Текст книги "Гай Юлий Цезарь. Предпочитаю быть первым…"

17. Встреча триумвиров и война с германцами

Победы в Галлии подняли авторитет Цезаря на недосягаемую высоту, и гордые римские сенаторы, ненавидевшие удачливого проконсула, были вынуждены оказывать ему почести. Им ничего не оставалось делать, как закрыть глаза на самовольно развязанную Цезарем войну и принять из его рук новую провинцию, которая размерами вдвое превосходила Италию.

«Когда весть об этом (победе над галлами) пришла в Рим, ― рассказывает Плутарх, ― сенат постановил устроить пятнадцатидневные празднества в честь богов, чего не бывало раньше ни при какой победе. Но, с другой стороны, и сама опасность, когда восстало одновременно столько враждебных племен, казалась огромной, и любовь народа к Цезарю окружила его победы особенно ярким блеском».

Впрочем, не только победами радовал сограждан Цезарь: золото ― самое действенное средство еще никто не отменял, и проконсул использовал все возможности презренного металла. Благо: денег у Цезаря наконец-то стало вдоволь: в короткое время из человека, живущего в долг, он превратился в одного из самых богатых людей Рима.

Добывал деньги Цезарь не слишком благовидными способами. «Бескорыстия он не обнаружил ни в военных, ни на гражданских должностях, ― не слишком лестно отзывается Светоний об этой стороне деятельности Цезаря. ― В Галлии он опустошал капища и храмы богов, полные приношений, и разорял города чаще ради добычи, чем в наказание. Оттого у него и оказалось столько золота, что он распродавал его по Италии и провинциям на вес, по три тысячи сестерциев за фунт». (Обычная цена золота равнялась четырем тысячам серебряных сестерциев за фунт).

Далее этот же автор повествует о грабеже не только Испании, Галлии, но и Рима: «В первое свое консульство он похитил из капитолийского храма три тысячи фунтов золота, положив вместо него столько же позолоченной меди. Он торговал союзами и царствами… А впоследствии лишь неприкрытые грабежи и святотатства позволили ему вынести издержки гражданских войн, триумфов и зрелищ».

Надо отдать должное, деньги Цезарю нужны были не для удовлетворения жажды стяжательства, а лишь как инструмент политики.

Цезарь извлек всю пользу из своего положения, как мог извлечь только он один. Он не наслаждался победами и вниманием, как Помпей, а позаботился о своем недалеком будущем. К зиме 57 г. он как обычно перебрался в Предальпийскую Галлию. «Цезарь вновь перезимовал в долине Пада, укрепляя свое влияние в Риме, ибо те, кто, пользуясь его помощью, добивался должностей, подкупали народ его деньгами, а получив должность, делали все, что могло увеличить могущество Цезаря» (Плутарх).

Как мы помним, Цезарь получил проконсульство в Галлии на пять лет, и теперь, на пике популярности, он решил продлить срок. Он блестяще исполнил задуманное. В апреле 56 г. в городке Луке состоялось встреча триумвиров, которая больше походила на чествование монарха.

«Мало того, ― рассказывает об этом событии Плутарх, ― большинство из наиболее знатных и выдающихся людей съехалось к нему в Луку, в том числе Помпей, Красс, претор Сардинии Аппий и наместник Испании Непот, так что всего там собралось сто двадцать ликторов и более двухсот сенаторов. На совещании было решено следующее: Помпей и Красс должны быть избраны консулами, Цезарю же, кроме продления консульских полномочий еще на пять лет, должна быть также выдана определенная сумма денег».

Деньги Цезарю, который завалил золотом Италию до такой степени, что привело к девальвации драгоценного металла? Подобное привело в изумление даже Плутарха:

«Это последнее условие казалось весьма странным всем здравомыслящим людям. Ибо как раз те лица, которые получили от Цезаря столько денег, предлагали сенату или, скорее, принуждали его, вопреки его желанию, выдать Цезарю деньги, как будто он не имел их».

Действительно, Цезарь не нуждался в средствах, но ему был важен факт выплаты государством жалования галльским легионом, которые он самовольно набрал. Финансирование государством его проектов означало бы легализацию захвата Трансальпийской Галлии. При всем своем могуществе Цезарь старался, без особой нужды, не нарушать законов.

