Текст книги "Развод. Излечение травмы утраты и предательства"

Для подавляющего большинства детей расставание родителей – травмирующий опыт. Проще говоря, это означает: теперь все не так, как было раньше или как я представлял себе (ребенком), и я не подготовлен к этой другой, новой жизни.

Трагедия травмирующих переживаний заключается в том, что любой «разрыв непрерывности» жизни может легко привести к разрушению приобретенного и накопленного в прошлом позитивного опыта, а вместе с ним и вытекающих из него (хороших) приобретений для психики.

Поэтому, говоря о «благополучии» или «обеспечении возможностей для развития» ребенка в контексте развода или расставания родителей, мы имеем в виду не больше и не меньше чем удовлетворение этих потребностей в развитии даже в столь трудное время и после него. Вот о чем идет речь во всех рекомендациях, которые мы даем и обязаны давать родителям. Вспомним еще раз[58]58
  Формулировка «еще раз» относится к упоминаниям в предыдущих главах.


[Закрыть] важнейшие из них:

1. Типичные для всех достаточно здоровых детей разведенных родителей эмоциональные реакции должны иметь возможность выражаться.

Если родители только что расстались, одной из наших задач становится также разрушение часто выражаемого родителями ожидания того, что с помощью консультирования по вопросам воспитания или психотерапии дети больше не будут демонстрировать развившиеся у них в ходе расставания родителей симптомы (вспомните Дженни!). Очень важно позволить им выражать свои эмоции: горе из-за потерянной настоящей семьи, страх полностью потерять отца и (или) мать, ощущение своей вины в расставании, гнев на одного из родителей за то, что он выгнал или бросил другого, гнев на обоих родителей за то, что они думают только о себе, и, наконец, обида на уходящего родителя за то, что ребенок не так значим для него, чтобы он остался, несмотря ни на что.

Умение выражать эти чувства означает, во-первых, отсутствие страха того, что вспышки эмоций или чувств поставят под сомнение родительскую любовь, а во-вторых – постепенное научение символизировать и сообщать эти чувства. Уже одно это составляет целую программу консультаций по вопросам воспитания, потому что большинству родителей трудно – даже если они не расстались – позволить детям выражать сильные эмоции и допускать их.

2. Детям необходимо понимать причины расставания родителей.

Этот вопрос затрагивается очень редко. 95 % детей так никогда и не узнают, даже впоследствии, уже став взрослыми, по какой именно причине расстались их родители. Но причины нужно понимать, чтобы больше не чувствовать себя виноватым или не причинять себе боль, потому что дети до конца считают, что виноваты они. Например, они думают, что отец уходит потому, что они недостаточно хороши.

Помню девочку из моей практики, которая призналась мне, что понимает развод родителей, потому что вечные ссоры между ними больше нельзя было терпеть. Но она совершенно не понимала, почему отец из-за этого переехал, «…он же мог перебраться ко мне в детскую, она у меня большая!». Даже этот девятилетний ребенок еще не знает, что мы, взрослые, строим места своего проживания на своих любовных отношениях, а не на отношениях с нашими детьми. Так как же детям понять, что уход отца не означает их меньшую важность? Один десятилетний мальчик сказал мне после окончания терапии, что никогда не забудет тот день, когда отец сказал ему: «Папа и мама расходятся, но ты должен знать, что папа всегда будет любить тебя и всегда будет рядом с тобой, потому что ты для него самое главное в этом мире». Я спросил его, что он почувствовал в тот момент. Мальчик ответил: «Я ему не поверил. Потому что я бы никогда не оставил того, кто для меня дороже всех на свете!» Это очень логичные и лежащие на поверхности мысли[59]59
  О важности объяснения детям (истинных) причин расставания я расскажу более подробно в главе 9. Там я также рассмотрю вопрос о том, что́ могут сказать своим детям родители, если они сами субъективно убеждены в том, что вся вина лежит на другом.


[Закрыть].

3. Дети должны знать, что их постоянные ссоры с родителями не ставят под угрозу отношения с матерью и отцом, они нормальны и всегда приводят к примирению.

