Текст книги "Ричард Длинные Руки – грандпринц"

Глава 14

Вроде бы зря делал такой дикий крюк, все равно ничем не помог, однако в Меганвэйла все же вдохнул жизнь и надежду, уже хорошо, хотя что-то я в себе не замечал бесплатного гуманизма. А Меганвэйл постарается убедить других, что сюзерен все знает, он сам их на это подвигнул, чтобы наконец-то отделить агнцев от козлищ, а потом повести пышущих праведным гневом агнцев истреблять козлищ и прочих предателей, чтобы всех враз и навсегда под корень и до седьмого колена.

Бобик понесся в сторону городских ворот, сейчас проскочим под их аркой и ринемся, как огромные черные стрелы, все сшибающие на пути, на загадочный север.

Я видел, как он резко остановился, упершись всеми четырьмя так, что из-под когтей полетели искры.

Из-за крайних домов показался всадник, чей конь рысью идет в сторону ворот, мы бы проскочили под аркой прежде него, но Бобик взвизгнул, прыгнул к нему и, ухватившись за сапог в стремени, сделал вид, что сейчас выдернет из седла и шмякнет о стену дома.

Я присмотрелся, всадник в добротных доспехах вестготской выделки, конь под цветной попоной ярко-желтого цвета, налобник украшен двумя рубинами, шпоры седока победно стреляют по глазам золотыми зайчиками, белый плащ крестоносца красиво приподнимает ветерок, отчего большой красный крест словно двигается по белой ткани, выбирая себе место.

Но голова всадника опущена на грудь так низко, что не вижу лица, а сам он раскачивается в седле, будто вот-вот рухнет на землю и без усилий Бобика.

– Зайчик, – сказал я тихо, – это кто-то из наших… и он ранен.

Бобик оглянулся в нашу сторону, зарычал, покрепче перехватил сапог и пригрозил приглушенным рыком, что прямо сейчас выдернет его из седла, если тот его немедленно не погладит и не почешет.

Всадник поднял голову, заслышав быстро приближающийся грозный стук копыт.

Я с изумлением узнал сэра Геллермина. Он слабо улыбнулся.

– Ваше высочество?

– Что случилось? – сказал я торопливо. – Что у вас с лицом?.. И почему вы один? Где ваш отряд?

Он неуверенным движением провел ладонью по лицу, словно опробуя высоту отросшей щетины.

– С лицом?.. – переспросил он замедленным голосом. – Не знаю… Хотя мне тоже кажется, что я его потерял… и уже не найду.

– Да что стряслось? – спросил я. – Что с вами?

Он всмотрелся в меня и слабо улыбнулся, но губы остались бледными, а в глазах я видел смертельную тоску и такую растерянность, словно весь мир рухнул, а он смотрит на обломки и понимает, что восстановить уже ничего не получится.

– Наверное, – проговорил он, – ничего особенного.

– Что?

– Если вот так со стороны, – пояснил он тусклым голосом. – Я бы тоже так сказал…

– Ну-ну?

Он тяжело вздохнул.

– Помните, я вам рассказывал, что меня однажды обуяла страсть отыскать идеальную женщину?

– Да, – ответил я настороженно, – благородное рыцарское желание! Это простолюдины ставят цели помельче, а нам, благородным рыцарям, подай недостижимое, высокое, даже возвышенное…

– Ваше высочество?

– Я не уверен, – пояснил я, – что такая женщина на свете есть, потому ваше желание отыскать идеал… особенно прекрасно само по себе.

Он чуть кивнул, такой непривычный в своей заторможенности, я привык его видеть всегда собранным, четким и быстрым в исполнении любого задания.

– Представьте себе, – прошептал он мертвым голосом, – есть. Я везде в городах и весях расспрашивал о местных женщинах, и здесь тоже… Все в один голос отвечали, что самая добродетельная и прекрасная не только в городе, но и во всем королевстве, а то и на всем свете, это леди Диана Голберт, дочь барона Голберта, благородного рыцаря и замечательного человека.

– Ну-ну? – поторопил я.

Он вздохнул.

