Текст книги "Крылья любви. Рассказы"

– И где же вы смотрели спектакль? – полюбопытствовал Алексей Викторович.

– Как где? В областном драматическом театре.

– Ну, ты даёшь, Палыч! – захохотал откровенно начальник цеха. – Билеты у нас были на спектакль, который состоялся во Дворце имени Медведева! Спектаклем-то хоть довольны остались?

– Очень довольны, – радостно улыбаясь, ответил Николай Павлович, вспоминая вчерашние приключения.

Исповедь

Конец апреля предвещал хорошую погоду в мае. Я спешу по подсохшим тропинкам к своей подруге Татьяне. Мне нужна её помощь и совет по поводу предстоящей свадьбы моей дочери.

– Ну что, поздравь меня. Моя дочь, наконец-то, выходит замуж, – сказала я, усаживаясь на уютный диван.

– Мне не нравится твоё выражение «наконец-то». Твоей Наташе всего двадцать пять лет. Нормальный возраст для решения серьёзных вопросов.

– Тебе хорошо говорить: у тебя муж всю жизнь под боком. Ты не знаешь, как я, что такое одиночество.

Татьяна тяжело вздохнула, а потом спросила:

– А когда будут расписываться молодые?

– Одиннадцатого мая, в пятницу.

Подруга помрачнела, с испугом посмотрела на меня и села рядом.

– Ты знаешь, я тоже выходила замуж в пятницу одиннадцатого мая. Это – нехороший день. Ты в приметы веришь?

– Конечно, нет. Подумаешь, число и день, как множество других чисел и дней в году. Лишь бы человек был хороший

– Веришь ты или не веришь, но я тебе всё-таки расскажу свою историю замужества.

Татьяна вздохнула, немного помолчала, скользнула по моему лицу взглядом, точно ещё раз проверяя, можно ли мне доверять. Наконец начала свой рассказ.

– Мне тоже тогда было уже двадцать пять. Я окончила институт, на работе подавала большие надежды. С Андреем мы встречались недолго, всего полгода. Этого, казалось, было достаточно, чтобы признаться друг другу в любви и назначить дату бракосочетания.

Дата не понравилась матери Андрея. Но нам хотелось тогда скорее, скорее: душа горела, и любовь лилась через край. Мы пренебрегли советами старших.

Тот Майский день был тёплым, солнечным. Мы вышли из ЗАГСа – нас встретила толпа зевак из числа молодёжи. Среди них я заметила ничем не приметную старушку. Наши взгляды встретились. Проходя мимо, она тихо сказала: «Жаль мне тебя, девонька. Это не твой день: одиночество скоро настигнет тебя».

– Соврала старушенция. Ты уже в браке почти тридцать лет, – невольно прервала я Татьяну.

– Да, большой срок, но одиночество бывает разным. Ты всё-таки послушай ещё немного.

Начальник мне подписал заявление на отпуск в июне, а профком выделил для свадебного путешествия две бесплатные туристические путёвки в Прибалтику. Ты помнишь, что в советские времена это было возможным.

В автобусе, в котором мы подъезжали к кемпингу под Ригой, я заметила, что девушка, немногим старше меня, упорно смотрит на моего Андрея. «Надо гордиться тем, что на твоего спутника смотрят другие», – вспомнила я высказывание знакомой взрослой женщины.

В кемпинге нас разместили в двухместных маленьких деревянных домиках. Наступил вечер. После ужина ещё было светло, и я рассчитывала, что можно будет вдвоём погулять по городку перед сном, но Андрей сказал: «Ты отдохни, я скоро приду». Не успела я возразить, как он вышел за порог. Стало темнеть, я включила свет, который через двадцать минут погас на территории всего городка. Прошёл час, другой, мне стало обидно, страшно, а самое главное – невыносимо одиноко. Я заплакала… Мой муж пришёл в три часа ночи. «Ну, как ты тут? Не скучаешь? А мы с ребятами пиво пили», – с порога сказал он и улёгся на кровать, стоявшую напротив.

