Текст книги "Не ведая сомнений"

Глава третья

Комбат третьего танкового батальона майор Ибрагимов представлял собой сорокатрёхлетнего, немного сутулого, чуть выше среднего роста мужчину. По утрам, зайдя в казарму, он каждый раз методично обследовал все её помещения и стоило ему где-нибудь увидеть паутину, он тут же хватал первого попавшего под руку старшину, дежурного или взводного и кричал: «Паутынеэ! Паутынеэ!» Видно для него это было что-то совершенно страшное и непостижимое. На утреннем разводе поэтому поводу устраивались бурные разборки, в результате которых кто-то получал дисциплинарные взыскания. А так, в целом, комбат был неплохим человеком. Служба для него уже подходила к концу. Главное, о чём наверно думал комбат, это как-бы получить подполковника, спокойно уйти на «дембель», вернувшись в свой любимый Узбекистан.

Иванов быстро втягивался в новую армейскую жизнь. Занятия с личным составом проходили чуть ли не круглосуточно. Стрельба меняла вождение, строевая – занятия по тактике, уставы – политподготовку и тому подобное. По утрам проводились кроссы на три-шесть километров. И везде рядом с солдатами находился Николай. Годы, проведённые в суворовском и танковом училищах не прошли даром. В свои шестнадцать лет в Калининском СВУ в канун празднования 23 февраля он совершил свой первый лыжный «марафон» на двадцать пять километров! В Челябинском танковом училище, несколькими годами позже, уже на пятьдесят километров! Так что там для Иванова были эти кроссовые километры. Главное он хотел быстрее найти контакт с людьми, чтобы они воспринимали его как своего старшего товарища, командира, а не как надсмотрщика. Кроме того, ему не хватало практических знаний по организации и проведению занятий по вождению, стрельбе, техническому обслуживанию машин. Военное училище больше давало теоретических знаний, а здесь кругом была практика. Огромные, мощные боевые машины требовали к себе профессионального отношения. Надо было учить стрелять, водить, обслуживать восемнадцати-двадцати летних пацанов, пришедших в армию практически прямо со школьной скамьи. Самому лейтенанту Иванову недавно исполнился двадцать один год и полностью осознать, какая на него свалилась ответственность, тогда он был ещё не в состоянии. Молодой задор, честолюбие разжигали желание показать и доказать, что он уже всё может, что ему всё по плечу. Но, как показал вскоре случай, это было далеко не так.

Однажды, а это случилось примерно через месяц-полтора с момента прибытия Николая в Мамоново, ранним утром полк подняли по тревоге. Совместная армейская и дивизионная комиссия проверяла боеготовность части. Отрабатывались нормативы: прибытия личного состава в парк, заводка двигателей, состояние и комплектность техники. Их рота успешно уложилась в жёсткие нормативы. Чтобы не задохнуться в дыму выхлопных труб, танки вывели из боксов. Пока комиссия проверила все подразделения, солнце перевалило за полдень. Личный состав надо было вести на обед. Эту задачу ротный поручил командиру третьего взвода Николаеву и зампотеху Шилову, а сам с Ивановым остался в парке, чтобы не дожидаясь механиков, самим поставить танки в боксы. Рота по расписанию заступала в караул, а к нему необходимо было ещё подготовиться.

Боевые машины с заглушенными двигателями спокойно стояли в две линии впереди боксов. Расстояние между ними было метра два-три.

– Ну, что лейтенант, ты сможешь поставить «лошадку в стойло» – с усмешкой спросил ротный Николая.

– Конечно, – отозвался Иванов. – Николаю стало обидно, почему ротный ему всё ещё не доверяет выполнять казалось бы простейшие практические задачи: завести двигатель, поставить танк в бокс.

– Хорошо, – уже серьёзно сказал Чигвинцев, – садись на место механика по-походному, разберись в педалях и рычагах, смотри на меня и внимательно выполняй мои команды. Всё понял.