– Вы знаете меня, сэр Ричард. Я никогда не откладывал никакое дело, сразу берусь за решение. В этом случае, как понимаете, немедленно помчался к барону, напросился в гости.

– Хорошее начало, – сказал я. – Узнаю вашу напористость и устремленность!

– Барон меня принял, – продолжал он, – так как ему самому интересно и даже лестно познакомиться с лордами победоносной армии, что осмелилась дать отпор Мунтвигу… да еще как дать! Мы немного побеседовали, потом обед, к которому явилась и леди Диана…

Он умолк, я видел, как с трудом глотает ком в горле.

– И как она? – спросил я в тревоге. – Уродина?

– Она совершенство, – ответил он пылко. – Более совершенной женщины не смог бы создать и сам Всевышний, прости меня, Господи, за эти слова!.. Она не только прекрасна лицом и телом, но и совершенна в поведении, речах, улыбке…

– Так-так, – сказал я, – что же в ней не так, попробую догадаться… Вы продолжайте, дорогой друг!

Он тяжело вздохнул.

– После обеда ее отец сказал, что ему нужно осмотреть своих коней, а то что-то один захромал, могут и другие, надо показать кузнецу…

– И что, – спросил я с недоверием, – оставил вас одних?

– Именно, – ответил Геллермин, и голос задрожал от пережитого счастья. – Мы остались наедине, я задыхался от любви и страсти, но уже по привычке продолжил с леди Дианой беседу, выясняя ее характер и привычки…

– Ну-ну, – сказал я жадно, – на чем она прокололась?

Он покачал головой.

– С каждым словом я все больше убеждался, что она просто совершенство! Говорит чистым музыкальным голосом, который даже слушать невероятное наслаждение… однако все слова ее продуманы, суждения взвешены, исполнены мудрости, знаний! Я восторгался все сильнее, душа моя пела и взлетала все выше к небесам, где я уже слышал хор ангелов.

– Здорово, – сказал я с нетерпением, – ну а теперь давайте о том, где она показала себя дурой… или уродиной, неважно! Ну не поверю я в такое женское совершенство! Мужчина – царь природы, это сам Господь наш сказал, и сказал, на мой взгляд, правильно.

Он покачал головой.

– Ваше высочество!

Мне послышался в его грустном голосе упрек, я изумился:

– Что?.. Вы же возвращаетесь в одиночестве? И не совсем как бы ликуете?

Он вздохнул.

– Сэр Ричард, поражение гораздо более тяжелое, чем вы можете себе представить.

– Ну-ну, – сказал я быстро, – да говорите же наконец!

Он ответил печально:

– Она тоже ищет идеального мужчину.

Зайчик несется в ночи, как огромный плотный сгусток мрака. Перед нами открылась каменистая равнина, откуда ветер сдул снег в сторону близких гор. Вместе с грохотом копыт за нами погнался рой огненных искр, крупных, оранжевых, что долго не гасли, даже падая на снег.

Все было настолько ярко, что я даже усомнился, что искры высекаются именно копытами, однако Бобик беззвучно мчится рядом, не обращая на них внимания, так что если это и живые существа, то не опасные.

То справа, то слева мелькают в бледном лунном свете покрытые снегом горы, блестящие сколы молодых скал, где лишь в трещинах снег, впереди выпрыгнула и потянулась справа черная и страшноватая чаща леса, деревья громадные, загадочные и таинственные…

Дорога то и дело идет вдоль отвесных гор по краю пропасти, а еще делает слишком резкие повороты. На одном таком Бобик не удержался и, скрежеща когтями по обледенелому краю, сорвался в бездну.

Я птицей слетел с седла, сам поскользнулся и едва не слетел за Бобиком. Арбогастр следом за мной приблизился к краю и свесил голову, высматривая Адского Пса.

Далеко внизу ровный снежный покров испорчен только в одном месте, там безобразная яма, свежая и с неровными краями.

– Стой здесь, – велел я арбогастру, – а я спущусь. Вдруг этот толстожопый лапу сломал?

Он молча ждал, пока я взял веревку и, закрепив за крюк на седле, другой конец сбросил через край в пропасть. Вздохнув, я осторожно подошел к самому краю, собираясь спускаться, с тоской представляя, как придется туго взбираться обратно, да еще и держа на плечах Бобика, что весит как боевой конь в доспехах.

