Текст книги "Банкет"

Конференция

На каждой конференции был девиз, который выражал. На этой конференции тоже был девиз и звучал он так: «Полнота ощущений – норма жизни». А какая была тема? Никто точно не помнил. В зале было мало народу, и каждый, побывав там однажды, второй раз туда не стремился. Был проректор по науке местного филиала головного института Харбинов, но никому не пришло в голову спрашивать тему у него.

Воспоминания участников делегации обрывочны. Чем ближе к эпицентру был участник, тем обрывочней воспоминания. Рэм проявил-таки недюжинную злопамятность. Если бы не он, вся конференция канула бы в Лету или в Рыбинское вэдэхэрэ. Он утверждал, что в эпицентре был Эпикур. А генеральная тема была та же: «ТЕплофизика Деталей И Узлов Металлургических Машин».

Но тема была как бы завуалирована, а на поверхности лежал теплый май, перманентно переходящий в холодный июнь. Контингент обмундировался в куртки, возмущаясь плохой организацией конференции и отсутствием купания. Пленарные заседания осложнялись тем, что контингент превышал количество койко-мест ровно в два раза. Поэтому ночевать приходилось по очереди. Особенно тупые доценты хотели спать каждую ночь, что вызывало укоризну остального контингента.

Обстановка приближалась к экстремальной.

Надо было чуть-чуть перед обедом. Но Харбинов возгласил: «Это база строителей, нельзя падать перед ними в грязь. Бутылки приказываю закапывать или растирать в порошок».

«Чуть-чуть перед обедом» означало сложнейшую технологическую задачу разделить, разлить, выслать представителей в пищеблок занимать очередь и отоваривать талоны, остальным войти в заросли и растереть в порошок. Растирать без оборудования было сложно, поэтому решили просто бросать подальше. Первая же брошенная бутылка родила продолжительный треск зарослей и тайное бегство живых существ, не вставших во весь человеческий рост.

– Что это было? – встревожился Е. Бучкиц.

– Не бум мешать, – смущенно сказал Попутчик. – Не что, а кто. «Что» так быстро не побежало бы.

– Товарищи, мы рискуем нарушить, – сказал четко мыслящий Рэм, – но в то же время мы должны уничтожить вещественные доказательства. Получили четыре, уничтожили одну. Так не пойдет.

– Мы должны разделять: вот дерево, вот человек, – рассудил Сэр.

– Откуда тут люди, – весело заулыбался Попутчик. – Они ж все на заседании. А наши все тут?

– Не все! – заметил точный Е. Бучкиц. – С нами нет Бороды. Кстати, в автобусе он был.

– И ночевал не по графику, – вспомнил Сэр. – То одну ночь в десятой, то вообще нигде.

– Он пошел спрашивать тему в пятую. А там Харбинов. И пропал человек.

– Борода не может пропасть, потому что он вечен.

Трава была по пояс. Оглушительно свистели неизвестные пронзительные птицы.

– Я первооткрыватель, – сообщил поэтичный Е. Бучкиц, – и у меня все кеды мокрые.

Хрясь! – полетел очередной вещдок.

– А-а! – заверещала обычно сдержанная Тея-большая. – Голый мужик.

– Этой везде голые мужики мерещатся. Где?

– Вон.

Действительно, сквозь траву было видно голое тело. В перманентном мае-июне это казалось несколько нелогично и даже жутко. Поэтому все молча повернули по перпендикуляру прочь.

– Пойдемте лучше к воде, – сказал Попутчик, – недаром предки селились у воды.

– Я здесь третьи сутки и до сих пор никакой воды не видел. А говорили, конференция в районе Рыбинского вэдэхэрэ.

Контингент говорил излишне громко по причине неизвестной местности.

– А что это вы не здороваетесь?

Контингент лаборатории остановился и замер, не поворачивая голов.

– Он ожил, – пробормотал Е. Бучкиц, – такое бывает в сильном электрическом поле.

