Текст книги "Остров"

– Фрэнк?

Послышался стук, как если бы кто-то стучал в дверь, быстрый, настойчивый стук. Саманта, а, может быть, и Дебби с Джанет тоже. Заговор, чтобы заманить его в ловушку, и он удался.

Но внезапно он снова начал бороться с болотом, выталкивать свое тело кверху, и трясина не была больше холодной и мокрой. Она была теплая и сухая, она распадалась, когда он отдирал ее от себя. Он снова мог дышать, он судорожно заглатывал воздух, лежа в темноте в собственной спальне, запутавшись в простынях и одеяле.

– Фрэнк, проснитесь!

Стук был настоящий, настойчивый, голос Саманты – тоже. Он задрожал, выругал себя за то, что не забаррикадировал дверь.

– В чем дело? – голос его тоже дрожал, он весь покрылся потом – он чувствовал, как воняет его тело.

– Вы можете спуститься? Быстрее!

– Зачем? Почему вы все сюда не подниметесь?

– С Джанет плохо. Она заболела!

Еще одна ложь! Он свесил ноги с постели и потянулся курткой.

– Хорошо, я иду.

Саманта стояла на площадке, бледная, похожая на привидение в тонкой ночной рубашке, но на ее лице бала неподдельная тревога. Он слышал, как внизу ходят остальные, как течет вода из крана.

– Что случилось? – спросил он. – Что с ней?

– Господи, если бы я знала! – Саманта уже спешила вниз. – Она больна, стонет, но мы не можем разобрать, что она хочет сказать. Как будто у нее кома!

Если это правда, подумал он, спускаясь вслед за ней по лестнице. Эти женщины способны на любую ложь, он не поверит ничему, пока не увидит все собственными глазами.

Но как только Фрэнк увидел Джанет, он поверил Саманте. Джанет лежала на кушетке, одеяла были откинуты, обнажив ее покрытое потом тело. Она была неспокойна, но не просыпалась, она металась, как будто испытывала неимоверную боль, тихо постанывала. Девушка была смертельно бледна, и если бы она не шевелилась, он мог бы поклясться, что это труп. Ее светлые волосы слиплись от пота, глаза были закрыты.

Дебби пыталась влить воду в рот Джанет, но вода лилась по подбородку и шее девушки, находящейся в бессознательном состоянии. Фрэнк с возмущением увидел, что Эллен спит или притворяется спящей, лицо ее было повернуто к стене. Боже, этот кошмар все еще стоит перед его глазами.

– Как вы думаете, что с ней? – Саманта была на грани истерики, она вцепилась в его руку ледяными пальцами. – О, что же нам делать? Нам нужен врач, «скорая», чтобы увезти ее в больницу!

– Ни то, ни другое невозможно, – он тут же пожа лел о своем мимолетном садистском удовлетворении. Девушка была очень больна, и внезапно вся ответственность легла на него. Сейчас он был врачом. – Мы можем только держать ее в тепле, смачивать ей лоб и попытаться влить ей в рот немного воды. – Все это прозвучало так жалко…

– Что же это, Фрэнк?

– Что? – он смел только предполагать, и думал, говорить ей или нет. – Я не врач, но мне кажется, что у нее кровоизлияние в мозг. Другими словами – удар!

21

– На сей раз море не получит ее тело! – Мари говорила страстно, вся дрожа. – Они забрали Маргарет, но им не видать Элизабет!

Они сгрудились в своей комнате, мрачные, с сухими глазами, стоя у неподвижного тела Элизабет. Костлявое тело, кожа, которая когда-то была гладкая и чистая, теперь натянулась как пергамент на выступающих костях; с трудом можно было узнать девушку, которая приплыла с ними на остров в ту штормовую ночь.

Несчастные женщины, изнуренные голодом и пищей из водорослей, были так слабы, что едва могли стоять на ногах. За исключением Идис. Девочка, конечно, похудела, но она в основном потеряла лишь детскую упитанность, что не причинило ей вреда. От этого она стала только взрослее выглядеть, теперь это была юная девушка, а не ребенок.