Внизу словно взорвался гейзер: снег разметало на десятки ярдов. Тугое черное тело взвилось в прыжке и снова рухнуло в снег чуть в сторонке.

Я с надеждой смотрел, как Бобик кузнечиком скачет там внизу, падает обратно то боком, то даже на спину, но ущелье слишком глубокое, недопрыгивает даже до середины, но не сдается…

– Знаешь, – сказал я арбогастру, – мы не все его возможности знаем, но выпрыгнуть у него не получится.

Он фыркнул с сочувствием, я снова представил себе, как буду вытаскивать это чудовище, уже кажется весом со слона, без особой надежды стравил веревку до самого конца и крикнул:

– Бобик!.. Хватайся!..

Бобик, естественно, не понял, что за глупость предлагаю, хватать нужно жареное мясо под столом или на кухне, еще можно подкрасться и ухватить гуся, присевшего на краю озера, даже напрыгнуть на оленя или кабана и ухватить за холку, но… такую невкусную веревку?

Я орал, требовал, приказывал, настаивал, наконец он неохотно ухватился зубами, я обрадованно потащил, господи, до чего же тяжелая эта зверюка, арбогастр все понял и начал отходить от края.

Веревка довольно бодро пошла вверх, Бобик висел, как Ромео на виноградной плети под балконом Джульетты, а когда его подняли на десяток ярдов, он решил, что хватит держать эту противную веревку во рту, и расцепил челюсти.

Даже аристократичный арбогастр, как мне показалось, выругался на своем языке. В ущелье на мгновение возник роскошный цветок из искрящегося снега, распустился и опал белоснежными лепестками, а в самом центре подпрыгнул Бобик, не понимая, что с ним случилось и почему он снова барахтается на дне заполненной снегом пропасти.

Я закричал зло:

– Слушай, толстожопый жрун и ленивец!.. Зажми веревку зубами и держи крепко, пока не вытащим тебя наверх. А если снова начнешь дурить, мы с Зайчиком поедем дальше вдвоем!

Арбогастр радостно топнул копытом, по его виду было понятно, что этот толстый дурак никогда не послушается, можно ехать уже сразу, не тратить время на бесплодные попытки.

– Дадим ему шанс, – сказал я раздраженно. – Иначе окажемся обманщиками.

Веревка с такой силой трется о гранитный край, что начала расщепляться, а запасной у меня нет, я торопливо подложил под нее рукавицы, сам потерплю, лишь бы это толстое чудо выбралось, оно же для нас спешило разведать дорогу.

Перегнувшись через край, я прокричал:

– Сцепи зубы и не разжимай!.. Иначе любить не буду!

Веревка почти перетерлась, но над краем показалась огромная черная голова с вытаращенными глазами, конец веревки в зубах. Я ухватил его за шкуру на загривке, веревка с сухим звуком лопнула.

Некоторое время я держал эту непомерную тяжесть за холку, затем Бобик ухватился когтистыми лапами за край обрыва и выбрался наверх.

Я отступил от края, сердце едва не выскакивает из груди, Бобик ринулся ко мне с отчаянными глазами, полными обиды, он же меня любит и обожает, а почему я его не люблю…

– Да люблю я, – сказал я торопливо, – люблю!.. Выплюнь эту веревку, уже можно!.. В самом деле люблю, как можно не любить такое преданное чудо с ушами?..

Арбогастр фыркнул громко и с таким пренебрежением посмотрел сверху вниз, что Бобик наконец-то решился разжать челюсти, но веревку не выплюнул, а в нерешительности посмотрел на меня снова.

– Можно-можно, – сказал я. – Мы и без веревки тебя любим!.. Плюнь, выброси. Да плюнь же!.. Зайчик, скажи ему!.. Ну ладно, извини, это я сказал со зла и не подумав, а вообще-то мы тебя оба любим, разве не видишь?.. Ты же можешь видеть и то, что за словами?

