Текст книги "Фактор фуры"

Я только присвистнул.

Ренцо Поллини был долговяз, костляв, очкаст, то ли лыс, то ли обрит, совершенно неопределенного возраста – и действительно страшно чем-то доволен. Встречей со старым приятелем?.. Впрочем, скоро у меня сложилось впечатление, что таково его естественное, фоновое состояние. Ренцо, по-видимому, являл собой типаж, совершенно, принципиально невозможный в родных угрюмых широтах.

Одновременно общаясь по-итальянски с Сергеем и по-английски со мной, он провел нас в глубь квартиры, которая, хотя и не была, наверное, маленькой, казалась таковой из-за крайне закомелистой планировки, узости извилистых коридоров и изрядной захламленности. В ней было очень много всего: абсолютно разностильной мебели, велосипедов, книг, глянцевых журналов, картонных коробок, бутылок, пустых и полных, компьютерной техники. Ренцо тоже был по компьютерной части – и именно техническими мощностями его нацелился воспользоваться Сергей (это он и имел в виду, говоря про «машину»).

Хозяин – вот понимающий человек! – первым делом приволок пузырь, но рыжий со страдальческой гримасой соблазн отверг, поспешив расположиться от греха подальше спиной к нам и носом в громадный монитор, – так что единственным объектом алкогольного гостеприимства оказался я. Сергей насвистывал сквозь зубы и щелкал мышкой, а Ренцо потчевал навязавшегося на ночь глядя пришлеца черт-те откуда раритетным дижестивом Mirto di Sardegna – темно-красной несколько сладковатой жидкостью тридцатидвухградусной крепости, и в самом деле произведенной на Сардинии из ягод мирта. Эксклюзивность ее явно составляла предмет хозяйской гордости – сопровождением к дижестиву, коий, как известно, не закусывают, служила былина о том, как коварный Ренцо попросил данного продукта в отеле «Де Пари» в Монте-Карло (то есть в месте, где гостю по определению не могут сказать: «Этого у нас нет» – гости там такие, что подобное вообще слышать не привыкли) – чем довел беднягу метрдотеля до предынфарктного состояния: сего зверя не оказалось даже у них.

Из квартирных закоулков явилась, позевывая, девица в одной драной маечке – Кьяра! – оживился Ренцо, – сонно улыбнулась господам офицерам, откинула с лица черную спутанную прядь и уковыляла на кухню; я украдкой пялился вслед, удерживаясь, чтоб не щелкнуть языком, – причем заметил, что Сергей в кои-то веки отлип от монитора и задумчиво смотрит в том же направлении.

Оказывается, «Кьяра» означает «ясная», «светлая». Светлана, в общем. Я с мимолетным раскаянием вспомнил Светку… поневоле косясь в сторону кухни.

Потом Кьяра вернулась с дымящейся кружкой, Ренцо с Сергеем влезли башками в дисплей уже оба, невнятно и непонятно бубня, – а я развлекал Ясную хоррорными историями о нравах российской провинции, проклиная про себя корявый свой английский и уныло констатируя (вторым-третьим слоем сознания), что единственное, чем остается выпендриваться нашему человеку в приличной стране, так это собственной ужасностью, по принципу «рашен сам себе страшен»…

Где-то уже во втором часу Сергей сунул пузо в узкую дверь балкончика, на котором я курил, отобрал у меня сигарету, затянулся, закашлялся, подмигнул:

– Наука умеет много гитик…

Мы вернулись в комнату, к монитору. Там были какие-то строчки, слова и цифры – Сергей ткнул волосатым пальцем в словосочетание Shaturin Anton.

– Прошу. «Локанда ди Фиренце», виа Фаэнца двенадцать… Ренцо, – крикнул он через плечо, – дове э виа Фаэнца?

– Не помнит он, где это, – перевел Сергей ответ, – кажется, недалеко где-то, в центре. Херня, найдем…

– Это что? – Я тупо кивнул на экран.

– Это отельная бронь. Тоха, видимо, просто забронировал номер в «хотел резервейшне».

– Так вы ее что, – я покачал башкой, – взломали? Систему ихнюю?