– Так точно! – радостно крикнул Николай и мигом нырнул в узкий люк танка. Взревел двигатель, сотрясая горячими выхлопными газами окружающий воздух. Иванов выставил «холостые» обороты и, подняв сиденье, высунулся из люка, – так удобнее было наблюдать за командами ротного. Однако, вождение боевой машины в «походном» положении требовало безошибочного манипулирования рычагами, педалями, скрытыми от глаз под бронёй. Это достигается путём длительных тренировок, хорошей практики, чего, к сожалению, у лейтенанта Иванова недавнего выпускника ЧВТКУ ещё не было.

Чигвинцев встал между танками и внимательно следил за действиями взводного.

– Ты готов!? – крикнул ротный.

– Да! – ответил лейтенант.

– Тогда включай «заднюю» передачу, плавно отпускай сцепление и следи за мной!

Николай так и сделал: включил передачу, стал плавно отпускать педаль сцепления, но почему-то танк вместо того, чтобы двигаться назад, пополз вперёд. Иванову показалось это просто невозможным. Впереди был ротный и что-то ему кричал, а сразу за его спиной стояла машина первой линии. Мозг не воспринимал действительность происходящего. Казалось, добавь обороты и танк остановится, пойдёт назад. Автоматически правая нога Николая вместо тормоза, сильнее нажала на акселератор. Ещё секунда и его машина остриём своей передней брони ударилась в зад впереди стоящего танка.

– Всё, – словно ударной волной накрыло сознанье Иванова, – убил человека. Впереди – тюрьма. Что будет с моей семьёй, с матерью… Чёрт возьми, почему так не повезло! Сейчас он понял, что ошибся в переключении передач, но теперь уже ничего не исправишь. Николай со злостью на себя, включил «заднюю», резко сдал танк на несколько метров назад, поставил на горный тормоз. Он уже собрался вылезти из люка, чтобы, как это не было страшно, увидеть останки своего ротного. Но вдруг, прямо перед ним появилась фигура совершенно «живёхонького и целёхонького» Чигвинцева. Тот стряхивая с комбинезона пыль с усмешкой глядел на бледное лицо своего подчинённого.

– Как…, Алексей, ты живой, или мне кажется? – не веря своим глазам спросил лейтенант и вновь нервная волна, но теперь уже тёплой радости пробежала по всему его телу.

– Я был бы плохим ротным, если позволил себя вот так просто задавить. Пару лет назад сам через это прошёл. Вот и ты послужишь год – другой и сам будешь готов к любым выкрутасам подчинённых, которые, помяни моё слово, обязательно будут. Ты, как только тронулся, я сразу понял, что вместо задней передачи включил первую. Я попытался остановить тебя, но ты уже находился в прострации. Оставалось одно: упасть под танк. Здесь ничего страшного нет, надо только успеть, иначе пришлось бы склеивать две мои половины. – Чигвинцев улыбнулся, достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет, закурил.

– Лёш, по такому случаю давай зайдём ко мне вечерком, выпьем по рюмке, со своей женой познакомлю. Ведь как не говори, но не всегда такие ошибки удачно заканчиваются. Сегодня нам обоим повезло и это надо отметить.

– Хорошо, Николай, такой расклад принимается. А теперь за работу, только я за механика-водителя, – ты же будешь мною командовать. И они быстро, без проблем, загнали всю технику в боксы.

Вечером того же дня, заранее предупредив жену о том, что у них будет гость, Иванов с Чигвинцевым пришли на квартиру лейтенанта. Лида приветливо встретила их. Николай представил ей своего ротного. Стол был накрыт в комнате. Выпив по рюмке-другой водки, разогрелись, стали вспоминать весёлые курсантские истории.

