Текст книги "Молот и крест. Крест и король. Король и император"

Вскоре после рассвета франкское войско, похожее на огромную стальную рептилию, покинуло гастингский лагерь. Первой шла многосотенная легкая конница, нагруженная лишь стальными шлемами, кожаными джеркинами и саблями: ее обязанностью было высмотреть врага, защитить фланги и расчистить область прорыва. За ней двигались лучники, тоже верхом, как и все, но готовые спешиться в пятидесяти ярдах от вражеских позиций и осыпать неприятеля стрелами из легких луков: их задачей было сдержать врага, вынудить его прикрыться щитом и присесть, чтобы сберечь незащищенные ноги.

В середине шла тяжелая кавалерия, благодаря которой франки одерживали победу за победой на равнинах Центральной Европы. Всадники были одеты в кольчуги и набедренные латы; спины и животы прикрыты высокими седельными луками; на головах красовались шлемы, каждый воин держал длинный меч и был экипирован щитом, пикой и стременами. Щит, напоминавший очертаниями воздушного змея, прикрывал корпус; пикой полагалось разить сверху и снизу; стремена позволяли привстать для удара. Редкий человек, и уж точно не англичанин, был в состоянии держать пику, просунув другую руку в ремень неподвижного щита, да еще управлять боевым скакуном, сжимая его бедрами и погоняя лишь свободными пальцами. Те же люди, которым это было по плечу, считали себя способными затоптать любую пехоту, лишь бы та сошла со своих кораблей и стен.

Король же Карл Лысый, возглавивший свой ударный отряд в девятьсот всадников, повернулся в седле и оглянулся на знамена, которые развевались над охраняемым фортом; окинул взором корабли, сгрудившиеся на рейде. Разведчики принесли добрые вести. Ему навстречу вышла последняя к югу от Хамбера армия – беспечная и неподготовленная, но рвущаяся в бой. Именно этого он и хотел: один могучий удар – и все вожди лежат бездыханные, а остальные сдаются и вручают ему бразды правления страной. Хорошо бы этому произойти раньше, после разгрома армии благородного, но глупого Альфреда. Тогда и лето было бы не таким тягомотным.

Карл заметил, что перспективу заволокло пришедшим с Франкского моря дождем. Он обернулся и, не сбавляя хода, махнул английскому перебежчику, что подъехал с толмачом.

– Ты живешь в этом богом проклятом краю, – сказал он. – Сколько продлится дождь?

Альфгар взглянул на поникшие знамена, оценил слабый юго-западный ветер и решил, что ненастье установилось на неделю. Он понял, что король ждет другого ответа.

– По-моему, скоро кончится, – сказал он.

Король хмыкнул, пришпоря коня. По мере того как войско двигалось через нетронутое жнивье, сырая земля постепенно раскисла и превратилась в грязь. Передовые отряды проделали в торфянике широкую черную борозду.

* * *

Шеф наблюдал за приближением франков с небольшого холма Колдбек-Хилл, находясь в пяти милях к северо-западу. Над воловьей упряжкой развевалось его знамя со скрещенными молотом и крестом. Он знал, что разведка уже доложила королю Карлу о его местонахождении. Шеф выступил накануне, как только сгустились сумерки, после ухода конного отряда франкских мародеров. Ночью его воины – и воительницы – заняли позиции. При нем не осталось почти никого. Он больше не мог управлять этой схваткой и понимал, что главный вопрос заключался в способности его армии придерживаться плана и действовать самостоятельно.

Шеф был рад, что войско неожиданно оказалось многочисленным. Минувшим днем он часто натыкался на группы людей, стекавшиеся к полю будущей брани, – керлы с копьями, лесорубы с топорами, даже угрюмые углежоги из Уилда, призванные Альфредом в фирд, древнее ополчение Уэссекса и его окрестностей. Всем было сказано одно: не строиться в виду неприятеля. Ждать на флангах. Ударить, если возникнет возможность. Это был простой приказ, и его приняли с охотой тем большей, что он был отдан лично их королем.

«Но тут пошел дождь, – подумал Шеф. – Поможет он или помешает? Скоро это выяснится».

