Текст книги "Ричард Длинные Руки – грандпринц"

Глава 10

Клемент ввалился медленный и величавый, как слон, он ускоряется лишь в битвах, да еще в походах быстр, а на отдыхе всегда царственно ленив и важен.

– Север, – сказал он и звучно зевнул, – мне раньше казалось, чем дальше на север, тем нравы чище…

Я спросил с интересом:

– А что изменило взгляды?

– Привычные интриги, – ответил он и, подавив новый зевок, сказал равнодушно: – Уже от двоих было осторожное прощупывание нашего отношения к своему лорду. Дескать, не слишком ли он много захватывает власти в свои загребущие…

– Так и сказали?

– Нет, – пояснил он, – загребущие, это я от себя, мы же все знаем, у кого они самые загребистые! Он сказал чуть иначе, но суть в том, что все просвещенные и мудрые государи всегда советуются с лордами. Более того, даже ведомы ими, ибо две головы всегда лучше одной, а три так и вообще…

Я поинтересовался без особого интереса:

– А кто начал этот разговор?

Он пожал плечами.

– Не то граф Тенген, не то барон Руппин. Разница между ними была меньше часа. Думаю, они не сговаривались. Просто это самое простое в придворной интриге… Какие-то меры примете?

– Никаких, – ответил я. – Интриги… это всего лишь разговоры.

– Опасные.

– Смотря в каких условиях.

Он посмотрел очень внимательно поверх фужера с вином.

– А что у нас за особые?

– Еще не знаю, – ответил я, – просто чувствую, мы свое дело выполнили. А в этих условиях вообще-то правильные попытки местных интриганов вбить клин между мною и моими соратниками… бесполезны. Мы уйдем отсюда раньше.

В дверь заглянул Зигфрид.

– К вам посол. Тот самый.

Я кивнул.

– Впусти.

Альбрехт ухватил Клемента за руку и потащил за собой.

– Пойдемте, герцог, я покажу вам некоторые новые экономические модели, вам понравится…

Дональд Дарси вошел быстро, поклонился.

– Сэр Дональд, – сказал я.

– Ваше высочество…

– Надеюсь, – сказал я, – общение с ее высочеством Аскланделлой прошло успешно?

– Благодарю вас, ваше высочество.

– Сэр Дональд, – сказал я внезапно, – а много у императора таких, как вы?

– Ваше высочество?

– Вы прекрасно поняли, – укорил я. – Империя Вильгельма, как я уже знаю от его дочери, находится в достаточной изоляции. Ни туда не ввести войска, ни оттуда нельзя двинуться победным маршем. Остается только развивать вот такой способ перемещения… Вы не станете утверждать, что вы один-единственный?

Он помолчал, глядя мне в глаза, я видел, как подбирает ответ, а когда заговорил, голос звучал уверенно и с надлежащей долей искренности:

– Ваше высочество, подобные перемещения требуют не только огромных затрат, но и крепчайшего здоровья… а также полного доверия его императорского величества.

– Об этом догадываюсь, – сказал я.

– Последнее особенно важно, – сказал он. – А доверяем обычно легко, если дело касается мелочей. Даже когда говорим, что доверяем жизнь… но что наша жизнь, разве большая ценность?.. Интересы империи во сто крат важнее, а таким доверием император не разбрасывается…

Я слушал, внимательно следил за его лицом, мимикой, жестами, наконец проговорил:

– Сэр Дональд, вы в самом деле в родстве с императором?

Он запнулся, посмотрел на меня расширенными глазами и достаточно оторопело.

– Ваше высочество?

– И в достаточно близком родстве, – сказал я с нажимом.

Он поперхнулся, сглотнул ком в горле и сказал с усилием:

– Ваше высочество… я не стану ни возражать, ни подтверждать ваши слова, как вы понимаете сами… только замечу, ваше предположение лишь подтверждает, у императора просто не могут быть десятки людей, перемещающихся… нетрадиционными способами.

Я создал кубок с вином, сунул ему в ладонь.