– У меня в отделении, – рассказывал Иванов, – был хороший парень Олег Пирогов. Однажды, будучи уже на третьем курсе он ушёл в «самоход» на встречу с девчонкой. И там наткнулся на патруль. Бросился бежать. Патруль за ним. Рядом женское общежитие. Олег туда, на второй этаж. Какая-то девчонка увидела бегущего по коридору курсанта, – впустила в свою комнату. Начальник патруля оказался настойчивым мужиком, вызвав дежурную по общежитию, пошёл осматривать комнаты. Что делать Олегу. Он взял и прыгнул со второго этажа, да неудачно, – сломал ногу. И не смотря на это, он всё-таки ушёл от патруля, да ещё перебрался через двухметровый забор. В роте я ротному доложил, что курсант Пирогов сломал ногу во время занятий на спортгородке. И этот случай ему и мне прошли безнаказанно, – завершил свой рассказ Николай.

Алексей тоже вспомнил ряд эпизодов из своей жизни. Он был заместителем комвзвода и ему приходилось часто принимать ответственные, рискованные решения принимая все удары за своих подчинённых на себя. В результате одного из таких случаев он и пострадал. На четвёртом курсе обучения его сняли с должности и лишили звания старшего сержанта. Да что не говори, жизнь молодая, кровь просто «кипела», трудно было удержаться в строгих рамках армейских, казарменных порядков.

За разговором не заметили, как стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера. Лида предложила чай с блинами. Выпили. Похвалили. Расходиться не хотелось, но время на отдых с каждой минутой оставалось всё меньше. Впереди у офицеров было очень много работы.

Дни, недели незаметно пролетали в учёбе, тренировках, в несении службы. Танковая рота, в которой служил Иванов, становилась более слаженной, управляемой. Солдаты перестали испытывать на прочность характер молодого лейтенанта. С трудом, но между взводным и личным составом подразделения стали выстраиваться твёрдые уставные отношения. Этому способствовали три первостепенных принципа: Первый – делай, как я! Второй – будь примером для подчинённых! Третий – будь внимательным, требовательным, справедливым! Если Иванов проводил зарядку, значит он выполнял все те упражнения или марш-броски, которые выполняли его солдаты. Танкострелковая тренировка, опять он первый отстреливал норматив. Обслуживание техники – последним возвращался из парка. Если солдат обращался с личным вопросом к нему, то обязательно старался разобраться и помочь. К этому добавить совместное несение службы в наряде, карауле, патруле. И ещё немаловажная вещь в деле становления авторитета: Николай всегда выглядел спортивным, подтянутым. Имел «опрятный внешний вид». Но и это далеко не всё, что способствовало становлению молодого офицера. Первые месяцы службы у Иванова в девяносто восьмом гвардейском танковом полку были настолько насыщены различными эпизодами, которые в кратчайший срок поставили его вровень с другими офицерами батальона, полка, имеющими за плечами значительно больший стаж армейской службы чем он. Вот несколько из них:

Седьмого ноября 1980 года Николай с сержантом и рядовым с автовзвода их же батальона нёс патрульную службу по городу Мамоново. В полдень, подходя к центральной площади, он увидел, как прямо в центре её стоит незнакомый солдат с двумя гражданскими парнями и из горла бутылки пьёт водку. Такой наглости Иванов не смог стерпеть и сразу же направился на задержание хулигана. Солдат увидев патруль, бросился бежать через частный сектор по направлению к озеру, а его гражданские собутыльники преградили офицеру дорогу. Лейтенант приказал сержанту и рядовому разобраться с ними, сам же бросился догонять нарушителя. Преодолев несколько заборов, пробежав с полкилометра по местами вспаханной, замёрзшей земле солдат выскочил к озеру и по огромной трубе, лежащей на его поверхности, стал перебегать на противоположный берег, вернее полуостров. Озеро, словно стекло, покрылось тонким прозрачным ноябрьским льдом, который местами выдерживал вес человека. И вот, когда солдату оставалось десяток-другой метров до берега, он оглянулся назад, потерял равновесие и упал в озеро. Лёд от резкого удара проломился, и беглец окунулся в ледяную воду. В это время Иванов только что встал на трубу, чтобы продолжать преследование. Он видел, как солдат выбрался на берег и исчез где-то в кустах.