Первый выстрел был сделан с полусожженного хутора. Пятьдесят легких конников, прилично оторвавшиеся от основных сил, угодили в прицел «Выкоси поле». Озви нажал на спуск и увидел росчерк длинной стрелы, улетевшей на полмили и вонзившейся в самую гущу всадников. Расчет, состоявший из семерых мужчин и четырех женщин, немедленно занялся перезарядкой. До следующего выстрела осталось тридцать неспешных ударов сердца.

Предводитель хобиларов[51]51
  Воин легкой конницы: от слова «hobby» – легкая и резвая лошадь.


[Закрыть] увидел, что его человек лежит на земле со стрелой под ребрами, и удивленно закусил губу. Осадные орудия на открытой местности?! Впрочем, он знал, как надо действовать в такой ситуации: рассредоточиться и зайти неприятелю с тыла. Стреляли, похоже, с открытого правого фланга. Он пришпорил коня, крича своим людям, чтобы скакали в поле.

Сплошные придорожные посадки, призванные не выпускать скотину с поля и перекрыть доступ для диких свиней, заставили его строй растянуться. Едва это случилось, из колючих кустов выглянули стрелки. Арбалетные болты, выпущенные с десяти футов, с чавканьем вонзались в кожаные джеркины. Дав залп, воины развернулись и бросились наутек, даже не глядя, поражены ли цели. В мгновение ока они вскочили на лошадей и помчались в укрытие.

– Ансо попал в беду, – сообразил командир другого отряда конников, следя за нараставшей сумятицей. – Там засада. Отрежем ей путь в тыл. Проучим каналий, чтобы не лезли впредь!

Как только он дал коню шпоры, сзади раздался глухой удар, сопроводившийся диким воплем: огромная стрела, прилетев невесть откуда, пронзила всадника насквозь и пришпилила к лошади. Стреляли не из засады, на которую напоролся Ансо. Командир привстал в стременах, обозревая невзрачный ландшафт в поиске неприятеля. Деревья, несжатые нивы, живые изгороди. Покуда он мешкал, стрела, выпущенная из зарослей со ста пятидесяти ярдов, с чудовищной силой ударила его в лицо. Меткий стрелок, браконьер из Фен-Диттона, и не подумал вскакивать и убегать. За десять ударов сердца он ужом отполз по канаве на добрые двадцать ярдов. Там выяснилось, что влага ничуть не вредила сплетенной из кишок и навощенной тетиве. Растерянные всадники помедлили, а затем устремились к месту предполагаемого выстрела, но тут же угодили под удар второй крутопульты.

Двадцать разрозненных стычек медленно, без горнов и труб перерастали в единое побоище – так зубчатое колесо натягивает канат.

Шеф видел со своего холма, что главные силы Карла Лысого продолжают двигаться вперед, но еле-еле, с пешей скоростью и часто отвлекаясь. Франки не любили наступать, не обезопасив фланги; на тех же подолгу не удавалось ничего рассмотреть. Всадники отъезжали, выстраивались в длинную шеренгу и мчались на купу деревьев или атаковали сожженный хутор. Обычно их цель оставалась необнаруженной.

Напрягши единственный глаз, Шеф сквозь пелену дождя заметил в стороне движение: две впряженные в крутопульту лошади неслись галопом, а позади, растянувшись в цепь, скакал расчет. Озви и «Выкоси поле» покидали селение, тогда как франки вливались с противоположного конца; обходной маневр, которым хотели отрезать засадный отряд, был сорван стрельбой с других направлений.

Крутопульта скрылась в лощине. Очень скоро она будет вновь готово к бою и сможет поражать неприятеля по широкой дуге в радиусе полумили.

Замысел Шефа опирался на три обстоятельства. Первое – знание местности: пути выдвижения и отступления были ведомы только тем, кто проживал, вел хозяйство и охотился в здешних краях. К каждому высланному отряду был прикреплен взрослый или подросток из беженцев. Остальные жители окрестностей рассредоточились по укромным местам на двадцать квадратных миль, имея приказ не сражаться, но при необходимости послужить проводниками и гонцами. Вторым обстоятельством была убойная сила новых арбалетов и натяжных катапульт с огромными стрелами. И те и другие заряжались медленно, но даже арбалет пробивал кольчугу за двести шагов. Стрелять же из них лучше удавалось тем, кто залег в укрытии.