Она чувствовала свое господство, ощущая физическое превосходство над другими; ее скорбь о сестре была плохо исполненным притворством. Втайне злорадствуя, она презирала их всех.

Зок кашлянул. Он старался сдержать шум в своих легких, но это ему не удалось, последовал сильный спазм, он весь скрючился, из беззубого рта потекла слюна. Мари молча посмотрела на него с неодобрением, и его кашель перешел в хриплое дыхание.

– Что же мы будем делать с Элизабет? – со страхом спросила Мэри. – Ее бы следовало похоронить по-христиански.

– По-христиански! – тон Мари был едкий, она словно бы выплюнула это слово. – Слишком долго мы были рабами этого так называемого христианства. И что хорошего оно дало нам? Ночи напролет мы молились Богу, чтобы он смиловался над нами. И Он пощадил нас, но обрек на смерть заживо на этом острове, который, несомненно, является жилищем Сатаны. Нас учили, что страдание – удел христианина. Мы страдали – какова же наша награда? Медленная, мучительная смерть. Нет, дети мои, не будет нам спасения. Маргарет умерла быстро, ее миновали последние мучения, которые мы испытываем теперь. Но даже она не покоится в мире, ибо темные силы, которым поклонялся ваш отец, забрали ее тело, ее душу, приняли ее. О да, я это точно знаю, и теперь мы должны взглянуть судьбе в лицо. Было бы слишком просто броситься со скалы и покончить со всем, но это стало бы лишь началом другой пытки, которая никогда не кончится!

Мари опустилась на пол, обессилев после своей вспышки, после попытки рассказать правду Мэри и Идис. Она бы сделала это раньше, если бы не Идис; нельзя рассказывать ребенку о Сатане и о темных силах, но теперь она не могла больше откладывать. И Зок, он был всего лишь слугой лэрда, такой же порочный, как сам Альвер; но его хозяин обрек его на эту жизнь в аду вместе с ними.

– Несколько ночей назад я видела сон, – продолжала Мари, когда силы вернулись к ней, она хрипло дышала. – Мне приснилось, будто муж мой тайно вернулся на остров и живет в темной пещере на берегу. Он жив, но в то же время мертв, слуга Люцифера, он поссорился со своим господином и был сослан сюда к нам, смертным. Его мечты о сыне разбились, он захотел вернуть дочерей, которых отвергал при жизни. Но зная, что они теперь отвернутся от него, он ждал их смерти, а затем забрал их тела в свой подземный ад, где сохранил их плоть и кровь и пленил их души. Да, это сон, но сон настолько реальный, что это могло быть правдой. Наш Господин отверг нас, и нас ждет Хозяин тьмы. Поэтому мы не будем издеваться над собой и устраивать христианское погребение. Мы последуем обычаю наших предков. Сожжем ее тело. Если огонь поглотит ее, даже мой муж не сможет заполучить Элизабет. Отдадим ее древним языческим богам!

Мэри задохнулись от ужаса. Она схватила мать за руку и крепко сжала ее. Зок громко застонал в страхе. Только Идис не шевельнулась, глядя на пламя, глаза ее ярко светились, на юных губах играла улыбка.

– Иди и сложи погребальный костер! – решительно приказала Зоку Мари. – Нам надо спешить. Используй сухой камыш, который служил нам постелями, чтобы разжечь мокрые обломки дерева. Пусть дым от костра подымется до небес, пусть его увидят люди на материке и поймут, что мы победили силы тьмы. Огонь разрушает и очищает; давайте же поступим так с Элизабет и с каждым из нас, когда мы умрем!

Зок трудился большую часть дня, складывая огромный погребальный костер – массивное сооружение из кусков дерева. Он складывал его позади дома, из последних сил стараясь выполнить волю своей госпожи. Его мучила мысль о своем вероломстве, о последнем предательстве своего хозяина, он со страхом думал, каково может быть его наказание. Но у него не было выбора.

Сумерки перешли в глубокую темноту, когда он закончил свою работу – костер получился восемь футов высотой, он состоял из слоев мокрых обломков кораблей и веток, принесенных на берег приливом. Но ветер был свеж; он разожжет пламя от сухих камышей, и оно охватит все остальное. Наверху он устроил помост, чтобы положить туда труп, и теперь им предстояло перенести мертвую девушку к месту ее последнего успокоения.