Удачно миновав этот коварный отрезок, офицер вышел в центр небольшого полуострова, достал из кобуры пистолет, ведь мало ли что может родиться в голове пьяного солдата, и громко крикнул:

– Рядовой выходи! Всё равно тебе некуда деваться! Замёрзнешь!

Подождав ещё немного, он снова крикнул:

– Считаю до трёх и вызываю подкрепление!

Досчитав до трёх, Николай поднял пистолет вверх и выстрелил. В звенящей тишине окружающей природы выстрел прозвучал громко и грозно. Психологически это сработало, вызвав, вероятно, панику у солдата. Он словно заяц выскочил из кустов и бросился к озеру, всё ещё пытаясь убежать от лейтенанта. Пробежав метров пятнадцать по льду он вновь провалился, барахтаясь в ледяной воде с трудом выполз на лёд и тут силы его полностью оставили.

Иванов вышел на берег. Никого кроме его и скрюченного от холода, замерзающего на тонком льду солдата не было.

– Что же делать? – подумал Николай. – Пока кого-нибудь дождёшься или сходишь за помощью, он погибнет и в этом обвинят его – Иванова. Значит самому придётся лезть за этим «гадом» в воду.

– Лейтенант, спаси…, – умоляюще тихо простонал рядовой.

– Ишь ты какой смирный стал, – отозвался ему в ответ Иванов, – запомни, когда потащу тебя к берегу, чтобы не дёргался и за меня не хватался иначе брошу. С тобой в этом болоте я пропадать не собираюсь.

Солдат ничего не ответил, видно, что он начал, теряя сознание «засыпать». Николай разделся и босыми ногами ступил на лёд, который вскоре провалился под его тяжестью. Лёд был «молодым» и острым, он как стекло резал тело. Чтобы продвинуться вперёд приходилось руками разбивать его. Впереди была глубокая полынья, а за ней на льду лежал рядовой. Преодолев это расстояние, лейтенант с трудом стащил его в воду и потянул за собой в обратном направлении. Солдат ничем не помогал. Его шинель, обмундирование добавляли тяжести и тянули на дно. Николай почувствовал, что мышцы на руках и ногах становятся деревянными, перестают слушаться. В голове мелькнула мысль бросить солдата и самому спасаться из этой ледяной «купели». Но он прогнал её и продолжал упорно тащить солдата, медленно, но верно приближаясь к берегу.

Когда ноги лейтенанта коснулись мягкого илистого дна, подбежал потерявшийся сержант. Он помог Николаю вытащить из воды замёрзшего солдата. Иванов сказал ему, чтобы он снял с него мокрую одежду, растёр и частично одел в свою – сухую.

– Товарищ лейтенант, а почему вы весь порезаны, в крови? Это он вас? – спросил сержант, дав при этом крепкую оплеуху нарушителю.

– Нет, это всё лёд, – ответил офицер. – Смотри-ка, а наш утопленник в себя приходит.

Действительно, согревшись под тёплой сухой шинелью сержанта и усиленного массажа, он воспрянул духом. Алкоголь ещё бродил в его крови и не позволял правильно оценивать своё положение. Солдат стал настойчиво требовать, чтобы его по-хорошему отпустили.

Иванов, застёгивая портупею, приказал сержанту привести его в чувство и к готовности следовать в город. Сержант долго не раздумывая. отпустил ему пару хороших звонких оплеух, подправив их крепким словцом и уже через несколько минут они все вместе двинулись в обратном направлении.

В городе Николай зашёл в милицию. Оттуда, по телефону вызвал машину из части, а там уже, по прибытии, сдал нарушителя на гауптвахту.

После чего, Иванов собрался продолжить несение патрульной службы, но был вызван к начальнику штаба полка майору Орлову, который поблагодарил лейтенанта за отличное несение службы, снял с дежурства и отпустил на отдых домой. Иванов был очень рад появившемуся праздничному выходному дню, которые очень редко бывают у военных, особенно у младшего офицерского состава.