Глава 15

Он смотрел с обидой и недоверием, но арбогастр навис над ним и громко фыркнул прямо в ухо. Бобик выронил веревку, с ликующим визгом бросился ко мне, свалил и покатал по снегу, а потом напрыгнул на арбогастра и попытался свалить и его, однако тот стоит на всех четырех, как Иггдрасиль, такой же невозмутимый и несокрушимый.

Я поднялся, отряхнул снег, оба моих зверя перестали бороться и повернули головы в мою сторону.

– Все-все, – сказал я почти строго, – делу время, а потеха обождет.

Арбогастр подставил бок, я поднялся в седло. Бобик снова побежал впереди, но теперь намного осторожнее, хотя, вижу, ущелье далеко впереди уже заканчивается, а там дальше можно на просторе снова в стремительный галоп, даже в карьер…

Он даже начал было набирать скорость, однако насторожился, перешел на некий странный бег боком, вообще остановился и начал смотреть в сторону отвесных скал.

Арбогастр перешел на рысь, потом вовсе на шаг, потому что из расщелины выскочила в длинной изодранной шубе женщина с непокрытой головой, прокричала издали:

– Сэр рыцарь, спаси!

Я остановил арбогастра, настороженно осмотрелся, везде пусто, а женщина подбежала, путаясь в полах шубы, вскинула голову. Лицо бледное, глаза отчаянные, на правой щеке кровавая ссадина.

– Спаси, – повторила она с надеждой.

Я огляделся снова, а Бобик, что промчался далеко вперед, поспешно вернулся.

Женщина завизжала в ужасе:

– Он меня съест!

– Он только что пообедал, – успокоил я. – К тому же ты слишком худая. Что за проблема?

Она перебежала на другую сторону арбогастра, прячась от страшного пса, прокричала жалобно:

– Рядом с нашей деревней поселился злой колдун!.. И теперь почти каждый день забирает по человеку.

Я поинтересовался:

– Может, подыскивает ученика?

Она прокричала отчаянно:

– Нет, он их убивает!

– Откуда ты знаешь?

В ее прекрасных глазах появились слезы.

– У меня есть жених… Он от меня не отходил! И когда его некая сила утащила в ту пещеру, он вернулся бы… останься в живых.

Я переспросил с недоверием:

– Точно? Уверена?.. А то мы иногда уходим тайком, чтобы не видеть ваших слез, воплей, соплей и не слышать обвинений, что вот воспользовались вашей невинностью, обрюхатили даже… Он еще не обрюхатил?

Она замотала головой.

– Нет, конечно же, нет!.. Я уверена… почти уверена…

– Гм, – сказал я, – вообще-то мужчины должны заботиться даже о необрюхатенных, тем более – о недообрюхатенных, так что будем предполагать в нем мужчину, а не труса, не способного позаботиться о будущей семье… Хотя предположить труса для меня предпочтительнее, тогда бы я просто мимо и дальше.

Она смотрела расширенными глазами, ничего не понимая, вскричала отчаянным голосом:

– Господин рыцарь, так вы поможете?

– А у меня есть выбор? – огрызнулся я. – Вроде бы есть, но это так, в теории. А на самом деле почему-то нет, словно теория ни при чем, а тогда зачем их создавать?.. Или постепенно тупеем, не видим простого и ясного? То ли дело язычники, выбора не было, а находили… Чего стоишь? Показывай своего колдуна. Но только если недалеко! Я вообще-то не колдуноистребитель, у меня есть дело и работа.

Она заторопилась, жалобно попискивая:

– Щас, щас… Это почти рядом! Вон там пещера, видите?..

– На виду живет, – пробормотал я.

Она сказала быстро и заискивающе:

– Только он не там, а чуть дальше. От той пещеры вот к тем каменным столбам, а вот уже за ними и будет расщелина…

Я пустил коня за нею следом, она почти бежит, тропа накатанная, пушистый снег лежит по краям дороги, а здесь протоптано, разве что не наезжено, хотя нам с арбогастром и Бобиком без разницы.

– Господин, – прокричала она, – вот та расщелина… она такая приметная, правда?.. А от нее вот туда, смотрите! Видите дыру, там даже дымок вьется?

– Что-то мне так высоко не зело нравится, – пробормотал я. – Ладно. Зайчик, Бобик… ждете здесь! Я скоро.