Тея-большая зашуршала по траве новыми джинсами. А еще говорят, женщины трусихи. И тут же засмеялась заразительно.

– Он успел ее укусить, и она тоже стала вампиром.

– Я не оставлю женщину с вампиром, – процедил Рэм. И через минуту сам заржал с переливами.

Тут все подошли поближе и увидели, что в траве сидит голый ниже бороды Борода Эпикуреец. Все в куртках, а он в плавках. Все онемели.

– Не далее как на дне рождения вы говорили, что я хороший. И тут же, через месяц, проходите мимо.

– Ой, Борода.

– Ого-го аборигенам!

– А ты что тут делаешь?

– А как ты сюда попал? Или у тебя шуры-муры? Она аборигенка?

– Я изучаю… сколько здесь утопили наших. Называется конференция, а на самом деле кто-то все время падает в воду…

– Борода, раньше разливали с тобой и без тебя, а теперь уж и не знаем…

– Ничего, я не сержусь, я найду, что и как разлить.

– И ты целые сутки тут живешь? В бурьяне? Е-мое.

– Ты можешь сказать? Сколько, чего, с кем, когда?

– У меня был спецфонд. И чистота эксперимента заранее была обеспечена.

Стало тихо. Никто не знал про спецфонд, один Борода знал и усугубил.

– Вы все суетитесь на вашей конференции, – произнес Борода, еле ворочая языком.– А у меня полнота ощущений. Поняли?

Здесь требуется отступ, показывающий немую сцену.

– А ты не задубел? До воспаления легких?

– Я сгорел… Помните анекдот: лежит чукча – снег, пурга. – Ты что тут делаешь, замерзнешь, однако. – Загораю, отпуск, однако.

– Га-га-га! – обрадованно заржали все. – Про чукчу начал. Значит, Борода в режиме…

– Я очень обижен, что вы прошли мимо. Но для меня главное полнота ощущений.

– Закуску-то где брал?

– Кислица. Подножный корм. Я собирал кислицу.

– Это что – ягода такая?

– Нет, это травка, вон она, как щавель…

– Пойдем к людям, Борода, – попросила Тея-большая.

– Я мужчина, – напомнил Борода.

– А я тебя прошу как женщина: пойдем, ты нужен людям.

– Каким людям? На заседание? Я готов.

– Сначала в столовую, Эпикур. У нас там Кондор регулирует вопрос с талонами. Представь, работники столовой пожаловались Харбинову, что третья группа – это мы – имеет ужасную численность. Никак не могут сосчитать. Дадут меньше – остается, дадут больше —е хватает. Завпроизводством угрожала, что пойдет считать третью группу вместе с Харбиновым.

– Пошли. Я легкий попутчик или нет? А, Попутчик?

– Ага. Мы чуть-чуть перед обедом и все. Идем в столовую.

К тому времени в столовой все остыло. В углу сидел мрачный Кондор и ел третий шницель.

– Уничтожили? – резко спросил он.

– Почти. Из четырех две.

– Почему так мало?

– Не могу убивать! Нельзя убить пересмешника, – сказал нежный Е. Бучкиц. – А как талоны?

– Что за фигня с талонами? – осведомился Попутчик. – Надо все талоны поменять на водку.

– Борода, где ты был? Почему такой красный?

– Он окислился. Он собирал кислицу.

– У него полнота ощущений.

– Ах, так! – прищурился ревниво Кондор. – Пора и мне подумать о личном. Сегодня же иду на зорьку.

И не обманул. Хоть и старший группы, но человек. С тех пор, как кто выбегал до ветру на зорьке, или выражаясь культурно, «проведывал Сэра» – так и видел Кондора с удилищем. А куда он там ходил, никто не знает. Рыбы-то никто не видел.

Борода сказал, что Кондор звал его на зорьку, но Борода не любил суеты по утрам. Он гордо говорил, что не был в трех местах – на зорьке, на вечорке и на конференции. Поэтому была у него полнота ощущений и эпикурейство высокого уровня.