– Такую систему, – пренебрежительно скривился рыжий, – и обезьяна взломает… С утра пойдем, – он широко зевнул, – пораньше. А то еще опять удерет, паскуда…

16

Куколки – маленькие, кожаные, страшненькие, с оскаленными зубами, по-вудуистски утыканные иглами. Продавал их мазутно-черный неподвижный негр в халате, и впрямь сошедший бы за колдуна. Я кивнул на него Сергею, тот только брови поднял.

Впрочем, большинство плотно окруживших сумрачное здание рынка «расменов» торговало повсеместным в туристических итальянских городах безобидным, хотя и совершеннейшим мусором: дешевыми сувенирами, безвкусной бижутерией. Рыжий по этому поводу высказался задумчиво:

– В забавное время мы живем – теперь цветные впаривают европейцам обратно стеклянные бусы…

Идя от Piazza Mercato Centrale, Центральной рыночной площади, к вокзалу, через два квартала ровно мы пересекли искомую Via Faenza – та выводила как раз к тылам капеллы Медичи.

– Ну, в принципе, здесь, – бодро констатировал Сергей, сверяясь с номерами домов и щурясь на обильные отельные вывески.

Все оказалось, однако, не столь просто: ни одна из вывесок забронированной Шатуриным «Локанде» не принадлежала – хотя квартал был вроде именно тот… Мы несколько раз прошли туда-сюда, вертя головами. Несмотря на относительно ранний час, народу на улице было полно: и шпаны, и туристического молодняка, а более всего – опять-таки цветных. Район дешевых гостиниц, небольших баров, принадлежащих всяческим индусам допоздна работающих лавок, прачечных, «интернет-поинтов»…

– Фаэнца – сколько там?

– Двенадцать.

– Все правильно… Почему ее нету?..

– Есть. – Я разглядел наконец возле одного из подъездов неприметную совсем табличку «Locanda di Firenze». – Невнимательно смотрим…

– М-да, – выпятил рыжий губу, – не «Хилтон»…

На ступеньках перед дверью расположились двое бомжей с бутылкой вина. Когда мы шли мимо пару минут назад, тут тоже сидели – две явно путешествующие монголоидные девки со стаканами кока-колы.

– Эскузи. – Сергей протиснулся к домофону. Узкая шахта подъезда, крутые пролеты. Мы с трудом поместились в коробку лифта. На тыканье в кнопку третьего (по-здешнему – четвертого; верхнего) этажа тот никак не отреагировал.

– Ключ нужен. – Сергей повозил пальцем по скважине на панели.

– Ключ для лифта?

– А вы думали…

Пришлось топать пешком. Даже на третьем за «Локандой» значилась всего одна обыкновенная квартирная дверь. Открывшая нам совсем молодая перекрашенная в блондинку девица моргала очаровательно-непонимающе. Понимания в ее улыбке не прибавилось, даже когда она под напором энергичных итальянских Сергеевых телег пустила нас внутрь.

Это и впрямь была просто квартира, превращенная в микрогостиницу на пару-тройку номеров. Прихожая, она же ресепшн. Девица честно морщила неубедительный лобик, листая какую-то тетрадь и без уверенности отвечая Сергею. В разговоре промелькнуло «Шатурин… Ша-ту-рин…» и «Антон», наконец синьорина показала на закрытую дверь слева от входа.

– Не уходил еще сегодня, – обернулся Мирский ко мне, пока «портьерша» набирала номер на телефоне. Кивнул: – Ему звонит…

Девица молча послушала трубку, покачала головой.

– Спит? – предположил я. – В душе? В сортире?

– Подождем, – пожал плечами Сергей.

Мы с ним сели на кожаный диван. Рыжий продолжал трепаться с псевдоблондинкой. Та показывала на стенд с ключами – видимо, в доказательство, что Шатурин еще на месте.

– Она тут только с сегодняшнего утра, – переводил рыжий, – не знает, когда он куда последний раз уходил… Прописался вроде действительно позавчера вечером.

Девица уже хихикала над недоступными мне Сергеевыми шутками, когда во входную дверь позвонили – «портьера», забыв про нас, принялась вписывать загромоздившую всю прихожую масштабными чемоданами неопределенных лет пару, изъясняющуюся по-английски с акцентом, которого даже полиглот Мирский не опознал.