– Пейте, это не яд. Эти нетрадиционные, гм, весьма осуждаемы церковью, потому приходится таиться, понимаю. Значит, империя Вильгельма совершенно не играет роли в регионе?

Он сделал глоток, взглянул на меня поверх края кубка и произнес осторожно:

– Только как некий сдерживающий фактор.

– Сэр Дональд?

Он пояснил, осторожно подбирая слова:

– Чужая армия не может вторгнуться к нам, однако мы можем вывести через контролируемый нами проход достаточное войско, что решит исход битвы между местными лордами и даже между королями. Конечно, мы так не делаем, нас изоляция вполне устраивает, никто не желает перебираться на ту сторону…

– На эту сторону, – уточнил я.

Он улыбнулся.

– Между Сакрантом и империей Вильгельма еще два королевства, Аганд и Сизия. Это надежный буфер между вашей империей и землями его величества Вильгельма.

Я сделал вид, что не заметил его намеренную оговорку насчет моей империи, развел руками и предложил:

– Еще вина?

– Я не смею затруднять ваше высочество…

– Бросьте, – ответил я легко, – вы разведчик и собрали обо мне достаточно информации. Как и той, что я тоже для перемещений иногда… тогда иногда!.. прибегаю к особым способам. Так что мы в одной лиге, можете держаться со мной свободнее и даже свободно. Разумеется, когда мы без посторонних.

Он ответил очень осторожно и с поклоном:

– Как вам угодно, ваше высочество.

– Вы слишком скованны, – заметил я покровительственным тоном.

– Это и понятно, – ответил он почтительно. – Я недавно на таких поручениях, а у вас немалый опыт.

– Чувствуется? – спросил я польщенно.

– В каждом слове, – ответил он, и я ощутил, что он не льстит. – Я даже и представить не могу, где вас обучали… Ваше высочество?

– Сэр Дональд, – произнес я.

Он вышел, а Зигфрид, неприятно улыбаясь, пропустил в кабинет герцога Мидля. Аккуратно одетый, аккуратный в поступках, словах и даже мыслях, сейчас он показался мне злым и расстроенным, хотя, конечно, заметить такое в сдержанном Мидле очень непросто.

– Герцог, – сказал я.

– Ваше высочество, – ответил он с поклоном.

– Герцог, – сказал я, – вы явно чем-то как бы весьма. Зачем вам это?

Он ответил сквозь зубы:

– Ваша светлость весьма внимательны к своим соратникам. Что всегда ценно, а особенно в наше время…

– И все же?

Он вскинул голову и посмотрел мне в глаза непривычно твердо и даже жестко.

– Ваше высочество возложили на меня весьма непростую задачу.

– Какую именно? – уточнил я. – А то я вообще-то обожаю возлагать, да не по одному, а сразу связками, пачками. Такой я вот пачкатель.

– Обустройство отрядов, прибывших из Аганда и Сизии, – сообщил он. – Это вы поручили мне.

– Трудности?

– С сопровождающими, – ответил он, – никаких. А вот с принцами… Оба требуют для себя и здесь особых привилегий.

Я вздохнул.

– Принцы, ничего не поделаешь. Предоставьте. До всеобщего равенства человечество никогда не доскребется.

– Ни у кого не должно быть привилегий больше, – отрезал он, – чем у сэра Ричарда!

– Думаете, – спросил я, – буду спорить?

Он сказал злобно:

– А вот им непонятно!.. Простите, ваше высочество, что-то я в последнее время срываюсь. Такие наглые оба… Заявляют, что они такие же принцы, как и вы!

Я поморщился.

– Что касается привилегий, то мне это как-то все равно…

– Ваше высочество!

Я остановил его жестом.

– Но такое самомнение, вы совершенно правы, может подвигнуть их на невыполнение приказов на поле боя.

Он сказал:

– Может быть, пустить их впереди, пусть перебьют в первых же боях?

Я вздохнул.

– Простые решения самые соблазнительные… но сие чревато. Придется именно не пускать, если вдруг сами восхотят в самую гущу сечи, а они могут… Не хочу портить отношения с теми королевствами из-за такой ерунды, как гибель их наследников.

