Текст книги "Время щенков. Хроники земли Фимбульветер"

Заметки на полях

Человек никогда не догонит бегущую ведьму. Он может затаиться, наброситься внезапно и схватить колдунью, но как угнаться за той, кто и бежит-то не по-людски, не топочет о землю ногами, а будто стрижет ими воздух, лишь слегка отталкиваясь от тверди. Нет для ведьмы ни преград, ни ловушек. Есть только конечная цель.

Оле и не думал ловить дурную бабу на лестнице – не хватало еще убиться обоим, – хотел только перехватить ее у горящего дома или хотя бы успеть вытащить из пожарища. Рыжая была уже на крыльце, возилась с чем-то вроде кола, подпирающего дверь. Оле наддал.

Человеку никогда не догнать бегущую ведьму. Если только она не остановится сама, достигнув известной ей цели. Топот капитана городской стражи катится вниз по ступеням каменной лестницы. Оле Сван хочет добра, но он помешает. Скорее, скорее. Главное успеть.

Оле опоздал. Ведьма распахнула дверь и ринулась в дом. Прямо в огонь.

Пламя уже считало дом своим. Вольготно раскинулось оно по половицам, захватило лестницу, карабкалось по обитым тканью стенам. Только одно место было ему не подвластно – каменный квадрат посреди прихожей. То ли бывшим владельцам дома не хватило денег, чтобы полностью выстлать пол коврами, то ли камень оставили для красоты, сейчас уже никто не скажет. Но он был, маленькая площадка, свободная от огня.

Подобрав юбки, Флоранса прыгнула через алчно потянувшееся к ней пламя.

Крыльцо было еще цело и свободно, а вот дальше – как раскаленный зев печи. Оле Сван в последний раз втянул воздух сквозь мокрую рукавицу и, задержав дыхание, вбежал в дом.

Флоранса – Драконы милостивы! – оказалась совсем недалеко от входа. Раскинув руки, кружилась она посреди пламени.

Раскаленный камень обжигает ноги даже сквозь толстые подошвы башмаков. На ладонях кожа много тоньше и нежнее. Но только прикоснувшись к огню можно заставить его услышать тебя.

Рыжеволосая женщина кружилась среди пламени и хищные огненные языки тянулись от ее ладоней. Оле опоздал. Застонав от непереносимой красоты увиденного и бессилия что-либо изменить, Сван бросился в пекло.

Когда капитан стражи сгреб ее в охапку и поволок к выходу, Флоранса не сопротивлялась. Она сделала то, что хотела. Успела.

Истлевшие от жара нитяные колечки припасенного времени падали с обожженных рук.

Глава 7

У написания хроники свои каноны. «В сорок четвертый день весны восьмого года правления Хрольва Ясного сгорел дом Орма Бъольта» – вот и все, что останется на пергаментных листах. Остальное в нашей памяти. Будем помнить, как вслед за Флорансой и Оле посыпались вниз по каменной лестнице прибежавшие тушить пожар горожане. Как стояли мы внизу, у обреченного дома и с тревогой смотрели на распахнутую дверь, за которой как к тиллам в жаровню дорога открылась. Как вывалилось на порог черное двухголовое чудище, все в дыму и искрах, рухнуло с крыльца и развалилось на две части. Как Оле, ругаясь, валял Флорансу в сугробе и лупил медвежьими своими лапами по ее тлеющим бокам, а добрые жители Гехта обливали их водой и засыпали снегом, будто дурачились на каком-то веселом празднике. И огромным факелом пылал рядом дом Орма Бъольта.

– Погасло! – взвизгнула какая-то девчонка.

Все обернулись к дому. Кто-то испуганно ахнул, кто-то отпустил крепкое словцо, кто-то воззвал к Драконам. Дом, который минут пятнадцать назад пожирало пламя, был сейчас как уголь из старого кострища: черный, кое-где тронутый золой, и – ни искры огня. Только кружащийся в воздухе пепел да запах гари свидетельствовали тому, что дом Орма Бъольта пылал сейчас, а не три недели тому назад.

– Флоранса, это твои… – обернулась к рыжей Хельга.

Ведьма не ответила. Запрокинув к небу бледное спокойное лицо, лежала она, раскинув руки, и краснело в снегу возле правой ладони разорванное нитяное колечко.

– Ты что? – склонилась над Флорансой добрая Тора Хольм. – Поднимайся, простудишься ведь.

