Текст книги "Ричард Длинные Руки – грандпринц"

Глава 8

Все повернули головы. Я услышал сдержанный «ах», проследил за их взглядами. По широкой лестнице со второго этажа сходит красиво, величественно, однако в то же время и грациозно, принцесса Аскланделла в великолепнейшем голубом платье с золотым шитьем. За нею, как три смирные овечки за пастухом, идут умытые и сияющие дочери короля.

Альбрехт шепнул у меня за спиной:

– Вроде бы ей не по рангу…

– А как надо? – ответил я шепотом.

– Не знаю. Случай слишком редкий.

– Есть повод, – пробормотал я, едва шевеля губами. – Обеспокоенному за дочерей королю можно сразу показать, что все три живы, здоровы и счастливы…

Я ощутил смутную благодарность, хотя, конечно, этим она зарабатывает очки себе, но и мне малость перепадает, ибо, как мудро сказал Меммингем, все, что делает Аскланделла в моем окружении, несет на себе и мою печать, ибо это вот можно истолковать либо как дозволенности, либо разрешения, а то и вовсе как прямое указание моего высочества именно так делать, а не иначе, а дочерей пригреть и заботиться…

– Или же она подхватила у вас дурную манеру, – сказал Альбрехт так же тихонько, – пренебрегать правилами…

Аскланделла сошла с лестницы, остановилась, величественным и одновременно дружественным жестом отправила принцесс навстречу отцу. Все три заулыбались, но сдержанно, я смотрел с некоторым удивлением, как шагнули к родителю, а затем синхронно, начиная со старшей, опустились так, что я даже не рассмотрел за массой платьев, одетых одно на другое, то ли просто присели, то ли встали на колени.

Он подошел, нет, приблизился, величественный и благосклонный, подал Джоанне руку.

Она смиренно поцеловала тыльную сторону кисти и сказала тихим голоском:

– Ваше величество…

Глаз она не поднимала, оставаясь в той же позе полной покорности, а Леопольд подал руку Рианелле, затем Хайдилле. Те точно так же поцеловали ему руку и замерли в той же позе, смиренно опустив глазки долу.

Наконец он подал руку Джоанне уже несколько другим движением, та приняла с милой улыбкой и грациозно поднялась, глядя на него сияющими глазами. Точно так же он подавал руку и поднимал ее сестер, а по их лицам и улыбкам я видел, что они бросаются друг другу в объятия, однако только мысленно, ибо жизнь королей подчинена строжайшему протоколу.

Он повернулся к Аскланделле, дочь императора ожидает с милостивой улыбкой. Леопольд приблизился медленно и торжественно, я смотрел с любопытством, есть ли такое в протоколе, когда король встречает дочь императора на своей земле, но в присутствии завоевателя, обладающего реальной властью.

Леопольд поклонился, ухитрившись в одном жесте совместить разнообразнейшие оттенки, от величественности короля, принимающего знатных гостей, дружественности и покровительства старшего по возрасту младшему, но еще и чисто мужское удовольствие от встречи с красивейшей женщиной, которой может поцеловать руку.

Аскланделла неизменно на высоте, в данном случае она и дочь императора, принимающая короля, и дочь соседа, и старшая подруга, приютившая его дочерей и оказывающая им покровительство дочь самого Вильгельма Блистательного.

– Ваше высочество, – произнес он со всем почтением и в то же время великой радостью, – я безмерно счастлив, что вы заметили моих дочерей и защитили…

Она прервала небрежным голосом:

– Ваше величество, никакой благодарности! Им здесь ничего не грозило, это они мне помогли коротать дни.

– Ваше высочество!

– У вас замечательные дочери, – сказала она.

Он поклонился и сказал растроганно:

– Ваша похвала бесценна, ваше императорское высочество…

– Вы прекрасно их воспитали, – произнесла она таким непререкаемым тоном, словно ей самой лет сто, не меньше. – В самом деле… весьма.

Все три ее фрейлины с сияющими лицами вернулись к ней и встали рядом, но на полшага сзади, как надлежит вышколенным и благовоспитанным.

Я сказал громко:

– Дивное зрелище! Меня аж скупая и весьма горючая мужская прошибла. Никак не отойду, щас зареву… Как видим, есть радость и щасте в этом мире, есть! Приглашайте нас в свой королевский дворец, ваше величество!..

Леопольд кротко зыркнул в мою сторону, но я серьезен, никаких злых шуточек, в самом деле нужно поскорее закончить здесь, меня, и не только меня, ждут на Юге, так здесь называют земли, лежащие в той стороне… да я сам недавно так их называл!