– К тому же, – сказал он, – это может стать дурным примером для других. Того и гляди, наш друг Сандорин, глядя на них, тоже вспомнит, что он принц, у которого особые права…

– Это серьезнее, – определил я. – Придется кое-какие меры, гм, изобрести.

Он вздохнул.

– Если бы вы поручили обустраивать их отряды Клементу или Сулливану, те бы их уже перебили! Да и Альбрехт не так мягок…

Я спросил серьезно:

– Все же предлагаете меры насчет… перебития? Только не на поле боя?

– Это было бы решением проблемы, – согласился он, – как раз в вашем стиле. Но есть вариант получше.

– Получше варианты может предлагать только ваш сюзерен, – напомнил я. – Даже, если придумали их вы.

– Ваше высочество! – воскликнул он. – Конечно же! А как же иначе?

– Так что, – спросил я с подозрением, – намыслили бессонными ночами?

Он развел руками.

– Единственный возможный, ваше высочество. Возложить на свое светлое и упрямое, как у благородного барана, чело королевскую корону!.. Не простого барана, а горного, их еще называют королевскими!

– Королевскими бывают только пингвины, – буркнул я, – да еще императорскими… Знаете, герцог, не нравится мне эта старая песня! Вас разбуди среди ночи, споете, ни разу не сбившись, верно?

– И тогда, – сказал он невозмутимо, словно и не слыша своего сюзерена, – все принцы сразу станут ниже по титулу, и никаких недоразумений, ваше высочество, ни в каком далеком будущем!

Я поморщился.

– Снова за свое? Это вас Альбрехт науськал или сами придумали?

– Сам, – ответил честно, – а если сам, то и другие тоже сами думают то же самое. Я не слишком оригинален, ваше высочество, признаю! Вы прижаты к стене, мои соболезнования.

Я продолжал кривиться, в голове стучат молоточки, выковывая новую мысль, затем старательно очищая от окалины и кое-как выгранивая. Наконец я сказал с сомнением:

– Мне кажется, что-то да есть… между мною и королем. Какая-то промежуточная ступенька.

– Нет такой, – возразил он твердо, но я уловил в его словах беспокойство. – Только король!

Я порылся в памяти, мусора там много, но если рыться быстро-быстро, расшвыривая все в стороны, а не укладывая аккуратно, для этого отведено время сна, когда мозг сам все упорядочивает, то можно найти что-то вообще редкостное, пусть даже гадость.

– Нет так нет, – сказал я, – но еще подумаю… Хорошо, герцог, спасибо за своевременное предупреждение! Мы ответим своевременными и упреждающими. Возможно, несимметричными.

Вошел слуга-воин с подносом в руках, там две рюмки из темного серебра, ярким контрастом торчат тупыми кончиками кверху куриные яйца. Серебряные ложечки тоже на месте, есть и ножи, жаль до вилок здесь еще не додумались, хотя в Сен-Мари я их вводить уже начал…

Мидль поклонился.

– Приятного аппетита, ваше высочество.

– Что-то новое, – пробормотал я.

– Вступили в действие старые правила, – ответил он уже от двери. – Королевские!

Судя по карте, препятствий у меня на пути к Храму почти не будет, если не считать две-три особо высокие горы, прямо лунный пейзаж, но легко обогнуть, если на крыльях, однако в последнее время что-то тревожное заползает в душу и скребет на сердце, когда представляю, как это вот лечу над заснеженными равнинами белого безмолвия.

Даже не знаю, что подстерегает, то ли залп из Небесных Игл разнесет меня в клочья, то ли особо опасные крылатые хищники, от которых не уйти, то ли что-то еще, но как только начинаю представлять себе, как вот лечу на север, то страх и чувство растущей опасности становится все острее.

В то же время если на арбогастре, то вроде бы не чувствую неминуемой беды. Или это потому, что на Зайчике гораздо медленнее?