– Кстати, а что вы собираетесь делать? – спросил он вдруг меня.

– В смысле?

– Ну, объяснит вам Тоха, что там у него с женой. И как вы намерены действовать?

Вопрос логичный… Я только сейчас сообразил толком, что цели-то у нас с тактическим союзником вряд ли общие. То есть цель Сергея понятна – помочь приятелю. А я чего хочу? Кому помочь? Майе? Далась она мне… Себе?

(«… Думаешь, мы случайно в Афинах встретились? Он меня за тобой до этого кабака полчаса таскал…», «… Он просил меня пробить поляну насчет вас. Видимо, не очень вам поверил…»)

– Для начала, – говорю, – разберусь, чего они все хотели от меня. А там по ситуации…

Сергей покосился на меня, ничего не сказал. Глянул на часы, снова обратился к освободившейся блондинке.

Не без некоторого раздражения, поджав губы, та по новой взялась за телефон. Развела руками – не берет, мол. Из-за двери были слышны монотонные трели. Рыжий сказал что-то настойчивое, девка, округлив и возведя глаза горе, простояла с трубкой добрую минуту. Тут уж переглянулись мы с Сергеем.

– Че-то не так, – говорю.

Рыжий поднялся с дивана и решительно постучал в дверь шатуринского номера. Раз, другой, еще громче. Девка высказалась недовольно.

Тогда мне пришлось убедиться, что спец по информации – страшная пробивная сила. Коза за стойкой в кратчайшие сроки была полностью подавлена, деморализована и вынуждена снять с доски ключ. Независимо подергивая плечиками и сердито бормоча, она отперла дверь и зашла в номер, окликая постояльца. Сергей, не менжуясь, двинул за ней. Мне оставалось только присоединиться.

Номер, соответственно, был одной из бывших комнат – не слишком большой. Кровать справа от входа – заправленная. Никого. Открытое окно на улицу, гулкий шум и голоса, с грохотом прокатили нечто ж-ж-ж-же-лезное… У окна тяжелый старомодный комод. Кресло, торшер. Никакого Антона – даже вещей его я не видел… Хотя нет – вот рюкзак. Неразобранный, кажется. И майка на кресле…

Девица что-то сказала, Сергей не ответил. Он стоял спиной к нам в проеме еще одной небольшой двери – видимо, в ванную.

– Что там? – спросил я, уже чувствуя, догадываясь: что-то совсем, совсем, совсем не то…

Мирский, по-прежнему не отвечая, быстро вошел внутрь. Я шагнул следом. Сначала я увидел только зад и спину рыжего, наклонившегося над бортиком ванны. Потом – торчащие из нее, из воды, чьи-то широкие голые колени… потом – какого цвета вода… Я еще ничего не понимал, но уже не удивлялся – словно заранее ожидал если не именно такого, то подобного…

Сергей медленно, не оборачиваясь, распрямился.

– Совсем холодный, – равнодушно сказал он по-русски глухим незнакомым голосом.

Я оглянулся на шевеление – блондинка стояла в дверях ванной, помаргивая все с тем же бессмысленным выражением.

Судя по ранним трупным явлениям, Антон Шатурин вскрыл себе вены на обеих руках порядка тридцати шести часов назад, поздно вечером позавчера или в ночь на вчера, сувенирным ножом – вы видели его когда-нибудь у покойного? – мент показал мне целлофановый пакет с ножом: складной, стильный, довольно длинное узкое лезвие, слегка изогнутая рукоять, опасную бритву несколько напоминает.

– Нет, ни разу.

Хотя уборку номера теоретически должны проводить ежедневно, вчера ее по обычному раздолбайству не делали, так что тело пролежало в ванной в течение полутора суток.

– Каким вам показалось его настроение во время последнего звонка? – По-английски полицейский говорил не лучше меня, что странным образом сближало.

– Он был встревожен пропажей жены, – в подробности вдаваться я, естественно, не стал.

– Он был… э-э… диспиритед… депрессд?.. Не упоминал о суицидальных намерениях?

– Нет, не упоминал.

– Может быть, раньше, когда вы с ним путешествовали?

– Ноу.

Пока делать выводы рано, но никаких признаков убийства нет. Жену – будут искать. Возбуждать ли уголовное дело – будут решать.