И с криком отшатнулась. Из груди Флорансы торчал нож. На рукояти его под насквозь просверленным перекрестьем чернел рисунок – дракон. Темный ящер, не похожий ни на одного из Девятерых, ухмыляясь, тянул раздвоенный язык к окровавленному лезвию.

Хоронил Флорансу город. Обычно так говорят о безродных, у которых нет никого, кто бы мог оплатить погребение, и потому все расходы берет на себя магистрат. Так было и с рыжей ведьмой, только вот ко всему и проститься с ней пришло неожиданно много людей со всех концов Гехта. Говорили тихо, словно боялись потревожить ушедшую в лед:

– Жалко Флорансу-то.

– И в огне не сгорела, а вот ведь…

– Кому помешать могла, беззлобная…

– Ячмень как заговаривала, и не вспомнишь ведь потом, что вообще был…

– Ребенка моего от икотки вылечила…

– А с кхарнами как обходиться умела! Поглядит зверюге в глаза, пошепчет что-то на ухо, и веди хоть самого пугливого к кузнецу подковать, лягаться не будет…

– А пела как…

– Хорошая была женщина. Прими ее, Дод, под крыло свое…

И вставали у края могилы острые осколки горючих кристаллов.

Герды на похоронах не было.

Весь день я бестолково метался по городу, а вечером снова пошел на кладбище. Я позвал с собой Вестри, и верный пес, не любящий упокоища, мрачно тащился в шаге позади меня, но вдруг приободрился и рванул вперед.

Герда стояла на коленях возле окруженной огнями могилы Флорансы, сама похожая на тонкий осколок горючего кристалла. Вестри, поскуливая, ластился к ней.

– Герда, – позвал я. – Герда, пойдем, не надо здесь быть.

Она даже не посмотрела на меня.

– Все колечки Флорансы сгорели или порвались. У нее совсем не осталось времени, чтобы жить… Я не думала, что столько людей придет проститься с Флорансой.

Тонкие руки метнулись над догорающими кристаллами, словно Герда хотела собрать огоньки в пригоршни.

– А меня не было. Я… Ларс, мне Флоранса не велела приходить. Ни на похороны, ни после, на могилу. Она это давно говорила. Что, мол, если человека мертвым не видел, то он для тебя жив. А я вот пришла. Дура, да?

– Нет, Герда, ну что ты…

– Дура! Сказано мне было, а я прибежала… Показалось мне вдруг, что тут, – Герда судорожно протянула руки к могиле, – что тут никого не будет. И станет все по-прежнему.

Я опустился на колени рядом с девушкой.

– Герда, послушай меня.

Она вдруг резко наклонилась, будто хотела упасть в затянувший могилу лед, погрузиться в него, остаться там навсегда. Я дернулся остановить, но ученица Флорансы уже распрямилась и проворно поднялась на ноги. Взяла за ошейник притихшего Вестри, а свободную руку протянула мне.

– Ларс, пожалуйста, уведи меня отсюда. Сама я уйти не смогу.

Всю дорогу Герда держалась за мою руку и за ошейник Вестри. Стоит ли говорить, что привели мы ее прямехонько к нам домой.

А в гостиной уже сидели Оле и Хельга, и грелся у камина котелок с барком, а на столе стояли пять кружек: четыре, по обыкновению нашей семьи, принадлежащие живущим в этом доме, у каждого своя, а пятая из тех, что предназначены гостям.

Мы молча пили барк, потом Гудрун, проворчала, что хоть и перебили аппетит всякой ерундой, но ужинать все равно будем, и ушла на кухню, а Вестри увязался за ней. Оле поднялся и, подойдя к камину, принялся ворочать кочергой горючие кристаллы. Озаряемый вспышками огня, он был похож на героя легенд, перенимающего у Драконов секреты кузнечного ремесла.

– Подожгли домик-то, – сказал Сван. – И не детишки баловались, огненную птицу пустили, а потом со страху убежали. Грамотно запалили. Кувшины с горящим маслом в окна. И дверь какая-то зараза прутом от ограды снаружи подперла.

– Зачем? – изумился я. – Дом уже много лет стоит пустой. Привидений закоптить решили?

– Они хотели выкурить Герду.

– Меня?!