– На Зайчике, – прошептал я, – двинемся на Зайчике… Господи, сколько же гор, сколько ущелий, сколько всякой дряни, что не перепрыгнуть даже арбогастру…

Помимо гор и десятка слишком широких для прыжков ущелий, на пути еще и довольно обширное Запретное Место, я же теперь государь, а не сорвиголова, должен сам избегать их и других не пускать…

По-свойски в кабинет вошел Клемент, что-то подозрительно весел, просто пышет счастьем, а когда приблизился, от него просто пахнуло, как жаром из натопленного камина, настоящим мужским ликованием.

– Ваше высочество! – воскликнул он с чувством. – Наконец-то будем именовать вас, как и подобает?

Я спросил с настороженностью:

– Что вы имеете в виду, герцог?

– Вашим величеством!

– А-а-а, – сказал я, – а то уже подумал…

– Значит, все правда?

Я сказал недовольно:

– С какого перепугу величеством?

– Говорят, – объяснил он преданно, – все говорят! О принятом вами решении говорят! Судьбоносном, как определил граф Альбрехт, а он обычно знает, о чем говорит, а если не знает, то все равно говорит.

– Так уж и все? – спросил я. – Герцог, что-то вы все на меня насели скопом, а это нечестно.

Он сказал одобрительно:

– Так вы же здоровый бык, ваше высочество! Вас можно только скопом. А с короной вы правильно решили, всем уже надоела эта нелепая чехарда с принцами.

– Не радуйтесь, – буркнул я. – Надо порыться в старых архивных записях, вдруг да найдется еще какой-нибудь сверхпринц или что-то вроде недокороля.

– Нету, – сказал он убежденно.

– Точно?

– Но я же не слышал!

Я поморщился.

– А тоже о многом не слышал, а когда услышал… нет, лучше не скажу. В общем, я еще поищу.

– Не найдете.

– А если?

Он вздохнул и развел руками.

Глава 11

Сакрантские рыцари, стараясь реабилитироваться, предложили устроить турнир на копьях, мечах и топорах, что наши приняли с восторгом, еще бы, как можно отказываться от возможности подраться!

Сразу за городской стеной расчистили поле, оно и раньше использовалось для рыцарского турнира, но только летом, сейчас же рыцари Генгаузгуза изнывают от жажды доказать, что их город захватили хитростью, а так ни за что и никогда…

Я, пользуясь, что я один такой умный и хренью не страдаю, всптеродактилил из-под крыши дозорной башни, пошел почти по вертикали вверх, для птеродактиля это почти невозможно, однако я еще тот преродактиль, постоянно что-то да меняю, усиливаю одни сухожилия, убираю вовсе другие, некоторые удалось перевести почти что на неорганику…

Воздух кажется разреженным от холода и морозной свежести, я работал крыльями чаще, чем нужно для скоростного подъема, силы много, ума вроде бы тоже палата, хотя только я сам вижу, насколько я умный и талантливый, а все остальные – дураки, уверены, что мне просто везет.

Разогревшись, я раскинул крылья, намереваясь попарить и понаблюдать свысока за жизнью этих, как их, ага, людей, царей природы как бы, но почувствовал, что ощутимо проваливаюсь, падаю в эту яму, на дне которой промерзлая земля. Летом оттуда ощутимо поднимаются прогретые потоки воздуха, где просто теплые, это как бы норма, а где очень теплые. Мы все, которые пернатые и просто летучие, именно их называем восходящими тепловыми струями, что не просто держат, но и медленно поднимают…

В отличие от лета, когда внизу теплее, чем вверху, сейчас вроде бы теплее вверху, в верхних слоях, хотя, возможно, это я просто разогрелся, усиленно работая птеродактильими, что уже и не птеродактиль, а вообще не пойму что, я только с виду птеродактиль, а так мышцы перестроил весьма, да и шкуру зело…

Поднявшись повыше, я прошелся по большому кругу и понял, что я здесь вообще-то больше от безделья и непонимания, и хотя я умный, спорить не стану, но все-таки хренью страдаю, это вот фанфаронное птеродактиление ничуть не лучше рыцарского турнира.