Он любил все человечество и, обращаясь к Теянкам, не сдерживал этой любви.

– Когда я буду в докторантуре, вы все будете жить со мной в мое удовольствие, – и хитро улыбался. И добавлял: – Полнота ощущений как норма жизни.

Борода плавно вошел в общий режим. Он делово обсуждал с Попутчиком проблему обратимости столовских талонов и именно благодаря ему удалось заменить просроченный ужин всей третьей группы на несколько буханок хлеба. Одно только обстоятельство мешало Бороде и Попутчику продолжить продуктивное общение: они ночевали в разных номерах. В последнюю ночь их ждало потрясение – они, оказывается, жили в одном номере, просто ночевали по очереди. Люди могли жить на одной кровати в течение потока и не встречаться! А тут сменщики взяли да уехали.

В силу этого факта энергию Попутчика никто не направлял на научные цели. Попутчик что-то долго обдумывал, потом сказал, что примет решительные меры в смысле водки. И в три часа ночи ушел в столовую с талонами. Вернувшись через полчаса, он удрученно сказал, что все закрыто.

Харбинов потом позвонил Шефу, ректору головного института, чтобы доложить о ходе конференции. Каково же было его изумление, когда жена ректора ответила ему, будто Шеф и сам уехал на эту конференцию. Харбинов нервно стал искать Шефа, заглядывал во все номера и в хольчик, отмыкал запертые номера и нигде не мог найти Шефа. Ему честно отвечали: «Шеф здесь, он пьет там-то (с тем-то)». «Это дело», – соглашался Харбинов и уходил, кусая губы.

Забавный случай произошел с Сэром, который случайно опоздал на расселение и попал в соседний корпус, маленький и без хольчика. Сэр вел себя очень по-человечески. Когда ихней гоп-компании стал мешать занудливый сосед – «нельзя ли потише, нельзя ли потише» – Сэр вызвал огонь на себя: сказал сакраментальное «мой дорогой» и увел противного соседа. И так сильно он его увел, что и сам пропал на целые сутки. Сэр всем занимался истово…

А когда он пришел обратно в родную лабораторскую среду, то стал действовать в том же режиме. Сидели они, сидели, стали готовиться к захоронению, тут входит тот самый давешний сосед и начинает повышать голос. Сэр тут же встал и интеллигентно его повел вон: «Дорогой мой»… После чего, вернувшись, услышал, что это тот самый Харбинов и есть. Компания смеялась два часа непрерывно, а Харбинов сказал, что он эту конференцию запомнил на всю жизнь.

Переправа

Летом на конференции случилась поездка всей лаборатории по ягоды. Но поскольку о самой поездке мало что известно, есть смысл все же упомянуть о ней в интересах хронологии. Сама дорога на «рафике» все в том же составе могла и в самом деле оказаться обратной дорогой с конференции. Задача была проста – брать бруснику-костянику, либо искать родник. И если получится, достичь-таки черты города.

Рэм сказал, что измеряет дорогу литрами. Полтора литра всего и ехали. Поскольку розлив шел неравномерно и в условиях сильной качки, то получилось – пока одна первая партия вошла, вторая еще только догоняла, а когда дошла, то первая уже вышла.

Кондор очень скакал по «рафику», исполняя роль старшего по званию. Это продолжалось долго и так всех взвинтило, что вынесли постановление: кто вскакивает, того удаляем на потолок «рафика».

Для поездки взяли казенные стулья. Чтобы отвезти их на место, поставили в салон. В дороге они очень раскачались и стали некрепкими ножками скользить по салону «рафика». Кто-нибудь ослабевший садился и спал, а стул ехал через весь салон и норовил прострелить лобовое стекло. Сильный Кассий Биг взял этот стул и выбросил на обочину. Кассий обижался на Рэма и не хотел пить. Поэтому он быстро находил родник, ягоды и успевал соскучиться, пока подходили пьяные друзья, придерживающие друг друга за туловища. И для них успехи Кассия были гром среди ясного неба и дьявольское наущение.