– Именно, – вступила Хельга. – Ты очень нужна кому-то, кто не хочет, чтобы люди об этом знали. Те негодяи в переулке собирались похитить тебя, но Ларс им помешал. А потом вы целыми днями ходили вместе, рук не разнимая. А кому-то было нужно, чтобы ты осталась одна.

Герда вздрогнула и что было сил вцепилась в мою ладонь.

– Не бойс…

– Ларс мешал им меня украсть, да? Они и его могли убить?!

– Вряд ли. К гибели хрониста обычно относятся как к чему-то обыденному и неизбежному. Но мы с Оле не простили бы и не отступились. Другое дело, думали негодяи, бродяжки, которые сгинули на пожаре. Или просто тихо ушли из города. Никто не знал, где ночует Флоранса. И ты. Ведь она научила тебя прятаться?

– Да, еще в приюте…

– Но вас выследили. Скажи, Герда, если бы ты оказалась в горящем доме, а дверь была заперта, ты бы выпрыгнула из окна? Второй этаж?

– Да.

– Кажется, что совсем невысоко, а внизу такой удобный сугроб. Но ты не тренированный королевский гвардеец, падение хоть на несколько секунд, но оглушило бы тебя, ты не смогла бы убежать или позвать на помощь.

– Но мы не жили в том доме!

– А где? – ошарашенно спросил Оле и уставился почему-то на меня.

– В сарае за городской кхарней… – потупилась Герда. – То есть сначала в том доме, а потом нас пустили в сарай. Там тепло. Я туда тихо-тихо приходила, незаметно. Никто не знал, и Ларс тоже. Я не разрешала провожать.

– Никто не должен знать, где дом ведьмы, потому что уголек из ее очага дает власть над колдуньей, – грустно усмехнулась Хельга.

– Нет, какой там очаг, там же мох для кхарнов, сухой. Мне просто очень стыдно было, что мы живем так бедно… В сарае…

Герда низко опустила голову, упавшие волосы закрыли зардевшееся личико.

– Зато честно… – почти прошептала она.

– Вот это правильно, что честно, – незаметно подошедшая Гудрун грохнула на стол кипу ножей, ложек и вилок. – А с кхарнами жить получше, чем с иными людьми. Заканчивайте свои разговоры, ребенка хоть покормить надо.

Хельга поднялась и, обойдя стол, взяла Герду за плечи.

– То, что ты живешь рядом с рогатыми, не делает тебя тиллом. Я всегда восхищалась Флорансой, какая она чистая, аккуратная, а ведь ночует не в теплом доме. Это, наверное, особое искусство. Хотела б я ему научиться, а то стоит пройти весной по улице, и весь подол в пятнах. Перед людьми стыдно. А уж Гудрун ругается…

Молодец все-таки у меня сестрица, умница. Я бы полчаса пыхтел, подыскивая нужные слова, а потом выдал какую-нибудь напыщенную глупость, которая бы окончательно все испортила. А Хельга говорит просто, по-человечески. И Герда, глядя на нее, уже начинает робко улыбаться.

Мне захотелось вскочить и обнять их, безмерно дорогих и любимых, обеих вместе, как когда-то отец обнял нас с сестрой, поручая дуг другу. Вряд ли Хельга и Герда когда-нибудь станут подругами, но моя радость уже никогда не будет в этом доме чужой.

Но умиляться и восхищаться долго мне не позволили.

– Дверь, – сказал Оле. – Прошлой зимой я сам следил за тем, как наш кузнец вбивал в притолоку железные костыли и натягивал цепи. А ты, Хельга, тогда же опечатала вход в дом Орма Бъольта. А теперь нет ни цепей, ни печатей. Дверь оказалась открыта.

– Это не мы! – замотала головой Герда. – Мы с Флорансой не видели никаких цепей. И печатей тоже.

Хельга и Оле быстро переглянулись.

– Так я и думал. Женщинам, даже вдвоем, со всем этим железом не совладать. Дом был нужен кому-то еще.

– Дом и Герда в нем.

– А кто хочет меня украсть? – спросила Герда. – И зачем? Я ведь не королевская дочка.

Королевская дочка… Девочка-подкидыш, о семье которой ничего не известно… Его Величество Хрольв Ясный вот-вот прибудет в Гехт… Фу ты, фунс! Я даже головой помотал, прогоняя дурацкие мысли. Романы у нас читает Герда. А я ее и такую люблю, без папы-короля.