Однако так много нужно срочно сделать перед тем, как ринуться в Храм Истины, что уже иду, как канатоходец по натянутой веревке. На мне целая пирамида всякого и разного, что норовит соскользнуть с плеч, а тут еще какие-то гады трясут веревку спереди и сзади, а внизу уже вон раскрытые пасти с вот такими зубищами…

Сделать нужно слишком много, настолько, что подмывает все бросить и ринуться в этот самый Храм, к которому с каждым днем отношусь все скептичнее, однако он остается единственной надеждой, что хоть там если и не помогут делом, в этом сомневаюсь, то хотя бы подскажут что-то важное…

С башни я спустился настолько продрогший и полязгивающий зубами, что страж внизу, бывалый ветеран, сказал с укором:

– И чего там высматривать, ваше высочество?..

– Будущее, – ответил я значительно. – И счастье для всего человечества!

Он покачал головой, сказал как старший младшему:

– Пока снега не сойдут, никакое счастье с места не сдвинется.

Мне даже показалось, что он имеет в виду мои полеты, но, конечно, он про наблюдения с верха башни, когда под сильным ветром пытаешься что-то увидеть в бесконечной белой мгле.

– Все равно, – сказал я, – бдить надо! Враг не дремлет.

– Мы тоже, – заверил он.

– Тогда мы в безопасности, – откликнулся я и хотел спускаться во внутренний двор, как он сказал деловито:

– А еще час назад прибыла первая группа рыцарей-монахов! Ну, скажу вам, ваше высочество, это просто какие-то исполины! Они прошли по зимним дорогам не потеряв ни одного коня, ни одного человека! Кто бы мог?

– Кто-кто? – переспросил я. – Ах да, марешальцы прибыли?

– Они, – подтвердил он, – рыцари Ордена Марешаля. Не волнуйтесь, ваше высочество, принцесса Аскланделла тут же велела разместить лордов в гостевом дворце, а рядовых рыцарей позволила расселить у знатных людей столицы…

Я сжал челюсти, кивнул, стараясь держаться все так же спокойно и державно, ибо что сейчас знает один рядовой, к вечеру может знать вся армия.

– Она знает, что делать.

– Ваши указания, – сказал он одобрительно. – Еще она назначила людей, что проследят, чтоб им никаких утеснений, а уважение оказывалось высокое…

– Хорошая мысль, – одобрил я. – Спасибо за своевременное сообщение.

Он воскликнул мне в спину ликующе:

– Рад стараться, ваше высочество!

Во дворе вовсю скребут по булыжнику разлохмаченными метлами, сгребая остатки снега под стены, но все тут же останавливаются и, повернувшись ко мне, застывают в поклонах, из-за чего мне так и хочется ускорить шаг, чтобы не задерживать людей с их нужным и таким радостным трудом на благо королевства.

Стража во дворце все еще моя, хотя насчет смены ее на сакрантцев уже ведутся жаркие переговоры. Леопольд не торопит, понимает, что мы вскоре уйдем все равно, придворные кланяются как-то криво, ситуация для них просто мучительная, так бы и передушил из жалости: король здесь Леопольд, но вся реальная власть у захватчиков.

Вообще во дворце слишком много суматохи, а сам дворец ощутимо разделился на две части: центральный дворец, где король со своей свитой, и гостевой, где я и мой штаб, придворные буквально разрываются, стараясь угодить тем и другим.

В первом зале внизу Альбрехт и Мидль степенно отвечают на вопросы придворных, всем нужно объяснять особенности нашей мирной политики превентивных войн и гуманитарного вторжения.

Я хотел пройти мимо, однако все начали поворачиваться и кланяться.

Альбрехт живо оглянулся, толкнул Мидля.

– Смотрите герцог, наш лорд свежий, с мороза!

– Значит, злой, – сказал Мидль.

– Да ни за что…

Я прервал:

– Граф, это ваше влияние? Я имею в виду, почему Аскланделла берется руководить, а не… ну, к примеру, благотворительничать? Все богатые дуры занимаются благотворительностью!

