Текст книги "Россия в современной геополитике"

Само напоминание о таких призывах в сегодняшних условиях не может не вызывать озабоченности и тревоги. Постановка всех этих вопросов свидетельствует об одном: Ян Цзинь не только стремится обострить историческое недоверие китайцев к русским, но и подспудно навязывает мысль о необходимости «исправить историческую несправедливость» – пребывание Владивостока под управлением российских властей. Ян Цзинь сообщает, что рядом исследователей России выдвинут проект, согласно которому для совместного экономического развития Владивостока город следует передать в аренду Китаю. Выступая за то, чтобы, по крайней мере на ближайшие десятилетия, не менее половины Владивостока перешло под управление Китая, автор полагает, что это соответствует надеждам и чаяниям дальновидных людей России использовать силы КНР для продвижения вперед экономического развития Дальнего Востока.

Анализируя эту статью, доктор исторических наук, профессор Ю. Галенович приходит к вполне обоснованному выводу о том, что вопрос о «неравноправных договорах» в сегодняшнем Китае продолжает толковаться в прежнем духе, то есть так же, как и до подписания Договора между РФ и КНР о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве (2001). Таким образом, положение договора об отсутствии у сторон взаимных территориальных претензий с точки зрения нынешних китайских властей никак не сказывается на трактовке ими вопроса о «неравноправных» договорах. Выходит, современные власти Китая и часть его населения все еще придерживаются мнения, будто нынешняя граница между нами, даже будучи демаркированной, остается возникшей в результате заключения «неравноправных» договоров и договорно-правовая основа этой границы – всего лишь «неравноправные» договоры. Не случайно, замечает Ю. Галенович, в России существует определенное недоверие к Китаю, которое порождено широким распространением среди китайцев неверных, искаженных взглядов на Россию, поведением немалого числа китайских граждан на российской территории, которое во многих случаях обоснованно воспринимается нашими людьми как заносчивое, надменное, высокомерное и неравноправное, так как граждане КНР зачастую ведут себя на территории России, особенно на Дальнем Востоке, как хозяева. Недоверие вызывается также тем фактом, что в КНР предается забвению весь реестр добрых дел, совершенных нашими соотечественниками по отношению к Китаю в ХХ веке. Россияне считают это недопустимым. Любые намеки на то, что какая-то часть территории России может стать подконтрольной Китаю, вызывает решительный протест в нашей стране [40, 75—78].

Поэтому Китай рассматривает Россию как один из ключевых партнеров в области сырья. Китайская стратегия «Цзоу чуцюй» (идти вовне) предусматривает включение нефти, газа, рудных и лесных ресурсов России в орбиту экономического развития Китая. Китайские компании и предприятия на приграничных регионах России уже начали методично осуществлять эту стратегию, на основе китайских принципов «муравьи грызут кость», «начинать вблизи, постепенно распространяясь в отдаленные районы» [161, 112].

В геополитической стратегии «идти вовне» главным союзником Пекина является мировое этническое сообщество, получившее название Большой Китай, включающий Китай-Континент, Китай-Остров (Тайвань, Гонконг, Сингапур) и Китай-Диаспору. По своей экономической мощи это надгосударственное образование или неведомая Западу транснациональная корпорация сопоставима с США.

Таким образом, Большой Китай становится крупным самостоятельным геополитическим игроком, способным с помощью хуацао решить любой геополитический и геоэкономический вопрос в мире. На северо-востоке Китая российский Дальний Восток находится под демографическим и экономическим давлением со стороны Поднебесной. Только население одного китайского города Харбина превышает население всего Российского Дальнего Востока.

Если в городах российского Дальнего Востока появятся чайнатауны, то это будет иметь далеко идущие последствия для России. А по мере дальнейшего ослабления России и наращивания геополитической мощи Китай в ближайшем будущем может объявить исторические договоры с Российской империей «неравноправными» и «несправедливыми». И потребует согласно Нерчинскому договору 1689 года вернуть Южную часть российского Дальнего Востока с Приморским краем, значительной частью Хабаровского края, Амурской и частично Читинской области Китаю. И тогда по сигналу из Пекина дальневосточные китайцы выступят не просто пятой колонной, а передовым отрядом. Проблемы территориальных претензий к России активно обсуждаются в китаеязычном Интернете. Хотя официально опровергается информация, что «Стратегический план развития города Владивостока до 2020 года» предусматривал передачу в аренду Китаю части приморской столицы на 75 лет, проблема привлечения китайцев на ПМЖ активно обсуждается в Рунете. При этом имеется в виду, что чайнатауном в Владивостоке должна управлять китайская администрация. Многие российские аналитики обоснованно считают, что после того, как Поднебесной были отданы острова Тарабаров и Большой Уссурийский, от России могут отойти и другие земли. Пекин успешно добился территориальных уступок от Казахстана, Таджикистана и Кыргызстана, причем Астана лишилась культового для казахов пика Хан-Тенгри. Имеются территориальные претензии Китая к Индии и другим странам. Поднебесная настойчиво теснит Вьетнам в Южно-Китайском море.