Пожалуй, более удивительным было другое: Рим послушно принял все решения триумвиров в Луке, ― три человека стали выше и законов, и сената, и народного собрания. По словам Плутарха, лишь Марк Фавоний пытался открыть римлянам глаза на происходящее. Чем закончилось его правдолюбие? Собственным позором… Фавоний, «не добившись ничего своими возражениями в сенате, выбежал из дверей курии, громко взывая к народу. Но никто его не слушал: иные боялись Помпея и Красса, а большинство молчало из угождения Цезарю, на которого оно возлагало все свои надежды».

Цезарь вовремя обрадовал сограждан присоединением огромной провинции и получил поддержку. Далее последовали трудности, от которых опустились бы руки у любого из смертных, но только не у деятельного проконсула.

Зимой 55 г. воинственные германские племена узипетов и тенктеров перешли Рейн и оказались в новых владениях Цезаря. Общее количество «гостей» было 430 тысяч человек, и появились они в Галлии отнюдь не для того, чтобы приветствовать римского проконсула.

Раздумывая как избавиться от новой напасти, Цезарь вступил в переговоры с германскими вождями. Ни Цезарь, ни германцы не надеялись на мирное соглашение, но переговоры были необходимы обеим сторонам. Вождям узипетов и тенктеров понадобилось время, чтобы собрать свои силы, растянувшиеся на десятки миль и продолжавшие переправляться через Рейн. Проконсул также не решился вступить в бой с противником в десять раз численно превосходившим римлян. Нетрудно догадаться, кто кого перехитрит.

Тем временем случилось столкновение конных отрядов враждебных армий, итог его был довольно позорным для римлян. Не более восьмисот германцев напали на пятитысячный римский отряд, обратили его в бегство, убив при этом семьдесят четыре человека.

В подобном исходе битвы не было ничего необычного, так как римляне не ожидали нападения. Кстати, своей конницей римляне никогда не могли похвастаться, и, наоборот, в этом роде войск германцы достигли высшего профессионализма. Даже Цезарь в «Записках» восхищается всадниками врага:

«Привозных лошадей, до которых такие охотники галлы, германцы не употребляют, но в своих доморощенных, малорослых и безобразных лошадях развивают ежедневными упражнениями чрезвычайную выносливость. В конных сражениях они часто соскакивают с лошадей и сражаются пешими, а лошади у них приучены оставаться на месте, и в случае надобности они быстро к ним отступают. По их понятиям, нет ничего позорнее и трусливее, как пользоваться седлом. Поэтому, как бы их ни было мало, они не задумываются атаковать любое число всадников на оседланных конях».

К своему несчастью, на следующий день в лагерь Цезаря явилось множество германских князей и старейшин, чтобы принести извинения за потасовку всадников. Цезарь несказанно обрадовался этому визиту: он приказал заключить под стражу высокое посольство и бросил на германцев все имеющиеся у него силы.

Любопытно, что собственные всадники не пользовалась у Цезаря уважением: коннице он «приказал идти в арьергарде, так как полагал, что она все еще находится в страхе от вчерашнего сражения».

Внезапность ― главное оружие Цезаря; вчера именно она принесла победу восьмистам германским всадникам, теперь же стала причиной гибели всего войска недавних победителей. Лишенные вождей толпы германцев, несмотря на свое численное превосходство, не смогли оказать достойного сопротивления. Часть их пала от мечей римлян, часть утонула в холодных водах Рейна.

Не было пощады и женщинам, и детям. Они шли вместе с войском, и после поражения бросились врассыпную; в погоню за ними Цезарь послал конницу. Из тех, кто перешел Рейн, было изрублено римлянами четыреста тысяч человек. После этого Цезарь дал свободу германскому посольству, ― в дальнейших переговорах не имелось надобности.

Часть германской конницы не участвовала в битве, так как бродила по Галлии в поисках провианта. После гибели своего войска они переправились за Рейн и нашли приют у германского племени сугамбров. Но и эти жалкие остатки бесчисленной орды Цезарь не собирался оставлять в покое. Проконсул желал дать урок германцам, который запомнится надолго.

Была и другая, более важная причина у этой, в сущности бессмысленной, операции. Удачливым Цезарем овладела гордыня; уже не целесообразность, а непобедимость и вседозволенность влекла проконсула в неведомые дали. Мотив Цезаря достаточно ясно виден из описаний античных авторов.