Слуги забегают вперед и распахивают двери, всегда обе створки, и явно жалеют, что не могут раздвинуть стены. Мы прем большой и радостно галдящей толпой, сразу заполняя своей пестротой все пространство сзади и по сторонам, мои лорды и сакрантские еще не перемешались, однако, вижу, до этого уже недалеко.

Сказать, что я не исследовал дворец в первый же день, – это сказать неправду, но я абсолютно не обращал внимания на красоты, только места, где мог затаиться враг, где ловушки, где чувствуется опасность, где слишком подозрительно освещенные места с такими, где хоть глаз выколи, но сейчас, медленно шествуя рядом с королем, я замечал красоту длинного, но широкого коридора, настолько широкого, что и не коридор, а как бы огромный зал, уходящий вдаль, только через каждые три статуи в нишах стен имеется массивная дверь, иногда уже распахнутая, в этих случаях оттуда доносятся голоса, иногда даже музыка.

Пол в красно-серых плитках, стены с колоннами и полуколоннами, потолок настолько высоко, что так и не обратил внимания, что на нем нарисовано.

Даже на лестницу посмотрел иначе, сейчас это не приспособление, чтобы взбегать наверх, а произведение архитектуры, если не вовсе искусства: посреди мраморных ступеней пролегает красная дорожка, перила широкие, тоже мраморные, балясины вычурно резные, на каждом пролете массивные вазы из темной меди.

– Ваше величество, – произнес я громко, – ваш дворец, ваш город, ваше королевство!.. Вам нужно отдохнуть с дороги, а я пока удаляюсь. Слуги уже подготовили мне комнаты, не беспокойтесь.

Аскланделла тоже проводила его взглядом, повернулась ко мне, в глазах проступило что-то вроде насмешки, перемешанной со странным сочувствием.

– Что вас тревожит, ваше высочество?

Я спросил с неудовольствием:

– У меня такой вид?

– Да, – подтвердила она. – Похоже, вас смущает, что принцесса Джоанна похвастается родителям насчет удобств вашей постели?

Я пробормотал, отводя взгляд:

– Похвастается?

– Ну да, – подтвердила она. – Чувствуется, вы совсем недавно достигли такого могущества… и еще не привыкли, что вам все доступно. Не волнуйтесь, король наверняка примет новость спокойно.

Я буркнул:

– Вы думаете?

– Вы, – напомнила она, – верховный лорд. А лорду надлежит все лучшее по праву. Разве не так это даже у животных? Осуждаемо, когда спят или просто вяжутся с намного более низкими по происхождению.

Я ответил, все еще не в силах поднять взгляд и посмотреть в ее ясные спокойные глаза:

– Так то у животных.

– А мужчины лучше? – поинтересовалась она. – Впрочем, и женщины… Так что думайте о другом, ваше высочество. О действительно важном. Вам нужно решить проблему лояльности местных лордов, взаимоотношения с церковью, а также принять присягу принцев, что прибыли к вам с воинскими отрядами.

– Что? – спросил я уже с растущим раздражением. – Еще и от них принимать?

– Вы же не нашли времени в прошлый раз, – напомнила она, – а только отсрочили. А такое нужно решить окончательно.

– Хорошо, – сказал я, – тогда займитесь этим, вы же дочь императора, вам проще с ними найти общий язык! Мне их придется нагибать силой, а перед вами склонятся сами, да еще и ручки поцелуют.

Она чуть наклонила голову, вид строгой школьной учительницы младших классов, где один из самых тупых учеников неожиданно проявил задатки разумного поведения.

– Правильное решение…

Подошел Альбрехт, и я не успел огрызнуться, не люблю, когда последнее слово не за мной, Альбрехт сказал настойчиво:

– Ваше высочество, требуется ваше личное…

– Хорошо, – ответил я еще отрывисто, – пойдем… Ваше высочество…

Я поклонился ей, она в ответ церемонно присела, прирастопырив платье в стороны. Мы пошли быстро из зала, и только в соседнем я подумал ошарашенно, что вот только что сам поручил ей распорядиться насчет принцев так, как она считает правильным!

Недавно ярился, что самовольно отдает какие-то приказы, хоть и самые мелкие, а сейчас вот… Или мной так умело манипулируют, что я, святая простота, и не замечаю?