Мост оказался перекрыт, и пришлось объезжать к переправе. Рэм начал первый и блюдя равноправие, первый же протрезвел. Он сказал: «Я перенесу всех!» Но согласились только дамы —Тея-большая и Тея-маленькая, а также Попутчик, плохо понимавший обстановку. Но когда Рэм стал мерить шестом и перебрасывать тело, Попутчик разбежался, запорхал над речкой и прыгнул в самую середину.

У других успехи были примерно такие же. Только вот Кондор не хотел переходить в одежде. Он хотел снять все, только трусы оставить. Так и сделал, потом повесил трусы на палку и нес: сушил. Но палку он все-таки где-то забыл и все отбегал назад искать. Когда же сделали петлю и непостижимым образом пошли обратно, Кондор не мог сдержать радостного крика по поводу найденных трусов. Они сиротливо качались на шесте посредине реки.

После переправы выжимались, шли в трусах и шапках. Кроме Кондора.

Те, что протрезвели, шли очень быстро, отдыхали – собирали около часа, и – сразу назад, к «рафику». А те, кто был пьяный, не торопились, собирали-отдыхали два часа и обогнали трезвых. Обидно, но самых серьезных типа Кассия на обратной дороге все равно – в трусах или в шапке, но втянули в купание. А литров было уже совсем ничего.

Никто не помнит, какая была тогда погода, тепло или холодно, сколько кто чего набрал и кто чего сказал. Смеялись беспрерывно три часа. Здорово было, по-настоящему весело. И Кассий, он был отличный парень, он потом стал истиной частью и несколько лет заведовал розливом на пятерых в полной темноте. Свет то гас, то вспыхивал, а процесс так и не прекращался. И даже когда все распалось, и все стали редко видеть друг друга, Кассий был как индекс переходного режима.

Именно Кассий первый изрек, что Тедиумм на конференции вместо научных дискуссий пьет, а судьбу науки решает во время карт или пива. Но поскольку так делают все, это не феномен, а парадигма.

Феномен

Самое убийственное для научного сотрудника – смена темы. Нежный Е. Бучкиц вел пропарочные камеры для бетона, Горыныч занимался окалиной, и у него была вакуумная установка.

Попутчик – у того аморфная сталь, так называемое металлическое стекло или сталь с особыми качествами. У них у всех не пошло объективно или субъективно или же тематика выпирала из общего профиля лаборатории. Все примерно занимались одной кашей, а когда выпирало – все трудно становилось. Не в смысле просьб и материалов, и в командировки пускали куда хочешь. Но вот не в струю – это было совсем ужасно

После смены профиля человек работал и жил болезненно. И, как правило, у него жизнь давала трещину – по словам Митюли. Смена темы и смена подруги сопровождалась одинаковой фразой!

Товарищ Кондор счастливо избегнул этих передряг, с первого дня занимаясь «Исследованием интенсивности пузырькового кипения в зернистых структурах». Шеф пояснял актуальность проблемы варением каши, чем и являлась идея диссера Кондора в переводе на человеческий язык. Шеф обычно пугал непосвященных отвлеченными фразами, а потом с улыбкой восклицал:

– Жена моя каждый день варит кашу, но не пишет об этом диссер!

Причина успеха Кондора: сумел повернуть проблему варения (не варенья) в прочность кастрюли, где это происходило. Так, как прочность кастрюли никогда не вызывает сомнений у хозяйки, так и диссер Кондора не вызвал сомнения на Большом Совете ученых в престижном московском институте. На компьютере производились рулоны! обои! километры распечаток! где ЭВМ пыталось рассчитать прочность кастрюли, притом, что никто в ней и не сомневался.

Шеф выбрал Кондора в начальники Тедиумма, потому что Кондор умел сесть на шею и свесить ноги. Особо совестливый на эту должность попасть не смог бы.