Они с тоской и обидой смотрели, как я начал карабкаться вслед за женщиной по крутому косогору. Камни обледенели, пальцы то и дело соскальзывают, я даже смутно подивился, с какой легкостью эта крестьяночка поднимается к опасной норе, вот что значит надо выручить обрюхатившего, чтобы уже никуда не делся, женщины больше нас заботятся о будущем, хотя только о близком, а что будет через двенадцать миллиардов лет, их почему-то не интересует, слишком приземленные существа.

Она оглянулась, сказала жалобно:

– Только бы он его не зарезал!

Я пробормотал:

– Понятно… Всякий раз кто-то, наткнувшись на древнюю вещицу, полагает, что достаточно окропить ее кровью жертвы… Отсюда и пошло, наверное, что наука требует жертв… Или это про искусство? Да, верно, наука не настолько кровожадная.

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Господи…

Снег присыпал следы, но оттиски старых ведут к широкой расщелине, а когда мы приблизились, в лицо пахнуло изнутри теплым воздухом с запахом горящего дерева.

– Он там, – сказала она шепотом. – Может быть, лучше вернетесь и созовете побольше отважных рыцарей?

Я посмотрел на нее с подозрением, что-то поздно пришла ей эта здравая мысль, явно же просто очищает свою совесть, а на самом деле завопит и обвинит в трусости, если попробую поступить так, как посоветовала.

– Справимся, – вынужденно пообещал я.

Она сказала испуганно:

– От меня помощь будет слабая.

– Иди сзади, – велел я.

– Да, господин, – пролепетала она, – как скажете, господин.

– Правильно отвечаешь, – похвалил я, – правильная женщина.

Расщелина превратилась в длинную извилистую пещеру, снега намело только до первого поворота, дальше земля сухая и твердая, еще дальше пошел один камень.

Под подошвами сапог все чаще похрустывают кости мелких животных и птиц, а когда миновали еще поворот, увидел человеческую реберную клетку, чуть дальше череп, явно отброшенный пинком.

Женщина за спиной все чаще вскрикивает, по обе стороны прохода уже скелеты, уже насаженные на заостренные колья.

– Господин, – взмолилась она жалобно, – может быть, вернемся?

Я лишь хмыкнул, красивая дурочка не понимает, что такие вот предложения действуют на мужчин как красные тряпки на быка.

Я прислушался, сказал негромко:

– А теперь вот замри и жди меня здесь.

Она взмолилась:

– Но, господин! Там мой…

– Жди, – велел я строго. – И я вернусь, только очень жди.

Она послушно остановилась, но когда я прошел всего ничего, за спиной послышался легкий шорох. Оглянулся с обнаженным мечом в руке, готовый увернуться от удара и сам нанести ответный, но это пробирается, прячась за камнями, следом та женщина.

Встретив мой лютый взгляд, она прошептала жалобно:

– Прости…

Я сказал раздраженно:

– Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят?

Она добросовестно подумала и ответила мирно:

– Нет. А вы?

Я недовольно хрюкнул, отвернулся и пошел дальше, держа обнаженный меч острием вперед, готовый к колющему удару.

За поворотом начала открываться просторная пещера, я удвоил осторожность, продвигался дюйм за дюймом. Воздух становился все теплее, на камне стен пляшут багровые отблески пока что невидимого очага.

Я задержал дыхание, немного беспокоит, что не могу нащупать впереди местного колдуна, но все равно сейчас все узнаю…

Чувство опасности стегнуло с такой силой, что я ринулся головой вперед. Сильный удар в спину сотряс меня с головы до ног. Я упал лицом на прогретые огнем из очага камни, сознание поплыло, но я заставил себя перекатиться в сторону, а рядом в камни ударило лезвие тяжелого топора.

Снизу она показалась мне намного крупнее, а топор в ее руках хоть и не боевой, но острый, как бритва.

Она остановилась прямо надо мной, я лежал на спине, голова еще гудит, но перед глазами уже не двоится.

– Зачем? – спросил я зло.

Она сказала раздумчиво:

– Это моя пещера. Это я брала крестьян для жертв….

– Я это понял.

