Текст книги "Aномалия"

– Да брось, ты очень хорошая. Просто мать у вас больно крута. Так вот, смотри, мать твоя Лида очень заболела, лежала в больнице, потом уехала к бабке вашей в Хохляндию. И почему-то взяла с собой Валю, а тебя нет. Отец-то твой в МТС работал, тебя не с кем оставить, то у соседки, то одна. Меня позвал приглядеть. Я приехала, слезла с попутки, он ключи дал и убежал. Я дверь-то открыла, глядь, а ты в уголке тихонько сидишь, копаешься. Вся грязненькая такая. Я даже сумку уронила свою. Дитя сидит возле помойного ведра и чего-то там вылавливает! Мож, голодное, мож, от скуки. Сколько лет? Да года два, три… Я тебя схватила и ну обнимать, а ты ничего, притихла, на ласку не ответила, сжалась. Ну откуда ты знала, что я тётя? Не знала. Но не противилась. И так мне сердце-то сжало, что не знала, как тебя оттаять. Пока накупала, пока кашки сладкой наварила, пока пошла в сельмаг купить конфет, да не было их, только повидло. Оно плотное было, хоть ножом режь. Я обсыпала сахарком – ничего пошло, даже Петруха ел с чаем.

Отца вечером, конечно, заругала, что малое такое кинул дома, он молчал. Только смотрел, как я плачу. А ты ничего, тихая была. Только всё глядела глазищами-то громадными. А ела плохо.

– Я, тёть, всегда плохо ела. А почему, думаешь, мне никто это не рассказал?

– Да что тут? Стыдно же. Деваться некуда, упустили, но стыдно.

В семье Дикаревых всегда на первом месте была работа. Потом всё остальное.

На похоронах сестры, тёти Ани, мамы Аллочки, сестры Дикаревы и основная масса родни сторонилась тёть Тани. Поговаривали, покойная запретила приглашать на прощание тёть Таню, сестры были в большой ссоре. Дело касалось каких-то золотых коронок или колец, которые больная бабушка однажды разделила между дочками, а Петру не досталось. Так ведь дочки ухаживали, а Петя жил в районе, и редко навещал. Но Лидия утверждала, что Петю обманули сестры и утаили наследство. Петя бы сроду не полез делиться. А Лидка была во гневе… А когда она была во гневе, то держись…

И вот толпа стояла отдельно, а вошедшая тёть Таня отдельно. На это было больно смотреть. Сестры Тоня и Валя тихо подошли и обняли тёть Таню. «Девчонки, ох, девчонки, – зашептала им тётка Таня. – Что же творится? Я-то вас всегда любила». На похоронах тёть Ани ни Петра, ни Лидии не было.

Эпизод 6. Решает он

Несколько дней, даже не дней, а недель у Вальки Дикаревой прошли под знаком «Стены» Пинк Флойда, прошли довольно накалённо. То дерзкая надежда взыгрывала призрачным огнём на сгоревших поленьях. То опять всё гасло и покрывалось чернотою. Уже на улице жухли сугробы, оседали морозы, дули мокрые тревожные ветры, посверкивали солнечные, хотя ещё и студёные дни. В такие дни у автосервиса сонно грелись машины, и над ними чирикали воробьи. А у Вали Дикаревой всё ещё не кончился сезон дождей, как сказал бы её приятель Сева. Они разговаривали о посторонних, далёких от подруги Иванны предметах, как вдруг Валька с места в карьер начинала лить слёзы. Что, неужели бесит слово «бесит»? Но Сева был невозмутим. Он удивлялся внутренне, пожимал плечами в бежевом свитере или чёткой, под джинсу, рубахе с погончиками. Ну, не может быть столько слез в одном человеке. И что за мировые проблемы она там вообразила? Что она сейчас вот ляжет на рельсы, пожертвует собой, и вслед за ней начнут падать все окружающие. Глупая бессмысленная истерика. Полная ерунда. Решает мужчина?

Вчера он хотел прийти и принести «Собачье сердце». Но забыл. Для неё это был сюжет номер один, проверка слуха, насколько он её слышит вообще, а для него сюжет номер …надцать, как будто делать больше нечего. Они встречались с февраля. Не с Нового года, когда их Иванна познакомила. Но где-то с февраля, когда Иванна и Северин зашли проведать глупую, вконец заболевшую Валю.

А перед тем Дикарева позвонила той Никаноровой, что работала с Иванной, чтобы спросить про Иванну – как она, что. И Никанорова басом сообщила ей нечто, от чего мороз по шкуре. Состоялся же суд, в конце концов, и отцу Иванны дали четыре года строгого. Жуть, оцепенение. Что делать? Ведь надо было срочно лететь к ней, успокоить, утешить и наплевать на всё личное. И тут Дикарева затылком, спиной, горлом пересохшим почувствовала свою подлость, но надо, надо идти. А, да, это был тот ещё вечерок. Стороны молчали. Утешение получалось слабое.

– Я должна тебе признаться, – прошептала Валя.

– А лучше б ты не признавалась, – прошептала Иванна.

– А ведь я тоже пережила… – продолжала своё Валя.

– Подличать не надо было! – отворачивалась Иванна.

– Да я сопротивлялась! – настаивала Валя.

– Плохо сопротивлялась… – упрямилась Иванна.

Это был диалог глухих.

Иванна цеплялась за остатки разума, Валя цеплялась за старую гитару. На что надеялась? Что жертва простит обидчика? Да никогда.

А на другой день пришёл Сева. Синие сумерки уютно дышали в окно. В углу щёлкал решётчатый нагреватель-камин. Вообще-то он собирался прийти в семь, а пришёл почти в девять. За это время и помереть можно. Но Валюшка не имела права помирать. Ведь она обманывала подругу с её молодым человеком, обманывала молодого человека, давая надежду, и обманывала себя саму. Она всё ещё на что-то надеялась. Надо было ждать разрешения ситуации. Но она вообще не умела ждать. Она то бегала по комнате от нетерпения, сшибая стулья, то некстати начинала мыть полы и тут же забывала об этом. Хотела включить радио. Стояла, слушала романс «Как светло, как было зелено», понимала, что поют про неё, а с тряпки ей на ногу текла вода. Постепенно движения её замедлялись, и она садилась за стол, уронив голову на руки, а её странная соседка Жанна Глотова жалостливо выносила из комнаты забытое ведро. У Жанны всегда была такая задача – вынести ведро, разрядить обстановку. Но на сей раз Жанна, наоборот, всё усугубляла и запутывала. У неё была плохая кровь, и она чаще всего ложилась на кровать и отворачивалась к стене: делайте что хотите. Но вот пришёл Сева, и надо притвориться, что всё хорошо. Первые слова не получаются. Люди смотрят на «камин», тянут к нему руки.

– Я должна признаться… Я была у Иванны.

– А мы думали, что вы туда больше не ходите.

– А там случилось.

– А что там может случиться?

– Их отца посадили.

Молчание.

– Это, конечно, неприятность. Но это их неприятность.

– Да неужели? Я-то должна утешать, а я – наоборот.

– Да ты здесь абсолютно ни при чем. Решает мужчина.

– Я призналась, что мы встречаемся.

– Так вот почему ты такая невесёлая.