Следующее событие приключилось с Николаем, когда он нёс службу в карауле. Вначале всё шло обыденно и спокойно. Одна смена часовых меняла другую. Тренировки, проверки, изучение уставов, оформление боевых листков – в общем ничего нового. И вдруг поздно вечером звонок в караульное помещение. Дежурный по полку срочно вызывает начальника караула со сменой. Уже через несколько минут Иванов с тремя полностью экипированными солдатами стоял перед дежурным – майором.

– Товарищ лейтенант, – в соседней с нами части – отдельном инженерно-сапёрном батальоне, пьяный солдат оказывает вооружённое сопротивление дежурному. Ваша задача обезвредить его и доставить на нашу полковую гауптвахту. Задача понятна? – спросил майор.

– Так точно, – уверенно произнёс лейтенант, поправив на ремне кобуру с «Макаровым».

– Тогда следуйте за мной, – сказал дежурный и быстрым шагом направился в сторону скрытых во тьме зданий ОИСБ.

Инженерно-сапёрная часть, находилась на одной территории, в одном гарнизоне с танковым полком. Между ними не было даже забора. Быстро преодолев расстояние в пару сотен метров, Николай с дежурным по танковому полку и вооружёнными караульными подошли к зданию ОИСБ. На ступенях при входе их уже ожидали.

– Что у вас здесь случилось? – спросил майор-танкист увидев вышедшего на встречу им дежурного офицера.

– Да. вот, пьяный солдат с «катушек слетел». Со штык – ножом ворвался в дежурку. Требовал отпустить его домой. Сейчас он там один, заблокирован. Матерится, никого к себе не подпускает. Сослуживцы говорят, что письмо из дома плохое получил. Не знаем, что делать, – сказал офицер в звании майор.

– Давай посмотрим, – сказал дежурный – танкист и все они вместе вошли в здание штаба. В просторном холле первого этажа была оборудована дежурная комната. Через стекло они увидели, как в её дальнем углу, словно зверь в напряжении броска застыл солдат. В правой руке он держал штык-нож. Оба дежурных ещё раз попытались вразумить его, но тот словно не слышал слов, сквозь зубы повторяя одно и тоже: «лучше выпустите, иначе всех порежу…!»

– Надо что-то делать, какие предложения? – сказал майор-танкист, посмотрев на офицеров.

– Разрешите мне войти к нему. Попытаюсь отвлечь разговором и обезоружить, – сказал Иванов.

– Ты что, смерти своей ищешь, или кинофильмов насмотрелся? – серьёзно взглянул на него майор-танкист.

– Да, что тут такого, нас вон сколько, а он один, к тому же парень пьяный, а значит реакция у него сейчас никакая, – вновь настаивал Николай.

– Ладно, майор, пускай попробует, может всё разом сейчас и закончим, – серьёзно сказал дежурный сапёрного батальона.

Иванов быстро снял портупею, китель, чтобы не мешали в случае борьбы, вошёл в помещение дежурной комнаты. Офицеры и караульные стояли за дверью в готовности моментально ворваться для оказания помощи лейтенанту. Напряжение возросло до предела. Солдат увидев вошедшего в комнату офицера, стал угрожающе размахивать перед собой штык – ножом, нецензурно выражаться. Николай старался успокоить его, без остановки говорил ровным голосом, при этом медленно приближаясь к нему. Расстояние между ними сократилось до полутора метров. Движения солдата явно замедлились. Он перестал выкрикивать матерные слова. Однако в его руках всё ещё оставалось оружие, которое он никак не хотел отдавать. Николай сделал ещё один шаг вперёд и вдруг, только, казалось-бы возникшая между ними нить взаимопонимания мгновенно лопнула, солдат встряхнулся, словно ото сна и с холодным оружием бросился на офицера. Но Иванов понял это на секунду раньше, уловив изменение по его взгляду. Сместившись в сторону, он своей правой рукой перехватил запястье руки солдата, а другой – куртку х/б (хлопчато -бумажного обмундирования) в районе локтя, затем потянув нападающего по ходу движения на себя, резко, всем телом, упал на его вывернутую руку. Что-то неприятно хрустнуло под телом Николая. Солдат, лежащий под ним от резкой боли застонал. Штык-нож покатился по полу. Дело было сделано. А ещё через несколько минут усмирённого вояку со связанными руками караульные вели на «ГУБУ» (гарнизонная гауптвахта). Иванов понимал, что там парню дадут время успокоиться, собраться с мыслями, а тяжёлые разгрузочно-погрузочные работы на складах и котельной части полностью восстановят его физическое и душевное равновесие.