Главной же частью стратегии Шефа было понимание того, что победить можно двумя способами. Все битвы, которые он повидал, да и все сражения в многовековой истории западного мира, выигрывались одинаково: сокрушительным ударом. Стенка наступала на стенку, и сеча длилась, пока не совершался прорыв. Добиться последнего удавалось топором и мечом, как предпочитали викинги; конницей и пиками, как было заведено у франков; или камнями и стрелами, как придумал Шеф. Сломить оборону означало выиграть бой.

Однако достичь той же цели позволяет совершенно новый прием: ни четкого строя, ни могучего натиска, а только изматывающий обстрел. И сделать это могут лишь необученные, безграмотные в военном отношении отряды Шефа, так как подобная тактика идет вразрез с обычаями искушенных ратоборцев. Поле брани не имеет значения, оно отдается противнику. Нет нужды в стойкости, без которой не выиграть рукопашный бой. Можно обойтись без привычных средств для укрепления духа, без рева труб и командирского ора, а главное, без чувства локтя. В сражении нового типа разрешается дезертировать или попросту спрятаться и выйти на поле, когда все кончится. Шеф надеялся, что его отряды прикроют друг дружку; они выступили, насчитывая примерно по пятьдесят бойцов – расчет катапульты, двадцать арбалетов да несколько алебардщиков. Но в ходе сражения они будут вынуждены разделиться. Сойдутся ли снова?

Он подумал, что это не исключено, вспомнив упорные ожесточенные наскоки йоркширских крестьян на войско викингов в снегах под Йорком. Все эти мужчины и женщины знают, за что сражаются; они видели неубранные нивы, сожженные амбары и вырубленные рощи. Для бедняцких детей земля и пища священны. Слишком много голодных зим довелось пережить этому народу.

Следя за развитием битвы, Шеф испытал странное чувство не просто свободы, но свободы от забот. Сейчас он был всего-навсего зубцом шестерни. Когда ее вращают, зубцы знай себе проворачиваются, и незачем думать обо всем механизме. Сломается тот или нет, от зубца не зависит. Он должен просто выполнять свою задачу.

Шеф положил руку на плечо Годивы. Та взглянула в его усталое лицо и не стала противиться.

* * *

Король Карл, не прекращавший движения к горбу Колбек-Хилла, где время от времени сквозь дождь различал дразнящее вражеское знамя, в двадцатый раз вскинул руку, приказывая основному отряду остановиться. К нему подъехал начальник легкой конницы, успевший промокнуть насквозь.

– Что скажешь, Роже?

Хобилар брезгливо покачал головой:

– Это похоже на пятьдесят собачьих свар зараз! Никто и не думает против нас выдвигаться. Мы знай гоняем их, а когда перестраиваемся и отходим, они возвращаются и норовят цапнуть за пятку!

– А если мы просто сосредоточим все силы и двинемся вперед, вон туда? – Король показал на знамя, до которого была добрая миля пути.

– Нас всю дорогу будут расстреливать.

– Это же от силы миля! Ладно, Роже, застращай по возможности эту чернь с луками, но не увлекайся и прикажи своим людям присоединиться к основному отряду. Мы сначала разгромим неприятеля в центре, а потом разберемся с флангами.

Король обернулся и махнул пикой в сторону холма. Всадники хрипло взревели и пустили коней рысью.

* * *

– Идут, – сказал Шеф Альфреду, стоявшему рядом с Годивой. – Но земля раскисла, им придется беречь силы для последнего рывка.

С тремя военачальниками на холме было не больше пятидесяти человек – в основном конные и пешие гонцы. Но Шеф оставил при себе громоздкий, неуклюжий камнемет с обслугой.

– Заряжай «лебедем», – скомандовал он.