Как уже упоминалось, причины расставания матери с отцом в настоящем (в прошлом) объясняются детям редко (либо с помощью туманных намеков вроде «Мы стали чужими друг другу» или «Мы больше не понимаем друг друга», которые ничего не говорят детям, а то и еще больше их запутывают). Но когда родители все же стараются объяснить детям свое расставание или развод, наиболее распространенной его причиной объявляются частые ссоры. Это фатальное объяснение – не говоря уже о том, что это неправда, – поскольку в каждом, даже в лучшем любовном романе люди ссорятся, но потом снова мирятся. Проблема в том, что ссоры остаются без примирения, а примирение не происходит из-за того, что в любовных отношениях что-то не в порядке. Объяснение фатально потому, что сам ребенок, естественно, неоднократно ссорится с родителями, и если он усвоит, что причиной расставания родителей была ссора, он должен будет опасаться, что его конфликт с матерью или отцом также может привести к разлуке с ними. Это лучшая предпосылка для вытеснения агрессии; не нужно читать лекций по психоанализу, чтобы точно знать – это именно та почва, на которой вырастет будущий сад неврозов.

4. Дети должны свободно любить обоих родителей.

Во-первых, это предполагает, что они не ищут виноватых в расставании. В противном случае ребенок лишает «провинившегося» своей любви из-за собственной лояльности к предполагаемой жертве либо продолжает отношения с ним ценой чувства вины. Во-вторых, детям должно быть позволено любить обоих родителей, не опасаясь обидеть или даже потерять отца или мать. Так что это не просто вопрос регулирования общения с помощью правосудия – по сути, речь идет главным образом о том, что у ребенка возникает следующее ощущение: маме хорошо, что я сейчас с отцом! И папе хорошо, что я сейчас снова пойду к маме. У ребенка также не должно быть ощущения, что он доставляет неприятности матери, поскольку на самом деле она ожидает, что он не пойдет или не хочет идти к отцу. Он должен точно знать: родители расстались, они больше не любят друг друга, но я могу любить отца точно так же, как и мать. Это важная предпосылка для предотвращения или хотя бы смягчения конфликта лояльностей.

5. Дети должны уметь укрощать свой гнев, видя, как родители сожалеют о причиненной ими боли.

Это особенно сложно для разводящихся родителей. В основном детям пытаются внушить, что теперь всем будет намного лучше. Ребенка утешают всевозможными аргументами вместо того, чтобы сказать ему подходящими для его возраста словами: «Я знаю, что мы оплошали как мужчина и женщина, мы этого не хотели, но у нас не получилось, и нам очень жаль, что мы так с тобой поступили. Но мы сделаем все возможное, чтобы ситуация была для тебя как можно менее болезненной». Это хороший способ постепенно успокоить детский гнев. Все остальные попытки утешения сводятся либо к тому, что ребенок считает себя виноватым в своих страданиях, либо у него складывается впечатление, что родителей не заботят важные для него вещи.

6. Дети должны быть уверены в отсутствии своей ответственности за психическое состояние родителей, т. е. им разрешается быть детьми, которые могут рассчитывать на то, что родители переживут собственную боль и, несмотря на расставание, всегда будут о них заботиться.

7. Эта безопасность также приносит с собой свободу временно ненавидеть отца или мать.

Кризис, в котором находятся дети, невозможен без частичной, временной ненависти к матери и (или) отцу. Однако эта свобода существует только в том случае, если им не нужно бояться разрушения из-за нее своих отношений с отцом или матерью. Поскольку всегда по-прежнему существует другой родитель, собственное чувство ненависти теряет свою экзистенциальную угрозу.

Начиная примерно с десятого года жизни, триангулированное пространство отношений открывает также возможность реального перехода от одного родителя к другому. С точки зрения психологического развития я считаю это привилегией детей разведенных родителей! В то время как детям из так называемых полных семей приходится (постоянно) выбирать лишь между семьей и группой сверстников, во время трудного процесса отделения при половом созревании у детей разведенных родителей открывается третья альтернатива: они могут переехать к другому родителю, возможно, в его новую семью. Если, например, жизнь с матерью кажется подростку больше невыносимой, он переезжает к отцу. Если в какой-то момент он понимает, что у матери было все-таки лучше, он перебирается обратно. Разумеется, для наличия такой возможности необходимо участие родителей и отсутствие упреков за переезд к отцу или матери. Это предмет педагогического просвещения и консультирования по вопросам воспитания в самом узком смысле этого слова, так как подобным образом «брошенные» родители обычно сильно обижаются. Так что, когда ребенок захочет снова поменять отца на мать, его не так уж редко встречают словами: «Можешь оставаться там, откуда пришел!» или «Я же тебе говорил(а)!», что унизительно для ребенка. Если после такого негативного опыта он решает все же остаться с отцом, нередко случается, что тот, в свою очередь, дает ему понять, что его больше не ждут… Предоставляемые возможности не используются, потому что родители являются жертвами собственных чувств.