– Да ни хрена они возбуждать не станут. – Сергей дернул подбородком. – На кой черт им париться? Еще и иностранный гражданин… Самоубийство и самоубийство, расследовать нечего… Ловите цинковый гроб.

Он сидел сгорбясь, упершись мощным плечом в край столешницы и в нее же уставясь.

– А ты в него не веришь? – уточнил я (мы как-то нечувствительно перешли на «ты»). – В самоубийство?

– А ты? – Он поднял на меня глаза.

– Да я уже вообще не знаю, чему верить…

Неужели, думаю, мои наезды его довели? По крайней мере, выходит, что умер Шатурин вскоре после нашего последнего разговора… Да ну, бред собачий…

– Таким ножом, – говорю, – в принципе, можно вены вскрыть, без особых проблем даже. Только он должен быть хорошо наточен. А сувенирные – они ж всегда тупые. Не специально же он его точить ходил…

Ментовские процедуры, несмотря на глубоко формальный характер (по виду и расторопности этих итальянских полицейских и врямь не очень верилось, что к делу они подойдут со всем возможным тщанием…), заняли несколько часов и вымотали порядком. По выходе из участка мы с Сергеем как-то механически зарулили в первый попавшийся кабак. Я видел, что Мирский всерьез «диспиритед», «депрессд» – он сделался злобен и неразговорчив и то ли все время о чем-то про себя думал, то ли находился в некоей прострации.

– Никогда бы он такого не сделал, – не отвечая на мою реплику и на меня не глядя, медленно произнес рыжий. – Я его сколько лет знал. Никогда. Что бы там ни произошло. Такого – нет.

– Ну смотри – признаков убийства, то есть следов борьбы, всякого такого – якобы нет… – Я покатал между ладонями стакан с дабл виски. – Могли, конечно, чем-нибудь кольнуть, сунуть в ванну и ага… Наверное, при соответствующих анализах это можно установить – но это если делать соответствующие анализы…

– Да о том и базар. – Сергей вдруг протянул руку, подцепил мой «Глен Грант», выхватил и хлопнул добрый глоток. – Никто ничего делать не захочет… На то и был расчет.

Сейчас он был не похож на себя – лицо осунувшееся, жесткое, с остановившимися глазами.

– Почему Антон уехал из Болоньи? – продолжал я думать (с натугой) вслух. – Почему тебя не дождался?

– Вспомни еще раз – что он тебе говорил тогда по телефону?

– Да ничего он не успел сказать. Мы добазарились, что объясняться он будет при очном разговоре… – Я потер пальцами лоб. – Слушай, он ведь просил тебя узнать про нескольких человек. Кроме меня – про кого?

Сергей некоторое время внимательно смотрел на меня.

– Дэвид Страно, – сказал он наконец, не отводя взгляда.

– Кто это?

– Антон при тебе никогда имени такого не произносил?

– Н-нет…

– Ну вот им он в первую очередь и интересовался. Про тебя-то он помянул так, между прочим. Главным образом его интересовал этот Страно.

– Ты узнал про него что-нибудь?

– Адвокат. Американец. Хотя в Европе тоже ведет дела. Американец итальянского происхождения. Со связями на исторической родине. Вообще – со связями. Крутой адвокат, дорогой – но с тухловатой несколько репутацией.

– В смысле?

– По слухам – озвученным в прессе, – работает на несколько мафиозных семей. На вполне цивильные коммерческие конторы, включая большие и интернациональные, – но… в не самых цивильных вопросах.

– И как он может быть связан с Антоном?

Сергей не ответил. Я досасывал вискарь, не чувствуя ни вкуса, ни крепости.

– Как называется этот фонд, на который ты халтуришь? – спросил вдруг рыжий новым – вкрадчивым каким-то – тоном.

– Европейский фонд гуманитарного развития, что ли… моделирования… погоди, сам забыл… Или социальных исследований?.. Да, эксперимент в области моделирования, а фонд – социальных исследований. Европейский. А что?