Это была первая рана, нанесённая мне в самое сердце. И всё же я постаралась отнестись к этому случаю с научной точки зрения. Вспомнила, как на занятиях по психологии в институте мы интересовались темой «Кризисы семейной жизни». «Успокойся, – сказала я себе, – Андрей привык к свободному поведению. Постепенно он войдёт в семейные рамки».

Очередной неприятный случай произошёл тогда, когда уже были дети – двое: один за другим, два и три годика. Пригласила нас двоюродная сестра Андрея к себе на свадьбу. Ехать нужно было в другой район города. Торжество проходило в квартире, гостей было немного, но я их никого не знала. Ситуация повторилась: Андрей неожиданно куда-то исчез в самый разгар веселья, свет погас. Началась суета. Через полчаса люстра, наконец, засветилась ярким светом. Прошло ещё около часа, а мужа моего всё нет и нет. Почувствовала себя лишней, никому не нужной и одинокой. Наверное, у меня был такой удручающий вид, что молодой человек, сидевший напротив, так сочувственно посмотрел, что я не выдержала и попросила его проводить до троллейбусной остановки…

Муж мой явился домой тихим нашкодившим котёнком. Ну, думаю, три года семейной жизни прошло. Это ж по закону психологии опять кризис наступил: мало я ему уделяю внимания, вся моя забота и любовь направлены на детей. А ему, бедному, мало чего достаётся, даже секса.

Подходил к концу седьмой год нашей семейной жизни. Со страхом я ожидала нового семейного кризиса. Мне хотелось, чтобы он прошёл стороной, и чтобы я его не заметила. Но, увы! Очередное предательство и «поход на сторону» моего супруга заставили меня вздрогнуть. Приехали мы в июне всей семьёй к свекрови в село. А там праздник – День берёзки. Сельчане празднуют его на природе. Роща изумляла своей прелестью. Мы с детьми любуемся жучками, бабочками, цветочками, а папу нашего мы в спину увидели, когда он вглубь рощи вприпрыжку удалялся за чьим-то синим сарафаном. Его поведение я уже не соотносила с семейным кризисом, забыла, о чём там говорит наука. Зато почувствовала горький неприятный привкус предательства. И больше всего угнетало душевное одиночество. На этот раз я не выдержала: словесных разборок не устраивала, но, приехав домой, уложив детей спать, схватила веник и, ни слова не говоря, отхлестала по чём попало своего муженька. А он молча защищал рукама свою бесстыжую физиономию.

В сорок лет у Андрюши началась вторая молодость. Психологи говорят, что это самый сильный кризис. Однажды ночью он назвал меня… Олей. Я решилась испить до дна горькую чашу предательств, измен и даже унижений. В то время муж часто ездил в командировки в Москву. Случайно он обмолвился, что едут вдвоём, но выкупают все четыре купейных билета, чтобы якобы никто не мешали деловым разговорам. И я у своего начальства попросилась в командировку в Обнинск – до Москвы «рукой подать». Из Обнинска позвонила Андрею, сказав, что хочу к нему приехать. Он возражал, ссылаясь на свою занятость. Я всё-таки приехала.

Девушка Оля была намного моложе меня. Они стояли друг напротив друга, вроде бы разговаривая о делах, но их проникновенные взаимные взгляды, прикосновения, обращения друг к другу, жесты – всё говорило об их близости. Я находилась рядом, а они были так поглощены друг другом, что я для них как бы не существовала. Настроение, с которым Андрей приехал из Москвы – это верх блаженства. Муж мой пребывал в сладкой полудрёме. Он стал спать на диване в другой комнате, боясь изменить любовнице со мной, своей женой.

Совсем скоро предстояло праздничное торжество в коллективе, в котором работал Андрей. Я напросилась на этот праздник, который проходил в одном из арендованных залов ресторана. Муж, к моему удивлению, не возражал: видимо, моё присутствие уже для него не играло никакой роли. Всё, как положено: столик на шесть человек – Андрей со мной рядом. Через пятнадцать-двадцать минут к нам подошла молодая дама и без зазрения совести сказала: «Андрей Викторович, пойдёмте за наш столик». Он молча встал и пошёл вслед за ней. Все, находившиеся со мной рядом, изумлённо и сочувственно смотрели на меня. Зазвучала музыка. Чтобы сгладить неловкость, сидевший рядом мужчина пригласил меня на танец. Мой муж танцевал со своей любовницей… Спустя три дня мне позвонила незнакомая женщина и сказала, что Оля поспорила со своей подругой о том, что Андрей на празднике сломя голову прибежит к ней. Спор Оля выиграла.