Обрадованный возможностью размяться после многочасового безделья, расчет катапульты, в котором были и женщины и мужчины, разбежался по боевым постам. Ему предстояло выполнить всего одну задачу. Еще на заре своего обучения английские механики Шефа обнаружили, что камень с выточенными на нем бороздками в полете издает странный звук, похожий на лебединое курлыканье. Забавы ради они устроили состязание: кто сделает самый голосистый снаряд. Сейчас Шеф хотел подать своим разбросанным по местности отрядам хорошо знакомый сигнал.

Катапультисты зарядили машину, и глыба, улетая к неприятелю во фланг, спела свою леденящую песнь. Разворот машины, новый выстрел.

Расчеты стрелометов и конные арбалетчики, скрывавшиеся впереди франкского авангарда, услышали сигнал, тронули коней, отступили и развернулись, чтобы впервые за день присоединиться к своим полководцам.

Когда появились эти отряды, Шеф передвинул крестьянские телеги, которые выстроил на гребне холма, установил в образовавшихся проемах машины, а на повозках разместил арбалетчиков. Ездовые, держа под уздцы лошадей, стали не далее чем в пяти ярдах от своего расчета.

Шеф обошел строй, повторяя распоряжение:

– Каждая катапульта стреляет не больше трех раз! Начинать с предельного расстояния. Арбалеты бьют единожды и только по команде!

* * *

Достигнув подножия холма, Карл Лысый приободрился; ему теперь и дождь не досаждал. Неприятель попытался смутить и задержать его, а после измотать подъемом по раскисшему склону. Но хобилары сделали свое дело и нанесли противнику должный урон. А англичане еще не испробовали на своей шкуре élan – знаменитый натиск франков. Пришпоренный конь взял с места в карьер, а через несколько мгновений монарха догнала и окружила охрана.

Гнусаво пропели катапульты, и воздух прорезали черные молнии. Железная масса, вползавшая на холм, зарябила воронками и прорехами, но продолжила путь, и катапультисты за крестьянскими повозками снова взялись за рычаги. Вновь провыли снаряды, завопили раненые люди, заржали лошади; замыкающие двинулись по телам соратников, вминая их в грязь.

«Странно, – подумал Карл, когда развиднелось и впереди показалось заграждение, где не было ни воинов, ни щитов. – Неужели меня надеются остановить какими-то бревнами и досками?»

– Стреляйте! – скомандовал Шеф, когда авангард достиг белых кольев, которые он поставил с утра. И тут же взревел не хуже Бранда, перекрыв дружный звон арбалетных тетив: – Теперь бегите! По коням – и прочь!

Противоположный склон в мгновение ока покрылся всадниками и телегами. Впереди мчались арбалетчики; на возню с катапультами ушло какое-то время. Командир одного расчета злобно проклинал застрявший рычаг. Но вот и он ретировался со своими людьми.

Годива, бежавшая в числе последних, внезапно повернула назад, сорвала с рамы знамя с молотом и крестом, взобралась на своего мерина и погнала его вскачь; стяг влачился за ней, как шлейф благородной дамы.

Сверкая глазами и щетинясь пиками, кавалерия франков взлетела на холм, готовая рассчитаться с обидчиками. Отдельные всадники въехали прямо в бреши, оставленные в линии вражеских укреплений, и развернулись, чтобы обрушиться коваными копытами на пехотинцев, которые, по их ожиданиям, засели внутри.

Ни души. Повозки. Следы копыт. Одинокая осадная машина – брошенный Шефом камнемет. Все новые конники въезжали в проемы между телегами; иные решились спешиться и принялись расчищать дорогу. Король, разинув рот, уставился на деревянную раму, с которой Годива сорвала стяг. И в ту же секунду Молот с Крестом издевательски взмыли вновь, но уже в полумиле, над лесом и овражком.

Какие-то горячие головы, которым так и не довелось выплеснуть ярость, загалдели и направили туда скакунов. Отрывистый приказ заставил их вернуться.