Они еле затащили наверх труп, окоченевший, вызывающий отвращение; даже в смерти тело Элизабет, казалось, сопротивлялось им. Сооружение опасно покачивалось, когда они тащили и толкали тело Элизабет от одного слоя костра к другому; острые шипы и торчащие гвозди впивались в ее плоть. Однажды она громко застонала, когда внезапно лопнул застрявший воздушный пузырь. Зок задохнулся от ужаса, но женщина, почти превратившаяся г. скелет, тут же обругала его и стала подгонять с неимоверной настойчивостью. Наконец тело было на помосте, оно неподвижно лежало на ложе из веток, уставившись мертвыми глазами в низко нависшее небо, как будто даже Элизабет ощущала присутствие наблюдающей за ними силы.

– Разожги огонь! – закричала Мари сквозь усиливающийся ветер. – И пусть древние боги примут мою возлюбленную дочь в свои надежные владения!

Пламя затрещало в сухой топке, его желтые и оранжевые языки прыгали и росли, шипя лизали мокрое дерево, но не гасли. Поднялся дым, заклубился и поплыл на восток.

Отблеск пламени костра освещал голых людей, стоящих рядом, золотистым светом, согревал их дрожащие тела, затем заставил отойти назад, потому что жар усилился. Костер сдвинулся, переместился в облаке искр, и тело Элизабет шевельнулось, как будто пыталось спастись. Повернувшись на бок, оно смотрело невидящими глазами сквозь густой дым. Языки пламени дотянулись до него, вцепились своими злобными пальцами, обугливая мертвую плоть.

Зок упал на колени, опустив голову. Мари и Мэри стояли за ним. Идис была в нескольких ярдах от них, ее силуэт виднелся сквозь дым, она думала свои думы.

Столб пламени прорвался сквозь помост, и он наклонился. Труп девушки соскользнул с него ногами вперед и встал в центре этого ада. Тело Элизабет было охвачено пламенем, плоть стала плавиться, капать с костей, от нее пошел острый удушающий запах, запах жареного человеческого мяса. Элизабет стояла как живая, они видели теперь ее лицо, ожившее в пламени; почерневшие губы ее шевелились. Глаза ее были открыты, сияющие и зрячие, они смотрели на присутствующих на сожжении.

Она жива! – завопил Зок. – Мертвая ожила!

Мари и Мэри закричали, но было ясно, что старый лодочник сказал правду. Может быть, это была просто оптическая иллюзия, созданная пляшущим пламенем, но ведь они слышали крики Элизабет, ее вопли от ужаса и боли, когда огонь начал пожирать ее.

– Мама, сестры, что вы сделали со мной? Вы бросили меня в пламя ада!

Лицо ее почернело, растаяло, словно сало свечи, пока не превратилось в бесформенную жидкую массу. Труп все еще стоял, извиваясь, издавая мучительные крики, а ветер выл и все сильнее раздувал пламя костра.

Зок лежал лицом вниз, он стонал. Мари попыталась броситься к костру, но жар пламени оттолкнул ее.

– Дитя мое, дитя мое, прости нас за то, что мы сделали с тобой!

– Она жива! – истерически закричала Мэри. – Она не умерла, она только заснула, а мы сожгли ее заживо!

Только Идис молчала, отступив от жаркого пламени адского в темноту, безмолвная фигура, для которой это был последний час детства. Она смотрела на происходящее с бесстрастным лицом, она не показывала ни горя, ни ужаса. Ее небольшое тело оставалось прямым, потому что она отрицала покорность и презирала остальных. Она одна понимала и ждала.

Наступило утро, снова полил дождь, зашипев на раскаленных угольях; он начал тушить остатки погребального костра. Куча пепла разлетелась по ветру и стала частью природы.