А загранка всегда выбирала Кондора в качестве своего. Языка он поначалу не знал. Но загранка не связана со знанием языка. Объяснение может быть только в личном и очень сильном стремлении. А оно у Кондора было в избытке. Начальство это сразу замечало. Кроме того, безукоризненные белые рубахи, галстуки, отутюженные костюмы резко выделяли Кондора из толпы джинсни и свитерни. А если джинсы надевал Кондор, для этого были оч-чень веские основания! О которых не знал никто…

И еще. Кондор никогда не был сачком. Более того! Любого сачка он спокойно мог назвать «чмо болотное». Спасало его то, что в Тедиумме никогда никто не обижался на это и на все другое тоже.

Горыныч, относящийся к «работягам», имел много ящиков, сейфов и коробок, и у него всегда все было. Запасами Змей Горыныча жила вся лаборатория.

У Горыныча была окалина, уменьшение потерь от угара и окалины, там жуткие потери в тысячах тонн. Вакуумная установка была, вакуумная муфельная печь (куру пекли в простой).

Потом резкий поворот к исследованию насоса… Замещение! Хитрая установка – горячая вода сама себя качает. Вот было сооружение века – змеевики Змея Горыныча. Большого поворота в теме не было, вот и сошло гладко. Несмотря на детектив с Югославией…

У Змей Горыныча жена внедрилась в престижную турфирму. Как не воспользоваться? Пренебрегать благами жизни – это совсем не духе жизнелюбивого Горыныча. Он втихомолку смотался, предупредив всех, что поставит на уши весь пивзавод после приезда. Несмотря на то, что с диссером такое скользкое положение – смотался! Шеф вызывает Кондора, требует отчета. По Горынычу опять прочерк. А Кондор не хочет колоться, штрейкбрехом работать.

– Понимаете… – И яростно гримасничает. И руку на сердце, глаза в потолок!

Шеф заинтересован:

– Неужели? Ведь только женился! И – уже?

Кондор, ненавидя Горыныча, делает похоронное лицо, боясь сказать лишнее слово.

– Не выпускает?.. – догадывается Шеф.

– …Из кровати, – упавшим голосом заканчивает Кондор, которому ну некуда деваться.

– Кто она? – разогревается Шеф.

Кондор опять глаза в потолок. Не знает, что говорить вообще.

– А, из верхов… Ну ладно тогда.

Потом Горыныч приезжает из Югославии загорелый как Гойко Митич, всех поит до откида, а больше всех начальника турфирмы, который с ним ездил. А в это время начальник турфирмы пьет с Шефом и показывает слайды из Югославии, где он рядом с Горынычем и все становится пронзительно ясно. Но они же мужики, закладывать никто никого не должен. Поэтому начальник турфирмы молчит, Шеф молчит, Горыныч молчит, Кондор молчит, диссер стоит…

Почему не получилось у Е. Бучкица и М. Попутчика? Причина чисто человеческая. Причина – излишняя честность. В научной работе часто подмывает обмануть, сделать выводы надуманные и необъективные. А Е. Бучкиц не мог желаемое выдать за действительное. Пока он сам не убеждался, что результаты дадут пользу, он не мог убеждать в этом других.

А у Комбрата – продолжение темы Бороды, охлаждение листа. Другая причина: резкая нелюбовь к словам, бумаги писать не мог. Это был работник ой-ей-ей, сила, природная сметка и личное авто с фургоном. У него потом раскрутилась такая транспортная фирма по перевозке леса и срубов, такие связи наладились, такой офис открылся на бойком месте… Но писать бумаги…

У Бороды не было смены темы, но поворот был. Сначала задача вышла слишком широкая, касалась температурного режима стали и вообще металлов по всей технологической линии производства листа, и даже по всей таблице Менделеева. А потом сузилась до участка межклетевого охлаждения.