Разумеется, в большинстве случаев, встречающихся нам в консультационных центрах, родители вообще не обращаются к этим основным параметрам «достаточно хорошо преодолеваемого расставания». Поэтому, чувствуя свою обязанность в первую очередь учитывать интересы развития детей, консультант должен убедить родителей выйти за рамки своих первоначальных желаний и начать консультирование, направленное на оптимизацию возможностей развития.

Конечно, легче сказать, чем сделать. В конце концов, речь идет не только о том, чтобы уговорить родителей начать консультирование, выходящее за рамки их первоначального желания («поручения»): то, что мы требуем от родителей ради их детей, постоянно вступает в противоречие с главными интересами и потребностями родителей[60]60
  См. раздел 3.2.


[Закрыть]. Это обстоятельство ставит под угрозу не только позитивный перенос со стороны родителей, но и способность консультанта сопереживать их эмоциональным проблемам. Однако если консультант не уделяет этим проблемам достаточного внимания и слишком сильно и слишком быстро сосредотачивается на том, в чем в принципе нуждаются дети расстающихся родителей, то из эмоциональных проблем родителей вырастает эмоциональное сопротивление консультированию. Но что еще важнее: слишком напористые объяснения, не дающие родителям возможности поведать свою историю, могут привести к тому, что консультант упускает важные аспекты конкретного случая и, несмотря на свои знания и опыт, приходит к сомнительным профессиональным оценкам.

Мать – назовем ее г-жой Б. – приходит в консультационный центр из-за своей почти восьмилетней дочери Лоры. «У нас дома военное положение!» – начинает она свой рассказ с примесью раздражения и отчаяния. В начале учебного года они с мужем решили ограничить визиты Лоры к отцу, с которым мать развелась три года назад, «до разумных пределов». Теперь Лора могла видеться с ним раз в две недели на выходные, а до того могла перемещаться между квартирами матери и отца по своему желанию. Консультант поинтересовалась, почему они решили внести такое изменение. «Мы не могли ничего спланировать заранее, я не знала, вернется ли она домой после школы, займемся ли мы чем-нибудь вместе на выходных и т. д. Но, прежде всего, самой Лоре нужны стабильность и спокойствие. Эти постоянные перемещения туда-сюда не принесли ей ничего хорошего». В результате такого ограничения Лора «строит из себя сумасшедшую», постоянно упрямится, кричит, нарочно портит вещи, от всего отказывается и ведет себя подло и жестоко по отношению к своему пятилетнему брату. Консультант осведомилась, чего ждет от нее мать. «Помогите нам привести ее в чувство. Она должна наконец смириться с тем, что мы с ее отцом развелись, что у нас теперь новая семья и что у нее есть не только права, но и обязанности».

Как и г-жа А., г-жа Б. ожидала от консультанта помощи в адаптации сопротивляющегося ребенка к представлениям и правилам его окружения, т. е. помощи в устранении симптомов. В отличие от консультанта г-жи А., консультант г-жи Б. не позволила себе вовлечься в желания и намерения матери. Она получила образование в рабочей группе по психоаналитической педагогике и потому, во-первых, была готова критически изучить родительские желания; а во-вторых, посчитала «перемещения» Лоры хорошим, т. е. способствующим ее развитию решением (см. выше). Ее спонтанный контрперенос определенно был «полезен» консультанту: позже она рассказывала мне на супервизии, что нашла мать довольно неприятной, выражение страдания на ее лице показалось ей наигранным, и она ощутила гнев Лоры на «злую» мать из-за сокращения общения с отцом. Контрперенос было нетрудно выразить в форме профессиональной оценки: в соответствии с ним г-жа Б. была типичной представительницей разведенных матерей, стремящихся уничтожить прошлое и выгнать отца из жизни семьи, не желающих воспринимать страдания детей, а, наоборот, обвиняющих их, тем самым ставя под угрозу возможности их развития. Соответственно, консультант сообщила матери, что не может просто так согласиться с ее опасениями, потому что «мы» – под которым она имела в виду профессиональное сообщество – на сегодня знаем, насколько важно не просто поддерживать контакты, но и иметь максимально интенсивные отношения между ребенком и обоими родителями, т. е. и с отцом, и предложила в следующий раз вместе подумать о том, что произошло за последние несколько месяцев.