«ЖЕЛАЯ ПРИОБРЕСТИ СЛАВУ ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА, ПЕРЕШЕДШЕГО С ВОЙСКОМ РЕЙН, ― начинает рассказ об этом событии Плутарх, ― Цезарь использовал это в качестве предлога для похода на сугамбров».

Непомерная гордыня звучит даже в строках «Записок» самого Цезаря: «Но переправу на судах он считал не вполне безопасной и НЕ СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ЕГО ЛИЧНОЙ ЧЕСТИ И ДОСТОИНСТВУ РИМСКОГО НАРОДА. Хотя работы по постройке моста представлялись чрезвычайно трудными вследствие ширины, глубины и быстроты течения этой реки, ОН ТВЕРДО РЕШИЛ ИЛИ ДОБИТЬСЯ СВОЕЙ ЦЕЛИ, ИЛИ УЖЕ НЕ ПЕРЕПРАВЛЯТЬ ВОЙСКА КАКИМ-ЛИБО ИНЫМ СПОСОБОМ».

Для воплощения своих замыслов Цезарь выбрал не самое удобное место на Рейне. Он «начал постройку моста через широкий поток, который КАК РАЗ В ЭТОМ МЕСТЕ БЫЛ ОСОБЕННО ПОЛНОВОДНЫМ И БУРНЫМ и обладал такой силой течения, что ударами несущихся бревен угрожал снести столбы, поддерживавшие мост. Но Цезарь приказал вколотить в дно реки огромные и толстые сваи и, как бы обуздав силу потока, в течение десяти дней навел мост, вид которого превосходил всякие ожидания» (Плутарх).

И все же, Цезарь, в отличие от Александра Македонского, мог реально оценивать ситуацию, он мог остановиться, когда видел реальную угрозу гибели всего дела. Гай Юлий ясно представлял, с кем ему придется воевать. Описание быта, образа жизни, привычек германцев есть в его книге. Некоторые сведения из «Записок» весьма интересны, иные же помогут понять поступки Цезаря в Германии:

«Нравы германцев во многом отличаются от галльских нравов: у них нет друидов для заведования богослужением, и они мало придают значения жертвоприношениям. Они веруют только в таких богов, которых они видят и которые им явно помогают, ― именно: в солнце, Вулкана и луну; об остальных богах они не знают и по слуху.

Вся жизнь их проходит в охоте и в военных занятиях: они с детства приучаются к труду и к суровой жизни. Чем дольше молодые люди сохраняют целомудрие, тем больше им славы у своих: по их мнению, это увеличивает рост и укрепляет мускульную силу; знать до двадцатилетнего возраста, что такое женщина, они считают величайшим позором. Однако это и не скрывается, так как оба пола вместе купаются в реках и одеваются в шкуры или небольшие меха, которые оставляют значительную часть тела голой.

Земледелием они занимаются мало; их пища состоит главным образом из молока, сыра и мяса. Ни у кого из них нет определенных земельных участков и вообще земельной собственности; но власти и князья каждый год наделяют землей, насколько и где найдут нужным, роды и объединившиеся союзы родственников, а через год заставляют их переходить на другое место. Этот порядок они объясняют разными соображениями; именно, чтобы в увлечении оседлой жизнью люди не променяли интереса к войне на занятие земледелием, чтобы они не стремились к приобретению обширных имений и люди сильные не выгоняли бы слабых из их владений; чтобы люди не слишком основательно строились из боязни холодов и жары; чтобы не нарождалась у них жадность к деньгам, благодаря которой возникают партии и раздоры; наконец, это лучшее средство управлять народом путем укрепления в нем довольства, раз каждый видит, что в имущественном отношении он не уступает людям самым сильным.

Чем более опустошает община соседние земли и чем обширнее пустыни, ее окружающие, тем больше для нее славы. Истинная доблесть в глазах германцев в том и состоит, чтобы соседи, изгнанные из своих земель, уходили дальше, и чтобы никто не осмеливался селиться поблизости от них; вместе с тем они полагают, что они будут находиться в большей безопасности, если будут устранять повод для страха перед неожиданными набегами… Разбои вне пределов собственной страны у них не считаются позорными, и они даже хвалят их как лучшее средство для упражнения молодежи и для устранения праздности».

