Текст книги "Максимка, Толик и каляки-маляки (сборник)"

Максимка и Толик

В театре под Новый год

За завтраком мама сказала, что к нам в гости приедет её брат, для меня дядя Коля, с сыном Игорем – моим двоюродным братом.

– Так он же вроде бы маленький совсем, – удивился я.

– Ему три с половиной года, и он очень понятливый мальчик, и ты, – мама выразительно посмотрела на меня, – ты пойдёшь с ним в театр.

Я от такого предложения даже поперхнулся бутербродом с сыром, который очень люблю:

– Почему же это я, а не ты? – удивлённо спросил я маму.

– Потому что театр наш находится в соседнем подъезде, и потому что ты уже большой – всё-таки восьмой год пошёл. Я провожу и встречу вас после спектакля, хорошо? – мама улыбнулась, и я понял, что возражать бессмысленно.

Театр на самом деле находился рядом – в одноэтажной пристройке к крайнему подъезду моего дома.

Театр был небольшой, но уютный, красивый и, можно сказать, домашний.

Я часто бывал там с мамой, когда был такой же маленький как Игорёк, потом с другом Толиком, когда подрос, потом со своим классом, потому что учительница музыки Нина Петровна «приобщала нас к искусству» и часто вместо уроков пения водила в театр.

– Ма, ну я же всё там смотрел!

– Я взяла билет на спектакль для малышей от трёх до пяти, ты его давно видел, и кажется, даже не раз. Ты будешь с Игорьком как старший брат, понимаешь? Посадишь его на место в зрительском зале, а сам подождёшь в фойе.

Игорёк оказался голубоглазым, краснощёким крепышом, похожим на снегиря, и таким шустрым, я подобных не видел.

Всю дорогу в автобусе, куда мы с мамой, дядей Колей и Игорьком сели, встретив родственников на вокзале, всю дорогу до дома Игорёк вертелся, как юла, болтал ногами, что-то всё говорил и, глядя в окно, громко задавал один и тот же вопрос:

– А это что ещё такое?

Не «что это?», а именно «это что ещё такое?», чем вызывал улыбку пассажиров автобуса.

Мне сразу вспомнилась воспитательница Мариванна, я же простился с детским садом не так давно – всего два года назад, и хорошо помнил, как она говорила:

«А это что ещё такое? Кто же это у нас до сих пор руки не помыл… ботинки в свой шкафчик не поставил… книжку порвал… кашу есть не хочет… не спит в тихий час… по лужам бегает…»

И смотрит поверх очков. Но вообще-то она хорошая, Мариванна, и я по ней даже скучаю.

Интересовало этого снегиря по дороге домой буквально всё – проезжающие машины, автобусы, трактор, ремонтирующий дорогу, памятники, фонтаны и милиционер, регулирующий движение на перекрёстке.

Дома Игорька поручили мне, чтобы я его развлекал, а он такой непоседа – мы рисовали, лепили из пластиллина, гоняли по железной дороге, разложенной на полу, паровозики, и на старой, вытащенной с антресолей и громыхающей лошадке он разъезжал, размахивая саблей.

А тихо становилось, только когда он смотрел мультики или разглядывал книжки, которые мама высыпала для него на диван, или когда кто-то читал ему сказки.

И вот мы пришли в театр, мама сдала наши вещи в гардероб, положила номерок в мой карман.

– Максимушка, не грусти, спектакль недолгий, минут на сорок, потом Ёлка для малышей, тоже непродолжительная, думаю где-то на полчаса, не больше, потом я приду.

– А ты, – мама погладила Игорька по голове, – слушайся старшего брата, хорошо?

Она поцеловала нас и ушла.

Я взял Игорька, ставшего вдруг тихим и серьёзным, за руку.

В фойе было многолюдно – одни малыши и все с родителями. Мы ходили, смотрели картинки на стенах, подошли к стоящей в углу большой ёлке, стали разглядывать висящие на ней игрушки, тут раздался звонок, и мы пошли в зал.

Зрительский зал нашего театра был небольшой, всего пять рядов в виде скамеек.