Мидль опустил голову и тихонько отступил, Альбрехт же сказал подчеркнуто очень осторожно, страшась еще больше рассвирепить мое высочество:

– Дык, ваше высочество, вы сами могли заметить…

– Что?

– Она хоть и богатая, но… не дура.

– И что, – рыкнул я, – это я дурак?

– Нет, – сказал он поспешно, – какой же вы дурак, хоть иногда вот и недопонимаете, а иногда недоперепонимаете, но и принцесса весьма даже умна, что удивительно…

– Ага, – сказал я, – удивительно?

– Ну да, – ответил он очень осмотрительно, – удивительно. Красивая и… умная. Вам повезло, ваше высочество. Нет-нет, это не мое мнение, разве в вашем присутствии можно иметь свое мнение? Просто так говорят. Правда, везде. И часто. Но шепотом. Хоть и громко.

Я стиснул кулаки и челюсти, а сквозь зубы прошипел:

– Вот так и расплачиваемся крупно даже за мелкие дурости прошлого… Хорошо, хоть не предков. Найти и повесить того идиота, что предложил напасть на отряд мунтвиговцев, везший Мунтвигу принцессу!

Он потупился и напомнил кротко:

– Ваше высочество…

– Что?

– Это вы велели…

Я запнулся, сказал уже тише:

– Ладно, того дурака пока вешать не будем. Может быть, исправится как-нибудь со временем… хотя я в такое не верю.

– И мы не верим, – заверил он преданно, – хотя что тут поделаешь? Пошли следом, надо идти и за таким.

Мидль, видя, что грозу пронесло, приблизился и сказал как можно более мирно:

– Уже так далеко забрели, что обратно сами и дорогу не найдем.

– Тогда сидите здесь всю зиму, – сказал я раздраженно, – а к весне я вернусь и всех выведу! Да не на чистую воду, не тряситесь, а как тот косноязычный из Египта в обетованные земли… ну, где-нить в океане найду для вас.

– Если не утонем, – уточнил Мидль.

– Не утонем, – заверил Альбрехт, – с его высочеством еще и рыбы наловим!

Я улыбнулся широко и победно, теперь это моя вторая, нет, даже первая натура, обязан источать бодрость и уверенность, тоже в какой-то мере олицетворение нашей общности завоевателей, быстрым шагом пересек зал с кланяющимся людом и бодро взбежал по лестнице.

На третьем этаже начал было поворачивать налево, но краем глаза увидел в конце коридора справа целый девишник, яркий и красочный, подумал, что тоже меня заметили, неловко, если повернусь и пойду к себе, неучтиво даже, а это больше, чем неловкость, потому повернулся, сделал радостное лицо и воскликнул, направляясь к ним:

– Как прекрасен этот мир, посмотри!

Аскланделла сказала подозрительно, но с улыбкой:

– Почти песня, ваше высочество. А уж в песнях я вас как-то не могу представить.

– Да уж в песнях, – согласился я, – я такой же, как и в танцах. По мне стадо медведей потопталось…

Я приблизился, согнулся в поклоне и поцеловал ей руку, почему-то с удовольствием, сам не понял, но это оказалось в самом деле приятно, будто до этого целовал руку ее строгой бабушке.

Она бросила взгляд на смиренно присевших фрейлин, повела бровью, и они все трое, делая мне глазки, даже робкая Хайдилла, поспешно, хоть и с неохотой, втянулись в уже распахнутые двери комнаты.

Аскланделла обратила на меня благосклонный взгляд строгих ясных глаз.

– Ваше высочество?..

– Аскланделла, – сказал я, – простите, вы вроде бы разрешили мне так обращаться к вам, когда мы наедине, хотя даже не решусь предположить, почему вам разрешено… а ведь разрешено?.. оставаться наедине с особями… особами иного как бы пола…

Она кивнула царственно.

– Да, я помню, вы – Ричард, я – Аскланделла. А вы что, уже забыли? Ну да, у вас мужская память. А разрешено… что значит, разрешено? Сэр Ричард, императорская дочь – вне подозрений и слухов. И это не слова… Странно, что вы этого не знаете.

