Текст книги "Стилет (другой перевод)"

Эллис посмотрел на Денди, потом – на Большого Датчанина. Уходить от ответа и дальше было бессмысленно.

– Ладно, – согласился он, – пришьем!

Теперь оба глядели на Денди Ника. Тот про себя уже принял решение. Выгода бесспорна. Хвосты были У них в руках – оставалось только отрубить головы. Отсидеться в сторонке не удастся. Стало быть…

– Пришьем! – решился и он.

Большой Датчанин расплылся в довольной улыбке. Первый шаг сделан: все пошли за ним. Стилет – только символ. Мафия – вот что имело реальное значение. Настало время вернуть страну тем, кому она принадлежит по праву, – американцам. Он уже подсчитывал в уме, насколько увеличатся его доходы, если Удастся довести дело до конца. От этих мыслей по спине побежали мурашки. Он поднялся и сверху посмотрел на приятелей.

– Не знаю, как вы, парни, но сегодня первая ночь, когда старуха отпустила меня из дому с тех пор, как я вышел из жестянки. Полетел я к своей птичке…

Те не ответили и, как только он скрылся из виду, молча переглянулись. Денди Ник заказал официанту кофе и, когда тот отошел, обернулся к Эллису. Нужно было немедленно застраховаться. Предстояло сочинить послание Эмилио Маттео.

Глава двенадцатая

Еженедельная встреча в фехтовальном обществе была в полном разгаре. Она происходила на пятом этаже Нью-Йоркского атлетического клуба, расположенного в Центральном парке на южной стороне города. В малом зале слышалось бряцание клинков, легко двигались фигуры в белых рубашках с лицами, закрытыми черными масками.

Рапира Чезарио блеснула в ярком свете и, отбив защиту противника, ткнулась в центр красного кружочка на его белой рубашке, изображающего сердце.

– Туше! – воскликнул противник, поднимая оружие. Чезарио откинул маску и улыбнулся.

– Вы прекрасно работаете, Хэнк, – проговорил он. – Однако вам нужно заняться рукой – кисть слабовата.

Противник тоже снял маску. Он тяжело дышал, но улыбался.

– Вы примете участие в следующих соревнованиях, князь?

Чезарио с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. Я собираюсь на автогонки в Мехико и, скорее всего, не успею к тому времени вернуться. Жаль, конечно, но это мой бизнес…

Противник понимающе кивнул.

– Без вас нам придется туго… Однако спасибо за урок.

Чезарио вежливо поклонился.

– Всегда рад с вами встретиться, – проговорил он и обратился к небольшой группе зрителей, стоящих в стороне: – Ну что ж, кто из вас станет моим следующим… как это вы говорите? Голубком? – с улыбкой поддразнил он.

Переглянувшись, те смущенно засмеялись:

– Придется вам подождать, когда появится Фортини, – ответил один из них. – А мы – не вашего разряда.

– О'кей. Тогда… – Чезарио принялся отшнуровывать маску, но тут в дверях раздался голос:

– Если вы не против, я попытаюсь составить вам партию.

Чезарио оглянулся: на пороге в своей полицейской форме стоял Беккет. Он улыбался.

– А… мистер Беккет, – как ни в чем не бывало отозвался Чезарио. – Пожалуйста, сделайте одолжение!

Беккет приблизился к стойке, выбрал рапиру и взмахнул ею в воздухе, освобождая кисть. Затем, перехватив клинок левой рукой, правую протянул Чезарио. Тот принял рукопожатие. Ладонь Беккета была твердой.

– Когда я узнал, князь, что вы – член нашего клуба, не мог одолеть искушения скрестить шпаги с одним из лучших фехтовальщиков нашего времени…

Чезарио медленно улыбнулся.

– Вы очень любезны, мистер Беккет. Я польщен. Хотите несколько минут, чтобы согреться?

– Нет, спасибо. Я теперь в хорошей форме и, надеюсь, смогу предоставить вам несколько интересных мгновений.

– Не сомневаюсь в этом, – учтиво отвечал Чезарио. Они вышли на свободную площадку и заняли исходную позицию.

– А я не знал, что вы тоже член клуба… Беккет улыбнулся.

– К сожалению, я слишком редко здесь бываю. Моя работа почти не оставляет времени… – Он опустил маску. – Готовы?