– Мы верим, что ты не принцесса, – вкрадчиво сказала Хельга. – Но кто ты? Поведай нам.

Герда рассказала все, что уже знал я. Ей было неприятно – приют Благого Берне не самое счастливое и приветливое место в Фимбульветер, – и ладонь Герды подрагивала в моей руке, но все же ученица Флорансы не лгала. Я знал это.

– Вот и все, что я могу вам сказать. Это правда. Разве ж можно врать тем, кто хочет тебе помочь?

– Ясно, – кивнула расхаживающая по комнате Хельга.

– Чего? – изумился Оле. – Я так ничего и не понял. Девочка два месяца как вышла в город, никого кроме нас не знает. Кому она могла помешать или понадобиться?

– А вот это нам и придется выяснять долго и старательно. Может быть все, от дележа наследства до подпольного борделя и работорговли. А то еще чего похуже. Ритуальные ножи иногда изготавливают из-за дурного форса, но редко, очень редко. И себя такие воображалы как правило не убивают. Будет так, – сестра резко остановилась, повернулась на каблуках. Подол синего платья колыхнулся косыми складками. – Герда, сегодня ты ночуешь здесь. Завтра утром уходит караван, отвезем тебя в Къольхейм. Кто бы ни злодействовал в Гехте, ему будет трудно подобраться к тебе в замке.

– А…

– Наши родители любят гостей, – коротко усмехнулась сестра. – А здесь ты будешь только мешать.

Герда неуверенно обернулась ко мне. Не находя нужных слов, я только быстро закивал. Жаль расставаться с моей радостью хоть на день, но… Герда в Къольхейме! Я представил, как она сидит за столом в окружении нашей дружной радушной родни, как вместе с мамой сматывает клубки шерсти в Башне Жен, как проходит по галерее, рассматривая портреты предков. Как становится в нашем клане своей… В конце концов Герда все равно вернется в Гехт, или я поеду в Къольхейм.

– Вы совершенно неправильные вурды, – задумчиво сказала Герда. – Ни в одной книжке про таких нет.

– Но ведь ты доверяешь нам?

– Да.

– Значит, поедешь в Къольхейм?

– Поеду. Только вы, пожалуйста, найдите того… тех, кто убил Флорансу.

– Найдем, – ответили мы все трое.

Спать Герду определили на «кошачью лежанку», довольно широкую лавку, зажатую между печкой и стеной. В этом теплом местечке приятно поваляться четверть часика, отогреваясь после морозной улицы, а забираться туда на всю ночь никому и в голову прийти не могло. Но Герда сама выбрала себе пристанище.

Мы собрались на кухне, пытаясь вспомнить, куда идут от печи воздухоотводные трубы и какую из пустующих комнат наверху можно прогреть быстрее прочих. Пока судили да рядили, Герда заглянула за печку.

– А можно, можно я буду спать здесь?

Закрытая сверху, снизу и с трех сторон по бокам «кошачья лежанка» выглядит настоящей фриттовой норой. Любящие жить в узких скальных щелях зверьки давно уже стали символом гибкости и изворотливости. Но достать фритта из норы невозможно. Кому-то хочется простора, кому-то – защищенности.

На том и сошлись.

Остаток вечера прошел в суете и беготне, чем-то похожей на подготовку к обороне замка. Гудрун, явно решившая взять Герду под свое покровительство, водрузила на плиту большой котел и погнала нас с Оле с ведрами на крышу, к установленным там большим чанам, в которых накапливается снег. Вообще-то будущую воду носят при свете дня, когда нет необходимости сжимать в одной руке дужку ведра, а в другой блюдце с горючим кристаллом. Неудивительно, что весь снег в котел не попал, часть просыпалась на лестницу и на пол кухни, и тут же растаяла. Домоправительница рявкнула на нас за то, что развели слякоть, пришлось брать тряпки и все вытирать. Пока возились с этим, Гудрун выдала Герде постельные принадлежности, а также безразмерную рубаху и полотенце и загнала подопечную в закуток за кухней, где стояла уже наполненная теплой водой бадья. На нас же, высунувшись из-за двери на секунду, домоправительница сердито шикнула и велела не топтаться по мокрой лестнице, а убираться к себе. Хельга, улизнувшая наверх еще в самом начале безобразий, добавила, что караван уходит рано утром и хорошо бы не проспать его отбытие.