Идис смотрела на остальных, они начали шевелиться; Зок украдкой посматривал сквозь пальцы, Мэри отряхивалась, словно собака, только что переплывшая реку. А ее мать была карикатурой на когда-то гордую леди Альвер – она с трудом поднималась на ноги. Тело ее ослабло, но душа еще была сильна и непокорна. Она отбросила назад голову и широко раскинула руки.

– Слушайте меня, – прокаркала Мари, обратившись к серым небесам, – ибо это остров смерти, и да будут все те, кто ходит по этой земле, прокляты, как прокляты мы. Никто не покинет этого места, и пусть же они страдают от мук, как мы, обреченные на вечные страдания!

Над их головами прогрохотал гром, и темное небо на мгновение разорвал огненный зигзаг молнии. Это был отсвет темных сил, а потом облака вновь поплыли.

И даже Идис бросилась на землю и спрятала лицо, дрожа вместе с остальными.

* * *

Зок опять отправился на охоту – бесполезная затея, потому что он ничего не добудет. Всего лишь предлог, чтобы побыть одному, они это знали, но были рады избавиться от него.

Огонь тлел в камине. Стало невозможно как следует высушивать куски дерева на топливо, чтобы получить согревающее пламя. Мари закашлялась, и когда она повернулась к дочерям, они впервые увидели в ее глазах поражение. Их мать больше не в силах была скрыть свое чувство безысходности.

– Я была не права, – прошептала она. – Я предала Элизабет огню, но он не очистил, не разрушил – ибо это был огонь ада! Он прибрал ее точно так же, как Сатана прибрал Маргарет. Скоро они возьмут всех нас.

– Мы умираем, потому что нам нечего есть! – возразила Идис, и в голосе девушки прозвучала жестокость, заставившая других отпрянуть. – Другой причины нет. Мы не воспользовались пищей, которая поддержала бы в нас жизнь.

– О чем ты говоришь, дитя? – Мари уже догадалась и пожалела, что задала этот вопрос Идис.

– Элизабет была мертва. Ей ее тело было ни к чему, и все же ты настояла на сожжении, уничтожении его огнем, – упрекнула она мать, презрительно скривив губы. – Но что сделано, то сделано, прах ее приняла природа, – она вздохнула.

– Нет, – прошептала Мари. – Мы же не могли…

– Мы могли, и мы были должны, – Идис сжала губы, ее глаза злобно сузились. – Мы должны были съесть человеческое мясо, которое мы поджарили, а не сжигать его зря!

Мари задохнулась от ужаса; Мэри прикрыла рот ладонью. Широко раскрытыми глазами они смотрели на Идис, друг на друга, затем погрузились в скорбное молчание.

Прошло много времени, прежде чем Мари снова заговорила, не в силах встретиться с пытливым, проницательным взглядом своей младшей дочери.

– Ты права, Идис. Мы просто отдали Элизабет им, ибо древние боги – это темные силы. Мы обрекли ее на адов огонь, сожгли ее плоть, которая могла бы дать нам силы жить дальше. Она бы сама хотела, чтобы мы съели ее тело, я в этом уверена, точно так же, как я отдам вам все оставшееся мясо, когда умру. Этого недолго ждать.

Они посмотрели друг на друга голодными глазами, каждая мысленно бросая жребий, каждая молясь, чтобы она пережила остальных. Трусость соперничала с голодом, их желудки напряглись, сведенные судорогой.

– Это необязательно должен быть кто-то и нас, – Идис пошевелила в огне палкой, и слабое пламя стало лизать мокрое дерево.

– Что… что ты хочешь сказать, Идис? – голос Мари был еле слышен. И вновь они не хотели, чтобы их подозрения подтвердились – но одной из них пришлось облечь эту ужасную мысль в слова.

– Зок, конечно же! – ее смех заставил мать и сестру вздрогнуть от отвращения.

– Нет!

– Да! – Идис поднялась, и в этот момент Мари смирилась, что она утратила материнскую власть над своими оставшимися в живых дочерьми. Они обе будут слушаться этого ребенка, девочку, повзрослевшую за ночь.

– Это должен быть Зок, если мы хотим жить. Он старый и костлявый, но его мясо даст нам жизнь и силу.

Они вновь погрузились в молчание и сидели, глядя на дверь, думая, скоро ли возвратится старый лодочник.