Предательство мужа, его измены жалили меня как шипящая змея. После всех событий я просила его уйти. Наверно, он и сам собирался это сделать, но чуть позже заявил: «Я эту семью создал, я её должен и вести по жизни». Уверена, что это не его слова. Просто он не посмел ослушаться свою мать…

Я впала в тяжёлую депрессию, заболела. Инфаркт, который я перенесла, был вызван сильнейшими душевными переживаниями…

Вот так и живём: под одной крышей, в разных комнатах, каждый своей жизнью. Я готовлю пищу, он приходит на ночь (кстати, за всю нашу совместную жизнь не помню, когда он с работы приходил вовремя), ужинает и – на свою территорию. Общих тем для разговоров нет, чаще молчим. Но зато деньгами он исправно обеспечивает. Со стороны – видимость благополучия.

– А ты видела нас когда-нибудь, где-нибудь вместе? – отрешённо спросила меня Татьяна.

Я пожала плечами.

– Почему же ты не развелась? И сейчас не поздно устроить свою жизнь, – сказала я укоризненно.

– Почему?.. Сначала сильно любила, потом боялась лишить детей отца, затем появилась материальная зависимость. А теперь – чего смешить людей под старость.

Татьяна помолчала, долго вглядываясь в мои глаза, и снова заговорила:

– Говорят, что в важном деле одиннадцатое число пророчит одиночество, душевное – в том числе. Пятница – значит, всю жизнь будешь пятиться назад, жалеть о произошедшем. Май – это спошная жизненная маята. Вот так случилось в жизни и у меня.

Твою Наташу я очень люблю. Желаю ей, чтобы душевная близость с мужем никогда не покидала её; чтобы и мысли, и поступки, и душа – всё с супругом было едино; чтобы безграничная преданность и любовь царили в семье; чтобы не познала никаких семейных кризисов вопреки науке психологии. Об этом я мечтала, выходя замуж за Андрея. Хочу, чтобы она в семейной жизни была намного умнее и мудрее меня, чтобы её муж не оказался обычным бабником.

Так что, Катерина, веришь – не веришь в сочетание роковых чисел и дней недели, смотри и думай сама…

Дверь открылась, на пороге стоял Андрей. Я взглянула на часы: стрелки показывали двадцать два тридцать.

– Здравствуй, Катюша, как дела? – мило улыбаясь, произнёс он.

«Не муж, а само обаяние», – подумала я и отчуждённо посмотрела на него.

– Поздно уже, засиделась я… Да, Танюш, пойдём на городское гулянье завтра с нами, – останавливаясь у порога, предложила я.

– Спасибо, Катя, но мы с женой пойдём вдвоём, – поторопился сообщить Андрей и направился на кухню…

Перед тем, как отправиться на праздничную площадь, я позвонила подруге:

– Татьяна, так что ты решила: пойдёшь с нами или с Андреем?

В ответ услышала лишь глубокий тяжёлый вздох.

– Поняла: ты всё ещё любишь его и надеешься, – сочувственно произнесла я и повесила трубку.

Много народу собрала праздничная первомайская площадь. Но я, как говорится, исходила её вдоль и поперёк с одной целью: увидеть Татьяну с Андреем. Я радовалась: после стольких лет отчуждения они, всё-таки, вместе – видать кризис семейный, наконец-то, закончился. Став чуть поодаль, не отрывая глаз, стала наблюдать за ними. Голова Андрея вертелась во все стороны – наверно, кого-то выискивал. Спустя минут пятнадцать он ушёл…

Прошло два месяца. Моя подруга развелась с мужем, вышла на пенсию и уехала в другой город к дочери, которая совсем недавно родила девочку…

А я убедила свою дочь и будущего зятя перенести дату свадьбы на осень: пусть ещё раз проверят свои чувства.