Выгнав нас, Гудрун вытащила стол на середину гостиной и расстелила отрез бежевой ткани. Когда я закрывал за собой дверь в комнату, наша домоправительница, пощелкивая ножницами, ворчала, что никто не посмеет сказать, будто в доме Къолей живет оборванка.

Так и не удалось мне в тот вечер поговорить с Гердой.

Кто как, а я перед важным событием спать вовсе не могу. Буду вертеться всю ночь, мучиться, тягать из-под подушки часы, горестно смотреть на них, понимая, что времени для сна остается все меньше, потом засну меньше чем за час до побудки и буду весь день осоловелый и злой. Лучше уж вовсе не ложиться.

Я снял камзол и галстук, распустил ворот рубашки, прикрутил лампу и завалился на кровать с томиком Рагнара Лъельма. «Против урагана» прогонит любой сон! Я почти наизусть знаю историю людей корабельного клана, карбас которых шторм унес далеко в океан, но готов перечитывать переиначенную в книгу хронику снова и снова. Рассказ о трех годах странствий и поисков пути к дому, об удивительных, так непохожих на Фимбульветер берегах, добраться до которых не удалось больше никому, о землях, где нет снега, а дерево дешево, где даже звезды на небе другие. О людях, обитающих в тех местах, их непривычных нравах и обычаях. О невиданных зверях и растениях. И об океане, который сам мир, со своей жизнью и жителями.

«Мы достигли других берегов, но увидели ль мы край океана? Что дальше, за теми землями? Правда ли обвивает наш мир гигантский змей, поглощающий стекающиеся к нему воды, чтобы, когда придет срок, извергнуть их обратно? Не стояли ли мы на его спине, думая, что ступили на твердую землю? Или же вовсе не края мира достигли мы, и живущие здесь тоже имеют свой океан, который боятся пересечь? И что там, за самым последним берегом? И есть ли разум человеческий, способный постичь это?»

У хороших книжек есть одна неприятная особенность – они заканчиваются. Еще раз взглянув на завершающую повествование гравюру – ночь, когда мореходы наконец увидели на небе путеводный Перстень Драконов – я бережно закрыл книгу.

До рассвета еще часа два, чем бы заняться, что бы еще почитать?

Я задумчиво оглядел книжные полки. Книги в нашем доме меняют местоположение по одним им ведомым законам, и сейчас ничего интересного в моей комнате не оказалось. Но обычно все лучшее скапливается в гостиной. Надо идти вниз.

Книжки у нас в семье покупают все кроме Вестри. Даже экономная Гудрун нет-нет, да и притащит домой что-нибудь о готовке или по уходу за растениями. Собранная библиотека занимает целых две стены в гостиной, полки примерно с два моих роста, но сейчас придется выбирать из того, до чего можно дотянуться и осветить горючим кристаллом. Что же взять? Что-нибудь достаточно интересное, чтобы занять два часа, но не настолько, чтобы жалко было оставить до возвращения из Къольхейма. Или что можно будет за то же время успеть дочитать без спешки. Или удобно взять с собой.

– «Плащ и кольцо» читал?

В своем доме нечего пугаться и некого пугать. Я только стянул ворот рубашки, прежде чем обернуться. Неприлично являться перед юной незамужней девицей в растрепанном виде.

Герда с ногами забралась в кресло у камина. Закутанная в клетчатую шаль, она походила на маленькую пеструю сову.

– «Плащ и кольцо» Рональды Тъес, – повторила она. – Вон, на второй полке, бежевый корешок с позолотой. У нас в приюте была такая же книжка. Интересная. Хотя там все не так, как в жизни.

Я читал эту сказку. Вооруженный отцовским мечом герой, в поисках приключений собирающий на свою голову все окрестные сосульки. Мудрые звери, пытающиеся если не вразумить его, то хотя бы уберечь. Орава разномастной нечисти и науськивающий ее колдун. И очень добрая, светлая концовка. Действительно, в жизни все не так.

Я покачал на ладонях снятую с полки книжку. Почему бы и не перечитать?

– Спасибо за совет, Герда. Правда интересная? А ты почему не спишь? Неудобно?

Герда поежилась.

– Нет, все хорошо. Только кто-то смотрел на меня в окно.