– Да. – Чезарио тоже надел маску, и рапиры скрестились.

– Защищайтесь! – воскликнул Беккет.

Он сделал выпад, и Чезарио, отступив, отбил его. Чезарио сразу понял, что имеет дело с мастером. Ожидая новой атаки, он усмехнулся под маской. Кое-что в этой встрече его забавляло.

Возле них мгновенно собралось множество зрителей, будто все разом ощутили необычное напряжение этого боя. Чезарио парировал выпад за выпадом, медленно отступая под натиском противника. Среди зрителей пронесся шепоток: казалось, князь сдает позиции.

Почувствовав уверенность, Беккет нападал снова и нова. Что ж, не так страшен черт, как его малюют…

Еще удар – и Чезарио поймал его рапиру в замок. Беккет попытался освободиться, но не тут-то было. Беккет что было сил толкнул противника, но тщетно. С таким же успехом можно пытаться опрокинуть стальную стену. Внезапно Беккет понял, что Кординелли с ним попросту играет… И в ту же секунду мощный толчок отбросил его на несколько шагов. Он едва успел отбить последовавший затем простой удар и тут же ответил ложным выпадом. Мгновенно изменил направление клинка, но застать противника врасплох не удалось. Чезарио весело рассмеялся:

– Очень хорошо! – его голос из-под маски звучал покровительственно. – Маэстро Антонелли?

– Да, – отозвался Беккет, с утроенным вниманием следя за князем. – Рим. Пятьдесят первый год.

– Мои комплименты! – проговорил Чезарио и перешел в атаку. – Синьор Антонелли – превосходный учитель!

Теперь Беккет непрерывно оборонялся, атаковать не оставалось времени. Он с трудом нашелся, чтобы пошутить в ответ:

– Похоже, я недостаточно долго у него занимался… Чезарио снова рассмеялся:

– Шпага – очень строгий учитель, особенно сегодня, когда, как я вам уже говорил, в моде совсем другое оружие…

Вдруг у Беккета перехватило дыхание. Рапира в руке Чезарио, казалось, ожила, тогда как его собственная весила будто целую тонну. Чезарио нападал, не выказывая и тени усталости. Беккет чувствовал, как его лицо под маской заливает пот. Дыхание сбивалось, в горле першило. Ему то и дело казалось, что он вот-вот поразит соперника, но тот неизменно ускользал. Наконец Беккет понял, что еще секунда – и он, задохнувшись, бессильно свалится на пол. Его охватило бешенство. Собрав остаток сил, он бросился в последнюю атаку. Удар, еще удар…

– Туше! – послышалось в толпе болельщиков.

Беккет встал как вкопанный. Острие клинка упиралось ему в сердце. Он так и не понял, как это случилось. Опустив оружие, откинул маску.

– Вы слишком сильны для меня, князь, – проговорил он хрипло, с трудом переводя дыхание.

Тот рапирой отдал салют.

– Мое счастье, что у вас не было довольно времени для практики, – с улыбкой ответил он.

– К тому же вы слишком добры, – с усилием выдавил Беккет.

– Не хотите составить мне компанию и выпить по капле? – предложил Чезарио.

– С удовольствием, – откликнулся Беккет. – Сегодня я могу себе это позволить.

* * *

Они сидели в комнате для отдыха перед горящим камином. Вытянув длинные ноги, Чезарио смотрел на Беккета. Тот устроился в кресле напротив.

Чезарио поднял бокал.

– Я думаю, мистер Беккет, вы здесь не за тем, чтобы упражняться в фехтовании.

Тот поднял глаза. Временами князь ничем не напоминал европейца. Вот и теперь: взял да и выложил все, что у него на уме.

– Вы правы, князь, – согласился Беккет. – Я пришел, чтобы предостеречь вас и предложить нашу помощь.

– Вот как? – Чезарио удивленно вскинул брови. – Это очень мило с вашей стороны, однако от чего вы хотите меня предостеречь?

– У нас есть сведения, что вашей жизни угрожает серьезная опасность.

Чезарио расхохотался;

– О, это уже смахивает на мелодраму!

– Я не шучу, князь, – Беккет не улыбнулся. – Небезызвестные люди намереваются убить вас.

– Убить меня? Интересно. И кто же эти небезызвестные люди?