Бизнес-леди

Баба Фрося, жила на краю деревни, где в ста метрах от её дома красовалась зелёная роща. Мимо деревни и рощи проходила оживлённая шоссейная дорога.

Начиная с мая и до осени в рощу, где баба Фрося знала каждое деревце и каждый кустик, часто приезжали отдыхающие, да всё на дорогих иномарках. Бабуля зорко отслеживала всё происходящее в роще. После отъезда отдыхающих она тщательно обследовала все места отдыха и каждый раз в свою старенькую хату возвращалась с трофеями: то с шампурами, то с ведром, то с ножом, то с пластмассовыми и стеклянными бутылками. Всё скоблилось, мылось в старом оцинкованном тазу и приспосабливалось в хозяйстве.

Жила баба Фрося в свои семьдесят восемь лет одна, но была ещё крепенькой и бойкой старушкой. Неотъемлемой частью её образа была ореховая палка, которую редко выпускала из рук. Никак не соглашалась она уезжать к сыну из своих «хором».

– И что я буду в этой их квартире на шестом этаже делать? Сидеть, как курица на насесте? Нет, у меня вон какой простор: и трасса, как арена цирка, и рощица, что театр развлечений – телевизора не надо, – рассуждала старушка при разговоре со своими соседями, Ниной Сергеевной и её мужем Петром Васильевичем, который, работал на грузовике у местного предпринимателя.

Как-то в середине июня, услышав в очередной раз шум мотора въезжающей в рощу иномарки, баба Фрося поспешила туда только ей известной короткой тропинкой. Заняв пост наблюдения за плетистым кустом ежевичника, она увидела, как из машины вышли двое: представительный мужчина и молодая девица в теле, похожая на резвую лошадку. Девушка постелила на траву плед, сбросила с себя короткий сарафанчик. Мужчина тут же положил пиджак, рубашку. На пледе появились бутылки с напитками и закуска. Бабульке было стыдно наблюдать за любовными играми молодых. Она то и дело отворачивалась, бросая в рот собранные тут же в траве ягодки земляники. Но любопытство одерживало верх: баба Фрося опять смотрела во все глаза, крестилась и шептала: «Тьфу, антихристы! Упаси, Господи!»

Ни отдыхающие, ни старушка, увлечённые каждый своим занятием, не заметили, как набежала тучка, и забрызгал дождик. Для бабы Фроси он был как освежающий душ, а любовники похватали свою одежду, стряхнули плед – и в машину.

Пока баба Фрося покидала свой наблюдательный пункт, след иномарки уже простыл. Она подошла к примятой траве и цепким взглядом оглядела только что покинутое место отдыха. Подобрала едва начатую пластмассовую бутылку с минеральной водой и недопитую – с шампанским. Всё вылила на землю. «Пригодится тара для святой воды, которую в церкви на Крещение раздают», – подумала баба Фрося. Она стала собирать остатки еды и сносить под ближайший кустик, ругая отдыхающих за их безобразное отношение к природе. Неожиданно увидела в траве коричневый предмет. Подобрала и ощутила в своих шершавых руках мягкую бархатистость кожи. «Кошелёк», – забилось сердце у старушки. Оглянувшись вокруг – нет ли кого – дрожащими руками открыла портмоне и увидела серо-зелёные бумажки. Вытащив одну, заметила на ней цифру сто. «Кажись, деньги иностранные», – мелькнуло в голове. Она сунула бумажку обратно, быстро спрятала кошелёк за пазуху и, прижав его обеими руками, трусцой заспешила домой…

Заперев за собой все двери, баба Фрося занавесила окно в спальне и села на кровать. Перекрестившись, вытащила кошелёк, вынула купюры и стала рассматривать. С каждой на неё смотрел мужчина с высоким лбом и длинными до плеч волнистыми волосами. Затаив дыхание, пересчитала: «Десять по сто… Так это ж цельная тыща!» – воскликнула она вслух и, прижав деньги к груди, заметалась по хате, не зная, что делать дальше. От свалившегося дармового богатства у бабульки закружилась голова. Она взяла стакан с водой, где хранила съёмную челюсть, накапала тридцать капель валерьянки, выпила.