– Я прибыл с ножом для мяса, – бросил король своему коннетаблю Годфруа, – а мне подают похлебку, причем очень жидкую. Мы вернемся в Гастингс и все обдумаем заново. – Его взгляд упал на Альфгара. – Не ты ли говорил, что этот ваш дождь скоро кончится?

Альфгар молча уставился в землю. Карл снова посмотрел на повозку с крепким деревянном каркасом, что еще недавно удерживал вражеское знамя. Король ткнул в него большим пальцем.

– Вздернуть предателя-англичанина, – распорядился он.

– Я же предупреждал о машинах! – взвыл Альфгар, когда его схватили.

– Что он говорит? – спросил один из рыцарей.

– Не знаю. Лопочет какую-то белиберду по-английски.

* * *

Торвин, Гейрульф и Фарман устроили совещание на небольшом бугре подальше от выбранного франками пути.

– Что скажете? – спросил Торвин.

Гейрульф, служитель Тира и летописец сражений, покачал головой:

– Это что-то новое. Совершенно новое. Я никогда о таком не слышал. Поэтому ломаю голову: кто его надоумил? Кто, если не Отец Воинов? Он сын Одина, а такие люди опасны.

– Я думаю иначе, – возразил Торвин. – И я поговорил с его матерью.

– Мы слышали твой рассказ, – сказал Фарман. – Да только не знаем, как его понимать. Если у тебя нет объяснения получше, то я буду вынужден согласиться с Гейрульфом.

– Сейчас не время объяснять, – ответил Торвин. – Смотрите, снова движение. Франки отступают.

* * *

Шеф видел, как тяжелая конница повернула и двинулась вниз по склону. У него было дурное предчувствие. Он надеялся, что неприятель возобновит наступление, понесет новые потери, загонит лошадей и вымотается сам. Но если франки отступят сейчас, то слишком велика вероятность, что они доберутся до своей крепости и попытают счастья в другой раз, когда им будет удобно и со свежими силами. Инстинктивно он понимал, что нерегулярная армия не способна удерживать территорию. Сегодня он и не ставил перед собой такой задачи, а франкский король не пытался втянуть его в бой, поскольку не сомневался, что противник сам, как и захватчики, стремится к традиционной решающей схватке. Но способ навязать Шефу сражение обязательно найдется. Под гнетом короля оказалось беззащитное население всей Южной Англии.

А коли так, победить франков необходимо сегодня же. Это означает огромный риск в надежде на огромный же выигрыш. К счастью, отходящее войско более уязвимо, чем наступающее. До сих пор Шеф использовал едва ли половину своих сил; настало время бросить в бой остальных. Созвав порученцев, Шеф начал отдавать приказы.

* * *

А франкские хобилары, уходя с раскисших холмов, которые высились от моря и до равнин, постепенно усваивали урок. Они передвигались уже не большими сплоченными отрядами, представляющими собой легкие мишени. Теперь кавалеристы тоже задерживались в укрытиях, а путь преодолевали малыми отрезками, предпочитая при этом галоп. Один такой отряд очутился в сырой рощице и изготовился к бою, услышав топот бегущих ног. Когда появился босоногий парнишка, думавший только о своем донесении, какой-то всадник налетел на него и свирепо рубанул мечом.

– Он был безоружен, – сказал другой франк, глядя, как кровавая лужа сливается с дождевой.

– В башке у него было оружие, – буркнул первый. – Шевелись, едем дальше.

Брат мальчика, бежавший в пятидесяти шагах позади, затаился, как мышь, за рябиновым кустом. Когда враги исчезли, он кинулся на поиски мстителей.

Франкским лучникам было нечем заняться – поначалу они довольствовались случайными целями, а потом их тетивы промокли и сделались бесполезными. Командиры выставили стрелков на опасных направлениях, прикрывать отходившее войско. Эти воины тоже постепенно осваивались в лесу.

– Смотрите!

Один из них указал на отряд отступавших хобиларов. Вот всадник схватился за бок и рухнул с лошади. Лучники, засевшие за полуразвалившимся амбаром, увидели, как из живой изгороди выскользнул человек, залез на лошаденку и умчался, так и не замеченный товарищами сраженного франка. Но его понесло прямо на засаду. Когда он на полном скаку поравнялся с амбаром, два воина пронзили лошади грудь короткими мечами и схватили стрелка.