Бекет неотрывно следил за ним.

– Большой Датчанин, Эллис Фарго, Денди Ник. В лице Чезарио ничего не изменилось.

– Имена мне незнакомы.

– Ответчики по делу, где были убиты свидетели. Видите ли, князь, они убеждены, что вы и есть тот самый Стилет.

Чезарио от души расхохотался.

– Превосходно! Итак, я – Стилет, и эти люди собираются убить меня за то, что я спас их от суда?

– Именно так. Теперь они всерьез опасаются, что вы можете выступить против них.

– Ну, тогда… – Чезарио отпил из бокала, – тогда они просто глупцы люди.

– Верно. Но они опасные люди. – Беккет строго смотрел на него. – К сожалению, князь, приемов защиты от пули в спину не существует…

Чезарио поднялся.

– Я позабочусь о себе, – невозмутимо проговорил он. – Во время войны, мистер Беккет, мне приходилось иметь дело с гораздо большей опасностью. Вам, я думаю, это известно. Ведь в вашем бюро знают все, не так ли?

Беккет кивнул.

– И все же наш долг – помочь вам.

– Ваша контора уже достаточно мне помогла, – холодно заметил Чезарио. – Не просочись информация о вашем посещении в газеты, они никогда бы обо мне не узнали.

Беккет тоже встал.

– Мы очень сожалеем, князь. Не понимаю, как газетчики пронюхали о нашей встрече. И все же настоятельно прошу обратиться к нам при малейшем подозрении или угрозе. Мы немедленно придем на помощь.

Он протянул руку, и они обменялись рукопожатиями.

– Благодарю, мистер Беккет. Не думаю, что в этом возникнет необходимость.

* * *

Чезарио отворил дверь, вошел в прихожую своей квартиры и начал раздеваться.

– Тонио! – позвал он.

Ответа не последовало. Немного постояв, он бросил пальто на стул и прошел к двери ванной.

– Тонио! Нет ответа.

Досадливо хмыкнув, он направился к спальне. Пора приструнить этого мальчишку, хоть он и племянник Гио. Слуге не подобает так себя вести. Уже который раз, возвратившись, он не застает его дома. Америка вконец разбаловала парня.

Он включил в спальне свет и направился было в ванную, как вдруг замер… В ванной шумела вода.

– Тонио! – окликнул снова. Нет ответа.

Он сделал еще шаг – и снова замер… В голове мелькнуло предостережение Беккета. Мгновение и в ладони появился стилет.

Он стремительно шагнул к двери и распахнул ее. Под льющимся душем стояла девушка. Обернувшись, она воскликнула испуганно:

– Чезарио!

– Илина?! – он не скрывал изумления. – Что ты тут делаешь? Я думал, ты в Калифорнии!

– Принимаю душ… – уже спокойнее произнесла она, заворачиваясь в полотенце. – Но почему ты с ножом? Кого ты ожидал увидеть у себя в ванной?

Он опустил стилет, и тот исчез в рукаве. Илина подбежала к нему. Одной рукой придерживая полотенце, она другой обвила его шею и несколько раз поцеловала.

– Чезарио, дорогой! Ты должен помочь мне!

Он недоверчиво усмехнулся. Просить о помощи было вовсе не в ее репертуаре…

– А что же твой богатый техасец? – спросил он. Она подняла глаза.

– Ты сердишься, я знаю… Я тогда не дождалась тебя в Монте-Карло.

Он расхохотался.

– Однако ты не ответила на мой вопрос!

Она отстранилась, подошла к столику с зеркалом и села к нему спиной. Глядя на его отражение, жалобно проговорила:

– Если бы ты знал, Чезарио… не сердись, прошу тебя! Мне столько пришлось пережить… – она протянула ему полотенце. – Будь добр, вытри мне спину, я не могу дотянуться.

Он послушно принял полотенце.

– Ты все-таки не рассказала, что твой техасец…

– О, не спрашивай, не спрашивай, умоляю! Это Ужасно!.. – Она подняла к нему лицо. – Не находишь, что я похудела?

Он засмеялся и принялся растирать ей спину полотенцем.

– Ты выглядишь превосходно. А что стряслось? Она на миг прикрыла глаза и облегченно вздохнула.

