, хотя дух, дух тот же. К тому же только истинный доцент-депутат умеет так красноречиво молчать – возьмите прощание с Анной, тайная встреча с Д’Артаньяном в Лондоне. Это называется «держать паузу». Таков он и с начальством.

Корреспондент: Констанция Бонасье – Тея М. – порадовала своими появлениями, а Рошфор, человек из Мэнга – М. Попутчик – своими исчезновениями…

Режиссер: Требования сюжета, мы их уважаем… Бонасье – открытая книга, а Рошфор —закрытая железная дверь, которую открыть, только взорвав замок… Что однажды и произошло по милости Попутчика…

Корреспондент: Судя по всему, вы в прекрасных отношениях с коллективом Тедиумма и в курсе всех его дел, неужели вам не хотелось, будучи режиссером, тоже сыграть в пьесе?

Режиссер: Ну что вы. Я и так постоянно в эпицентре… бездействую, чтобы не прерывалось действие. А вот на массовку пришлось приглашать 113 лабораторию…

Корреспондент: А как сочетается музыка Битлз и музыка той эпохи?

Режиссер: Веселья дух сближает все эпохи. Как и дух любви.

Корреспондент: Проблема костюмов в наше время…

Режиссер: Каждый заказал себе костюм в ателье высшего разряда, а институтская бухгалтерия любезно все оплатила…

Корреспондент: Ну что ж, дальнейших вам творческих взлетов… Когда следующая репетиция?

Режиссер: После получки, если не задержат… Приглашаю.

* * *

Коллектив Тедиумма долго обсуждал событие. Как все выплыло наружу, все тайные и явные шутки, движущие силы, каков механизм… Режиссера высчитали быстро. Им была, видимо, Та, Что Зашла Покурить. Именно она, зная внутренние хитросплетения нольседмовцев, связала их аналогиями Дюма. Интервью, правда, не происходило в жизни, просто жена Бороды как-то всердцах обозвала пьяных друзей мушкетерами в силу их неразлучности. Шутку повторил Горыныч, которому понравилось, что он квалифицирован как друг Бороды, а Кондор как враг… Посмеялись и забыли бы, если бы не Та, Что Покурить Заходила… К кому, кстати, она ходит? Курит демонстративно с Бородой, значит, не к нему. Может, к Рэму? Ведь ноль-седьмая —единственное место, где он бывает кроме дома…

А может, дело проще. Та, Что Заходила Покурить два года стажировалась в Дрездене и после института работала в редакции «Монотехника». Где может существовать творческая личность, кроме как не в вольнолюбивой среде Тедиумма? Да нигде. Так, пожав плечиками, решила Тея-большая, метко назначенная на роль Анны Австрийской, коей она, впрочем, и была в жизни.

И никаких там приглашений! Доступ в лабораторию всегда был строго ограничен.

Магнитова на проводе

В те годы всем жилось нелегко. Особенно в те дни, когда работа была невыносимо скучной, а понимания никакого. Пивомафия затянула своей сетью все главные конкретные киоски в центре, на пакле, на бану, в затоне, на щетке, на куролите… Надпись на заборе: «Короли БАНа! Завтра идем бить паклю! Встречаемся у Туранчокса и едем на двойке до ниток. Там к нам подгребут затоновские». Все теряло смысл.

В один из таки депрессивных дней в лабораторию, придавленную тяжестью бытия, зашла Та, Что Зашла покурить. «У меня есть идея», – молвила она и они с Бородой пошли в коридор покурить, хотя все курили в лаборатории.

– Борода, – сказала Та, Которая, – я открою тебе тайну, если ты…

– Я не могу на тебе жениться.

– Да что ты, зачем такие жертвы.

– На остальное готов.

– Слушай, Борода. У меня мама работает сторожем…

– Надеюсь, ей нравится эта работа. У меня жена тоже одно время работала сторожем в автоколонне, но мне это не нравилось.

– А что такое? Плохая зарплата?

– Нет, зарплата хорошая, одиннадцать рублей, но сторожить автопарк при наличии ворот и отсутствии забора несколько стремно. Не будем. Так что с твоей мамой?

– Она работает сторожем на пивзаводе…

– Аааа…. Оооо… И ты молчала столько лет. Мы считали тебя другом.

– Не лезь в бутылку, она там работает два месяца. И знает она там одну женщину. Вот тебе фамилия и телефон. Она знает, куда и когда пойдет цистерна с пивом.

– Ооо… Ааа… Разливное.

– Вот и я об этом.

– Но почему я?

– Остальные разгласят.

Выжидать было нечего. На следующий же день Борода пришел на работу целеустремленный. Об этом говорил его стремительный проход по коридорам в глаженом костюме и с черной папкой. Об этом говорили проведенные прямо с утра лабораторные, причем согласно расписанию, и никуда не были перенесены.

Ноль седьмая насторожилась.

– Алло, это предприятие «Пивной арсенал»? Пригласите товарищ Магнитову. Кафе «Северянка» беспокоит. Как ваше имя-отчество, напомните, а то здесь стоит К.К. и все. Вы, конечно, нас не забыли включить в график по разливному? Не забыли. Ах, ограниченное количество. Подскажите, куда направите. Тридцать шестой магазин? Спасибо.