Кассий в особых условиях как Сын Самого Шефа и аспирант ЛВВИМУ – и тема одинаковая с Горынычем. Они ночевали со Змеем в лаборатории, когда требовался длинный эксперимент, ели булку с молоком.

Кондор делал кипение в зернистой засыпке. Особенность никто не мог понять – сводилась к каше в чугунке.

Рэму же достался единичный элемент этой проблемы, и он исследовал одно ядрышко из этой каши. Старший Дипломник кипятил кашу из шарикоподшипников. На стеллажах много лет потом стояли ряды банок с этими шариками. До сих пор стоят.

А Рэм так: когда пришел, начал с перемещения шкафов и стеллажей, полки новые и старые переставил. ОН стал темнить с темой, поэтому начал именно с этого. ОН предложил прекратить курить во всех лабораториях и сам первый не последовал призыву. ОН предложил в летнее время всем ехать на халтуру рубить кустики в придорожной зоне трассы – за это платили. ОН поднимал уйму всяких предложений.

И никто не мог понять его тему, тем более что у него было два руководителя. Встречаясь с каждым, он отчитывался об успехах, опуская подробности и ссылаясь на шефа в другом городе. В конце концов, он сделал диссер и привез в Питер, заручившись поддержкой у членов совета, что ее пропустят. Как аспирант ЛИТМО, он старался делать самостоятельно. Но дойдя до сути диссера, он открыл – результаты диссера о кипении на пористой поверхности никому не нужны и ничему не противоречат. Для ЛИТМО это хорошо, а для технологии ноль. Это феномен, скорее парадокс. Но это не помешало умному Рэму быстро защититься.

Рэм брал студентов-дипломников, которые делали ему эксперименты. У него было море дипломников, в том числе Старший Дипломник, чтобы все они ходили за пивом.

Теянки как дипломницы тоже были оставлены в институте с расчетом на научные разработки. И они действительно помогали технически, калькировали, делали сложные расчеты и летали по делам в соседний регион и в Москву. Но что бы они ни делали, было ясно, что никогда не защитятся. Это были скромные трудолюбивые комсомолки, а главное – женщины.

Е. Бучкиц, Горыныч, Попутчик – были страшные работяги. А Рэм был сачок. Но это с виду. Он ничего не делал, только организовывал массы. Чтобы они за него сделали дело, такое нужное для всех нас.

Сам Борода был сложное сочетание сачка и работяги. И когда тихо, и когда по горло и невпроворот, Борода, помимо всего прочего, то и дело отправлял в ВНИИГПЭ заявки на изобретения. Всего около 70 отправил, около 50 авторских свидетельств получил. Все стены дома можно завесить. То есть изобретения случались каждую неделю при ежедневной трудовой вахте, при постоянстве пива и водки, при бесконечных международных матчах, занятиях по графику, длинных шахматных партейках, при опасности что Шеф каждую минуту мог нагрянуть, поставить вопрос торчком! Приходилось быть наготове. Застав в Тедиумме жуткий бардак, дым столбом и гору бутылок, Шеф, подобно Борману, зловеще говорил:

– Я поражен.

Никто не мог преодолеть столбняк. Но это сделал только такой человек, как Борода. Он повернул фотогеничное лицо в три четверти и с пафосом ответил:

– Я тоже.

Про Тедиумм сочиняли зловещие слухи, гвардейцы кардинала плели сложные интриги, а из Тедиумма уходили заявки на изобретения и научные рефераты. Это был Феномен Лаборатории.

Дело дошло до того, что Бороде с Кондором дали престижную премию НТО и ВОИР за совершенствование охлаждения в листопрокате на основе теплообмена при кипении. А премию получали в обкоме комсомола, после чего и сделали маленький яркий банкет, который не отличался от всех остальных трудовых будней. Было точно так же весело. Это значительно укрепило смычку идеологии и науки, которая возникла после прихода оттуда Рэма. Но идеологическая среда всосала в себя, вырвав из научных рядов, изумительного мэнээса Аркашу Красавчика. Красавчик, отличник института и комсомольский вожак, неосторожно променял научную стезю на политическую, не ожидая никакого исторического подвоха. А обком сразу и непоследовательно взял на заметку загадочный Тедиумм как оплот диссидентства. Зоркие товарищи не учли, что нигде больше, как в Тедиумме, не смог бы родиться готовый инструктор, и через двадцать дней – первый секретарь обкома. Опасались вообще перевербовки номенклатуры.