– Понимаешь… – Он словно мялся. – Я, когда твою биографию по Сети изучал, никаких его следов не нашел… Это на самом деле странно. Международная организация, межуниверситетские связи, глобальные программы – просто не может быть, чтобы в Сети не было никаких ее следов… Еще раз: искать инфу – это моя работа. И если я в Нете ничего найти не могу, то это означает одно из двух: либо контора в той или иной степени засекреченная, либо ее вообще не существует.

Теперь мы оба пялились друг на друга.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю.

– Ты, когда контракт с ними заключал, никаких подписок о неразглашении не давал?

– Нет, конечно.

– А кто тебя вербовал?

– Доцент физмата нашего универа.

– Ты его хорошо знаешь?

– Его хорошо знает мой хороший знакомый.

– Хм… Ты можешь рассказать подробнее, в чем заключается эксперимент вообще и твоя задача?

Я как мог связно изложил. И чем дальше излагал, тем яснее чувствовал, насколько странно – ключевое, блин, слово! – все звучит.

– Замысловато… – отреагировал рыжий. Без малейшего энтузиазма. Будто не поверил.

– Я сам, когда наниматься пришел, решил, что меня разыгрывают… – сказал я, чувствуя, что оправдываюсь.

– Я понимаю… – он мрачно хмыкнул, – ты не математик, не программист… Поэтому как человек, в этих вещах худо-бедно секущий, смею заверить – все это звучит весьма… фантастично. Не бывает таких программ… Я слышал про этого Белянина, он небезызвестная личность в определенных сферах… Бэлйанин… Я, конечно, специально не интересовался его идеями – но… Скажем, так: среди серьезных ученых его держат за порядочного клоуна. Но даже предположим – изобрел он эту программу. Открытие века, прорыв. Компьютерная интуиция. Алгоритмизация случайности. Покушение, понимаешь, на божественную прерогативу… Все это полная чушь – но предположим. Но есть такая объективная штука – компьютерные мощности. На данный момент просто не существует – ни в Америке, ни тем более в Европе – «железа», на котором можно в обозримые сроки обработать подобный массив данных. Даже в проекте не существует. Ну, не считая теоретической трепотни про квантовый компьютер.

Я вспомнил, что говорил Виктор по этому поводу.

– Якобы было найдено какое-то нестандартное техническое решение, которое держится в секрете, – выдал я совсем уже неубедительно.

– М-да… – только и промычал рыжий.

– Но кто-то ж мне это все дал. – Я, начиная раздражаться, ткнул в рюкзак с техникой. – Кто-то ж мне платит за то, чтоб я тут у вас гужевался…

И вдруг вернулась собственная паранойя – насчет того, что меня словно «вели» по определенному маршруту. Загадочная девушка Майя – куда-то сгинувшая… Я от этих мыслей отмахнулся, но взамен в голову пришло, что вот и Антон, видимо, подозревал, что я не тот, кем представляюсь… Я вспомнил доцента Латышева. Что я, в натуре, о нем знаю?.. Да какая чушь – Виктор говорил, что они с ним друзья, и про эксперимент этот дядь Витя мне сам рассказывал…

Хорошо, думаю.

Я достал телефон и позвонил домой – Виктору.

«Абонент не отвечает или временно недоступен».

Колонка была с фокусом: вытягиваешь штырек сбоку – льется вода, отпускаешь – перестает.

– Так это делается. – Сергей подошел, зацепил за выступающий ободок присобаченный, оказывается, к штырю проволочный крючок.

– Данке шен, – говорю.

– Прего…

Я напился, поплескал себе на потную морду. За нами уже выстроилась маленькая очередь. Жарко.

Мы пошли по аллейке, рыжий вдруг уселся с размаху на первую подвернувшуюся свободную скамейку, замер в странной позе, упершись в сиденье кулаками и глядя перед собой. Я поместился рядом. Напротив через речку, чуть наискосок, видна была галерея Уффици, торчала над крышами башня Палаццо Веккио.

– Что ты собираешься делать? – вернул я ему его утренний вопрос.

– А? – повернул Мирский голову, думая о своем.

– Ты же собираешься что-то делать…

– А что? – Взгляд его стал осмысленным.

– А то, что меня эта чертова байда касается напрямую. Понять хоть что-то – в моих шкурных интересах. В смысле – в интересах сохранности моей шкуры…

Он мрачно смотрел на меня, что-то про себя решая.