– Ты меня успокоил. Мне казалось, я ужасно похудела… – Она снова оглянулась на него. – Итак, ты непременно хочешь знать про техасца. Изволь, – она снова вздохнула. – Во-первых, он женат.

– Но ты же это знала? – иронично спросил он.

– Разумеется, – согласилась она. – Я не ребенок. Но более мой, Чезарио, кто бы мог подумать, что у него такая жена? Это полусумасшедшая провинциалка… Нет, Чезарио, ты только представь; она написала на меня донос в департамент по иммиграции! А там… Ох, я до сих пор не могу прийти в себя…

Чезарио все так же улыбался.

– Эти тупицы принялись выяснять, каким образом мне удалось прожить в этой стране восемь лет, не имея ни денег, ни работы. В итоге они объявили мне, что если я в ближайшее время не найду работу, они вышлют меня из страны за моральное разложение!

Чезарио повесил полотенце на место.

– И что же ты ответила?

– Что мне было делать? Я сказала, что работаю у тебя, но они не поверили. Тогда я заявила, что не нуждаюсь в работе, чтобы жить! – Она подняла на него отчаянный взгляд: – Чезарио, ты можешь взять меня на службу?

– Гм… Не знаю. А что ты можешь делать? Умеешь печатать на машинке? Писать под диктовку?

Она поднялась и повернулась к нему, все еще прикрываясь полотенцем.

– Ты ведь занят автомобильным бизнесом, не так ли? Чезарио кивнул.

Она придвинулась ближе.

– Великолепно! Тогда я непременно найду себе какое-нибудь дело на твоем предприятии… Одно время у меня был «роллс-ройс»,..

Он добродушно рассмеялся и притянул ее за руку, поцеловал.

– Ну хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Она выглядела взволнованной.

– В самом деле, Чезарио? Как было бы чудесно! – она погладила его по щеке. – У тебя не будет со мной никаких хлопот, обещаю тебе! Мне непременно нужно пристроиться куда-нибудь на время, чтобы войти в число общественно-безопасных. Так это у них называется? Это все, что нужно, чтобы узаконить мое пребывание здесь.

– Успокойся! Считай, что ты узаконена, – проговорил он, обнимая ее и смеясь. – Можешь сказать им, что я знал твоих родителей…

Она бросила на него быстрый испытующий взгляд, пытаясь понять, не скрывается ли за его словами что-то еще… Но глаза его смеялись – и только. В горле у нее пересохло. Впервые за долгое время она вспомнила своих родителей. Перед глазами встало лицо отца, когда он, открыв дверь спальни, увидел их – Илину, ее мать и богатого американца – всех вместе в одной постели…

Глава тринадцатая

Мать Илины была англичанка. Семнадцати лет она вышла замуж за молодого энергичного румына – барона де Бронски. Светская хроника того времени называла их брак романтической любовной сказкой. Вскоре на свет появилась Илина, а еще через год в Румынии произошла революция – и сказка кончилась.

Ребенком Илина почти не знала родителей. У нее было смутное представление о том, что ее мать – красивая женщина, а отец – видный мужчина. Однако большую часть времени она проводила вдали от них, обучаясь в закрытых школах.

Пяти лет ее отдали в школу в Англии. С началом войны отец поступил волонтером в британскую армию. Мать служила во вспомогательных войсках. Для дочери У них не было времени. Когда окончилась война, семья переехала в Париж, а Илину отдали в швейцарскую школу. Отец вернулся с войны инвалидом и должен был вести отчаянную борьбу за свои земли, имения и богатства. Все это вынуждало то и дело переезжать с места на место.

Баронесса казалась полностью погруженной в светские и общественные заботы, много времени уделяла Друзьям… Илина никогда не спрашивала, как мать к ней относится. Что-то, удерживало девочку от подобных вопросов.

Илина переехала в Швейцарию, когда ей исполнилось четырнадцать. Обучение здесь сильно отличалось от английского. В прежней школе главное внимание уделяли знаниям, здесь же основным было обучение светским манерам и поведению в обществе. Образованность юных девушек из Англии и Америки, их молодость, свежесть надлежало дополнить всем, что должна знать и уметь настоящая леди.

Илина ходила на лыжах, плавала, ездила верхом. Ее учили одеваться, танцевать, поддерживать непринужденную беседу на светских приемах и дружеских вечеринках.