Данные случаи быстро становились известны в небольшом гарнизоне и как следствие этого, авторитет Иванова начал давать свои первые ростки. Подчинённые перестали испытывать на прочность его характер, командиры рот приняли в свою офицерскую семью, а комбат – лояльнее, менее придирчиво относиться к нему и его взводу. В службе же у Николая ничего не поменялось, но появилось больше уверенности, самостоятельности в принятии решений.

Глава четвёртая

Третий танковый батальон усиленно готовился к РТУ (ротным тактическим учениям) на Павенковском полигоне. Подразделениям предстояло выполнить ряд сложных учебно-боевых задач, как-то: транспортировка личного состава на колёсной технике в район учений, строительство полевого лагеря, затем изучение местности, тренировки, и в заключении – отработка тактического элемента: «наступление танковой роты ночью». Это были очень серьёзные вопросы особенно для молодых офицеров и личного состава первого года службы. Также, необходимо добавить и то, что в Прибалтике с её сырым и холодным климатом уже стояла глубокая осень, а Павенковский полигон представлял собой огромный низменный участок, сплошь покрытый болотами. В отдельных местах то ли созданных природой, то ли руками человека виднелись небольшие возвышенности, на которых находились заброшенные, частично разбитые и затопленные железобетонные немецкие ДОТы (долговременные огневые точки). Во время войны они входили в единую оборонительную систему гитлеровцев на восточно-прусском направлении. Под их огнём когда-то лежала и вся нынешняя территория полигона. В земле изрытой корявыми ямами от авиабомб и снарядов, заполненных ржавой водой, вероятно, можно было много и сейчас найти костей погибших советских и немецких солдат. И вот по этим измученным останкам, вновь, как и в годы второй мировой, продолжали ползать танки, БМП-шки, рваться мины, снаряды, словно здесь продолжалась война.

И вот как-то утром в один из ноябрьских дней третий танковый батальон погрузившись в большегрузные УРАЛы, со своей походной кухней и техзамыканием небольшой колонной двинулся в район предстоящих учений. Пустынные асфальтовые дороги, обрамлённые по обочинам мощными, крепкими деревьями, позволяли держать хорошую скорость. К вечеру батальон успешно добрался до конечного пункта. Выгрузившись, подразделения сразу же приступили к оборудованию полевого лагеря. Приятно задымила кухня, готовя ужин проголодавшему личному и командному составу.

Между тем «гнилой» климат Прибалтики вновь напомнил о себе неприятным мелким, холодным дождём. Палатки возводили путём сборки металлического каркаса, на который натягивался грубый танковый брезент. По центру устанавливалась «печка-буржуйка» или толстостенная металлическая труба – «паларис». В отличии от «буржуек», «паларис» работал на солярке, которой у танкистов было предостаточно. В него вливалось ведро дизтоплива, которое через специальное отверстие поджигалось, и уже вскоре раскалённая труба ревела словно ракета, неся тепло и малиновый свет во все углы палатки. Пол утеплялся досками или ветками, на которые также укладывался танковый брезент. В одной такой палатке располагалось целое подразделение – танковая рота. Офицеры со своим личным составом вместе переносили тяготы и лишения походной, военной жизни.