– Что за дьявольская штуковина? – спросил один, схватив арбалет. – Гляди-ка, лук и стрела! А что у него на ремне?

– Гийом, оставь в покое ремень! – крикнул его приятель. – Это же девка!

Мужчины уставились на хрупкую фигуру в короткой юбчонке.

– Бабы исподтишка стреляют в мужчин, – буркнул Гийом. – Ладно! У нас найдется время проучить мерзавку. Будет ей что вспомнить в преисподней.

Пока воины возились с извивающейся, распластанной девицей, десяток керлов из кентского фирда подкрался с топорами и секачами. Они бы не справились с конными латниками, зато могли потягаться с простыми разбойниками и мародерами.

* * *

Теряя людей и коней, огромная стальная рептилия угрюмо ползла в свой стан.

Погруженный в раздумья Карл не замечал происходившего впереди, пока едва не наехал на собственных лучников. Командир отряда ухватился за его стремя, показал рукой:

– Сир, они впереди. Наконец-то построились.

Сельский рив, которого разыскал Шеф, был уверен, что после суточного дождя и прохождения тысячи лошадей ручей между селениями Бред и Бульверхит превратился в непролазную топь. Шеф решил поверить ему на слово и рискнуть. Его посыльные в основном выполнили задачу. Подтянулись катапульты под охраной алебардщиков, ждавшие до поры на дальних флангах. Машины поставили с интервалом пять ярдов, создав оборонительную линию длиной в полтораста ярдов. Погожим днем, на открытой местности да против конницы это было бы самоубийством.

Воевода Озмод всмотрелся в пелену дождя, оценивая франкский авангард. Он скомандовал, и двадцать коромысел дружно взлетели, раскрутив пращи и запустив в небо камни.

Конь Карла шарахнулся от брызнувших в морду мозгов спешившегося лучника. Другой скакун упал со сломанной ногой, исступленно заржал и засучил копытами. Не успели лечь первые снаряды, как последовал второй залп. Франкское войско, опять застигнутое врасплох, оказалось в шаге от паники.

Карл с ревом устремился вперед, не обращая внимания на камни, которые уже прицельно метали в него. Он властно рявкнул на лучников, и те покорно выпустили свои немощные стрелы. За ним пустилась неспешной рысью тяжелая кавалерия – прямо в русло ручья, в жуткое месиво.

Конь Карла мгновенно увяз, и двое королевских конюших помогли его величеству спешиться. Он занял наблюдательную позицию. Его воины кто пешком, кто верхом двинулись по грязи к машинам, которые извергали нескончаемый град камней. Франков встретил строй воинов в диковинных шлемах; эти люди орудовали огромными топорами вроде тех, что у лесорубов.

Когда сорвался элан, которым по праву гордились франкские рыцари, они сошлись с неприятелем в рукопашном бою. Мало-помалу здоровяки в кольчугах теснили малорослых англичан с необычным оружием. Вот уже совсем рядом машины – а их придется защищать.

С обеих сторон запели рога. Барахтавшийся в грязи Карл напрягся в ожидании последней отчаянной контратаки, но вместо этого враги дружно повернулись и побежали. Трусливые зайцы! Оставили победителю все машины!

Запыхавшийся Карл понял, что эти громадины не сдвинуть с места. Не удастся и сжечь их.

– Рубите, – распорядился он.

Лучник с сомнением взглянул на толстые бревна.

– Веревки рубите! Ломайте как можете!

– Они потеряли немногих, – произнес конюший. – И отступили без чести, побросав орудия.

– Зато у нас большие потери, – проворчал король. – А сколько брошено позади мечей и кольчуг? Дай мне коня. Нам повезет, если до лагеря доберется половина войска!

«Да, это так, – подумал он. – Но мы прорвемся через все засады и заслоны. А половины армии, отдохнувшей за надежным частоколом, возможно, хватит на следующий раз».

Как будто решив приободрить чужеземного короля, ливень перешел в морось.