– Аскланделла, – сказал я, – раз уж нам приходится ладить…

– Все просто, – сказала она, – у нас в империи знают, что всякий, посягнувший на дочь императора, моментально умрет жестокой смертью. Потому можете пригласить меня в свою комнату. Это не вызовет слухов, да и я не устрашусь войти.

Я пробормотал:

– А с виду вы не такая уж и ужасная… Да-да, нам лучше пройти ко мне, а то у вас эти три счастливые птички. Не надоели?

– Пусть чирикают, – ответила она невыносимо серьезно. – Ведь слушать необязательно?.. Я не знаю, что за магию накладывали на меня в колыбели, но мужчинам с их мужскими мыслями ко мне лучше не приближаться.

Я осторожно взял ее под локоток и со всеми знаками уважения и крайней почтительности повел на левую половину, где выделены мне и моим ближайшим соратникам покои.

Часовые не двигаются, берут пример с вышколенных сакрантцев, хотя глазные яблоки поворачиваются в пещерах почти до скрипа, стараясь не упустить ни движения..

– Прецеденты были? – спросил я.

Она покачала головой.

– В империи о заклятии знают все, а здесь я была окружена еще и всеобщим почтением.

– Тогда, – сказал я в задумчивости, – может быть, это все брехня?

Слуги распахнули перед нами обе половинки двери, я бережно перевел Аскланделлу через порог, в комнате только дрыхнущий Бобик, что даже не приподнял голову.

Аскланделла покосилась в мою сторону и сказала очень строго:

– Сэр Ричард, вам лучше не проверять.

– Не стану, – заверил я. – А то вдруг в самом деле окажется брехней.

Двери за спиной захлопнулись, но если я и стал вести себя свободнее, Аскланделла осталась такой же выпрямленной и строгой.

– Странные у вас шуточки, – произнесла она с осуждением. – Я бы даже сказала… недостаточно почтительные.

– Дык я ж варвар, – ответил я и утер нос рукавом, – варварам все можно… кроме того, конечно, что нельзя. Но мы, варвары, не понимаем слова «низзя», потому нам можно все и даже больше… Прошу вас в это кресло. Оно самое удобное, проверено.

Она позволила себя усадить, но и оттуда поглядывала с прежней надменностью. Бобик наконец поднялся, широко и с таким могучим подвыванием зевнул, что за окном испуганно взвизгнули собаки, подошел и с ходу бухнулся на пол между нами, придавив Аскланделле край платья.

– Что варвар, – голос ее прозвучал сухо и без признаков тепла, – это заметно не только мне.

– Кстати, – сказал я, – как сэр Дональд?..

Она благосклонно приняла созданный для нее фужер из тончайшего стекла, наполненный густым красным вином, но пить не стала, хоть и на стол не поставила, а медленно вертела длинную фигурную ножку в тонких изящных пальцах, в которых бокал смотрится особенно удачно и выигрышно.

– А что, – поинтересовалась она нейтрально, – с сэром Дональдом?

– Да так, – ответил я. – Всегда я его как-то озадачиваю. Вот не думал о себе, как о великом озадачивателе, у меня же душа нараспашку до самых сапог, сердце на рукаве! Во всю ширь, а здесь рукава ого-то, на юге долго бы ржали… А тут он всякий раз за сердце хватается! Молодой, видать.

Бобик приоткрыл глаз, посмотрел на Аскланделлу с укором и тяжело вздохнул. Она чуть наклонилась и начала чесать ему за ухом, не выпуская из другой руки фужер. Он довольно засопел и закрыл глаза.

– Сэр Дональд, – ответила мне с некоторым запозданием и осторожностью, – всего лишь строго выполняет порученное ему задание. Ничего более. Так принято… как мне кажется. А что вас волнует?

– Только вы, – ответил я. – Что мне Дональд? Я просто забочусь о вас и хотел бы знать, какие особые инструкции он получил от вас, которые могли бы… помочь мне.

– В каком смысле?

– Не в том, – сказал я поспешно, – что вы подумали! Нет-нет, все наоборот!.. Я к вам отношусь к трепетом, как дикари к иконам. Я все думаю, как лучше защитить вас.