22

– Она умрет, да, Фрэнк? – спросила Саманта, желая, чтобы он подтвердил ее наихудшие опасения.

Почти рассвело. Ночь ускользала так же быстро, как и тающая жизнь Джанет. Они все по очереди смачивали лоб больной девушки холодной водой и поддерживали огонь в печи. Все, кроме Эллен. Девочка все еще спала.

– Да, – ответил Фрэнк Ингрэм. Не было смысла отрицать это. Врач с современными лекарствами мог бы спасти ее. Без лекарств, на отдаленном острове – надежды было мало. – Мы можем лишь надеяться. И молиться.

– Я не религиозна! – резко ответила она, и ярость, прозвучавшая в ее тоне, озадачила его. – По крайней мере, скажем так: я не христианка.

– Я тоже не христианин, – он подбросил еще одно полено в печь. – Когда-то был, но не после…

– Не после смерти вашей жены? – она странно улыбнулась.

– Да. Я считал, что это было… так жестоко, так ненужно. Если бы Бог существовал, Он бы, конечно, не стал… – Его голос затих, перед глазами поплыл туман. Он не имел права говорить о своем горе сейчас. Саманта потеряла одну дочь вчера; сегодня она вот-вот лишится второй.

– Бога нет, – в ее глазах застыло странное, пугающее выражение. Почти фанатичное. – Я знаю.

– Если бы нам только удалось сохранить Джанет живой до прихода парома, – он знал, что надежды не было, – тогда она могла бы получить врачебную помощь через пару часов.

– Паром не придет, Фрэнк. Вы знаете это так же хорошо, как и я!

От этих холодных слов по его телу побежали мурашки. Ему вдруг захотелось бежать из этого дома, бежать, не разбирая пути, к Котлу, броситься со скалы в море. Как и поступили в свое время Гринвуды! Потому что эта женщина говорила правду; малообъяснимые, но верные слова. Почему же паром не придет? Море довольно спокойное, даже если они отстали от расписания, они нагонят за два дня.

Может быть, паромщик занемог. Даже если это так, у него есть замена. Этот старый мерзавец не незаменим. И если предположить, что по какой-то причине паром не может прийти, начальник порта попробовал бы дозвониться до него и обнаружил бы, что телефон не работает. Контакт поддерживается с самыми отдаленными островами в экстренных случаях, и как последнее средство высылают вертолет.

– Думаю, что не придет, – ответил он и громко вздохнул. – По логике вещей он должен прийти, но вы говорите, что нет. Почему я вам верю?

– Вы не поймете, даже если бы я вам рассказала, – ее глаза казались остекленевшими, а в голосе звучали чуть ли не печаль и сожаление. Мимолетное чувство искреннего сожаления о чем-то, но потом оно исчезло. – Джанет не продержится, – сказала она.

Завтрака не было, поэтому Фрэнк отправился к овцам. Он оставил Саманту и Дебби ухаживать за Джанет; Эллен все еще спала.

Работа была лекарством от большинства его душевных болей, это он повторял себе тысячу раз в течение последних двенадцати месяцев. Он должен был что-то делать, чтобы держаться. Если он перестанет работать, то сдастся. Может быть, умрет.

По крайней мере, у него было много запасено сена в сарае. Людям на острове было нечего есть, не хватало торфа и дров, не у овец достаточно корма и есть крыша над головой. Им повезло.

Он не торопился, и подумал было сразу же отправиться по своим делам по острову, не заходя в дом. Нет, ему придется пойти туда; в такое время женщинам нужен мужчина. Даже Саманте; причин на то было больше, чем ему хотелось думать.

Он зашел в гостиную. Саманта закладывала прутья в «Рэйбэрн», а Дебби передавала ей их из ведра. Женщины занимались обычными домашними делами с унылой привычностью. Эллен, вероятно, все еще спала, завернувшись в одеяло, ленивая корова.

– Как чув… – он замолчал, попытался проглотить свои слова, потому что его взгляд упал на самодельное ложе перед печью; одеяло покрывало неподвижное тело, которое больше не стонало, не металось беспокойно. Аккуратно завернутое, оно олицетворяло конец, что и было ответом на его вопрос.