К шестнадцати годам обещание красоты стало воплощаться в действительность: цвет лица и глаза – от матери, достоинства фигуры и грация – от предков по линии отца.

Неподалеку, на другой стороне озера находилась такая же школа для юношей. Воспитанники обеих школ тесно общались. Это общение и завершало работу воспитания и обучения.

Однажды летом – ей тогда едва исполнилось шестнадцать – она каталась по озеру в каноэ в обществе одного из воспитанников соседней школы. У молодого человека – высокого темнолицего принца, наследника трона в одной из стран Ближнего Востока – было длинное имя, которое никому не удавалось запомнить. Все звали его просто Аб. Он был старше на год и казался ей очень красивым: очаровывали голубые глаза и орлиный профиль. Их лодка, отстав от других, причалила к маленькому островку. Они вышли на берег и растянулись на песке, подставив юные тела послеполуденному солнцу.

Он повернулся набок и, приподнявшись на локте, стал внимательно ее разглядывать.

Илина улыбнулась. Его лицо было серьезно.

Он потянулся и поцеловал ее в губы. Она зажмурилась и, обняв его за плечи, потянула к себе. Ей было хорошо. Песок и солнце. И нежные прикосновенья губ. Она чувствовала, как его пальцы отстегивают бретельки ее купального костюма, касаются лица. Сладкое волнение зародилось в груди. Оно росло и наконец вырвалось из горла коротким смешком. Он поднял голову и посмотрел на нее. Эта юная твердая грудь с набухшими сосками… Он медленно ее коснулся, поцеловал… Илина улыбалась.

– Как хорошо… – тихо прошептала она. Он смотрел на нее немигающим взглядом.

– Ты девственница? Она молча кивнула.

– Так требует твоя религия?

– Нет… Я сама не знаю, почему.

– В нашей школе таких называют «холодными штучками». В твоем классе, кроме тебя, нет уже ни одной девственницы.

– Это все по глупости! – сказала она, слыша, как бешено заколотилось сердце.

Какое-то время он молча и все так же внимательно смотрел на нее. Потом задумчиво проговорил:

– Мне кажется, пришло и твое время. Как ты думаешь?

Она молчала. Мгновение помедлив, он стремительно вскочил.

– Я сейчас! – и бросился к лодке.

Она проводила его взглядом, потом сорвала с себя купальник и отбросила в сторону. Лучи солнца ласково коснулись кожи. Чуть приподнявшись, Илина наблюдала, как он, взяв брюки, пошарил в кармане, и кинулся обратно, что-то зажав в кулаке.

Увидев ее, он замер.

– Что это? – спросила она. Он раскрыл ладонь:

– Это чтобы не сделать тебя беременной.

– А-а…– она не удивилась.

О противозачаточных средствах им подробно рассказывали в школе. Все это входило в курс обучения и составляло часть тех знаний, какими должна обладать настоящая леди, вступающая в жизнь. Она опустила глаза, пока он стягивал с себя плавки, и снова подняла их, когда он стал рядом с ней на колени. Какое-то время она восхищенно смотрела на него.

– Какой ты красивый! – вырвалось невольно. Она протянула руку и слегка прикоснулась к нему. – Красивый и сильный! Я не думала, что мужчины так красивы!

– Конечно, мужчины красивее женщин, – согласился он. В его голосе звучали отеческие нотки. Он наклонился к ней, поцеловал и добавил: – Но женщины тоже красивы.

Внезапно ее охватила лихорадочная дрожь. Подумав, что ее трясет от страха, он поднял голову.

– Я постараюсь тебе не повредить…

– О, ты не повредишь мне! – воскликнула она, предвкушая наслаждение. – Я очень сильная!

Она оказалась гораздо сильнее, чем думала. Так сказал ей доктор в Лозанне, завершая дефлорацию на хирургическом столе.

* * *

Отметив восемнадцатилетие, Илина приехала в Париж, где жили родители. Она была так же образованна, как и ее одноклассницы, а красотой и способностями превосходила многих. Разыскав квартиру де Бронски, она нажала кнопку звонка и стала ждать.

Мать открыла дверь и, равнодушно взглянув на гостью, спросила:

– Что вам угодно?

«Так говорят со слугами или случайными прохожими», – подумала Илина и усмехнулась про себя. От матери она ничего иного и не ожидала.