Немного успокоившись, баба Фрося отложила одну бумажку в карман юбки и пристегнула его булавкой. Портмоне с остальными бумажками спрятала опять за пазуху, прижав к телу завязанным платком. Пока справлялась по хозяйству, бабулька время от времени ощупывала денежки – на месте ли.

Дождавшись, соседа с работы, баба Фрося вызвала его из дому.

– Василич, хочу с тобой, милок, потолковать.

– Давай, баба Фрося, а то ужин стынет.

– Ента что за бумажка? Разъясни старухе, – крепко держа купюру обеими руками, как плакат, тихо спросила бабулька.

Пётр Васильевич округлил глаза и, сдвинув кепку на затылок, присвистнул:

– Ничего себе! Это ж сто долларов! Их на рубли поменять можно.

– И сколько дадуть? – затаив дыхание, поинтересовалась старушка.

– Три тысячи.

– Три тыщи за одну? – шёпотом переспросила баба Фрося и мгновенно зажала купюру в свой высохший от труда и времени кулачок.

– И где же, Петенька, дадуть? В магазине?

– Да нет, баб Фрось. Есть в городе специальные пункты обмена. А где ты взяла эту деньжищу?

– Ласточка в клювике принесла, – отшутилась бабулька…

Всю ночь бабе Фросе не спалось: она боялась, что тот мужчина вернётся за потерей; размышляла, куда понадёжней спрятать доллары и, наконец, можно ли доверять соседу в таком важном деле.

Рано утром она решилась на очередную встречу с Петром Васильевичем перед его выходом на работу:

– Висилич, родимый, ты ж часто бываешь в городе.

– Часто, баб Фрося. Вот и сегоня буду.

– Мил человек, зайди в нужный пункт, поменяй мою бумажку на рубли.

– Давай, бабуль, – заторопился Пётр Васильевич.

– А не обманешь? – с опаской спросила старушка, разжимая кулак со стодолларовой купюрой.

Целое утро баба Фрося провела в тревоге. Она несколько раз пересчитывала зелёненькие бумажки. И каждый раз, как только брала их в руки, появлялось чувство радости, вперемешку с жадностью. Она разделила бумажки на три кучечки – по три в каждой, разорвала свой старый ситцевый головной платок на три лоскутка и завернула в них купюры. Бабуля долго ходила по хате и двору с этими узелочками, не решаясь куда-то их спрятать. Наконец один сунула в мешок с зерном, который стоял в амбаре, второй пристегнула во внутренний карман нового халата, что висел на кухне, а третий положила под перину.

Взглянув на часы, баба Фрося поспешила своей тропинкой в рощу… Видит, впереди справа торопится Нюра Маврина, сорокалетняя женщина. «Неужель тоже узнала про места отдыха заезжих? – с сожалением подумала бабулька. – Да нет, сама что-то тащит в мешке». Старушка стала следить за Нюрой, стараясь оставаться незамеченной.

Женщина остановилась у края густой заросли крапивы, вытащила из мешка какой-то большой серебристый предмет и с размаху бросила в самую середину, приговаривая: «Ты у меня попьёшь, ты у меня теперь попьёшь, окаянный!»

Свернула пустой мешок, сунула его подмышку и побежала обратно.