– Она умерла около часа назад, – ответила Саманта, не глядя на него, передвигая полено, застрявшее в топке. – Вы же знали, что она не выживет.

Так дьявольски холодна, подумал он, так бесчувственна. Он вцепился в дверной косяк, не зная, что сказать. Он странным образом испытывал гнев и печаль. Одной меньше, с кем сражаться: ты – эгоистичный подонок, сказал он себе, она не причинила тебе никакого зла. Не то что остальные.

– Я сожалею, – сказал он наконец.

– Нет, вы не сожалеете, – ее улыбка заставила его задохнуться и ощутить напряженность в желудке, но это было совсем не от голода. – Но в определенное время нам всем приходится произносить определенные слова, не так ли?

– Может быть, придет паром, – еще несколько ничего не значащих слов.

– Не придет, – она странно смотрела на него. Дебби стояла рядом. – И это означает, что мы должны будем сделать все сами, не так ли? Как это… «самообеспеченность», так это называется, правда?

– Что… о чем вы?

– Я имею в виду, что мы должны позаботиться об этом сами. О похоронах!

Ее слова были для него все равно что физический удар. Он не смел поверить, что правильно понял ее. Если это так, то это какая-то ненормальная шутка. Но выражение ее лица говорило ему, что это правда, что она совершенно серьезна. Фрэнк почувствовал, как пот потек по его лбу. Его рубашка намокла, начала холодить тело. Кровь отлила от лица. Она сумасшедшая, они все сумасшедшие, сбежали из какой-то психушки – он почти подозревал это все время.

– Вы… не можете это сделать! – пробормотал он. – Это противозаконно.

– На острове Альвер нет законов. Кроме наших собственных.

– Паром придет сегодня. Если не сегодня, то завтра. Они заберут тело на материк. Должно быть вскрытие, расследование.

У него было чувство, что все его доводы – не больше, чем оправдания; паром не придет, ни сегодня, ни завтра. Нет смысла искать причину – Саманта сама была достаточно веской причиной. У него пересохло во рту, он облизал губы.

– Мы должны это сделать, – сказала она. – Сегодня. До темноты.

Дебби кивнула. Эллен села в постели и уставилась на него, улыбаясь безрадостно, давая понять: «Вы поможете нам, мистер Ингрэм. У вас нет выбора, вы должны делать то, что мы велим, потому что нас больше, и ружья у вас уже нет».

– Я в этом не буду участвовать, – он попятился к двери. – Я не буду пытаться остановить вас, но предупреждаю, что сообщу об этом полиции как только будет восстановлена связь с материком.

– Как хотите, – она отвернулась и что-то сказала Дебби, он слышал, как Эллен хрипло засмеялась. Он вышел из дома, закрыв за собой дверь. Я схожу с ума, подумал он.

* * *

Он поднялся на холм, удобное место, с которого он мог видеть весь остров, а также море, в случае, если появится паром. Он должен продолжать надеяться; без надежды он бы просто сдался.

День был ясный и солнечный, дул лишь сильный бриз, шквальные ветры утихли, но они могли вновь подняться в любое время без предупреждения. Отсюда он видел дом, похожий на кукольный. Время тянулось медленно.

За сараями двигались крохотные фигурки, марионетки размером со спичку были заняты тем, что носили ветки из поленницы и складывали их в кучу. Дети, складывающие костер в день Гая Фокса. Фрэнк содрогнулся: это было так странно. Что, черт возьми, они замышляют?

И снова эта картинка приковала его с гипнотической силой, он невольно следил за происходящим с мрачным интересом. Саманта упомянула о похоронах, но почему они складывают костер? Одна из них, похожа на Дебби издали, выкатывала из деревянного сарая пару старых шин, которые он использовал в качестве пресса для брезента, накрывавшего поленницу во дворе, если сарай был переполнен. Очевидно, они собирались использовать ее в качестве растопки; что за жуткое нахальство! Похоже на то, что они готовятся к какому-то празднеству вечером, а не к похоронам. Им бы следовало копать могилу, пытаясь вырыть яму в шесть футов глубиной в каменистой почве. Если только…

О, Боже! Внезапно его осенило, и он почувствовал себя слабым и больным, ноги у него подкашивались, пустой желудок вздулся. Они собрались сжечь тело Джанет! Кремировать ее!