Далее Цезарь объясняет причины нынешнего военно-политического неравенство галлов и германцев:

«Было некогда время, когда галлы превосходили храбростью германцев, сами шли на них войной и вследствие избытка населения при недостатке земли высылали свои колонии за Рейн. Таким образом самые плодородные местности в Германии около Геркинского леса захватили вольки-тектосаги и там поселились. Народ этот до сих пор там живет и пользуется большой славой за свою справедливость и военную доблесть. Но теперь германцы продолжают пребывать в той же нужде и бедности и по-прежнему терпеливо выносят их; у них осталась такая же пища, как прежде, и такая же одежда.

Что же касается галлов, то близость римских провинций и знакомство с заморскими товарами способствуют развитию у них благосостояния и новых потребностей; благодаря этому они мало-помалу привыкли к тому, чтобы их побеждали, и после многих поражений даже и сами не пытаются равняться в храбрости с германцами».

Что ж, трудно не согласиться с Гаем Юлием: римляне также были непобедимы во внешних войнах и не знали гражданских распрей, пока в общине все были равны не только по закону, но и по имущественному положению; когда существовали законы «бедности», строго ограничивавшие число предметов из серебра и золота в каждой семье; когда диктатор или консул после сложения полномочий лично обрабатывал плугом клочок земли.

Однако вернемся к Цезарю, которого мы оставили занятым переправой через Рейн.

Пока шла постройка грандиозного моста, недобитые тенктеры, узипеты и их союзники, сугамбры покинули свои селения и укрылись в лесах. Цезарь приказал сжечь жалкие лачуги германцев, что попались на пути римлян, скосить хлеб на полях, чтобы взять хоть какую-то добычу, и, после восемнадцатидневного пребывания за Рейном, римское войско вернулось в Галлию. Цезарь не присоединил никаких территорий, римляне не одержали блестящих побед на германских землях; их самой большой удачей было то, что повезло убраться подобру-поздорову, ибо все германцы, способные носить оружие собирались в центре свебских владений и готовились дать римлянам «решительный бой».

Свайный мост ― этот венец инженерного искусства ― проконсул велел разрушить.

Цезарь вдоволь потешил свое самолюбие. Он почувствовал себя равным богам, но боги не терпят конкурентов и не прощают гордыни. Даже удачливый Цезарь вскоре испытает жестокие удары судьбы.

18. Непокоренная Британия

Хотя лето подходило к концу, но Цезарь надеялся до наступления холодов реализовать гигантский проект. Он задумал подчинить своей власти Британию, однако здесь успехи его были еще меньшими, чем за Рейном. Определенно, ему пора было остановиться после победы над тенктерами и узипетами.

В начале собственного описания британского похода Цезарь пытается сгладить неудачу. Оказывается он и не собирался завоевывать заморскую территорию: Цезарь «считал очень полезным для себя хоть бы только вступить на этот остров, познакомиться с его населением и добыть сведения о его местностях, гаванях и удобных для высадки пунктах».

Гораздо правдоподобнее цель визита на остров определил Светоний: «В Британию он вторгся будто бы в надежде найти там жемчуг…». Заметим, что добыча за Рейном была крайне скудной, если сжатый хлеб на полях вообще можно считать добычей. Крупных войн в Галлии Цезарь также не вел, следовательно не мог получить традиционные доходы от продажи пленных, ограбления капищ… А денег Цезарю нужно было много.

И другое известие Светония расходится с информацией из «Записок» Цезаря. Этот автор утверждает, что Цезарь в Британию «переправился не раньше, чем сам обследовал пристани, морские пути и подступы к острову». По сведениям «Записок», Цезарь якобы пытался произвести разведку, но ничего толком не узнал: «Хотя он пригласил к себе отовсюду купцов, но не мог дознаться от них, как велик остров, какие народности его населяют и насколько они многочисленны, какова их боевая опытность и каковы учреждения, наконец, какие гавани в состоянии вместить более или менее значительный флот».

Довольно смешно, если купцы, часто посещавшие Британию, ничего вразумительного не смогли рассказать проконсулу Галлии. Цезарь явно лукавит, пытаясь оправдать неудачу: он прекрасно знал, что представляет собой остров, и намерения в отношении его были недвусмысленными. Гордыня и стремление пополнить сундуки влекли Цезаря в очередной поход. И еще, стремление быть первым ― всегда, везде, во всем.