Дождавшись, пока Нюра скроется из виду, баба Фрося, опираясь на свою палку, поспешила к крапиве. Знатная выросла крапива, выше бабушкиного роста. Её прямостоячие четырёхгранные стебли гордо держали крупнозубчатые, покрытые множеством жгучих волосков, широкие листья…

Баба Фрося дважды обошла заросли. Любопытство и жадность одолели страх перед коварной травой. Она повязала платок вокруг головы, спрятав лицо так, что остались видны только глаза; натянула рукава кофты на кисти рук и, раздвигая палкой стебли крапивы, пробралась в самую её гущу; схватила только что брошенный предмет и волоком потащила наружу… «О-о-о, так это ж самогонный аппарат! – изумилась старушка. – Давненько я не гнала самогонку: с тех пор, как похоронила своего дедка – царство ему небесное – двадцать годков прошло… А горючую гнать теперь легче: газ провели в деревню, – размышляла баба Фрося. – Будет из чего теперь настоечки лечебные делать»…

Возвратившись с работы, Пётр Васильевич зашёл к соседке:

– Вот тебе, баба Фрося, три тысячи рублей вместо той зелёненькой бумажки.

– Спасибо, милок, – с замиранием сердца приняла бабуля деньги в дрожавшие руки.

– Теперь можешь бизнес начинать, – пошутил сосед.

– Это ж как?

– Из этих денег можно сделать их ещё больше. Дерзай, соседка: может быть, бизнес-леди станешь.

– Ишь ты-ы, – недоверчиво протянула старушка…

За ночь у бабы Фроси созрел бизнес-план. Утром она поспешила к открытию продуктового магазина. У входа встретила двух пожилых женщин, которые жаловались друг другу на нездоровье.

– Пришли-ка недельки через полторы своего Степаныча ко мне, передам тебе растиру – забудешь про свои суставы, – предложила баба Фрося одной из них…

«Аромат» сивухи заполнил всю кухню. «Чудная получилась самогоночка, очень даже будут лечебными растиры и настойки», – раскладывая по баночкам собранные травы и заливая их огненным перваком, радовалась бабулька…

– А теперь превратим самогонку в домашний коньяк, – сказала она разлёгшемуся на почётном месте коту Ваське и выложила на стол молодую дубовую кору. Васька облизнулся и одобрительно мурлыкнул.

Не зная усталости, баба Фрося трудилась: собирала лечебные травы, проверяла в роще места отдыха заезжих, работала в огороде, кормила свою немногочисленную живность (рябого поросёнка Борьку, кур-пеструшек, кота-лежебоку), мела двор и особенно старалась вокруг раскидистой ирги, ходила в магазин за нужными продуктами, чтобы затереть очередную бутыль бражки…

Наконец лечебные снадобья были готовы, поспел и домашний коньячок.

В назначенный день, ближе к вечеру, пришёл Степаныч за растиром для своей жены, а следом и сосед Пётр Васильевич.

– Три раза в день пусть растирает суставы и завязывает щерстяным платком, – объясняла баба Фрося Степанычу, передавая бутылочку с тёмно-зелёной жидкостью.

– Как мне тебя благодарить?

– Первая порция бесплатно. А хошь, отработай, – лукаво улыбнувшись, предложила бабулька.

– А что делать?

– Да чурочки к ирге подкатить. И ты, Пётр Василич, коль пришёл, по-соседски помоги.

Через десять минут вокруг ирги стояли три широкие чурбана, обозначающие столики, а рядом – меньшего размера для сидения.

– Ефросинья Никитична, никак летнее кафе ты устроила? – удивлённо спросил Пётр Васильевич.

– А, похоже?

– Вполне сгодится, – одобрил Степаныч.

– Ну, так садитесь, угощу вас коньяком.

Баба Фрося принесла в пол-литровой бутылке домашний коньяк золотистого цвета, в тарелке свежие огурцы, зелёный лук, хлеб и соль.

– Отменный коньячок, – вытирая усы, сказал Степаныч.

– Да, подтверждаю, – одобрительно вторил ему Пётр Васильевич и, спохватившись, продолжил, – так я чего пришёл-то к тебе, баб Фрось. Ты ж просила зерно отвезти на мельницу. Могу сейчас забрать.

– Погодь, Пётр Василич, – заторопилась старушка, вспомнив, что спрятала в зерно доллары. – Неколи мне. В другой раз и без меня можешь забрать. Мешок стоит в амбаре, у стены…

Через пару дней потянулись к бабе Фросе любители выпить: наслышались о качестве её напитка. На вынос самогона она никому не давала. Всех усаживала в своём импровизированном кафе под иргой, выпивать более двухсот граммов не разрешала, да ещё и закусывать заставляла тем, что ставила на столики. Те, кому нужны были растиры и настойки для улучшения здоровья, тоже стали посещать бабулю всё чаще и чаще.