Во время супервизии, последовавшей за первой консультацией, я спросил коллегу, как отреагировала мать на ее предложение. Она ответила, что г-жа Б. казалась немного приунывшей. «Может, я была слишком напористой и прямой?»

Однако проблема заключалась не в форме и конфронтационном тоне консультанта, а во времени. Причем сразу в двух отношениях: во-первых, коллега упустила шанс вникнуть в эмоциональные проблемы матери, беспокоившие ту больше всего. Ее ощутимое с самого начала отчаяние вообще не рассматривалось. Это означает, что г-жа Б., вероятно, не могла ощутить поддержку консультанта. Меня бы не удивило, если бы она не пришла на следующую встречу. Во-вторых, диагностическая оценка консультанта могла быть верной, но основывалась на слишком тонком эмпирическом «льду». До составления действительного представления об истории, всех проблемах и намерениях участвующих сторон она не могла опрометчиво положить случай в ящик «плохая мать с отчимом против бедного ребенка с отцом».

К счастью, я ошибался в своих опасениях насчет того, что г-жа Б. откажется от консультирования после первой же встречи. Она явилась точно в оговоренное время, казалась поначалу немного сдержанной, но затем с облегчением приняла предложение консультанта спокойно рассказать всю историю с ее точки зрения.

Г-жа Б. поведала, что в то время развод оказался для нее очень трудным, потому что она знала, как сильно Лора была привязана к своему отцу. Поэтому с самого начала она пыталась сделать так, чтобы та могла видеть папу как можно чаще. Хотя Лора постоянно упрекала мать за то, что папе нельзя вернуться, в целом все шло очень хорошо. И периоды, когда мать и Лора прекрасно ладили друг с другом, явно преобладали. Все изменилось только тогда, когда мать начала новые отношения и к ним переехал ее новый муж. Свадьба состоялась чуть больше года назад. «Я уже много лет не чувствовала себя такой счастливой. С ним я впервые в жизни почувствовала себя спокойно и в безопасности. Я люблю его, и это точно мой последний шанс на счастливые отношения. Но Лора ненавидит его и меня за то, что я к нему так отношусь. Когда я сказала ей, что мы собираемся пожениться, она впала в бешенство». Консультант поинтересовалась, что думает по этому поводу отец девочки. «Это именно то, что меня так бесит. Он еще больше ее подстрекает. Однажды я услышала их разговор по телефону на громкой связи, и он сказал: “Правильно, не давай себя уговорить!” И откуда, как не от него, взялись ее оскорбления в адрес отчима: “Тебе даже не хватило ума поступить в университет” или “Я не позволю тебе даже слово мне сказать!”». Консультант спросила, как относится к этому ее муж. Тут г-жа Б. заплакала. Он сказал ей, что с него хватит и дальше так жить он не в состоянии. «Лора вот-вот разрушит наш брак. Возможно, он уже разрушен».

Всего за один час, предоставив матери возможность рассказать свою очень личную историю, консультант получила от г-жи Б. совершенно иную картину.

Г-жа Б., показавшаяся ей при первом контакте непедагогичной, эгоистичной, не думающей о своем ребенке и даже злой, оказалась матерью, которая очень хорошо чувствовала, как тяжело ее дочь переносит развод, но сама в настоящее время находилась в безвыходном положении, так как больше не могла справляться с дочерью и видела, что ее брак под угрозой, т. е. переживала серьезный жизненный кризис и сильно страдала из-за этого. Подобная болезненная ситуация побуждает каждого человека действовать, причем так, чтобы вызвать перемены.