– Несколько лет назад, – произнес медленно, – здесь, в Италии, я делал одну работу для некоего финансиста… маклера… спекулянта… Энрико Скакки такой… Он на интернет-компаниях варился, эта малина тогда как раз накрываться начала… Энрико в этой стране знает, по-моему, вообще всех… И со Страно он имел какие-то дела… В общем, я попробую с ним связаться…

– И где он располагается физически, твой Энрико?

– Мотается… В Милане часто тусуется, в Риме… А постоянное жилье у него не абы где – в Венеции. Пижон он…

– Если ты с ним договоришься – я могу составить тебе компанию?

– У тебя ж работа…

– Моя работа – ездить куда глаза глядят.

– Смотри… – он растянул губы в зомбической ухмылочке, – смотри…

17

Туннели, туннели, туннели; зеленые горы со светлосерыми скальными стенами… Сергееву Болонью я видел только из окна. Феррара. Ровиго. Падуя. Местре – материковый пригород Венеции, дамба через лагуну. На месте я был через три часа после выезда – уже совсем под вечер.

Рыжему удалось вызвонить своего Энрико – тот находился по месту постоянного жительства и согласился встретиться. Мы с Сергеем забронировали с моего лаптопа по номеру в одной и той же гостинице и договорились состыковаться уже в Венеции на следующий день – рыжий еще хотел заскочить домой, благо по пути.

Только по прибытии я понял, что мне повезло: мой отельчик Bernardi Semenzato находился в двадцати минутах ходьбы от вокзала Санта-Лючия, причем ходьбы – по одной из немногих в этом непригодном к ориентированию городе относительно длинных более-менее прямых улиц (хотя и меняющей название в каждом новом квартале): Rio Terra Lista di Spagna – Rio Terra San Leonardo – Rio Terra di Maddalena – Vittorio Emmanuele – Strada Nova… в общем, до площади Святых Апостолов я дошел по прямой. Иначе б плутать мне тут с непривычки до ночи, упираясь в каналы. Впрочем, даже найдя свою Campo (что забавно пишется по-итальянски: SS. Apostoli, хайль рейхсфюрер), я еще попарился, прежде чем выявил в перспективе двухметровой ширины переулка торчащую перпендикулярно стене лаконичную вывесочку «Bernardi S».

За стойкой портье сидел маньяк из би-муви: башка, как колено, плывущая улыбочка, блажные зенки. Увидев мой паспорт, он возликовал, выдал несколько русских лексем и помянул Путина с Калашниковым – маньяк оказался хорватом, слегка секущим на великом-могучем. Причем, кажется, действительно вполне сумасшедшим.

На поселение меня определили даже не в сам отель, а в подведомственную ему квартирку на третьем и последнем этаже в подъезде за углом – в точно таком же переулке-коридорчике: у меня были собственные ключи и от подъезда (занятого в основном сугубо частным жильем), и от квартиры. На лестнице с неоштукатуренными стенами – голый кирпич – стоял острый запах сырости. В двери напротив моей, через лестничную площадку, на которой с трудом помещались двое, засела древняя итальянская бабулька – она убирала в номере и всякий раз, завидя меня, врубала бесконечные (продолжающиеся даже по ту сторону захлопываемой мною двери) пулеметные монологи, нимало не заботясь, понимаю ли я хоть слово.

Полуазиатские, византийские арки и купола собора Сан-Марко – на фоне темной интенсивной синевы словно чуть светящегося изнутри неба. На противоположных сторонах площади, при открытых (со столиками на улице) кабаках – по оркестру: попурри из классики и вдруг – «Хава Нагила». Третий оркестр – на выходе к воде: Эннио Морриконе, тема из «Крестного отца», Челентано.

Ветер с лагуны пробирал: впервые в этой стране я почувствовал, что уже осень, причем не самая ранняя. Деревянные сваи стояли редколесьем. Пустые гондолы звучно хлопали днищами о воду. Цепочка огоньков у основания Сан-Джорджо Маджоре; подсвеченный фасад Реденторе; воткнутая в чернеющее на глазах небо высокая освещенная мачта яхты указывает на ломтик луны в различимых еще облаках…

Ощущение реальности отсутствовало полностью.