Я посадил Игорька во второй ряд с краю, а сам встал за полуприкрытой дверью, чтобы он меня видел и не пугался – а то маленький он всё же.

Заиграла весёлая музыка, погас в зале свет, но было не темно, потому что сцена ярко освещалась разноцветными огнями, и на ней появились, запрыгали и стали танцевать и петь три брата – три поросенка Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф:

«Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…»

Я стоял в фойе и подглядывал спектакль из-за полуприкрытой двери, и мне неожиданно стало весело и интересно, хотя я и сказку читал, и мультик смотрел сто раз.

– Хочешь в зал зайти? – вдруг услышал я и обернулся, рядом со мной стояла немолодая женщина в строгом синем костюме, я вспомнил – она следила за порядком в фойе.

Не дожидаясь моего ответа, она провела меня в зал и посадила на откидной стул, который был как раз за Игорьком.

Теперь мы вместе смотрели музыкальную сказку про трёх поросят, и я так увлекся, как-будто никогда её не видел.

Особенно мне понравился умный Наф-Наф, который построил самый прочный каменный дом, но чем больше я на него смотрел, на его рыжие, лохматые волосы и очки в металлической оправе, чем больше я прислушивался к его голосу, тем всё больше он напоминал мне парня из нашего дома, который выгуливал по утрам такого же рыжего и пушистого шпица, и этот шпиц часто тявкал на всех.

К концу спектакля я решил, что это он и есть.

А Игорёк был полностью поглощён спектаклем – замирал и боялся серого волка, радовался, хлопал в ладоши и смеялся, когда поросята спасались, а в конце стал подпевать вслед за артистами:

 
Волк из леса никогда,
Никогда, никогда
Не вернётся к нам сюда,
К нам сюда, к нам сюда!
 

Когда после спектакля мы вышли в фойе театра, я спросил у Игорька, понравилось ли ему, на что он задумчиво пропел:

– Волка жа-а-алко!

– Это почему же? Он ведь поросят хотел съесть!

– А волк в котёл с кипятком упал, и ему бо-о-ольно, – снова пропел Игорёк, и так тоненько и жалобно было это «бо-о-ольно», что мне сразу вспомнилось, как недавно я обжёг палец на руке, как долго заживала рана, и я тоже стал жалеть волка вместе с Игорьком.

Потом для малышей была Ёлка.

Они водили хоровод, кричали «Ёлочка, зажгись!» и «Снегурочка!», пели детские песенки, а папы, мамы и я сидели на стульях, поставленных вдоль стен зала, и мне почему-то было совсем не скучно, а даже радостно.

И вот, когда Снегурочка стала раздавать подарки малышам, Игорёк, стоявший в конце очереди, вдруг вышел, подошёл к ёлке и стал трогать, висящую внизу, большую хлопушку.

Меня эта хлопушка тоже интересовала, я тоже смотрел на неё и думал, что же там внутри – конфетти или серпантин, или малюсенькие игрушки, как у Толика в прошлом году на Новый год.

И тут как бабахнет! Раздался громкий, громкий хлопок!

Оказывается, это Игорёк дёрнул за шнурок внизу хлопушки.

Но все были заняты получением подарка от Деда Мороза и не обратили особого внимания на хлопок.

Я подбежал к Игорьку, он ползал по полу, рассматривал и подбирал выпавших из хлопушки разноцветных, крохотных мишек и зайчиков, белочек, собачек и птичек.

Мне тоже стало интересно, я присел на корточки и стал разглядывать зверюшек и птичек, маленьких, как дождевые капельки.

Нас почему-то никто не остановил, и мы с Игорьком так увлеклись, что когда я встал, то в зале было пусто – ни Деда Мороза, ни Снегурочки, ни детей.

«А подарок для Игорька?» – подумал я.

В раздевалке мы увидели мальчика, который стоял на Ёлке в очереди за подарком перед Игорьком.

Сейчас, сидя на стуле, он одевал ботинки, а рядом с ним стояла женщина в пальто.

В руках у неё были два полупрозрачных пакета, в них просматривались конфеты, шоколадка, мандарины, и отдельно она держала два калейдоскопа.