К сожалению, нельзя вместо себя на коронацию послать другого. Такое можно только на бракосочетание, как делается нередко, кто-то посылает вместо себя представителя, а кто-то и еще проще: свой именной меч, невеста выходит за него замуж, а хозяин клинка появляется через полгода-год из походов…

Потому я отстоял, а потом отсидел положенное время, а когда на мое чело возложили корону, сказал все положенные слова благодарности и признания, как за честь, так и за доверие, а затем пообещал, что буду во всем крепкой и надежной поддержкой его величеству королю Леопольду.

Сам Леопольд нигде и ни в чем не выказал, что возлагает корону наследного принца на мое чело поневоле. Вообще-то не совсем поневоле, даже передать трон мужу старшей дочери вызвало бы междоусобицу, а вот так все наглядно: попробуй вырвать власть из когтей льва, в этом он прав.

На коронации был момент, когда я должен поцеловать руку королю Леопольду, все насторожились, а сам Леопольд заметно напрягся, готовый ко всяким неожиданностям.

Возможно, и здесь помнят запечатленный летописями момент коронации, когда король Франции Карл Простоватый вынужденно передавал вторгнувшимся норманнам лучшую часть королевства, названную потом теми Нормандией. Вождь викингов должен был признать себя за это вассалом короля и в знак присяги поцеловать ему ногу. Самолюбивый Ролло, который ни перед кем не гнул голову, нашел выход, ухватив короля за ногу, подняв ее к своему лицу и поцеловав. А то, что король позорно брякнулся на спину, уже частности, зато формальности соблюдены. В политике засчитывается только результат, а способы достижения могут быть разными.

Епископы, с моей стороны Геллерий, со стороны Леопольда – благообразный и очень знающий богословие Арландий, понимали ситуацию и провели церемонию достаточно быстро.

Я все время ловил на себе насмешливый взгляд Аскланделлы, но держал морду спокойной и равнодушной.

Едва церемония закончилась, я быстро поднялся на ноги, без всякой величавости, король здесь – Леопольд, а я – полевой вождь, сказал громко и властно:

– Его Величество король изволит отдохнуть после долгой дороги и пообщаться с дочерьми, а у меня важный разговор с моими лордами!.. За мной!

Пока сакрантцы хлопали в растерянности глазами, я так же быстро сошел с помоста, улыбнулся всем волчьим оскалом и ушел по коридору, ведущему от трона внутрь здания.

Лорды двигались следом, толкаясь в тесноте перехода, а я все ускорял шаг, пока они не перешли почти на бег, но дальше уже Зигфрид подал слугам знак, они распахнули двери пока еще моего кабинета и отступили.

Я с порога снял корону и метнул ее на оленьи рога над дверью, где она повисла на самом верхнем отростке и красиво закачалась, поигрывая в свете свечей рубинами и топазами.

– Садитесь, – велел я, – кто устал, а кто нет – может стоять. Разговор будет длинным, но коротким.

Лорды в самом деле кто сел, кто остался на ногах, лишь прислонился к стене и заложил ногу за ногу, показывая, что почти лежит. Принц Сандорин сказал почтительно:

– Ваше высочество ознакомит нас с планами продвижения дальше на север?

Я сказал раздраженно:

– Принц, вы последние дни торчали в своем лагере, даже принцесса без вас заскучала, и не слышали о последних указаниях вашего лорда, это я, если еще не забыли! Так и быть, повторю в развернутом виде, а то не до всех доходит с первого раза… Кстати, я сам такой. Сейчас вам расскажу, а потом, глядишь, и сам пойму.

Он поклонился.

– Ваше высочество…

– Дальше, – сказал я властно, – нашей армии идти нет смысла.

Кто-то охнул:

– Ваше высочество!

– Империя Мунтвига распалась, – сказал я жестко, – или распадается. Так обычно и бывает у завоевателей, которые не могут предложить даже союзным королям никакой мощной объединяющей идеи, кроме обещания нахватать много богатой добычи и прирастить свои королевства землями более слабых соседей. Правда, есть еще и массы фанатиков, которые двинулись на Юг с маниакальной идеей распространить власть апостольской церкви на весь мир, но наш встречный удар не только сокрушил хребет мощи мунтвиговских армий, но и вдребезги разбил их веру. С такими людьми проще, Господь отвернулся от них, значит, они идут неверным путем, пора теперь им всем разойтись по домам и каяться…

Они слушали очень внимательно, Сандорин проговорил медленно и с недоумением:

– Ваше высочество, не значит ли это…

– Да, – сказал я резко. – Значит!.. Мы уже в Сакранте, но до сих пор не знаем, где начинаются земли империи Вильгельма!