– Здравствуй, мама, – сказала она по-румынски. Лицо матери медленно менялось.

– Как? Это ты? – упавшим голосом спросила она. В глазах мелькнула тревога.

– Да, мама. Я могу войти?

Мать посторонилась, и Илина прошла в прихожую.

– Мы ждали тебя на следующей неделе, – говорила мать, запирая дверь.

– Вы не получили телеграмму? – Илина поставила на пол чемодан.

– Телеграмма? Ах, да… пробормотала мать, вспоминая. – Кажется, твой отец что-то такое говорил перед отъездом.

– Так папы нет дома? – разочарованно протянула Илина.

– Он вернется через несколько дней, – ответила мать.

Вдруг – впервые за встречу – в глазах ее мелькнула живая заинтересованность.

– Да ты уже выше меня, Илина!

– Я уже взрослая, мама, – улыбнулась та.

– Ради бога, оставь этот кошмарный язык! Я никогда его толком не понимала. Ты же говоришь по-французски.

– Конечно, мама, – ответила Илина по-французски.

– Вот, совсем другое дело, – баронесса отступила на шаг.-А ну-ка, дай я на тебя погляжу…

И пока мать обходила вокруг, рассматривая ее, Илина стояла, выпрямившись, опустив глаза и чувствуя себя лошадью, которую продают с аукциона. Наконец мать закончила осмотр и спросила:

– Тебе не кажется, милочка, что ты слишком по-взрослому одета?

Илина вскинула брови.

– Мне восемнадцать, мама. Ты что же, ожидала увидеть меня в скромной юбочке и белой блузке?

– Илина, не дерзи! Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что у меня взрослая дочь… Впрочем, я выгляжу ненамного старше. Так что мы вполне могли бы сойти за сестер.

Илина снова взглянула на мать. Та была права. Никто бы не поверил, что ей – тридцать шесть.

– Да, мама, – спокойно сказала дочь.

– И прекрати называть меня «мама»! – вспыхнула баронесса. – Это звучит старомодно. Ты вполне можешь звать меня по имени. А лучше говори «дорогая», как твой отец. Впрочем, теперь меня все так называют…

– Хорошо, ма… дорогая,-поправилась Илина. Баронесса улыбнулась.

– Правда ведь, неплохо звучит? Ну, идем, я покажу тебе твою комнату.

Илина прошла за ней по длинному коридору. Конечно, никто не сказал ей, что эта комната рядом с кухней предназначалась для прислуги, хотя и так было ясно.

– Здесь будет очень мило, когда мы все устроим, как надо, – сказала «дорогая». – В чем дело? Тебе что – не нравится?

Илина пожала плечами.

– Здесь так тесно… – Каморка, в которой она жила все школьные годы, была куда просторней.

– Будь довольна тем, что есть! – вспылила мать. – Твой отец, как тебе известно, один из богатейших людей в Европе. Все дело за тем, как ему заполучить свои деньги!

И баронесса направилась к выходу. Но тут звонок в дверь заставил ее остановиться. Суетливо обернувшись, она посмотрела на дочь.

– Боже, совсем забыла! Илина, будь добра, поди открой. Я пригласила на коктейль одного нашего американского друга… Скажи ему, что я выйду через минуту… – и она поспешно удалилась.

Илина вышла за ней в коридор. Вдруг «дорогая» вернулась и просительно посмотрела на дочь.

– Милочка! Не называй себя моей дочерью. Скажи, что ты сестра, забежала на минутку… Я сейчас не могу объяснить тебе…

Баронесса исчезла в своей комнате, а Илина пошла встречать гостя. Ей не нужны были объяснения. В швейцарской школе ее научили быстро соображать, что к чему.

* * *

Когда неделю спустя вернулся отец, Илину поразило, как он изменился. Когда-то стройная и статная фигура теперь согнулась, ноги почти не двигались, лицо осунулось и постарело. Тяжело опираясь на костыли, он с трудом вполз в комнату и, едва за ним закрылась дверь, упал в свое инвалидное кресло на колесах. Он увидел дочь, и улыбка осветила измученное лицо. Илина опустилась перед ним на колени, он протянул руку и привлек ее к себе.