В окно? Напротив «кошачьей лежанки» есть маленькое оконце, в него удобно смотреть, что делается на заднем дворе. Такие есть во многих домах, бабушкам и мамам сподручно незаметно приглядывать из кухни за играющим чадом. Но пялиться с улицы на спящую девушку…

А Вестри, верный сторож, хоть бы гавкнул. Дрыхнет себе на втором этаже…

– Ты куда? Стой! – выпростав руку из складок шали, Герда поймала меня за рукав.

– Пойду посмотрю, кто там у нас под окнами шастает.

– Один, ночью? А если там хлына? Да и ушел он, этот, давно. Или вовсе показалось на незнакомом месте.

– Герда, почему ты никого не позвала?

– Вот еще, в чужой дом влезла, да еще буду ночью орать, как блаженная?

Так. Тут для объяснения и вразумления требуется Хельга.

– Хочешь, иди в мою комнату. Второй этаж, в окно заглядывать точно никто не будет. Да и Хельга с Оле за стенкой.

– Не-ет…

Понятно. Вечером незабываемого дня спасения кота хессы Кёб Герда перерыла все мои книги и, нимало не смущаясь, разложила добычу на кровати и сама забралась с ногами, выбирая самое интересное. Но ночью… Порядочная девушка… Не прилично!

– Можно хотя бы посидеть тут рядом с тобой? Будешь фруг?

Герда скукожилась в кресле, молча уставилась на огонь. Не знаю, что пишут в романах, но похоже, что ночные посиделки и распитие фруга верный путь к соблазнению коварным вурдом невинной девушки. Фунсовы сочинения! Что еще Герда воспримет как покушение на ее честь?

– Хочешь, принесу шпагу и положу между нами?

Герда хихикнула.

– А притворяешься, что не читал «Плащ и кольцо»! Во врать-то! А что такое фруг?

– Хорошая вещь.

Достав из буфета на кухне бутыль с фругом, я наполнил два бокала. Принес их в гостиную, один протянул Герде, другой взял сам и уселся на пол возле кресла, опершись локтем о свободный краешек сидения. Любопытнейшая из любопытных уже успела завладеть горючим кристаллом и теперь, поворачивая так и эдак, увлеченно рассматривала в его свете бокал с фругом. Густая смарагдовая жидкость величаво колыхалась меж хрустальных стенок.

– А я не буду пьяная?

– С фруга не напьешься.

Это правда. Фруга много не выпьешь. Не потому, что невкусный или распирает брюхо и булькает в глотке, просто уже после первого бокала приходит спокойное удовлетворение и понимание, что больше уже не хочется, достаточно.

– И как его пьют?

– Маленькими глотками, не спеша. И обязательно чокнуться и пожелать что-нибудь доброе.

Ну и что, что я придумал этот «обычай» только что, мысль-то хорошая.

Я слегка стукнул своим бокалом о бокал Герды.

– Чтобы и в Къольхейме, и в Гехте, и где бы ты ни жила, тебе всегда было хорошо.

Мы пили фруг как положено – не спеша, наслаждаясь. Еще одно достоинство благородного напитка – под него хорошо молчать вместе. Но как все прекрасное в жизни, и фруг закончился. Только темные густые капли остались в хрустале, не торопясь стекать вниз.

Герда задумчиво смотрела сквозь бокал на огонь.

– Ларс, а что я буду делать в Къольхейме?

– Ну, у нас там неплохая библиотека, будешь читать. Если захочешь, наши научат тебя ездить верхом на кхарне.

– Нет, не то, какую работу я смогу там выполнять?

Ой, Герда! И на Островах Радости будет она трудиться, чтобы не быть в долгу даже у Драконов.

– Летом наш клан добывает горючие кристаллы. Женщины в гору не ходят, но рудокопам часто попадаются камни, пригодные для поделок и украшений. Мама умеет их шлифовать, получается очень красиво. Если захочешь, она и тебя научит.

– А твой отец, он тоже ходит в гору?

– И отец, и братья.

– Странно, – теперь Герда смотрела на бокал, который сжимала двумя ладонями, будто хотела растопить горный хрусталь, как если бы это был лед. – Я всегда думала, что достаточно родиться вурдом, и у тебя будет все, можно ничего не делать.

– И все желания исполняются.

– Да. Но вы… Все работаете, все стали кем-то. Ты хронист, Хельга главный прознатчик, твой отец и братья ходят в гору, а мама шлифует камни. И… и… Вы совершенно неправильные вурды! Будто ненастоящие!