…Столики на улочке, ставшей благодаря им вдвое уже. Телячья печенка «в венецианском стиле» с брусочками чего-то вроде мамалыги – той самой поленты? И официант, и официантка, поглядывая на тебя, совершенно одинаково двусмысленно ухмыляются. Через открытое окно и пустой зал видно, как на кухне у повара над сковородой взметается высокий язык пламени.

За соседним столиком сидели восточные люди (возможно, турки – похожи, по крайней мере): откормленный мужик в европейском костюме и закутанная в черный балахон и черный платок молодая девица, с испуганным любопытством оглядывающаяся по сторонам.

Завтрак я проспал – разбудил меня звонок Сергея. Он уже здесь. В своем номере.

Я быстро слазил в душ, так и не смывший утренней оторопи, ускользнул от бабульки. Прошел через ресепшн (вместо хорвата-расчленителя там теперь пребывал строгого вида абориген), поднялся по страшной узкой лесенке с окнами в страшно узкий двор-колодец, где сушилось нижнее белье. В номере у Сергея потолок держали темные источенные деревянные балки с железным усилением.

– Фоток с Майей я не нашел. – Рыжий был всклокочен, небрит и по-прежнему мрачен. – Он мне их давно слал, а я не распечатал и даже, кажется, не сохранил толком… – Он помолчал. – Звонил в Москву… Там не знали еще ни черта, конечно…

Я подошел к окну. На расстоянии пары метров была стена противоположного дома. Чуть ниже меня – открытое окно, под окном – детская кроватка, в ней – несколько больших, в рост годовалого ребенка, кукол. И никого.

– Ты жрал чего-нибудь? – спросил Сергей.

– Не-а.

– Я тоже не завтракал ни хера. Пойдем, что ли, хоть кофе выпьем…

На «Кампо СС» нам не без некоторого труда, но удалось найти столики в тени.

– … Никакая Майя не объявлялась, никто про нее ничего не знает. – Рыжий бессмысленно возил ложечкой в своем кафе латте. – Я расспросил, что там было перед отъездом. Прикол в том, что ни он, ни, кажется, она никуда ехать не собирались, не планировали во всяком случае ничего такого заранее. Еще за три дня до исчезновения Тоха обсуждал планы скорой корпоративной пьянки. Взял отпуск за свой счет за день до отлета…

– Они правда чуть не разводиться собирались?

– Да, говорят, совсем у них все хреново было, какие-то скандалы постоянные… Видимо, стерва она еще та – доводила, говорят, Тоху. Он вообще лицо держать умеет… умел… – а тут, по словам пацанов, совершенно из себя выходил. Мало того, она спала – слухи ходили – хрен знает с кем… С теми еще уродами – слыхал о таком Петре Полякове?

– Нет…

– Какой-то помощник думского депутата, проворовавшийся с потрохами, посадили его вроде недавно. Чуть ли не с ним она, говорят, трахалась.

– Странно, – я вспоминал своих греческих попутчиков, – странно…

– Ну а что ты сам-то можешь сказать об этой девице?

– Да то-то и оно, что ничего определенного…

– Но если ты вдруг правда видел не его жену…

– Не исключено… В ее поведении… речи… хватало, знаешь, несовпадений с образом… Другое дело, что все их при желании было проще простого разыграть…

– На хера?!

– Хороший вопрос…

Я допил бокал и глянул в счет. И обалдел:

– Они че, озверели? За маленькое пиво – шесть евро? В этом гадюшнике? В меню, кстати, было написано – три.

– Венеция, чего ты хочешь. Сплошные туристы – как с них, дураков, не драть…

Действительно – сплошь «пингвины». Собственно, почти никого кроме. Столпотворение: ближе к Риальто и Сан-Марко – вовсе не протолкнуться. Картинка: берег канала, у воды уселись три туристки – молодые! – совокупным весом центнера четыре, разложили на нескольких ближайших квадратных метрах продовольствия минимум на взвод и сосредоточенно добросовестно ЖРУТ…

На каждом втором углу торчали неподвижные костюмированные пары на замаскированных скамеечках – изображали (в расчете на мелочь) некие статуи: в венецианских масках и карнавальных одеждах. Стоят двое таких: мужик в плаще сохраняет должную застылость, девка в кринолине упорно воюет с юбкой – ветер…