Два! Почему же у одного мальчика два подарка?

Я и Игорёк стояли и смотрели на эту женщину и мальчика, а она торопливо сунула подарки в сумку, схватила мальчика за руку и ушла.

«Может быть, второй подарок она взяла для кого-то, кто не смог прийти? Может этот кто-то болен?» – подумал я.

Я решил найти Снегурочку, которая раздавала подарки, мы заглянули в зал, прошли по фойе, посмотрели в раздевалке, но никого не встретили, да и детей вместе с родителями тоже уже не было.

И тут Игорёк разревелся, он понял, что не получил новогоднего подарка.

Я пытался успокоить его, говорил про уважительные причины, а он всё равно плакал.

– Почему ты плачешь? – вдруг услышали мы.

Перед нами стояла пожилая женщина в тёмном халате, которая работала в раздевалке. Я объяснил ей.

– Ну что за беда! – она наклонилась и погладила Игорька по голове. – Ты знаешь, Дед Мороз и Снегурочка торопились на другую Ёлку к детям и уехали, но тебя они не забыли и велели мне передать подарок. Пойдем!

Мы подошли к раздевалке, женщина зашла внутрь, открыла стоящий у стены шкаф и достала оранжевую лопатку с длинной ручкой и две большие конфеты.

– Вот тебе подарок от Деда Мороза и Снегурочки, – сказала она.

– Спасибо, – как-то очень тихо произнёс Игорёк и посмотрел на меня. – А снеговика лепить будем?

– Будем, – улыбнулся я.

На катке

Под Новый год в парке заливали каток.

И перед каждым Новым годом мы шли на каток, я и мама, которая неплохо каталась на коньках, но всё-таки, мне кажется, ей больше нравилась сама обстановка – ёлка, музыка, весёлые лица вокруг.

В этом году зима опаздывала.

В конце декабря температура в Москве, как весной, была девять градусов тепла, и как весной росла на газонах зелёная травка, а местами даже выглядывали крохотные одуванчики.

Но за несколько дней до Нового года резко похолодало, утром я посмотрел в окно и замер – все было покрыто инеем – дома, машины, тротуары и дороги, и каждая веточка на дереве, каждая былинка и травинка – всё стало вдруг серебряным и сказочным.

А к вечеру повалил снег, он шёл и шёл, не переставая, город стал белоснежным, и наступила зима.

Мама сказала, что Игорёк будет жить у нас две недели, и мне поручено приглядывать за ним, потому что я старший брат, и потому что я свободен – у меня начались зимние каникулы.

Вот так дела! Я думал погонять на коньках с Толиком, а тут на тебе – Игорёк!

Летом, в деревне, мы жили рядом, а в Москве нас разбросало – Толик жил на юге столицы, а я на севере, на Крайнем Севере, как, смеясь, говорила мама.

Я позвонил своему другу, хотел сказать, вернее посоветовать, чтобы Дед Мороз, то есть папа Толика, подарил бы ему на Новый год удочку – старая у него летом поломалась, а одной моей удочки нам будет маловато для ловли бычков в озере.

Но выяснилось, что Толик уезжает с родителями к родственникам, и я понял, что суждено мне быть вместе с Игорьком все каникулы.

– Максимка, сегодня пойдем на каток, – сказала за завтраком мама и, поняв мой вопросительный взгляд, добавила, – с Игорьком, конечно.

– Как? Он будет в валенках по льду ходить что ли?

– Ты знаешь, оказывается наш Игорёк уже в прошлом году катался на коньках, может быть, не совсем уверенно, я не знаю, – мама погладила Игорька по голове, – но, во всяком случае, катался.

Игорёк оторвался от ватрушки и заулыбался:

– Я умею на коньках ездить.

– Не ездить, а кататься, – мама поцеловала Игорька, – всё будет хорошо.

– После завтрака пойдем? – спросил я.

– Давайте во второй половине дня, ближе к вечеру, когда зажгутся фонари. Сейчас в нашем парке такая красивая иллюминация!

Каток был залит, как и раньше, на лужайке рядом с волейбольной площадкой.