Фрэнк опустился на землю и уставился на мокрую траву, повторяя снова и снова, что этого не может быть. Но это была правда – и, более того, эти женщины настолько безумны, что они это осуществят!

Две смерти за два дня, и теперь вот это! Солнце садилось на западе. В лучах его заката золотилась бесконечная морская рябь, огромная водяная пустыня, ни единого судна, даже рыбацкого катера не видно вдалеке. Как будто весь мир сторонился этого места. Потому что оно было недобрым.

Почтовый паром не придет сегодня, не придет и завтра – напрасно надеяться на это, он надеялся только не сойти с ума. Он заставил себя думать о послезавтрашнем дне, о том дне, когда эти сумасшедшие будут под охраной полиции. Будет проведено расследование, состоится суд. Остров Альвер будет продан, он вернется в Шропшир. Не на «Гильден Фарм», но куда-то поблизости, где мягкие холмы, где он не услышит моря, где сможет начать жить заново. Но даже это казалось очень маловероятным.

Он невольно стал снова за ними наблюдать. В лучах заката картинка казалась яснее – он даже видел, кто был кто. Они стояли втроем и восхищались делом рук своих, радуясь своим успехам. Он подумал, что Эллен потирает свои руки в садистском восторге, как будто намыливает их в раковине. Психованная идиотка!

Потом они повернулись и пошли к дому. Боже, я не хочу это видеть! Но ему пришлось, как если бы он был автомобилист, проезжающий мимо места дорожной аварии, остановившийся, чтобы взглянуть на кровавое месиво. Их не было несколько минут, а когда они вновь появились, то тащили какой-то длинный, завернутый в ткань предмет; простыня тащилась за ними по грязи. Предмет был тяжелым; он почти слышал, как они охают от напряжения, с трудом продвигаясь с ним к костру.

Они прислонили его к подготовленному костру, потом стали толкать его вверх, словно это было жуткое чучело Гая Фокса, которое нужно было установить на вершине костра. Но это был 'труп, окоченевший труп, тело без гроба. Эллен взбиралась наверх впереди всех, она тянула труп, а Саманта и Дебби толкали его. Кто-то что-то кричал, ветер донес до него неразборчивые слова наставления.

Вот они водрузили тело на самый верх своего неустойчивого сооружения из обломков дерева. Двое влезли наверх, поправили саван на трупе, отдавая последнюю дань уважения покойной. Удовлетворенные, они спустились и еще раз с восхищением оглядели свою работу.

Эллен пошла в дом, наверно, что-то принести; двое других ожидали ее с нетерпением. Две минуты, может быть, три, и вот она появилась, бежит бегом, зажав что-то в руке, передает Саманте. Что-то, что ей пришлось искать. Фрэнк подумал, что это могло быть. Он понял: спички, и дым начал струйками подниматься от подножия костра!

Языки пламени, сначала робкие, все росли, раздуваемые свежим морским ветром, потрескивая, потом добрались до покрышек. Дым начал сгущаться, чернеть, превратился в косой столб, который не мог развеять даже ветер. Он летел по направлению к холму.

Фрэнк закашлялся, когда дым от горящей резины проник к нему в легкие, отошел назад, потому что ферма была уже не видна сквозь приближающееся черное облако. Он поспешил спуститься пониже и стал наблюдать за огромным облаком дыма, быстро растущим во все стороны, как будто намереваясь скрыть остров Альвер и его зло, стыдясь самого его существования.

Сумерки наступили быстро, тяжелые, насыщенные дымом, с вонью горящей резины. Он старался не думать о теле посреди этого ада, о человеческой плоти и костях, которые горели в огне, и их запах был частью этой отвратительной вони.