Не секрет, что малые восточные народы не всегда приемлют олигархическую демократию с её хищническим отношением к их месторазвитию и природным ресурсами. И при неблагоприятном развитии событий они могут обратиться к коммунистическому Китаю. При дальнейшем ослаблении олигархической России возможны проблемы с республикой Тыва. Пекин долгое время считал Урянхайский край своей территорией и не признавал до средины 50-х годов двадцатого века провозглашенную в 1921 году Тувинскую народную республику, включенную в 1944 году без народного референдума в состав Российской Федерации СССР. В первые годы цунами российской «демократии», тувинцы обостренно вспоминали, кто уничтожил в 30-е годы местную элиту. И в результате начался массовый исход русских. Крах наивного геополитического проекта «российско-американской дружбы» и наступательная евразийская геостратегия США и Китая, требуют от Москвы корректировки внешнеполитического курса. Шанхайская Организация Сотрудничества никогда не станет военно-политическим блоком, направленным против Запада, как предрекали некоторые российские эксперты. Гарантом этому служит взаимозависимость экономик США и Китая. Стратегическое партнерство Китая с США становится важным геополитическим фактором [71].

Китай форсированными темпами строит дороги вдоль российско-китайской границы. Так, в уезде Цзяинь провинции Хэйлунцзян интенсивно идет прокладка двух автотрасс – 114-километрового участка Хэйхэ – Цзяинь и 103-километровой автодороги Суйбинь – Цзяинь. Об этом сообщает журнал ChinaPro. Кроме того, с начала 2011 года в провинции Хэйлунцзян вдоль границы с Россией, стартовало строительство ряда автодорог второго класса. Это 97-километровый участок автотрасс Баоцин – Мишань, 36-километровый участок дороги, соединяющей поселок Фуюань и остров Хэйсяцзы (Большой Уссурийский), а также 73-километровый участок транспортной магистрали Хутоу – Улиньдун. Как отмечают некоторые эксперты, строительство дорог вдоль границы России имеет для Китая двойное назначения. Их можно использовать для развития местной экономики и туризма, а в случае политического обострения и начала военных действий с Россией – для переброски войск и боевой техники и вооружения. Насколько серьезно в Поднебесной готовятся к возможному силовому конфликту с Россией, оценивает эксперт по проблемам Китая А. Аладин: «В направлении к границам России Китай уже ведет строительство широкополосных дорог на бетонной основе, чтобы они выдерживали нагрузку при переброске тяжелой техники и вооружения. С вводом в эксплуатацию этой транспортной инфраструктуры, Китай сможет беспрепятственно перебрасывать войска и технику вдоль всей границы с Россией, и вести наступательные операции по стратегически важным направлениям. После заключения Кремлем долгожданного договора о дружбе и добрососедстве с Китаем, президентом России В. Путиным и председателем КНР Ху Цзиньтао 14 октября 2004 года было подписано дополнение к соглашению о российско-китайской государственной границе.

Согласно ему, Китаю передали территории общей площадью 337 квадратных километров: остров Большой (верховья реки Аргунь Читинской области), остров Тарабаров и часть Большого Уссурийского… Передача островов Китаю грозит стратегической безопасности Хабаровска, Дальнего Востока и России. При начале военных действий китайская армия будет в Хабаровске через два – три часа… Дальний Восток будет отрезан от России. Дальнейшая его судьба будет решена Китаем в считанные недели. Россия помочь ничем практически не сможет, у неё нет сил и возможностей. Армия развалена и деморализована… Начало НОАК крупномасштабной наступательной операций вдоль всей сухопутной границы и высадка десанта на севере России завершится полной, быстрой победой Китая и отторжением территории России до Урала. После того как вся территория до Урала будет захвачена, россияне будут депортированы за Урал или уничтожены. Победителей не судят [3].