Мы взяли коньки напрокат, одели их и вышли на лёд.

Я, год не стоявший на коньках, первые минуты чувствовал себя неуверенно и, глядя на маму, понял, что и она не очень… а Игорёк, наш крепыш, наш краснощёкий голубоглазый снегирь, как ни в чём ни бывало, покатился и покатился, и так смело и устойчиво, как-будто катался на коньках каждый день.

Вот это да!

В центре катка была установлена высокая ёлка, и неважно, что она была искусственной, зато на вершине у неё красовалась звезда, а на ветках висели большие хлопушки, шары и разные игрушки – мишки, зайчики, снежинки и смешные розовые слоники с длинным хоботом и большими ушами.

Эти слоники очень понравились Игорьку, он долго стоял и рассматривал одного из них, который висел невысоко, потом потрогал и потянул к себе, хорошо, я был рядом: «Нельзя, Игорёк!»

В парке зажглись фонари, мы кружились вокруг ёлки, светящейся разноцветными огоньками гирлянды, а по радио звучали песенки из мультиков.

И вдруг все деревья рядом с катком вспыхнули!

Это загорелись тысячи маленьких ярких искринок на специальных проводах, которыми были украшены деревья.

Игорёк не испугался, а засмеялся и захлопал в ладоши.

И мне стало тоже радостно и весело, рядом была мама, которая улыбалась и держала за руку смеющегося Игорька.

Хотя был будний день, народа на катке было много.

Неожиданно я увидел Таню Кузнецову из моего класса, она была с мамой, увидев меня, Таня замахала рукой.

– Привет!

– Привет!

– Это кто же такой симпатичный и румяный, такой похожий на снегиря? – спросила Танина мама.

Я ответил, потом мы с Таней стали говорить о чём-то, наши мамы тоже оживлённо беседовали, а когда мы вспомнили об Игорьке… его рядом не было.

На маму невозможно было смотреть, она так побледнела, что мне стало страшно.

– Где же он, где, – причитала она, – куда бежать, ещё эти коньки.

Таня со своей мамой тоже перепугались:

– Подождите, на катке два выхода, – волновалась Танина мама, – давайте мы пойдем в один, вы в другой, а коньки не надо снимать, чтобы не терять время.

Мама заплакала:

– Темно уже.

И тут меня прямо как осенило, я вспомнил, что последние два дня мы, то есть я, Игорёк и папа гуляли в парке недалеко от катка, а рядом стояла палатка, торгующая горячей, варёной кукурузой.

Мимо этой палатки мы проходили не раз, и Игорёк просил купить ему эту кукурузу, но папа почему-то отказывался.

– Я знаю, где он! – воскликнул я, – пошли за мной.

И видно так уверенно я сказал это, что женщины, а ведь я был единственным мужчиной в данный момент, сразу поверили мне.

Мы поспешили к выходу, Таня споткнулась носком конька об лёд, упала, я помог ей встать, вскоре мы были у палатки с кукурузой.

Наш озорник, наш снегирь, с интересом разглядывал витрину, стоя рядом с пожилой женщиной, которая держала его за руку и что-то энергично то ли расспрашивала, то ли объясняла.

Этой женщиной была тётя Поля, соседка, живущая этажом ниже.

Увидев нас, она обрадовалась:

– Хотела купить кукурузу, а тут вдруг он, хорошо, что узнала, – она наклонилась к Игорьку, – не будешь больше убегать?

– Не будешь? – спросила мама, вытирая глаза.

А этот снегирь, опустив голову, пролепетал что-то невнятное, а потом тихо так пропел:

– Куру-у-у-за… мама мне варила.

– Кукуруза, – исправила мама, – хочешь кукурузу?

– Да-а-а, – пропел Игорёк.

Через несколько минут мы все сидели в маленьком кафе около палатки, где было всего четыре столика, горячая кукуруза вкусно пахла кашей и хлебом, а за окном кружился новогодний снег.

Снеговик

В прошлом году, когда я учился во втором классе, на зимние каникулы к нам снова приехал Игорёк.

Его папа быстро уехал, а Игорёк остался.

Игорьку особенно нравилось, когда я читал ему книжки.