Похоже, тот, кто жертвовал книги в приют благого Дракона Берне люто ненавидел знать Фимбульветер и литературу подбирал на свой вкус.

Были такие настроения перед Смутой и во время оной, хроники все помнят. Слабый, подверженный многим порокам король, городские вурды, как правило отколовшиеся от кланов младшие сыновья, утратившие всякое представление о совести и порядочности, действительно те негодяи, о которых читала Герда. И вот добрые горожане собираются в отряды и жгут замки вурдов – всех вурдов – почище идущих в набег кочевников. А потом видят этих кочевников под самыми стенами столицы. Разоренные крепостцы и цитадели доспешным строем стояли на пути приходящего из Белого Поля врага, но как удержать оборону, если половина ратников убиты? Кстати сказать, люди кланов сражались за своих господ, «никчемных паразитов». За них и рядом с ними.

– Рональда Тъес всю жизнь проработала в городской библиотеке. В Гехте некогда был хронист Орм Бъольт. Рагнар Лъольм, пересекший океан, был вурдом. И, конечно же, канцлер Харальд Секъяр, Зерцало Честности…

Вообще изначально вурдом называли не того, у кого больше всех денег, или история чьего рода равна истории мира, а того, кто умел что-нибудь хорошо делать. Тех, кто после прихода ледника строил первые города, приручал кхарнов, оберегал в теплицах растения, шел в недра гор за горючими кристаллами, давал отпор ордам кочевников.

Об этом сейчас не принято помнить, только хронисты роются в кипах пожелтевшего пергамента.

А еще первые вурды никогда не предавали доверившихся им. Именно так и создавались кланы, единые не по крови, но по принесенной клятве.

Я не стал ничего говорить Герде. Если человек твердо в чем-то уверен, трудно его переубедить. Слово слабо против слова. Пусть все увидит сама. Пусть живет в надежном добром Къольхейме, а потом, когда мы найдем убийц Флорансы и тех, кому вдруг стала очень уж интересна девочка из приюта, возвращается в Гехт. Может быть, к тому времени ее отношение к вурдам станет хоть чуточку иным.

– Ларс, – Герда тихонько дотронулась до моего плеча. – Ларс, не обижайся на меня, ладно? Просто я глупая и многого не знаю, потому все не так говорю и делаю. А если ты будешь со мной разговаривать, все рассказывать и объяснять, я, может быть, поумнее стану.

Я ничего не смог ответить – такая тревожная нежность затопила меня, сжала горло. Герда… Милая… Я за тебя… Для тебя…

– Ларс… Ты что, вправду обиделся?

Герда испуганно смотрела на меня. Руку, которой касалась плеча, отдернула и спрятала в складки шали.

И тут я понял, что Герда уйдет. Даже если не убежит сейчас или утром, если поедет в Къольхейм, то назад в Гехт, ко мне, она уже не вернется. Потому что думает сейчас, что сильно обидела меня своими рассуждениями о подлецах-вурдах, своей мнимой глупостью, еще фунс знает чем, но обидела, а уж у самой-то у нее совести и гордости хоть отбавляй. А еще к тому вывернутые какие-то понятия о себе самой и ей дозволенном, а главное страх, заставляющий, совершив ошибку, бежать и прятаться…

Если я сейчас не скажу что-нибудь, то потеряю Герду навсегда.

Слова рассыпались, как бусины с порванной нитки. Не сказать, сделать. Но так, чтобы не обидеть саму Герду. Как бы спасло дело честное кольцо Хустри, которое можно просто молча надеть на палец. Вот ведь идиот, чуть ли не в храм собирался в ближайшее время девушку вести, а к ювелиру заглянуть так и не удосужился.

Взгляд растерянно метался по комнате и натолкнулся на гриф гитары, скромно прислонившейся к книжному шкафу.

– Герда, а хочешь, я сыграю для тебя?

– Для? Ме? Ня?

С тем же эффектом я мог предложить достать с неба Перстень Драконов или украсть королевскую корону. Приютскую девочку ошарашил не смысл предложения, а желание сделать что-то для нее.

– Да, Герда, для тебя.

Если бы сейчас порвалась струна, или гитара оказалась ненастроенной, не знаю, чтобы со мной сделалось. Помер бы на месте, не иначе. Но все было хорошо, и я даже умудрился ни разу не напутать ни со струнами, ни с ритмом, и ничего не забыть.

А «Красивое небо» вещь воистину бесподобная.