Когда все хозяйственные работы были закончены, а личный состав приведён в порядок, старшины повели солдат на ужин. Офицеров в это время собрал у себя комбат. Он коротко подвёл итоги первого этапа учений, поставил задачи на следующий день. Затем, также поужинав, командиры разошлись по своим палаткам. Личный состав, тем временем, уже готовился ко сну. За минувшие сутки все здорово устали, до «костей» промёрзли и просырели. Жар, исходящий от «палариса» приятно расслаблял. Ни жёсткое ложе, ни спёртый воздух, насыщенный запахом соляра, портянок, табака и ещё многое чего, не мешал расслабиться и крепко уснуть.

Место в палатке для офицеров заранее было подготовлено. Чигвинцев спросил у одного из сержантов, выставлена ли охрана и составлен ли график дежурств истопников. Сержант доложил, что всё сделано. Офицеры роты хотели также, как и личный состав скорее отойти ко сну, но тут поднялся полог и в их палатку с трудом низко нагибаясь вошли два офицера – командиры седьмой и девятой танковых рот.

– Низковатая что-то она у вас, – сказал старший лейтенант Евстафьев.

– Зато так теплее, – отозвался Чигвинцев.

– Ребята, за успех учений надо бы по чарке пропустить, – предложил второй вошедший офицер– капитан.

– Если у вас есть что, то мы всегда готовы, – ответил Чигвинцев.

– «Святая водица» у нас никогда не переводится, – усмехнулся Евстафьев.

Тут же разостлали газету, разложили на неё хлеб с тонко нарезанными ломтиками сала, лук, солёные огурцы, открыли банку рыбной печёнки. Бутылку водки выставили пришедшие в гости офицеры. Не долго рассуждая пропустили пару рюмок. Николай почувствовал, как у него в животе, а затем во всём теле потеплело. Холод, усталость под действием алкоголя отступали. Завязался оживлённый разговор. Кто травил анекдоты, кто вспоминал разные приключения в своей армейской жизни. Разошлись поздно. Впереди их ждал не менее тяжёлый и трудный день. Солдаты, прижавшись друг к другу, мирно посапывали не обращая никакого внимания на затянувшуюся рядом с ними офицерскую вечеринку.

Дежурный сидел возле пышущего жаром «палариса», время от времени подливая в прожорливую трубу соляр. На улице после дождя слегка приморозило. Тонкий лёд сковал и без того жёсткий брезент палатки. Офицеры не раздеваясь, накрылись прихваченными старшиной б/ушными (бывшими в употреблении) солдатскими одеялами, за исключением зампотеха – тот залез в свой ватный «спальник». Уснули быстро…

Николаю приснился сон о первом вечере в Калининском СВУ. Он – деревенский пятнадцатилетний пацан, поступив в это, по тем временам высокосветское военное училище, с трудом перерождался в будущего интеллигентного человека. В этом основную роль играли прежде всего сам процесс воспитания, жёсткая военная дисциплина, порядок и высокий моральный-эстетический уровень офицерско-преподавательского состава. Как казалось бы не странно, но в военном училище одной из форм развития личности будущего офицера, руководством рассматривалось отношение будущего мужчины к женщине. Ведь всем известно, что офицерская служба нелегка и к тому же часто проходит в отдалённых от цивилизации районах. Чтобы мужчина в одиночестве не сломался, ему нужен в лице любящей жены, верной супруги крепкий, спокойный «тыл». И одним из средств возникновения таких гармоничных отношений между полами, предполагалось проведение совместного отдыха. Для этой цели в училище регулярно проводились вечера, дискотеки. Со всего Калинина (ныне Твери) на них заранее съезжались девчонки. Перед КПП (контрольно-пропускного пункта) они образовывали огромную, разноцветную, благоухающую ароматами парфюмерии нетерпеливую, говорливую толпу. Несмотря на ограниченное количество пригласительных билетов, девушек всегда оказывалось минимум в полтора раза больше. Среди молоденьких, пятнадцати-семнадцати-летних девчонок – погодок с суворовцами, были и «познавшие жизнь» двадцати-двадцати пяти -летние женщины или как их называли сами суворовцы – «кадетские мамы». Трудно сказать, что их (последних), раз за разом тянуло в училище, может прерванная когда-то безответная любовь, может желание быть всё такой же молодой, а может ещё что-то. И всё бы хорошо, только для юного, бурлящего эмоционального запала у них уже не хватало энергии, которую эти дамы вынуждены были поднимать путём спиртного и сигарет, инкогнито пронесённых через дежурный наряд по КПП (контрольно-пропускной пункт). Этот допинг расслаблял девушек, размывал границы доступности их приятного, нежного тела. В итоге многие из суворовцев на втором курсе обучения уже смогли познать чувство первородного греха.