Густой, едкий туман окутал остров, от него у Фрэнка начало резать глаза и жечь в горле. Он прошел дальше, потому что не мог оставаться на одном месте – ему необходимо было глотнуть свежего воздуха и передохнуть от дыма. Его шатало из стороны в сторону, он утратил способность ориентироваться, он просто шел, не думая о том, что может споткнуться на утесе над Котлом, упасть и разбиться насмерть на скалах.

Сквозь черную мглу показался свет, и он невольно побрел на него, как мотылек на лампу, совершенно утратив контроль над своими действиями. Он уже перестал заботиться о том, что может случиться с ним, его сопротивление иссякло. Он смирился со своей участью как мертвый лист на ветру. Он узнал огни – квадратные окна, освещенные изнутри. Это фермерский дом, он призвал его из этой дымной ночи. И за домом он еле смог разглядеть кучу тлеющих углей; кремация закончена, ветер развеет то, что осталось от Джанет.

Стоя во дворе, он услышал собственный голос, зовущий Джейка. Ты тоже сходишь с ума, Фрэнк, подумал он, вспомнив, что колли не может прийти назад. На миг его охватило горе. Эти женщины принесли смерть на остров; он больше не в силах бороться с ними.

Подавленный, ослабший от голода, он украдкой вошел в дом. Они были там, все три, сидели на диване у окна; Саманта на одном конце, Дебби – на другом, Эллен посередине. Улыбаясь ему, как будто это был самый обычный конец рабочего дня; казалось, они говорили: «Входи, Фрэнк, ты выглядишь усталым. Извини, но ужина нет, у нас нет продуктов. И мы тоже были заняты».

– А, вот и вы, – улыбка Саманты, нотка облегчения в ее голосе могли сойти за искренние. – Мы как раз начали беспокоиться о вас, Фрэнк. Все в порядке?

О, Господи!

Он кивнул. Никакого упоминания о кремации, ни намека на скорбь ни у одной из них. Дочери, сестры, умерли и забыты, так вот, вероятно. Они так дьявольски бесчувственны, это просто ужасно, подумал он.

И печь для выпечки хлеба ярко горит, огонь потрескивает, заслонка открыта, пышет жаром вдобавок к «Рэйбэрн». Он хотел было сказать, что топлива не так много, чтобы его можно было тратить впустую. Но какой смысл?

– Думаю, вам следует зарезать овцу, – бесстрастно сказала Саманта. Ее тон напомнил ему Гиллиан, когда она говорила: «Завтра мне придется пройтись по магазинам, потому что у нас скоро кончится…» Кофе? Поездки, из которых не возвращаются. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул.

– Мы очень хотим есть, – добавила Дебби.

– Я умираю от голода, – сказала Эллен.

– Ладно, – он медленно направился к лестнице. – Наверно, мне придется зарезать завтра овцу.

– Хорошо, тогда мы будем поддерживать огонь в печи.

Глупые девчонки, подумал он, для этого подойдет и «Рэйбэрн», они же не собираются жарить животное целиком.

– Спокойной ночи, Фрэнк, – их дурацкий хор школьниц сопровождал его по лестнице. Он не произнес ни звука в ответ, просто подумал: «Я не буду заставлять дверь стулом, наоборот, оставлю ее чуть приоткрытой, чттобы вам и стучать не надо было, если начнете помирать и я вам потребуюсь». Внезапная мысль вызвала многозначительную улыбку у него на губах: «Умрите, все умрите, и тогда вы оставите меня в покое».

Он не знал, почему снял одежду, может быть, по привычке. Раздеваясь, он раскидал одежду по полу, как это сделала недавно Рут ночью. Он стоял, обнаженный, прислушиваясь к голосам внизу.

В комнате стоял сильный запах сгоревшей резины и… он закрыл окно и опустил раму. Он надеялся, что ночной ветер унесет эту кучу пепла и развеет над землей и морем. Прах и тлен вновь стали прахом и тленом; почему-то это показалось ему жутковато-забавным. Но это означало, что он наверняка покинет остров, он не может оставаться здесь с этим. Это будет как будто изменой – прах Гиллиан развеян на «Гильден Фарм», и его место там, вместе с ней. Не здесь, с прахом какой-то сумасшедшей девки.