* * *

Гудмунд Жадный плыл по морю на веслах, и сырость ему нисколько не досаждала; напротив, радовала плохая видимость. Если уж высаживаться на берег, то лучше застать противника врасплох, да и разведать обстановку намного проще под прикрытием тумана или дождя. Стоя на носу передового драккара, он велел гребцам по правому борту приналечь. Очень скоро корабль поравнялся с шестивесельной лодкой. Сидевшие в ней рыбаки испуганно смотрели вверх. Гудмунд показал им амулет в виде молота, и страх сменился настороженностью.

– Мы будем биться с франками! – крикнул он на корявом английском идущих Путем.

Рыбаки поняли и почти успокоились.

– Вы опоздали! – ответил один. – Бой уже начался.

– Полезай-ка на борт, – велел ему Гудмунд.

Рассказ моряка взволновал его. Одно из неписаных правил пиратства гласило: если хочешь успешного грабежа, приставай к тому участку берега, где ослабла оборона. Он самым тщательным образом допросил рыбаков, и те поклялись, что своими глазами видели, как утром франкское войско покинуло крепость. Карл Лысый оставил в нем небольшой гарнизон, а на кораблях минимальную охрану. Награбленное добро, включая то, что вывезено из Кентербери, находится внутри форта.

Рыбаки не сомневались в успехе франков. «Пусть даже так, – сказал себе Гудмунд. – Пусть мой друг ярл проиграет – что плохого в том, чтобы ограбить выигравшего?»

К тому же удар с тыла мог отвлечь врага и возыметь решающее значение.

Гудмунд засыпал рыбаков новыми вопросами. Где находится вражеский флот, в заливе? А укрепленный лагерь на холме? Где ближайшая бухта? Да, берега крутые, но можно ли как-то забраться на них?

Под проливным дождем эскадра Пути, где на веслах остались только закованные в цепи воины Рагнарссона, драккар за драккаром втянулась в узкое устье реки ниже Гастингса и крепости.

– Ты что, собрался по лестницам на стены лезть? – с сомнением спросил рыбак. – Да тут десять футов!

– Для этого и нужны наши игрушки, – парировал Гудмунд, бодро маша рукой экипажам, которые спускали на лебедках шестерку онагров.

– Слишком тяжелые, не пройдут, – сказал рыбак, видя, как просели лодки.

– У меня полно носильщиков, – ответил Гудмунд, глядя на своих помощников, которые с оружием наголо освобождали непредсказуемых пленников и партиями по несколько человек гнали их к онаграм, где снова приковывали к рамам и брусьям.

Когда узкая бухта закишела людьми, Гудмунд решил приободрить их короткой речью.

– Нас ожидает крупный куш! – прогремел он. – Добро христианской Церкви, которое не придется возвращать! Может быть, мы поделимся с ярлом, если он победит. А может быть, и нет. Вперед же!

– А мы? – спросил один из прикованных.

Гудмунд внимательно посмотрел на него. Огвинд Швед – человек очень серьезный, стращать такого себе дороже. Впереди крутой склон, и надо, чтобы все эти люди трудились в полную силу.

– С вами будет вот как, – решил Гудмунд. – Если победим, отпущу. Если проиграем, оставлю на цепи у машин. Может быть, христиане вас пощадят. Честный уговор?

Огвинд кивнул. Гудмунда вдруг осенило, и он повернулся к черному архидиакону, хозяину машин:

– Ну а ты? Будешь сражаться за нас?

Лицо Эркенберта окаменело.

– Против христиан? Посланников папы, нашего святого отца, которых я сам же с моим господином призвал обуздать дикарей? Да я скорее приму венец мученика и отправлюсь…

Гудмунда дернули за рукав: это был раб из тех немногих, кого вывезли из йоркского Минстера и кто пережил и злобу Ивара, и епитимьи Эркенберта.

– Мы готовы повоевать, господин, – прошептал он. – С большим удовольствием.