– Поздновато, правда? – спросила она. – Я не знаю, кто ты, но живым тебе отсюда не уйти, если не преклонишь колени и не признаешь меня повелительницей.

– Что-то иначе заговорила, – сказал я. – Когда била в спину, то вроде бы не думала брать в слуги.

Она возразила:

– Я не думала, что ты настолько крепок. А мне нужны только крепкие слуги.

– Для опытов или для разврата? – поинтересовался я. – Если для разврата, то соглашусь, но только на одну ночь. Если понравишься, на пару…

Ее лицо налилось темной кровью, глаза засверкали безумием.

– Несчастный!.. Ты еще осмеливаешься язвить? Я не знаю, кто ты…

– Ты это уже говорила, – прервал я. – В том все и дело.

– В чем?

– Не знаешь, – пояснил я, – с кем столкнулась.

Она произнесла язвительно:

– А кто ты?

– И не узнаешь, – ответил я. – Уже не узнаешь…

Она отпрыгнула, когда я попытался из положения лежа достать ее острием меча, но на самом деле я лишь освободил себе место, чтобы вскочить на ноги.

Топор я выбил из ее рук легко, она в страхе пятилась и выкрикивала заклятия. Я быстро шагнул вперед и с силой ударил ее по губам.

– Замолчи, тварь!

Она упала на спину, в глазах появился настоящий страх, откатилась в сторону, но вскочить не успела, я оказался над нею с поднятым мечом.

– Пощади, – прокричала она голосом той жалобной крестьянки, что уговорила меня зайти в эту пещеру. – Ты сильный, ты отважный, ты рыцарь! Ты не ударишь беззащитную слабую женщину!

– Ошибаешься, – ответил я. – Ударю, да еще с каким удовольствием! Я, как сторонник равноправия, просто вынужден ударить, чтобы не оскорбить тебя снисходительным отношением как к существу якобы слабого пола.

Она выставила перед собой дрожащие руки.

– Погоди!.. Я дам выкуп.

– Какой?

– Богатый!

– Давай, – сказал я и протянул руку с раскрытой ладонью.

– Но ты оставишь мне жизнь?

– Нет, – ответил я честно.

– Тогда… зачем я буду тебе отдавать выкуп?

– Проживешь на несколько мгновений дольше, – пояснил я. – А за это время многое может случиться! Придумаешь какую-то хитрость, сюда ворвутся мои враги, у меня случится обморок, обвалится крыша… да мало ли чего!

Она молчала, что-то обдумывая, я приблизил острие меча к ее горлу. Она посмотрела мне в глаза, после паузы повторила решительно:

– Ты… рыцарь!.. Ты не можешь убить женщину.

– Ха, – ответил я, – лехко!

Острие погрузилось в ее горло, как в мягкую влажную глину, почти никакого сопротивления, а в ее глазах отразился даже не ужас, а дикое непонимание, как же так, я ж не должен…

– Должен, – ответил я. – Чтобы выжить в меняющемся мире, рыцари тоже должны меняться.

Я вытер кончик меча и сунул клинок в ножны. Несмотря на чувство правоты, все равно как-то гадко и даже не совсем по себе. Почему-то мужчин убивать легче, вообще легко, иногда это занятие даже нравится, будто убиваешь именно соперников на руку твоей невесты или тех, кто когда-то на тебя посмотрит косо.

А убить женщину, несмотря на все хваленое равноправие и равную ответственность перед законом, все-таки почему-то неправильно.

В пещере ничего достойного даже для такого внимательного мародера, как я. В самом деле деревенская колдунья, то ли неудачница, то ли еще слишком молодая, не успела набраться опыта и нагрести трофеев.

Бобик взвизгнул радостно, бросился навстречу, несмотря на мой строгий запрет, но инстинктивно понимает, что теперь как бы можно. Арбогастр с достоинством стукнул копытом в землю, как часовой в замке концом копья, посмотрел гордо и красиво.

– Заждались? – спросил я.

Он тряхнул пышной гривой, а Бобик взвизгнул.

Я с видом победителя, хотя подумаешь, одолел деревенскую колдунью, поднялся в седло.

– Теперь прем дальше на север и север.