– Дочка! Как я рад, что ты наконец дома! Несмотря на нездоровье, барона чаще всего не бывало дома. Современный режим в Румынии соглашался предоставить бывшим владельцам собственности некоторую компенсацию, но все это требовало длительных переговоров. О полном возмещении не могло быть и речи: его страна окончательно вошла в состав государств советского блока.

Когда отец уезжал, Илина старалась как можно меньше бывать дома и проводила время, встречаясь с друзьями. Часто, заслышав в квартире голоса, она тайком убегала через черный ход.

* * *

Так она прожила почти год. Однажды ей пришло письмо от школьной подруги с приглашением вместе провести лето в Монте-Карло. Барон снова был в отлучке, и она радостная и взволнованная, с письмом в руках прибежала к матери. Пока баронесса читала письмо, Илина оживленно болтала:

– Боже мой, как чудесно! Из этого хмурого Парижа – к морю и солнцу! Я не могу ждать ни минуты!

«Дорогая» спокойно сложила письмо и бросила на столик.

– Ты не поедешь, – жестко сказала она. – Мы не можем себе это позволить.

– Как?.. – Илина не поверила своим ушам. – Как это не можем? Ведь мне не нужно денег! Я буду гостьей в этой семье.

Обожаемая строго посмотрела на нее.

– Тебе нужны новые платья. Мы не можем допустить, чтобы ты выглядела, как тряпичница.

Илина вспыхнула.

– Но у меня довольно одежды! Все, что я носила в школе, отлично на мне сидит и прекрасно выглядит!

– Мода давно переменилась, – отрезала «дорогая». – Каждому при взгляде на тебя станет ясно, что у тебя нет денег для смены гардероба. Напиши, что, к сожалению, не можешь принять приглашение, поскольку у тебя есть другие обязательства. Извинись. Можешь, если угодно, сослаться на мое положение в обществе.

– Держись сама за свое положение в обществе! – закричала Илина. – А у меня своя жизнь! – и, чтобы не разрыдаться, пулей вылетела из комнаты.

Пробегая по коридору, она услышала звонок в дверь и затем – голос баронессы:

– Отвори, пожалуйста, это ко мне. Я выйду через минуту!

Стиснув зубы, Илина пошла открывать. Ввалился очередной американский дружок матери. Он был заметно навеселе. Илина представилась как сестра баронессы и провела его в гостиную. Не сводя с нее глаз, он плюхнулся на диван.

– Баронесса никогда не говорила, что у нее такая прелестная сестрица!

Илина усмехнулась. Чисто американская попытка проявить галантность!

– А мне сестра не говорила, что у нее такие обаятельные друзья.

Явно польщенный, гость продолжал любезничать.

– Какая жалость, что сегодня мне придется покинуть Париж!..

Раздался голос баронессы:

– Вы возвращаетесь в Америку, Джон? Как жаль… «Дорогая» возникла на пороге, и гость поднялся.

– Непредвиденные обстоятельства… Мне позвонили с завода… – завздыхал он.

– Как неприятно! – сказала баронесса, здороваясь с ним за руку.

– Я ужасно расстроен, – согласился он, заглядывая ей в глаза. – Три раза мы с вами ужинали и пили коктейль, и каждый раз я говорил себе, что все впереди, и вот я уезжаю, и впереди ничего нет. Все позади…

– Но вы ведь непременно вернетесь, не правда ли, Джон?

– Конечно. Но кто знает, когда это случится? Он снова опустился на диван и глянул на баронессу.

– По дороге я заглянул в бар и выпил три виски… «Дорогая» рассмеялась. Илине был так хорошо знаком этот фальшивый звенящий смех!

– Ради всего святого, зачем вы это сделали? – воскликнула баронесса.

Американец вдруг разом посерьезнел и важно проговорил:

– Баронесса, у меня большая просьба… – он умолк, и «дорогая» повернулась к Илине.

– Милочка, пожалуйста, принеси нам льда из холодильника. Джон пьет виски со льдом…

Илина развернулась и вышла. Она достала коробку со льдом и высыпала кубики в вазочку. Когда она вернулась, «дорогая» и ее приятель сидели молча. Ставя вазочку на кофейный столик, Илина заметила на нем пачку банкнот. Это были американские доллары. Джон молча теребил в руках бумажник. Илина вопросительно посмотрела на мать. Джон перехватил ее взгляд и сказал «дорогой»:

– Если она составит нам компанию, я кладу двадцать пять сотен…

Илина внезапно все поняла!.. С горящими щеками выбежала из гостиной и хлопнула дверью. Через минуту к ней вошла «дорогая».