Гудмунд махнул пестрому полчищу, чтобы взбиралось на крутой холм, а сам с рыбаками и минстерцами пошел разведать обстановку, сопровождаемый изнемогавшими под полуторатонной ношей пленниками. Шесть онагров и тысяча викингов, скрываемые дождем, постепенно заняли позиции в четырехстах ярдах от франкского частокола. Гудмунд неодобрительно покачал головой, осознав, что неприятель даже не потрудился выставить часовых со стороны моря, а если и потрудился, то все они сгрудились на другом краю, всматриваясь в даль и вслушиваясь в отзвуки битвы.

Первый пристрелочный камень, выпущенный онагром, не долетел до цели, лишь вырвал из земли десятифутовый сторожевой столб. Минстерцы слегка приподняли рамы катапульт. При следующем залпе пять двадцатифунтовых снарядов снесли двадцать футов частокола. Гудмунд не видел смысла тратить время на новый залп; его войско хлынуло в брешь. Ошеломленные франки – главным образом лучники с размокшими тетивами – обнаружили перед собой тысячу бывалых воинов, готовых драться врукопашную. Защитники лагеря дрогнули и почти все до единого разбежались.

С момента высадки на берег прошло лишь два часа, а Гудмунд уже высунулся из франкских ворот. Весь его опыт подсказывал: надо хватать добычу, бросать ненужные машины и уходить в море, пока не настигла месть. Однако то, что он увидел со стены, напоминало разбитую армию, спешащую укрыться от преследования. А если так…

Он повернулся и зычно скомандовал. Толмач Скальдфинн, жрец Хеймдалля, взглянул на него с удивлением.

– Ты рискуешь, – заметил он.

– Не могу удержаться. Недаром же дед научил меня всегда добивать лежачего.

* * *

Когда франки увидели знамя с молотом, которое вдруг взвилось над их якобы надежным и безопасным станом, Карл Лысый понял, что войско утратило боевой дух. Люди и лошади вымокли, продрогли и устали. Выбравшись из рощ и кустов и построив подчиненных, хобилары обнаружили, что добрая половина воинов осталась в полях кормить червей либо ждать смерти от крестьянского ножа. От лучников в этот день не было никакого проку, и они понесли огромный урон. Даже костяк армии Карла, тяжелая конница, оставила свою лучшую треть на склоне холма и в топком русле, так и не получив возможности показать рыцарское мастерство.

А впереди частокол, за которым засела целая толпа. Не сунешься!

Признав поражение, Карл приподнялся в седле и пикой указал на корабли; одни были вытащены на сушу, другие стояли на рейде. Войско уныло потянулось к берегу, на который высадилось несколько недель тому назад.

Как только оно добралось до берега, в залив один за другим вошли драккары. Их экипажи успели вернуться на борт и вывести корабли на морскую гладь; там ладьи остановились, а закаленные ветераны привычно взялись за луки. Онагр, поставленный на выгодную позицию у частокола, сделал пристрелочный выстрел, и камень плюхнулся в серую воду в кабельтове от кога «Diew Aide». Расчет катапульты аккуратно поправил прицел.

Взирая сверху на людный берег, Шеф понял, что если франкская армия усохла, то его собственная – разбухла. Стрелометы и арбалеты удалось сохранить, как он и рассчитывал; потери были ничтожны. Сотни рук охотно волокли машины, подобранные там, где их бросили франки; иные камнеметы ничуть не пострадали, другие удалось починить на ходу. Потери в людях понесли только алебардщики, да и то полегла какая-то горстка. А на ее место заступили тысячи озлобленных керлов, вышедших из леса с топорами, копьями и косами. Франкам, реши они прорываться, пришлось бы ехать в гору на усталых конях под смертоносным обстрелом.

В мозгу Шефа проснулось непрошеное воспоминание о поединке с гадгедларом Фланном. Если захочешь отправить человека или целое войско на Берег Мертвых, в Настронд, метни поверх голов копье – в знак того, что все они предаются Одину. И тогда нельзя будет брать пленных.

Раздался холодный внутренний голос, по которому Шеф узнал Одина из сновидений.

«Давай же, – приказал тот, – плати мне дань. Ты еще не носишь мой знак, но разве не говорят, что ты принадлежишь мне?»