«Поход против британцев доказал исключительную смелость Цезаря, ― рассказывает Плутарх. ― Ибо он был первым, кто вышел в Западный океан и переправился с войском через Атлантическое море, кто расширил римское господство за пределы известного круга земель, попытавшись овладеть островом столь невероятных размеров…»

Экспедиция на Британские острова, которую Цезарь упорно пытается представить ознакомительной экскурсией, была одной из крупнейших военно-морских операций; по масштабам ее можно сравнить, разве что, с высадкой Сципиона в Африке во времена второй Пунической войны. Количество судов для перевозки войск называет сам Цезарь в «Записках о галльской войне»:

«Ему удалось собрать и сосредоточить в одном месте около восьмидесяти грузовых судов, которых, по его мнению, было достаточно для перевоза двух легионов, а все находившиеся сверх того военные суда он распределил между квестором, легатами и префектами. Сверх того, у него были еще восемнадцать грузовых судов, которые задерживались ветром в восьми милях от сборного пункта и не могли достигнуть гавани; они были определены им на перевоз конницы».

Неудачи преследовали Цезаря с самого начала, корабли с конницей почему-то безнадежно отстали. Он достиг Британии, но высадиться так и не смог, так как все побережье было занято неприятельскими вооруженными отрядами. Похоже, разведка британцев работала гораздо лучше цезаревой. Цезарь объясняет отказ от высадки крайней неудобностью места, ― уж выведать у купцов удобные гавани он мог.

Римляне проплыли еще семь миль вдоль берега, нашли еще менее подходящее место для высадки и… начали сходить на берег. Однако враги были тут как тут. Цезарь добросовестно описывает битву за Британию, ― больше походившую на форменный бардак:

«Они (бритты) выслали вперед конницу и боевые колесницы, употребляемые ими почти во всех сражениях, сами с остальными силами последовали за нами и начали мешать нашей высадке. Она представляла много больших затруднений: наши корабли по своим размерам могли держаться на якоре только на глубоких местах; солдаты же, не знавшие местности, с несвободными руками и обремененные сложным вооружением, должны были одновременно спрыгивать с кораблей и сражаться с врагами, в то время как последние или оставались на сухом месте, или лишь немного входили в воду и при отличном знакомстве с местностью и полной свободе движения храбро стреляли в наших и налетали на своих хорошо обученных конях.

Все это приводило наших в полное замешательство, и за отсутствием опытности в подобного рода боях они не проявляли в этой борьбе той бодрости и рвения, которые были им свойственны в сухопутных сражениях».

Из-за попыток оправдать неудачи даже слог Цезаря, славившийся краткостью и легкостью, становится тяжелым и путанным. По всему видно, Цезарю неприятно описывать свою эпопею в Британии.

Цезарь приказал прямо на кораблях развернуть метательные машины, на головы бриттов обрушили свои снаряды лучники и пращники. Это несколько охладило пыл атаковавших, но легионеры по-прежнему не желали покидать корабли.

Помог сохранить римлянам свое лицо знаменосец 9-го легиона. Взяв в руки серебряного орла, он прыгнул за борт и пошел на врагов. Потеря знамени считалась у римлян величайшим позором, и они, все до одного, спрыгнули в воду. Таким образом они отогнали врагов и захватили полоску британской земли, которой было достаточно для разбивки лагеря.

На четвертый день пребывания в Британии появились восемнадцать кораблей с конницей, которой так не хватало римлянам накануне. Но к берегу они пристать не смогли; разразившаяся буря произвела огромное опустошение среди флота Цезаря.

«Значительное число кораблей разбилось, ― читаем в «Записках», ― остальные же, лишившись канатов, якорей и прочих снастей, сделались непригодными к плаванию; а это, как и надо было ожидать, вызвало большую панику во всем войске. Действительно, других кораблей для обратного перевоза не было; равным образом совершенно недоставало нужных материалов для починки судов; и, наконец, так как все были уверены, что придется зимовать в Галлии, то в этой местности не заготовили провианта на зиму».