На очередном банкете в лаборатории Аркаша Красавчик появился с противогазом, и с тех пор всем дарил противогазы, намекая, что он боец невидимого фронта. Это было смешно и радостно, хотя пить в противогазах неловко. Аркаша Красавчик, став чужим, остался своим, так что про него смело можно сказать: «Свой среди своих и чужих». Если кто и сливался болезненно, то только не Красавчик. Для него не было такой проблемы, как акклиматизация, и он всегда со всеми сливался безболезненно. Поэтому когда Аркашино лицо появилось в газетах в связи с горячей точкой планеты, никто не удивился. Подумаешь, наш человек в команде президента. Лаборатория ковала кадры, которые решают. Против феномена не попрешь.

Тея маленькая была самым примерным и тихим существом в лаборатории. Е. Бучкиц про нее говорил, что и она тоже боец невидимого фронта. Так Е. Бучкица называл Рэм, но Е. Бучкицу же не хотелось торчать на этих фронтах одному.

Заведующий лабораторией товарищ Кондор улетел в командировку, а тут принесли путевку горящую. Кому ехать? Денег нет ни у кого. Конечно, Тее-маленькой. Нашла деньги. Уехала. Прибыл Кондор и жестко спросил, где Тея-маленькая. С дисциплиной сразу стало строго.

– На Домбае, – простодушно ответили добрые Рэм и Змей Горыныч, отпустившие надежного человека без ведома зава. – Приедет дней через десять.

– Что вы себе позволяете? – вспылил зав и настоял идти к Шефу.

Пошли в пять вечера. Ясно, что это было глухо как в танке. Активно ждали полдня в приемной ректора на следующий день. Картина маслом: мушкетеры короля в приемной перед сражением в Ла-Рошели.

А дело решилось так. Кондор протянул Шефу свои бумаги и черновик третьей главы. Борода —приглашение на слет рационализаторов. Рэм тоже протянул пустяковые бумаги типа заявок на подпись. Среди них – туманное объяснение Теи-маленькой, почему она вдруг уехала вне графика в отпуск. Что-то вроде невроза или аритмии. Шеф готовился к важному совещанию, он у всех был руководителем диссера. А перед ним были сразу такие крутые, как Кондор, Борода, Рэм и Горыныч. И он поспешил подписать бумаги, и заодно подмахнул Тейкин рассказ про Домбай, чтобы перейти к делу и наконец спросить:

– Что еще?

– Все, больше ничего.

Шеф очень удивился.

– А что у тебя? – обратился он прямо к Горынычу. Потому что тема у Горыныча стояла на месте. А лицо страшно загорелое после Югославии. У него вообще было такое скользкое положение… Все буквально застыли.

– Ничего, я за компанию, – скромно ответил Змей Горыныч.

– Целый день в приемной – за компанию? В то время как… – Тут Шеф запнулся, чтоб не оказаться штрейкбрехером и никого не подвести, ни Кондора, ни турфирму, ни даму из верхов… – Феномен лаборатории!

Между тем, после «случая с Югославией» он зауважал Змея Горыныча. Однажды, пьющий только шампань, самый трезвый в компании Горыныч провожал Шефа после длительной пьянки домой. Горыныч устал от шестичасового банкета, а тут еще надо контролировать вышестоящего Шефа… Тот еле шел, потом окинул оком окрестность и пробормотал, не дойдя до родного дома:

– Ну, ты иди. Ты-то крутой… А мне еще надо опылить тут одну…