И если вначале мы читали про теремок, колобок и трёх поросят, то вскоре перешли на сказки и однажды прочитали «Дюймовочка».

Тут мы остановились, потому что история про крохотную девочку из цветка так понравилась Игорьку, что мы перечитывали её снова и снова, потом смотрели мультик, а потом снова перечитывали, и так до тех пор, пока не появился «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова.

Эту книгу мне задали по чтению на каникулы, хотя давно, когда я был такой же маленький как Игорёк, мне читал её папа.

Приключения девочки Элли и её верного пёсика Тотошки настолько поразили Игорька, настолько были ему интересны и так понравились, что с тех пор он не расставался с этой книгой весь день.

Если играл – она была рядом, если ел – она лежала на столе, а если шёл спать, то клал её под подушку.

Вот и в тот день, не успели мы позавтракать, как передо мной уже стоял Игорёк, держа в руках любимую книгу.

– Читать, мальчики, будем после обеда, – сказала мама, – потому что сейчас мы пойдем в лес.

– Какой лес? – не понял я.

– Не беспокойся, – мама улыбнулась, – наш лес недалеко, ты разве забыл?

А я, правда, забыл про лес, который находился в трёх автобусных остановках от нашего дома.

Его обычно называли «парк», а мама говорила «наш лесочек», потому что он был небольшой, и пройти из конца в конец его можно было минут за сорок.

– Я буду горку делать, – обрадовался Игорёк и взял оранжевую лопатку, ту самую, которую подарил ему Дед Мороз на Ёлке в прошлом году.

– А я буду снеговика лепить, – и я тоже взял лопатку.

Снегопад в последние дни не прекращался, снег засыпал весь лес, все деревья, фонари, скамейки и тропинки, только главные аллеи были расчищены.

– Смотри, Игорёк, – сказал я, когда на аллее, из-за поворота, поднимая клубы пушистого снега, с шумом показалась снегоуборочная машина.

Мы отошли в сторону и с интересом наблюдали, как двигалась эта большая красная машина, и как она убирала снег.

На детской площадке никого не было.

Мы с Игорьком очистили от снега горку и стали кататься.

Забрались на горку, сели паровозиком, оттолкнулись и вниз.

Горка высокая, мы катимся быстро, Игорёк хохочет, раскраснелся.

И снова поехали, и снова!

Когда мы накатались на горке, я предложил:

– Давай снеговика лепить!

– Давай! – обрадовался Игорек.

Снег был не мокрый, но довольно липкий, и мы скатали один шар, такой большой, что дальше катать его стало тяжело.

Мы прикатили его к ёлочке и похлопали лопаткой, чтобы он стал плотнее, а потом пошли лепить ещё два шара.

И когда они были готовы, один побольше, другой поменьше, мы позвали маму, и она помогла нам поставить снежные шары друг на друга – самый большой внизу, потом поменьше, и самый маленький шар – голова – сверху.

Потом мы отыскали ветки, упавшие от сильного ветра с деревьев, и сделали из них руки, из тонких берёзовых веточек с потемневшими листьями получились волосы, а сосновые шишки стали глазами и носом для снеговика.

Сверху я воткнул несколько сосновых веток с иголками, и получились пышные, зелёные пряди волос надо лбом.

– Это ви́хор, – сказал Игорёк.

– Не ви́хор, а вихо́р, – исправил я брата.

– А рот где?

Я согнул пополам веточку, приделал её на месте рта, и снеговик заулыбался.

Игорёк отошёл, и смеясь, запрыгал на одной ножке:

– Ля-ля-ля, ля-ля-ля, – так ему понравился наш снеговик, улыбающийся, высокий, лохматый, с весёлыми зелёными прядями волос.

– Надо дать ему в руки метлу, – сказал я.

– Метлы не надо, он без метлы радостней выглядит, – мама смотрела на снеговика и улыбалась, – пойдемте белочек кормить, я орешки взяла.

На перекрёстках аллей к толстым стволам высоких елей и сосен были приделаны кормушки для белочек, которых в последние годы в нашем парке стало много.