Она перестала чесать Бобика, выпрямилась в кресле, как на троне, и посмотрела с недоумением.

– Разве я не сказала, что защищена?

– Не только от посягательств мужчин, – ответил я неуклюже, – а как бы вообще от всего. Аскланделла, я отвечаю за вас. Вернее, отвечаю за вас я. Странное чувство, но в последнее время это перестало тяготить, а даже, я бы сказал…

– Не надо, – произнесла она неожиданно мягко, – не говорите.

– Принцесса?

– Любые сказанные слова, – пояснила она, – в какой-то мере налагают на всех нас оковы. И хотя мы их легко рвем, когда возникает нужда, но лучше, чтоб этих оков вообще не было. Кстати, вы тоже можете сесть.

Я поклонился, сел напротив и сказал просто:

– Аскланделла, я скоро отбуду.

Она всмотрелась в меня, глаза чуть расширились, но поняла, поверила и только уточнила:

– Среди зимы?..

– Да, – ответил я с неохотой.

– Надолго?

– Не знаю, – ответил я честно. – Если бы это зависело от меня!..

Она чуть-чуть пригубила вино, то ли из вежливости, то ли таков этикет в империи, поставила фужер на стол.

– А кто может, – поинтересовалась она кротко, – приказывать самому сэру Ричарду Завоевателю?

Я ответил скромно:

– Увы, Господь велит быть милостивым к врагам, но к своим жалости не знает.

Ее глаза расширились.

– Сэр Ричард?

Я ответил скорбно:

– Бывает, разбудит среди ночи и говорит: иди и жги!.. Сердца людей. Приходится вставать, одевать штаны… простите, брюки, но это все равно штаны, и это… идти жечь. Весьма! Надо. Культура культурой, а убивать надо. Сперва убивать, а потом жечь, мы же не инквизиторы! Однако убивать надо, веление времени и пропалывание во имя прогресса и гуманизма. Милосердие нужно вводить постепенно, а то обнаглеют. Хотя все равно обнаглеют, но хоть не так быстро на голову сядут.

Она медленно покачала головой.

– Вы получаете приказы… от Всевышнего?

Я сказал сердито:

– А от кого бы еще я вот так беспрекословно?.. Ну, разве что от вас… Я вообще-то человек местами гордый. Даже зело. А вы такой дурью страдаете, я же по глазам вижу, будто я сплю и грежу, как захватываю империю вашего родителя!.. Успокойтесь! Это северные народы постоянно прут ордами в наши пределы, пришлось вон Большой Хребет воздвигнуть… Нам бы от вас отсидеться.

Она сказала язвительно:

– Хорошо же вы отсиживаетесь!

– Это была вынужденная карательная экспедиция, – возразил я. – Вы не сможете отрицать, что это Мунтвиг напал, а мы вынужденно перешли к глубокой обороне… на его землях, так просто удобнее и гуманнее. Пусть патриотически настроенное население как следует ощутит на себе тяготы дранг нах юген!.. В другой раз не захочет участвовать даже в победных войнах.

– Ваши воины, – сказала обвиняюще, – врывались в дома, мужчин прибивали гвоздями к дверям, а женщин насиловали на их глазах!

– Общепринятая практика, – возразил я. – Мы действуем в русле культурной традиции, что выработалась не просто так, а по мере необходимости!.. А так как возникла в разных частях света вне зависимости друг от друга, значит, это не перверсия и даже не жестокость, а жизненная потребность, вызванная потребностями растущей культуры!

Она вздохнула.

– Да что вы говорите, сами себя хоть слышите?

Я возразил:

– А как иначе объяснить, они же неграмотные! А так вот наглядно чуточку понятнее, что воевать не всегда хорошо. Да и то, тупые, не всегда понимают с первого раза. Бывало, некоторые земли по десять раз разоряли и насиловали, пока там ничего не оставалось, вот тогда – полное понимание и приятие гуманизма! Ваш отец, вероятно, об этом догадывается.