Беспорядочная ходьба посетителей отрывала бабу Фросю от запланированных дел. Она решила упорядочить свой график работы: в ящике старого буфета отыскала химический карандаш, которым не пользовались уже лет двадцать, смочила его слюной и на пожелтевшем листе бумаги крупными цифрами написала: 16.00 – 20.00. Тщательно смазав обратную сторону своего объявления сваренной картофелиной, приклеила листок на калитку и закрыла её на щеколду.

Через час пришёл посетитель раньше времени, Ванька-буян, да как застучит в калитку!

– Открой, бабка Фрося, душа горит! Чай недаром берём!

Бабулька открыла крикуну, завела его во двор.

– Я тапереча тебе не бабка Фрося, а Ефросинья Никитична, биз… биз… (запнулась бабулька) бизмен-леди! – и пристукнула палкой, будто царским посохом, по чурбану. – Иди, почитай ещё раз мою объяву и приходи в назначенное время, а то счас огрею! – и замахнулась палкой…

Ефросинья Никитична, как сказал Ванька-буян, раздавала свои напитки и снадобья недаром. Каждый вечер, запершись на засовы и занавесивши окна запылившимися занавесками, она пересчитывала деньги, соображая, где чистый доход, а что придётся вложить в развитие бизнеса. Бабулька хорошо усвоила слова соседа о том, что деньги должны работать… «Вот она – наука какая! – думала баба Фрося. – Эх, мне бы годков двадцать сбросить, стала б я этой настоящей леди!»

Деньги бабуля по-прежнему раскладывала по узелочкам, рассовывала по разным местам в хате: за старую картину, за рамки с фотографиями, в карманы зависевшейся одежды в шифоньере, за оторвавшиеся обои. Только портмоне из бархатистой кожи был пуст и как украшение лежал на комоде.

От всего этого богатства сердце бабы Фроси сладко замирало, ей хотелось денег ещё и ещё. Она чувствовала, как эта проклятая жадность падала на середину её старческой плоти в самое солнечное сплетение чёрной жирной кляксой, которая растекалась во все стороны, заполняя всё тело. На что оно отзывалось жжением, покалыванием и зудом. Бабка Фрося понимала, что, если эта жадность-клякса поселится в сосудах головы, ей придёт конец. Она плюхалась на колени перед образами Иисуса Христа и Николая Чудотворца, за которые не осмелилась складывать свои узелочки с деньгами, молилась, прося спасти от греха её душу…

В то августовское утро стояла жара, которая никак не хотела смириться с тем, что пора и честь знать – осень наступает. Баба Фрося совсем голову потеряла от кутерьмы вокруг своего бизнеса. Поставив бачок с брагой на включённую газовую горелку, впопыхах бросив рядом полотенце, заторопилась в рощу в надежде быстро вернуться.

Сколько времени пробыла там, она не заметила. Неожиданно бабуля почувствовала гарь, которую донёс ветерок. Сердце старушки ёкнуло. Поспешив домой, увидела чёрный дым и пляшущие языки огня над своей хатой…

Дом сгорел полностью, нетронутыми остались сарай и старенький амбар. Уехала пожарная машина, народ стал расходиться. Ноги бабы Фроси подкосились, она опустилась на перевёрнутый оцинкованный таз, который оказался посреди двора. Старушка, схватившись за голову, повторяла одно и то же:

– Наказал меня Господь, за мою жадность наказал!

Желая хоть чем-то успокоить бабу Фросю, сосед Пётр Васильевич сообщил, что перемолотое зерно в амбаре. Сгорбившись, старушка пошла проверить. Развязала мешок и увидела в муке серо-зелёные кусочки бумаги…

Жена Петра Васильевича уговорила бабу Фросю пойти ночевать к себе в дом. А на следующий день приехал сын и забрал мать в город.