Клемент прорычал с воинственной ноткой:

– И сколько у него войска!

– И насколько велика территория, – добавил Сулливан.

Мидль негромко кашлянул, а когда на него оглянулись, сказал мягко и с укором:

– Его высочество всего лишь желает узнать, как проще вернуть принцессу Аскланделлу ее родителям. Хотя если кто-то поинтересуется моим мнением, то я за то, чтобы ее оставить у нас.

Я сказал зло:

– А на каком основании? Она здесь временно, потому что мы по ошибке захватили ее свадебный кортеж и разграбили… или не разграбили? Это неважно.

Альбрехт сказал рассудительно:

– Герцог Мидль говорит, как всегда, мало, но строго по делу. И, добавлю, мудро. Принцесса, как мы все заметили, не чувствует себя ущемленной.

– Не показывает, – сказал я сварливо.

– Возможно, – согласился он, – у нее такое воспитание. Но возможно и то, что ее воспитание позволяет ей не чувствовать себя так уж ущемленной.

– Погодите, – сказал Сулливан, – а когда передадим родителем, не натравит это всю армию Вильгельма? Разгневанные родители на что только не пойдут… С другой стороны, у нас будет возможность совершить больше боевых подвигов. А то как-то получилось с Мунтвигом разочаровывающе быстро. Я ждал грандиозных сражений, кровавых битв, чтоб кровавые ручьи сливались в кровавые реки…

Я вскинул обе руки, все умолкли, я сказал решительно:

– Все, каникулы кончились, я отбываю.

Сандорин вскрикнул в испуге:

– Ваше высочество, я даже не спрашиваю, зная вас, куда вас занесут ангелы, пусть они даже с рогами… но – надолго?

Я пожал плечами.

– Не от меня зависит.

Он аристократически охнул.

– Как это… не от вас? А кто есть старше вас? Даже император Вильгельм вряд ли вами покомандует!

Глава 9

Все тоже смотрят примерно так же, только Альбрехт вздохнул, понимает, что в мире несколько параллельных, так сказать, силовых структур, из которых королевская власть самая слабая, а все остальные: власть церкви, объединение Высших Магов, могучие рыцарские ордена… все это развивается, не обращая внимания на то, какие короли там внизу сменяют друг друга и какие мелкие междоусобные войны ведут, а эти войны все мелкие, даже если и направлены, ах-ах, на захват всего мира, который на самом деле неизмеримо больше, чем они думают.

Клемент прогудел мощно:

– Принц… Его высочество будет выполнять миссию гораздо более важную, чем наше завоевание этих королевств.

– Что-о?

– Потом расскажем, – успокоил Клемент.

В кабинет заглянул Зигфрид.

– Ваше высочество! К вам гость…

Слова он произнес так многозначительно, что из кресла, опережая других, тут же поднялся даже медлительный на отдыхе Сулливан.

– Мы оставим ваше высочество, – сказал Альбрехт, – но рассчитываем, что перед самым отбытием вы еще передадите нам последние инструкции.

– Передам, – пообещал я. – Мало не покажется!

Едва они вышли в коридор, Зигфрид пропустил в кабинет человека в плаще и с накинутым на лицо капюшоном. Дверь захлопнулась, человек поднял капюшон.

Я увидел бесстрастное лицо Дональда Дарси, он коротко поклонился и застыл, ровный и бесстрастный, но исполненный почтительности.

– Сэр Дональд, – произнес я.

Он поднял голову, взгляд прям и тверд, произнес таким четким и контролируемым голосом, что я невольно вспомнил Аскланделлу:

– Ваше высочество!

– Сэр Дональд, – сказал я, – вам я всегда рад, как радуемся всегда чему-то новому в нашей вообще-то привычной и серой обыденности. Хотя это вредит дипломатической сдержанности и протоколу, но, как говорит ваша принцесса, мы ж дикари, а дикарям, как вы понимаете, все можно.

Он сказал с улыбкой, дескать, юмор уловил:

– Хорошо быть дикарем!

– Расчудесно, – ответил я. – С какими новостями, сэр Дональд?

Он произнес как-то очень значительно, не сводя с меня пристального взгляда:

– Ваше высочество, я все по тому же поводу…

Я воскликнул:

– Забирайте!