– Ты ведешь себя как невежа! – холодно сказала она. – Ну что за детские выходки!

Распахнутыми глазами Илина смотрела на нее.

– Не слышала, что он сказал?! Какая мерзость… Ведь он хочет уложить нас обеих в постель!

– Это ты мне объясняешь! – вспыхнула баронесса.

– Но… ты, что же, намерена лечь с ним?.. – оторопело прошептала Илина. – С этим пьянчужкой?

– Совершенно верно, – невозмутимо проговорила мать. Взгляд ее стал совсем ледяным. – И ты тоже.

– Никогда!

– Дерзкая девчонка! Да знаешь ли ты, что такое двадцать пять сотен американских долларов? Полтора миллиона франков на черном рынке! А на что, по-твоему, мы здесь живем? На жалкую пенсию твоего отца? Тридцать два фунта– это все, что он получил от армии! И как считаешь, где нам взять денег на его лечение? Из былого состояния, которого не вернуть? А ты подумала, что у меня за жизнь с твоим отцом? Этот калека никуда не годен как мужчина! – «дорогая» схватила Илину за плечи и стала яростно трясти. – Да с такими деньгами и мы будем жить безбедно полгода, и тебя отправим к друзьям в Ниццу, и отцу сделаем наконец операцию, которую приходится без конца откладывать…

Илина рывком освободилась из цепких рук матери. Она села на стул и опустила голову.

– Нет… не могу! Меня тошнит от одной мысли… Обожаемая истерически расхохоталась.

– Ну что ты несешь?! Нет, взгляните, ей вздумалось изображать невинность! Уж я-то знаю, кого выпускают наши элитные школы! Ну вот что, – в голосе матери послышался металл. – Либо ты сейчас же пойдешь со мной, либо тебе придется объяснять своему отцу, почему я ушла от него. И я не уверена, что он скажет тебе спасибо, даже если поверит всему, что ты наговоришь!

Она резко повернулась и вышла. Какое-то время Илина сидела, неподвижно уставившись в пространство. Потом, будто сбросив оцепенение, поднялась и вышла в коридор. По дороге наткнулась в темноте на стул.

– Это ты, Илина? – донесся из гостиной приторный голос матери.

– Я… – откликнулась она.

– Будь так любезна, принеси нам еще немного льда. Илина направилась в кухню. Знакомый звенящий смех следовал за ней по пятам…

* * *

Легкий шум заставил Илину вскочить. Мать спокойно спала, заслонившись от света рукой. Рядом, уткнувшись в подушку, похрапывал американец.

Звук повторился…

Вдруг сердце ее упало! Илина узнала шорох колес инвалидного кресла, катившего по коридору.

Дрожа всем телом, она растолкала мать. Та села, не открывая глаз, в постели.

– Что… что такое?..

– Скорее, ма! – шептала Илина. Да скорее же! Беги…

«Дорогая» открыла наконец глаза и, увидев расширенные от ужаса зрачки Илины, вскинулась, отбросила одеяло… Но было поздно. Дверь в спальню распахнулась, и в проеме показалось кресло барона.

Остановившимся взглядом он смотрел на них. Лицо его было бело как мел.

Илина и мать застыли на месте, боясь пошевелиться, и лишь проснувшийся американец суетился, дрожащими руками пытаясь натянуть штаны, бормоча и заикаясь:

– Я… я все объясню…

Лицо барона болезненно исказилось.

– Вон отсюда!

Американец пулей вылетел из комнаты. Хлопнула входная дверь…

Барон сидел по-прежнему недвижно, не сводя с жены и дочери пронзительных глаз. «Дорогая», поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, стояла у края постели. Илина, выпрямившись и натянув на себя простыню, застыла с другой стороны.

Наконец барон заговорил. Глаза его метали молнии, когда он обратился к жене:

– Вероятно, я слишком долго закрывал глаза на твою низость, щадя свою любовь и чувствуя ответственность за твою жалкую жизнь… Но ненависть твоя ко мне сильна настолько, что ты готова сделать проституткой собственную дочь.