Мы вышли на Сан-Марко. За двумя колоннами (на одной из которых крылатый лев с Евангелием, на другой – святой Георгий с ящером) медленно сползал в сторону Дворца дожей высоченный борт не видимого целиком парома Anek Lines. Вдруг он низко протяжно заревел – с площади разом, в судорожном треске крыльев, взмыли все кормящиеся там туристическим подаянием голуби, почти закрыв небо, заметались, что у твоего Хичкока, заходили кругами, осыпая грязным пухом и едва не врезаясь в лоб…

Рыжий вел меня через Кампо Сан-Стефано, через мост Академиа, мимо церкви Святой Агнессы – к каналу Джудекка.

– Что они имели в виду? – Я показал на небольшое полусмазанное трафаретное граффити, уже не в первый раз встречаемое мной на здешних стенах: «АПЛ „Курск“ К-141 (по-русски). Первый отсек (и портреты моряков)». Или: «… Второй отсек (с портретами же)». – Что за прикол?

– Без понятия…

– Что-то в этом, по-моему, не то, – говорю. – Как-то оно… – я не мог оформить словесно отчетливое ощущение неуместности. Не знаю, почему это вдруг меня зацепило…

Canale della Giudecca шириной мне сразу напомнил Неву в Питере, и только здесь я понял, откуда осточертевшее сравнение: так-то ничего общего, кроме собственно каналов – совершенно непохожих… Мы свернули по набережной направо, в ту сторону, где в перспективе Джудекки открывался размашистый водный простор, а за ним, на дальнем берегу, маячили титанические – и совсем крошечные отсюда – индустриальные строения, гигантская непонятного назначения пологая арка, мачты ЛЭП, трубы, трубы. На вершинах двух из них, тонких и длинных, косо стояли высокие – газовые? – факелы, как на нефтяных вышках… Самолет снижался слева направо.

За дырявым сетчатым забором, огораживающим нефункционирующую пристань, ветер катал по бетону пластиковые пивные стаканы, сидящие по краям «пингвины» торопливо поджимали ноги, когда мимо, волоча волну, проходила очередная калоша с «пингвинами» же… или баржа с краном… или океанская яхта с радаром… крошечный катерок… паром в несколько палуб…

– Энрико – он главным образом биржевой спекулянт. – Рыжий сверялся с записной книжкой в мобильнике: адрес, видимо, уточняя. – Такой санитар леса… хищник капиталистических джунглей. Делает деньги на всем, что плохо лежит… Интересный на самом деле мужик. Кладезь неофициальной информации. По бизнесу, наверное, мог бы проконсультировать как никто: суть-то его работы – все знать и первому сообразить, где можно урвать. Только ведь, сволочь, не поделится…

Санитар рыночных джунглей (неожиданно светлый шатен сорока с гаком, подтянутый, снисходительный) и впрямь был пижон, пижон из пижонов – он жил не просто в двухэтажной квартире, а в такой, где оба этажа еще и стилистически резко (намеренно) контрастировали. Нижний, сумеречный, заставлен был темной антикварной мебелью, верхний, куда мы поднялись по винтовой лестнице, – по крайней мере, кабинет – залит светом из высокого, до полу, многостворчатого (оно и называется венецианским?) окна и практически пуст: из горизонтальных плоскостей здесь присутствовала только выпендрежной формы доска под плоским широченным монитором, из мебели – лишь офисное кресло перед нею.

Окно выходило прямо на Джудекку – по воде двигалось нечто глубоко футуристических (а-ля лукасовский крейсер Империи) очертаний, раскрашенное в кислотные тона, по имени Prince of Venice; ему навстречу – другая (не менее футуристическая) особа королевских кровей: строгая сине-белая Princess of Dubrovnik.

Когда хозяин предложил садиться, я слегка даже растерялся – куда?.. Но Сергей уверенно пнул один из больших аморфных мешков, в беспорядке валяющихся на полу, уселся на – в – него, энергично заерзал, разминая под форму собственных телес. Они быстро перебросились с биржевым спекулянтом итальянскими репликами, включавшими мое имя, после чего тот, хмыкнув, посмотрел на меня.