Белочки привыкли к людям, привыкли, что о них заботятся и кормят, и они совсем перестали бояться, а, увидев кого-нибудь рядом, тотчас сбегали с деревьев на землю и садились совсем близко, смешно скрещивая верхние лапки и сверкая малюсенькими, чёрными глазками.

Мы положили орешки в кормушки и постояли рядом, наблюдая, как белочки грызут их, держа двумя лапками.

Когда рядом проходил кто-нибудь с собакой, пусть даже эта собака была на поводке, белочки сразу же убегали высоко на дерево и ждали, когда собака уйдет.

А людей они не боялись – носились по земле, засыпанной снегом, бегали вверх-вниз по деревьям и перелетали, как пушинки, с ветки на ветку, только искрились в зелёных сосновых иголках рыжие хвостики, похожие на парашюты.

Потом мы пошли домой, и проходя мимо детской площадки, увидели рядом с нашим снеговиком двух малышей с мамами.

Эти малыши били снеговика лопатками, а их мамы… мамы пинали его ногами.

Я побежал к снеговику, вслед за мной Игорёк, но когда мы оказались рядом, его уже сломали – голова отлетела в сторону, палки, которые были руками, заброшены далеко, один снежный шар разбился на куски, а по другому, нижнему и самому большому, эти мамы били и били ногами, а их дети смеялись.

Игорёк разревелся, разревелся что было сил, слёзы ручьями текли по его щекам.

– Что вы делаете! – взволнованно воскликнула мама.

– Мы… так они же маленькие, – как ни в чём ни бывало ответила мама одного из малышей, – они так играют.

– Печально, если вы не поняли, – мама вздохнула, вытерла Игорьку слёзы, взяла за руку и повела домой, а он всю дорогу всхлипывал и никак не мог успокоиться.

Через день мы, то есть мама, Игорёк и я, снова гуляли в парке, и мы снова оказались там, где раньше стоял наш снеговик.

На том же месте, у пушистой ёлочки мы увидели снеговика, другого снеговика, он был поменьше, но у него тоже торчали во все стороны волосы-ветки, и он улыбался… тоже улыбался.

Кеша-красавчик

На день рождения родители подарили мне волнистого попугайчика.

И хотя я давно мечтал о нём, этот подарок стал для меня настоящим, большим сюрпризом.

Попугайчик, которого я назвал Кеша, был маленький, и если его тихонечко потрогать, тёплый и мягонький такой, и весь ярко голубого цвета, даже клювик у него был голубоватый, только глазки чёрные и лапки с тонкими коготками жёлтые.

Мама сказала, что ему всего шесть недель, а доказательство этому – его голубой клювик, который с возрастом должен становиться жёлтым.

«Только такие молоденькие попугайчики могут научиться говорить», – сказал на Птичьем рынке продавец, у которого мама купила Кешу.

Через неделю после дня рождения я уехал с родителями в деревню к бабушке на всё лето, и Кеша с нами, конечно.

Клетку с попугайчиком поставили на стол, расположенный на веранде около окна, напротив которого рос огромный, цветущий всё лето куст шиповника.

Он зацвёл только что, «наш шиповник», как говорила мама, и душистый аромат его цветов разносился далеко по всему саду.

Окно было приоткрыто, и Кеша всё поглядывал на шиповник, который и ему, видимо, тоже нравился.

Не успели мы распаковать вещи, как пришёл Толик, мой друг, его дом стоит рядом с нашим, и хотя зимой мы живём в разных районах Москвы, зато всё лето вместе.

Толик с интересом стал рассматривать попугайчика, а потом вдруг сунул в клетку палец, и Кеша его цап! чуть было не схватил.

То лик едва успел убрать руку:

– Молодец, Кеша, маленький, а защищаешься!

– Ты не пугай его, Толик, а то он тебя запомнит и бояться будет.

– Да я не хотел, само собой получилось. Давай лучше будем учить Кешу говорить.

– Давай! Я недавно по телевизору видел, как попугайчик стихи читал. Это же чудеса – такая кроха и стихи!

С тех пор мы стали учить Кешу говорить.