По мнению специалистов, миграция китайцев и на Дальний Восток в дальнейшем будет массированной и неодолимой. Плотность населения на китайском берегу реки Амур примерно в 50 раз выше, чем на российском берегу. Средние размеры сельхозугодий одного китайского хозяйства (фермы) составляет немногим более 0,1 га, в то время как в России огромные площади остаются необработанными. Из-за нехватки воды, пылевых бурь и урбанизации за прошедшие десять лет площади сельскохозяйственных земель в Китае уменьшились на 10%. Помимо демографического давления Китая на российские территории, усиливается также его техногенное воздействие. Промышленность Северного Китая создает серьезные экологические проблемы для приграничных регионов России, которым приходится расплачиваться за промышленный прогресс.

Мы должны осознать, что угроза миграционно-демографического передела России реальна настолько, насколько соседние демографически избыточные государства рассматривают Россию в качестве малонаселенной территории, благоприятной для переселения туда населения (для колонизации, в исходном смысле этого слова). Причем масштабы миграционной экспансии прямо соотносятся с убылью коренного населения в России в ходе либеральных реформ. При этом конфликтный потенциал, накаливаясь по мере нарушения этнического баланса, становится политической бомбой с дистанционным управлением из третьих стран.

Иммиграция в регионах превращается в миграционно-демографическую экспансию, обусловленную ростом «небелого» расизма, экстремизма и фундаментализма среди некоренных общин. Легкий способ решения демографической проблемы за счет иммигрантов приводит к утрате самобытности коренного этноса и потере суверенитета государством. Когда страну начинают накачивать иностранным населением, то неминуемо происходит размывание культурно-цивилизационного российского «генома» и его трансформация в чужой культурно-цивилизационный геном. Это и есть принцип действия демографической агрессии.

В начале 2005 года вступило соглашение о добровольной передаче Россией Китаю Тарабарова острова и части Большого Уссурийского острова, раскинувшегося прямо напротив города Хабаровска. Эти острова имеют огромное стратегическое значение. Площадь Большого Уссурийского острова сопоставима с территорией нынешнего Хабаровска. Они являлись зоной природного землепользования, сельскохозяйственного производства, рекреационной зоной, согласно генеральному плану развития г. Хабаровска, одним из будущих основных направлений территориального развития города. Здесь дислоцировался укрепрайон. Не говоря уже о том, что здесь расположено также около 16 тыс. садово-огородных участков хабаровчан. Для горожан, руководства края передача земель была неожиданной. В Хабаровске прошли акции протеста. Участники митинга приняли резолюцию, в которой осудили передачу российских островов Китаю. К сожалению, никто в столице не обратил внимания на протесты жителей дальневосточного региона. Поэтому они прореагировали на это великодушие Центра однозначно: Китай Москве нужен, а вот Дальний Восток – нет, т. е. исконно русские земли в любой момент могут продать или отдать, даже не предупредив местное население. Многие авторитетные дальневосточные политики и экономисты считают, что этот шаг отражает не мудрость, а дефолт внешней политики страны. Политическое решение о границах, которое подается с помпой как историческая победа, является, на их взгляд, грандиозным провалом. По образному выражению Ю.Ефименко, советника дирекции Межрегиональной ассоциации экономического взаимодействия «Дальний Восток и Забайкалье», теперь эти острова – «кинжал, приставленный к горлу Хабаровска» и являются в чистом виде «хабаровскими Курилами». Задаются вопросы: почему мы сделали подарок Китаю, а не он нам? почему Киргизия в аналогичной ситуации повела себя иначе? Дело в том, что верхняя палата Киргизии в 2002 году отказалась ратифицировать дополнительное пограничное соглашение с Китаем на спорном участке Узенги-Кууш.

По убеждению дальневосточных экономистов, передача островов КНР в одночасье нанесла ущерб в 3-4 млрд. долл. с учетом потери уже вложенных средств и обустройства границы на новых участках. Таким образом, Россия приняла китайское требование провести границу по северному рукаву Амура, отдав острова и превратив городскую набережную Хабаровска в приграничную территорию. Граница прошла по прибережной черте города, причем в самой развитой и населенной его части – в Индустриальном районе. И это, как считают многие дальневосточники, является первым шагом подготовки россиян к потере Курил [262].