Он смутился, сказал с приятной улыбкой:

– У вашего высочества весьма оригинальное чувство юмора… Ваша армия все ближе к границам империи Вильгельма Блистательного, так что нет острой необходимости забирать ее высочество Аскланделлу и везти через дикие и опасные места с небольшим отрядом…

– Дам большой, – заверил я.

– Но не больше, – заметил он, – чем вся ваша армия.

– Сэр Дональд, – сказал я, – могу вас известить даже официально, хотя пока что делаю это частным образом… в общем, наша защитительно-освободительная миссия ограниченного контингента войск с целью принуждения к миру… ничего, что так сложно?.. практически завершена. Я не вижу острой необходимости в продолжении нашего замечательного и победоносного дранг нах норд.

Он напрягся, но я даже по застывшему лицу читаю достаточно отчетливо, как проносится множество суматошных мыслей, в том числе есть и облегчение, что опасная армия с непредсказуемым вождем наконец-то остановилась, и жажда понять как можно скорее, останемся ли здесь, объявим ли все захваченные земли своей собственностью или же поступим осторожнее и посадим на трон своих людей…

Наконец он проговорил осторожно:

– Ваше высочество?

Я пояснил с удовольствием:

– Можете забирать принцессу. Это наша конечная остановка. Дальше не пойдем, нет смысла. Мы ж дикари, но не дураки. Сам Мунтвиг, как полагаем, где-то с войсками южнее. Или не с войсками, а только собирает новое мясо для наших мечей и топоров.

Он проговорил с сомнением:

– Думаю, новых набрать будет непросто.

– Мы тоже пришли к этому же выводу, – ответил я любезно, – потому и не усердствуем с военными приготовлениями. Мечи держим в ножнах сухими.

Он посмотрел с некоторым ожиданием, но я не стал объяснять загадочную фразу, лишь про себя добавил, что хотя мечи и в ножнах, но ножны эти далеко не убираем.

– Ваше высочество, – проговорил он медленно, – это просто сокрушительная новость. Я должен немедленно сообщить Его императорскому величеству.

– А он, – сказал я, – не разрешает вам самому на месте решить такой пустяковый вопрос?

Он с достоинством выпрямился, в лице сдержанное негодование, но в голосе прозвучал отчетливый укор:

– Ваше высочество, когда дело касается особо высокорожденных лиц, ничто не бывает пустяковым.

Я пробормотал:

– То-то меня и не тянет в верха.

Он ответил с поклоном:

– Ваше высочество уже там. Только не желаете признавать это. И частенько ведете себя весьма… компрометирующе. Ну, по некоторым сведениям.

– Задаю новые стандарты, – буркнул я.

– Ваше высочество?

– Когда-то, – пояснил я, – все будут работать, а не таскаться огромной свитой за государем по любому поводу.

Он ужаснулся:

– Такой ужасный мир невозможен, ваше высочество!..

– Увы, – сказал я, – он придет, но вы не увиливайте насчет принцессы. Передайте своему императору, что ждем либо кортежа для принцессы, либо подробную карту безопасного маршрута, по которому сами отвезем императорскую дочь в ее империю. Плату не возьмем, обещаю!.. А то еще не примете ее.

Он повторил задумчиво:

– Карту безопасного маршрута…

– Ладно-ладно, – сказал я нервно, – обойдемся, а то уже вижу, что вы думаете, подозрительные вы мои… Просто укажите, куда доставить принцессу.

Он сказал несколько смущенно:

– Это не подозрительность, ваше высочество, а предусмотрительность. Любой государь заколеблется, прежде чем вручать другому государю подробную карту безопасного маршрута в свои земли… С вашего позволения я отбуду сегодня же.

– Не смею задерживать, – сказал я с облегчением.

Он сказал с поклоном:

– Только перед отбытием я просил бы разрешения встретиться с принцессой.

– Да ради бога, – сказал я, – сколько угодно. Может быть, она согласится поехать прямо с вами? Мужчина вы вполне видный…

Он сказал поспешно:

– Принцессы не могут путешествовать с мужчинами, ваше высочество! Разве что с очень большим эскортом.

– Принцесса сейчас в своих апартаментах, – сказал я кисло. – Можете к ней прямо щас…

– Я не смею без предварительной договоренности, – предупредил он, – и заранее назначенной даты.

– У нас все проще, – ответил я, – но если хотите, впереди побежит слуга и будет предупреждать, что вы идете к принцессе. Велю кричать громко, чтобы принцесса услышала заранее и задолго до.

Он остановился, взглянул с вопросом в глазах.