Затем Борода быстро и бесшумно оделся.

– Комбрат, ты на колесах? Выручай. Этот тридцать шестой кто его знает где. Сэр, я надеюсь, тара при тебе? А то у меня только бадейка на девять. Прикройте меня, если что…

Они с Комбратом рванули в тридцать шестой, который даже и не объяснить где. А сбоку – киоск. Ни одного человека.

– Говорят, к вам сегодня завезли?

– Завезли.

– А продавать?

– А пока не время. Сейчас начнется обед, я пойду пока домой, а вы подождите.

– А долго у вас обед?

– Час. Как у всех. Ну я постараюсь побыстрее.

– Ну, пожалуйста.

– Не пожалуйста.

И дощечка на окошке плотно задвинулась. И ключ в двери щелкнул несколько раз.

– Картина маслом, – сказал Борода. – Бежит мужик с ведрами, его спрашивают? Куда? Он: пиво пивезли. А второй смекнул и бочку выкатил…

– Ты смотри, ведь пиво затарила. И ушла. – Комбрат щурися на горизонт. – Разве это по-человечески?

– Так ее не волнует человеческий фактор. А продаст она его все равно за полчаса. Плюс-минус пять минут.

– А если затарила, почему же тогда табличка висит? «Пива нет».

– А затем… – Борода потер лоб. – Чтобы киоск не разнели, пока она суп ест.

Они с Комбратом сели на поребрик и стали смотреть, куда поплывет продавец киоска. А она не торопясь перешла через площадь перед магазином, через скверик и направилась к одноэтажному бревенчатому домику. Промыкавшись полчаса, Борода сказал: «Схожу. А ты держи очередь». Потому что люди с тарками начали подтягиваться, несмотря на табличку

Борода добрел до бревенчатого домика быстро, как ни старался делать это медленно. Все двери были открыты. В садовой беседке стояли законсервированные банки. На табуретках лежали подушки, а на веревках проветривалась теплая одежда. Хозяйка сидела на веранде за деревянным столом, она была не одна, а с такой же бодрой старушкой, как и она. Они вместе хлебали черное хлёбово из чугунка. Все так мирно, архаично. Как будто никакого пива в природе нету!

– Здравствуйте, хозяйка. Приятного аппетита

– Спасибо, милок. Ждать будешь?

– Подожду.

Интеллигентный Борода уселся на какой-то рогатый чурбачок в своем стильном клетчатом пальто. И скромно так сидел, пока тетеньки хлебала дымящееся варево.

Хозяйка киоска шмыгнула носом и сказала:

– Чего уж! Иди с нами. Грибной суп наварили.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Борода.

«Что я тут делаю? – подумал Борода Эпикуреец, поднимая клетчатый воротник. – Мне на работу надо».

Потом вместе пошли обратно до киоска. Там уже было человек двадцать. Все вертелись и создавали толкание толпы. Комбрат в числе первых сдерживал напор толпы бадейкой Сэра. Они затарились под утробный стон очереди. Некотоорые радикалы росто подвывали: «Не тояли, не стояли!». И на автомобиль, который Комбрат гордо называл «Мерседесом», а на деле это был видавший виды «Запорожец».

И приехали они с победой в лабораторию. И что? Горы обрушились? Проводка загорелась? Ничего подобного. Рабочий день продолжался, и всякое дело спорилось в руках. Потому что материальная база теперь была укреплена.

– Алло? Мне бы товарищ Магнитову. Это вы, Капитолина Кирилловна? Мне бы насчет разливного. Уже отправили в «Северянку»? Ах, Ярпиво в ящиках… А разливное? У нас же спицифика… Как вы сказали, на льнокомбинат? Хорошо, большое спасибо.

И они срочно шли на выезд с Комбратом, потому что больше транспорта ни у кого не было. Борода при этом даже не тратил свои сбережения. Как только все слышали позывные «товарищ Магнитова», все моментально сбрасывались. Да и недорого это было.

А однажды пришел к Бороде заочник, который вообще редко ходил. Боялся, что не сдаст. Но Борода рассеянно принял зачет, чем сильно обрадовал заочника. «Очень благодарен», – сказал он с нажимом. «А где вы работаете?» – «На пивзаводе. „Север-пиво“. Водителем. Что-то надо»? – «Ну да. Ящика три».

И протянул сумму, извлеченную из только что полученных отпускных. На другой день где-то около трех подкатила в подъезду машина. Три ящика плавно переместились в прихожую Бороды. Бабушка вышла из своей комнаты с заварочным чайничком в руке и удивленно уставилась на гору этих ящиков. Пошли звонки. Пора было трубить полный сбор.

И во однажды Та, Которая зашла Покурить, передала разговор свой мамы с товарищ Магнитовой. «Я не пойму, – пожаловалась Магнитова, – что это за кафе „Северянка“. Это раньше там был ресторан, а потом просто забегаловка. Как они умудряются за пол-дня двойную норму продать? Я прямо боюсь, когда их зам по снабжению звонит. Направишь в ящиках – он за разлиывным едет. Направишь разливное – он прет в магаин добирать. Все премию зарабатывает, небось!» А мама Той, Которая, скромно помалкивала.