Суда все же починили, разобрав на недостающие детали 12 кораблей с наиболее тяжелыми повреждениями. Пока шла работа, едва не погиб 7-й легион, который отправился на поиски хлеба. После всех неприятностей Цезарь обрадовался, когда в лагере появились послы бриттов с предложением мира.

Первая попытка покорить Британию окончилась неудачей, но Цезарь не был бы самим собой, если б не попытался довести до конца начатое дело. За ближайшую зиму было построено шестьсот кораблей, а вместе с прошлогодними и отнятыми у частных лиц, эскадра Цезаря насчитывала более восемьсот кораблей. И вот, погрузив на них пять легионов пехоты и две тысячи всадников, Цезарь вновь отправился к злополучному острову.

На этот раз римляне высадились на острове без упорной борьбы, но далее все пошло словно по кругу. В ближайшую ночь поднялась сильнейшая буря, «которая повредила почти все корабли и выбросила их на сушу». Около сорока судов затонуло, остальные Цезарь в течение десяти дней вытаскивал на сушу для починки. Так что у британских кельтов было достаточно времени, чтобы собраться с силами.

Однако мудрый вождь бриттов, Кассивеллаун поступил, казалось бы, нелогично: он распустил большую часть своих войск и оставил только около четырех тысяч боевых колесниц. И как всегда, действия неординарные, кажущиеся большинству людей неправильными, ведут к успеху. Бесполезно было надеяться на успех в битве с тяжелой римской пехотой, но доведенному до совершенства любимому оружию бриттов не могли противостоять и римляне.

«Своеобразное сражение с колесниц происходит так, ― описывает Цезарь тактику бриттов, которая не позволила ему одержать победу. ― Сначала их гонят кругом по всем направлениям и стреляют, причем большей частью расстраивают неприятельские ряды уже страшным видом коней и стуком колес; затем, пробравшись в промежутки между эскадронами, британцы соскакивают с колесниц и сражаются пешими. Тем временем возницы мало-помалу выходят из линии боя и ставят колесницы так, чтобы бойцы, в случае, если их будет теснить своей многочисленностью неприятель, могли легко отступить к своим. Таким образом в подобном сражении достигается подвижность конницы в соединении с устойчивостью пехоты. И благодаря ежедневному опыту и упражнению британцы достигают умения даже на крутых обрывах останавливать лошадей на всем скаку, быстро их задерживать и поворачивать, вскакивать на дышло, становиться на ярмо и с него быстро спрыгивать в колесницу».

Римляне, с трудом продвигаясь по незнакомой стране, везде заставали покинутые селения, в которых даже при огромном желании нельзя было найти ничего ценного. Цезарю удалось принудить к покорности тринобантов и захватить в лесу скот, но это были его единственные успехи в Британии.

Римское войско еще некоторое время пыталось настигнуть основные силы бриттов, ведомые хитрым Кассивеллауном. С трудом преодолевая болота и непроходимые леса, римляне все дальше уходили от своих кораблей и продовольственных складов, но Кассивеллаун по-прежнему ускользал от них. Лишь на открытых участках, словно из-под земли, появлялись его быстрые колесницы и, выпустив по римлянам тучи стрел, вновь исчезали за холмами.

Наконец Гай Цезарь заметил, что предприятие становится крайне опасным, и приказал возвращаться к кораблям. Чтобы хоть как-то сохранить лицо, Цезарь вступил в переговоры с Кассивеллауном и даже добился с него обещания платить дань Риму. Впрочем, об этом обещании бритты забыли сразу же, как только легионеры Цезаря погрузились на корабли и покинули остров.

По словам Плутарха, после того как Цезарь «нанес более вреда противнику, чем доставил выгоды своим войскам (у этих бедных и скудно живущих людей не было ничего, что стоило бы захватить), он закончил эту войну не так, как желал…»

Что ж, Цезарь желал познакомиться с населением Британии и сделал это; правда, весьма дорогостоящим способом. Самое любопытное наблюдение великого завоевателя касается вопросов семьи и брака у жителей внутренней части Британии:

«Жен они, человек по десять или по двенадцать, имеют общих, особенно братья с братьями и родители с сыновьями; родившиеся от таких союзов считаются детьми тех, кто взял за себя их мать девицей».

Впрочем, у Цезаря было не менее странное отношение к браку.