Это выражалось в том, что и я, и Толик, и мама с папой, и бабушка, то есть все, находясь на веранде, то и дело подходили к клетке и начинали говорить приблизительно так:

– Кеша, хороший мальчик! Кеша, кушать хочешь? Кеша, кто там? Кто пришёл? Чай пить будем?

А бабушка любила говорить: «Кеша красивчик!»

Почему-то это выражение нравилось ей больше всего.

Толик же, слыша про красавчика, всегда добавлял «красавчик-чик», или «какой кошмарчик-чик», на что бабушка и сердилась, и смеялась.

Эта учёба попугайчика проводилась каждый день, но продолжалась недолго, каждый поговорит, поговорит да и уйдёт по своим делам.

А Кеша, когда с ним говорили, прямо-таки замирал будто от восторга, прижимался к клетке, переставал трещать и внимательно слушал, слушал, только глазки чёрные блестели.

Очередной учитель убегал, Кеша некоторое время сидел неподвижно, словно прокручивая в голове, как пластинку, новые и старые слова, а потом начинал играть с подвешенным колокольчиком или смотрел в зеркальце, или лазил вверх-вниз по маленькой, деревянной лесенке.

Иногда мы с Толиком открывали дверцу клетки, нам хотелось, чтобы Кеша полетал и размял крылышки, а он боялся выходить и сидел у открытой дверцы.

Но однажды он вдруг выпорхнул на волю, сделал круг под потолком и сел на клетку, таким было его первое путешествие.

«Первый выход в космос», – сказала бабушка.

– Давай его на палочку посадим, и будем как дрессировщики с голубями, я зимой в цирке видел, – сказал Толик и взял карандаш.

Потом он медленно, чтобы не вспугнуть Кешу, сидящего на клетке, стал подносить к нему карандаш.

Попугайчик смотрел настороженно, и я подумал, он испугается и прыгнет обратно в клетку, но нет, Кеша неожиданно перескочил на карандаш.

– Ты поводи его туда, сюда, – посоветовал я, с интересом ожидая, что же дальше.

Толик поднял карандаш с попугайчиком вверх, потом опустил вниз, потом повел вправо, влево, и снова вверх, вниз, вправо, влево, Кешик сидел ровно, не двигаясь, наверное, ему понравилось.

Тут вошла бабушка и, увидев нас, всплеснула руками:

– Ну прямо как в цирке!

На её голос Кеша встрепенулся, будто вздрогнул, взлетел, сел на клетку, и перебирая лапками, быстро залез внутрь.

Бабушка виновато посмотрела на нас – мол извините, не хотела пугать птичку.

Мы стали часто открывать клетку, Кеша вылетал, кружил по веранде, и если в это время рядом была мама, то он обязательно садился к ней на плечо, прижимался к уху и долго сидел так, играя маминой серёжкой.

А мама занималась домашними делами, читала или смотрела телевизор, но про Кешу не забывала и разговаривала с ним:

– Ты мой хороший Кеша, мой красавчик, мой мальчик, кушать хочешь? Чай пить будем?

И Кешик в ответ тихо журчал и теребил серёжку.

Когда мамин отпуск закончился, и она уехала в Москву, обещая приезжать на все выходные, Кеша загрустил и несколько дней не выходил из клетки, сидел нахохлившийся и молчаливый, и бабушка испугалась – не продуло ли его сквозняком на веранде.

– Давайте, ребятки, открывать что-то одно – или дверь, или окно, не заболел бы наш попугайчик, – сказала она в тот день мне и Толику, когда мы уходили на озеро ловить бычков.

К обеду мы вернулись, и бабушка нас сразила:

– Кеша заговорил!

Мы с Толиком встали как вкопанные.

– Представляете, готовлю я обед на кухне и вдруг слышу голос дочки, то есть твоей мамы, Максимка. Слышу так отчётливо, будто она рядом со мной говорит: «Кеша, хороший мальчик, чай пить будем?»

А потом раздаётся: «Кеша красавчик, красавчик-чик». Я чуть было сковородку на ноги себе не уронила, даже испугалась, знаю же, что мама уехала. Вошла на веранду и вижу – Кеша сидит перед зеркальцем и повторяет:

«Кеша красавчик, Кеша хороший мальчик».