– Задолго до чего?

– Не знаю, – ответил я откровенно. – Думаете, я был хоть раз в ее покоях?

Он посмотрел изумленно.

– Что… ее высочество ни разу не дала вам аудиенции?

– Ни разу, – ответил я, умолчав, что не напрашивался, но голосом на всякий случай постарался подчеркнуть горькую обиду. Так, на всякий случай, вдруг и пригодится, обиженному разрешается и прощается больше. – Вот так-то!

– Странно, – проговорил он в задумчивости, – это странно. Простите, ваше высочество, я с вашего позволения…

– Идите-идите, – ответил я великодушно. – В спину не вдарю.

Едва за ним закрылась дверь в коридор, из соседней комнатки вышел со свитками в руках Альбрехт.

– Хотите взглянуть?.. Король здесь еще тот жук. Вежлив, обходителен, но, думаю, отец его возглавлял гильдию торговцев. Льстит, говорит любезности, но всячески выговаривает выгодные условия союза с нашим… гм… объединением.

Я фыркнул:

– А этот союз нам нужен?

– Если только так, – ответил Альбрехт, – на всякий случай. Но король полагает, что целью всей нашей жизни было захватить Сакрант и вторгнуться в Генгаузгуз.

– Разубеждать особенно не стоит, – посоветовал я. – Просто пусть помнит о соотношении сил. Где сейчас Мунтвиг, никто не знает. У него оставались еще некоторые земли, где можно наскрести народу на две-три армии, но после захвата Генгаузгуза многие союзники наверняка вспомнили насчет шкуры неубитого медведя.

– Ядро останется, – предостерег он.

– Конечно, – согласился я, – фанатики не отступятся. К счастью, апостольская церковь наименее фанатичная из всех церквей. Не знаю даже, чем Мунтвиг сумел их зажечь.

– Думаете, они сейчас в сомнении?

– Кто уже не отступился от Мунтвига, – ответил я, – тот сейчас проверяет каждое его слово. А это значит, монолит растрескался. Будем надеяться, развалится сам. Сомнение в истинности веры – уже поражение.

– А не развалится, – сказал он бодро, – ударим молотом! Или тараном. Иначе зачем вы так старательно и, надо признать, умело создавали армию?.. Кстати, ваше высочество, у меня появилось серьезное подозрение насчет Аскланделлы…

– Давайте, граф, – сказал я с живостью. – Насчет Аскланделлы приму любые подозрения.

– У меня зародилась мысль, – сказал он почти шепотом, – нет, догадка, почему именно принцесса так настаивает, чтобы вы приняли королевскую корону!

– Ну-ну?

Он огляделся по сторонам, подбежал к двери, приложил ухо и послушал там так долго, что я едва не швырнул в него креслом, наконец вернулся и сообщил:

– Ваше высочество… она просто не хочет выходить замуж за принца! Пусть даже коронного!

Я поперхнулся, готовый выслушивать любые обвинения в кровавом заговоре с целью захвата власти и умерщвления всех несогласных, повернулся к нему, медленно наливаясь белой яростью.

– Что-о?

Он отпрыгнул в испуге.

– Полагаю, ваше высочество, она права. Это будет ущемлением ее достоинства. Она не просто дочь короля, она дочь императора!.. Настоящего, потомственного, у которого и отец был императором, и дед, и прадед…

Я прошипел люто:

– И что вы предлагаете, сэр…

Он отступил поспешно, выставил перед собой ладони.

– Ваше высочество!.. Это не только мое мнение. Это же в общих интересах. Вы сами как-то милостиво и мудро брякнули, что личная жизнь государя принадлежит не ему, а всему королевству.

Я стиснул кулаки, но Альбрехт смотрит с таким видом, словно я и в самом деле мудрый. Я выдохнул весь жар или хотя бы половину, сказал медленно, пусть и сквозь зубы:

– Все верно, граф. Моя жизнь, мои мечты, мои усилия принадлежат… нет, не королевству, это же мелочи, теперь видим!.. а тому прекрасному, что строим в этом грешном и лживом мире. Но как строить, определяют не те, кто руководствуется древними традициями и старыми нормами… Новому миру – новые правила!

Он неохотно кивнул.

– Ваше высочество… я все понял.

– Идите, – разрешил я и добавил милостиво: – И не грешите.

По-моему, эти слова я где-то слышал или кто-то их говорил, но это неважно, все хорошие слова и поступки – мои, а нехорошие – моих противников.