В один из таких дней, рота, в которой учился Николай, после длительной экзекуции со стороны офицеров-воспитателей по приведению внешнего вида и формы одежды суворовцев в надлежащий порядок, была наконец-то допущена к участию в праздничном вечере. И вот, минуя крытый переход на втором этаже, они оказались в большом зале-фойе. По периметру помещения стояли группами девушки, суворовцы других подразделений, яркий свет ламп зеркально отражался от натёртого до блеска паркетного пола. Ансамбль училища «Алые погоны» заканчивал настройку инструментов. Иванов с Александром Пресновым встали возле одной из колонн.

– Ну как тебе девчонки? – спросил Александр, он сам был родом из Калинина.

– Глаза разбегаются, – ответил Николай.

Где ему – пацану из далёкой российской глубинки раньше можно было увидеть столько слетевшихся на праздничный вечер ярких, разноцветных «бабочек». Заиграла музыка. Ансамбль затянул свою коронную песню:

«Алыми погонами, голубыми далями

Нам открылось зарево наших юных лет…»

После песни ведущий вечера офицер, выступающий в роли конферансье, объявил, что это праздничное мероприятие проводится по случаю пятьдесят седьмой годовщины со дня Социалистической революции. Суворовцы же являются будущими защитниками своей Родины, а значит, её социалистических идеалов. И после этого официального выступления танцевальный вечер продолжился, с каждой минутой набирая, раскручивая свои бешено– эмоциональные обороты. Быстрая музыка сменяла медленную, словно давая остыть, не перегреть вращающуюся на станке деталь, раз за разом ближе и тоньше подводя под неё «резак». Многие пары уже не расходились после окончания очередного танца, а отойдя в сторонку, чему-то улыбались, о чём-то с интересом говорили.

Преснов, увидев появившуюся в зале эффектную блондинку чуть старше своих сверстниц, решил пригласить её на медленный танец. Иванов, желая ему удачи, крепко пожал руку. Ансамбль, тем временем, вместе со многими участниками этого вечера пел до слёз любимую «Кадеточку»:

«Кадеточка, кадетские мечты,

Грудь в орденах, знакомые черты

И в офицере том,

Того кадета узнаёшь с трудом,

Что под рыдающий гитары звон

Ты прогнала его вон…»

Николай видел, что девушка не отказала Александру, а с удовольствием приняла предложение, пошла танцевать и у них это неплохо получается. Также заметил и явную раскрепощённость партнёрши. После танца Преснов отвёл девушку к её подругам, а сам вернулся к Иванову.

– Что это с тебя пот градом капает, словно ты не танцевал с этой милашкой, а километров шесть кросса пробежал? – удивлённо спросил Николай.

– А, вот попробуй-ка сам покрутись с ней, тогда поймёшь, – ответил улыбаясь, тяжело дыша Александр.

– Ну и пойду, потанцую, – решительно ответил Иванов.

С очередной медленной песней, поймав глазами взгляд девушки, Николай поспешил к ней, чтобы не дать соперникам увести её. Подошёл, представился. Она ответила: «Света». Он высказал комплимент, мол видел, как она прелестно танцевала с его другом и что он тоже хотел бы её пригласить на танец. Она приятно улыбнулась и легко согласилась. Самое главное, как показалось Иванову, было сделано. Ему не отказали. А дальше, – уж как-нибудь.