Однако сложившаяся ситуация крайне тревожна не только для нее, но и для ее дочери. Восьмилетней девочке нужны – даже при постоянных конфликтах, а всякие доверительные отношения амбивалентны – желательно спокойные, безопасные и надежные близкие контакты с матерью (а также с отцом), которые в настоящее время вообще отсутствуют. Но проблематично для ее развития не только нынешнее взаимодействие с матерью. Отношения с отцом также вызывают опасения: как часто бывает в таких случаях, кажется, они приняли характер подчинения. Похоже, что Лора проявляет своего рода покорность, что означает решение ею своих конфликтов преимущественно в доме матери, а не отца, поскольку отношения с ним находятся под большей угрозой – в ее воображении, но также в действительности на основании опыта: многие отцы после развода реагируют на агрессию и конфликты со стороны детей, словно обиженные любовники, и отстраняются. Они не борются за детей, не пытаются их переубедить, а ждут их возвращения. Если же этого не происходит, они зачастую, обидевшись, исчезают. Поэтому дети часто очень боятся конфликта с отцами. Поскольку речь здесь идет о девочке, естественно, существует риск того, что такие отношения с отцом при переносе также станут моделью партнерских отношений впоследствии. Несмотря на то что у нее сложились близкие отношения с отцом, в перспективе ее будущего общения с мужчинами такая ситуация с точки зрения психического развития далеко не безобидна.

И наконец, отвергая отчима, девочка лишает себя прекрасной возможности. Новые семьи – как ни тяжело для многих детей их принятие – являются, на мой взгляд, важным условием для того, чтобы хорошо справиться с расставанием и разводом родителей: для отношений, в которые они вступают впоследствии, став взрослыми, отношения родителей в качестве модели, конечно же, играют очень большую роль. Дети разведенных родителей получают модель того, что отношения между мужчиной и женщиной не работают. Они также могут быть связаны с сильной агрессией и страданиями. Эти модели очень трудно сознательно преодолеть (из вашего опыта работы консультантом или терапевтом вам прекрасно известно, как судьбы повторяются на протяжении поколений). Но если мать и (или) отец вступают в новые отношения и всем участникам на этот раз удается заключить счастливый брак, у ребенка появляется двоякий опыт: любовь между мужчиной и женщиной может закончиться, независимо от ее прежней силы, но: любовь между мужчиной и женщиной также может не пройти. Еще одно открытие: сильные страдания не длятся вечно, и в какой-то момент снова наступает белая полоса. Это очень важный жизненный опыт, существенно определяющий неосознанное отношение к жизни. В нашем случае восьмилетняя девочка лишает себя этого опыта, не позволяя отчиму, как воплощению необходимого для уничтожения врага, проникнуть в ее сердце.

Прежде чем перейти к вопросу о том, каким образом могло продолжиться консультирование г-жи Б., или же в целом – как балансировать между субъективными историями родителей и тем, что нужно детям, чтобы достаточно хорошо справиться с расставанием, давайте на мгновение остановимся и зафиксируем очень важную мысль. Я сейчас имею в виду профессиональную компетентность консультанта: если мы пытаемся дистанцироваться от бессознательного приписывания себе роли психолого-педагогического адвоката (исполнителя поручений) или примирителя родителей, при этом недвусмысленно защищая роль эксперта, то это не значит, что случай рассматривается исключительно с точки зрения ребенка. Консультант г-жи Б. на первой встрече также подверглась опасности повторного воспроизведения семейного конфликта, сразу же приняв сторону дочери. «Профессиональная компетентность» и «экспертные знания» также включают в себя теоретические знания и практический интерес к ситуации родителей (возможно, приемных родителей, бабушек и дедушек и т. д.)! Профессиональная компетентность консультанта должна держать в поле зрения всю систему взаимоотношений. Консультант, думающий лишь о ребенке и намеревающийся бороться за него против родителей, забывает, что ребенок должен жить именно с этими родителями; что он – страдая от мыслей и поступков родителей в настоящее время – не выиграет от участия консультанта, если у родителей, но прежде всего – в родителях, что-то не изменится. Следовательно, консультирование по вопросам воспитания в случае расставания и развода может оказаться эффективным лишь в том случае, если путь к тому, что нужно детям, будет лежать через то, что нужно родителям.