Так наш попугайчик стал говорить.

Уже потом папа объяснил, что волнистые попугайчики лучше усваивают именно женские голоса, они им более близки, и наш Кеша выбрал голос мамы.

С каждым днём запас его слов становился всё больше, запоминал Кеша быстро, но чтобы он не забывал новые слова, их нужно было повторять хотя бы иногда.

Как-то я простудился и кашлял неделю, потом поправился и вдруг слышу кашель на веранде, а знаю, что никого там нет, захожу – Кеша «кашляет», это он от меня научился.

Однажды к нам на выходные приехал в гости папин друг, дядя Коля.

Мы все сидели за столом, обедали, и тут Кеша вдруг вылетел, покружился немного, а потом неожиданно сел дяде Коле на голову и голосом мамы сказал:

– Какой кошмарчик-чик! Кеша, Кеша-красавчик!

Дядя Коля чуть было не подавился котлетой, его же никто не предупредил, что у нас в доме такой говорун.

А на следующее утро Кеша сидел на плече дяди Коли, и они вовсю разговаривали, то есть Кеша рассказывал всё, что помнил и знал, а дядя Коля смеялся и передразнивал его.

Вот и разберись, кто кого учит!

А ещё Кеша наш был защитником, мы с Толиком узнали это случайно.

Один раз Кеша летал по веранде, а на столе бабушка оставила небольшое зеркало, и Кеша, несмотря на то, что в клетке у него было своё маленькое зеркальце, как только его увидел, то так разволновался!

Стал быстро, быстро бегать вокруг зеркала и никого не подпускал к столу, тут же взлетал и атаковал – мол не подходите, это моё.

Наверное, Кеша решил, что видит не своё отражение, а видит друга или подружку, которые нуждаются в защите.

Вот такой маленький, да удаленький!

В конце лета, где-то в августе, вечером, когда темнело быстро и незаметно, мы с Толиком копали червей для рыбалки около бочки, стоящей недалеко от крыльца.

И вдруг мимо нас пролетела какая-то небольшая птичка, мы сначала не обратили внимания, а потом я взглянул на вишню около бочки и ахнул:

– Толик, гляди, Кеша вылетел!

Не знаю, кто не закрыл дверь на веранду, и как получилось, что наш попугайчик оказался на улице, но мы с Толиком замерли, глядя на Кешу, который сел на ветку вишни.

– Максимка, как же нам его обратно в клетку загнать?

– Ночь скоро, – взволнованно сказал я.

Мы стояли, смотрели не отрываясь на попугайчика и не знали, что делать.

– Представляешь, Максимка, попадёт наш Кеша в стаю ворон и научится каркать, карр-карр.

Я как представил себе Кешика среди больших, чёрных ворон, чуть было не заплакал, хорошо что к нам подошла бабушка:

– Вы что это, ребятки, пригорюнились?

Толик показал на Кешу – в лучах заходящего, красного солнца, на тонких веточках висели крупные ягоды вишни, украшенные зелёными листьями, а рядом притаился голубой, нахохлившийся комочек, испуганный и неподвижный, как статуэтка.

– А вдруг вороны… – еле слышно произнесла бабушка.

Уж лучше бы она не вспоминала про ворон!

Так мы стояли некоторое время, потом бабушка сказала:

– Кажется, я знаю, что делать.

Она тихонько, не спеша, чтобы не потревожить попугайчика, поднялась на крыльцо, открыла настежь входную дверь, прошла на веранду и включила свет.

И загорелись все лампы на люстре, и вспыхнул яркий, яркий свет.

Кеша, как-будто только этого и ждал, встрепенулся, вспорхнул, вмиг влетел на веранду и сел на клетку.

А бабушка быстро закрыла входную дверь.

Вскоре мы с Толиком пили чай с вишнёвым вареньем и хлебом, а рядом на нас смотрел Кеша.

– Бабушка, как ты догадалась? – спросил я.

– По-другому и быть не могло, – бабушка улыбнулась, – он летел на свет.