Отмеченные выше региональные геополитические вызовы и угрозы необходимо рассматривать, на наш взгляд, как основные, но не исчерпывающие весь круг проблем, влияющих на геополитический статус России в глобальных процессах. Все эти вызовы и угрозы взаимозависимы и носят многоуровневый системный характер. Одни из них уже оказывают явно деструктивное воздействие на геополитические процессы в российском геопространстве. Другие из вызовов и угроз имеют геополитически слабо выраженный характер. Но современные аналитические разработки показывают, что даже слабые вызовы, риски могут складываться в систему и создавать кумулятивную серьезную угрозу для национальной безопасности Российской Федерации, оказывать серьезное влияние на ее геополитический статус в глобальных процессах.

Будущее российского Дальнего Востока будет определяться стратегическим видением, перспективами формирования самых протяженных коммуникаций между мировыми полюсами экономического и технологического развития. Если они соединят западные и восточные «берега» Великой Евразийской степи-океана, это станет важным гарантом мира и благополучия на рубежах цивилизаций [71]. Чтобы начать инновационное развитие, действовать нужно по многим направлениям. Прежде всего, как и век назад, стоит задача: не потерять Сибирь, Север и Дальний Восток. Сегодня нам необходимо строить высокотехнологичную транспортную систему, включая в нее и железные дороги, и Севморпуть, и оптоволоконную связь, и хабы. Такая транспортная система по-новому свяжет страну, позволит дать работу 20 миллионам человек и обеспечит только увеличение доходов, связанных с транзитом, на 30 миллиардов долларов ежегодно, реанимирует Северный морской путь, возродит десятки аэродромов. Но на это потребуются сверхусилия [185].

Глава 2
Россия в геоэкономическом измерении

2.1. Теоретико-методологические вопросы геоэкономики

Геоэкономика (англ. geoeconomics) как направление социальных наук сформировалось в середине ХХ в. на стыке экономики и политологии. Наблюдения о связи экономики, истории и географического пространства можно встретить у самых разных ученых XIX—XX вв. в широком диапазоне от Фрица Рёрига и Фридриха Листа («автаркия больших пространств») до Фернана Броделя («миры-экономики») и Иммануила Валлерстайна («мир-системный подход»). В трудах геополитиков отмечалось также отличие базовой экономической модели Rimland’а (ориентированной на широкий товарообмен) и Heartland’а (в большей мере нацеленной на самообеспечение).

«Крестным отцом» геоэкономики является Эдвард Люттвак, консультант Совета по национальной безопасности и Государственного департамента США. По его мнению, соперничество государств не прекратилось с завершением стратегического противостояния сверхдержав. Теперь оно все в большей мере переходит из военно-стратегической сферы в область экономики. На смену геополитике приходит геоэкономика, политика, ориентированная на победу в экономическом состязании. Такая геоэкономика потребует, писал он, разработать приемы экономической обороны и наступления, направленные к главной цели – «обеспечить наилучшую возможную занятость для наибольшей части своего населения», а если понадобится, то и в ущерб населению чужих стран. В первоначальной формулировке Люттвака миссия геоэкономики определялась так: «Если внутреннее сплочение [нации] должно быть поддержано консолидирующей угрозой, то сегодня таковой обязана стать угроза экономическая». Позднее Люттвак развил тезис о «консолидирующей экономической угрозе». Основная разница между геоэкономикой и классической геополитикой должна, по Люттваку, определяться двумя моментами. Во-первых, бoльшим плюрализмом модальностей мировой политики, среди которых перестает откровенно главенствовать военно-силовая модальность. Во-вторых, тем, что прежде государства не только были субъектами мировой борьбы, но и одновременно образовывали само ее поле. Пространства, обретшие субъектность, тягались между собой, стремясь одну географическую позицию ущемить в пользу другой или подчинить ей. Теперь же государствам предстоит бороться на поле мировой экономики, коего они собою не покрывают: его значительную часть образует приватный, в том числе транснациональный, капитал, чья логика может не совпадать с геоэкономическими задачами наций [397, 12]. Люттвак противопоставляет в ней геополитику с ее акцентом на использование военной мощи для достижения внешнеполитических целей. Он выдвинул ставшие очень популярными понятия «турбокапитализма», «движущихся по планете финансовых потоков» и «призрака бедности», появляющегося перед странами из-за своенравия этих, как их сегодня называют, геофинансов [398; 399].

Турбокапитализм – это, по его мнению, нынешний капитализм, в котором, благодаря информатизации и глобализации мировой экономики, процессы протекают гораздо быстрее. Поэтому к нему более не применимы сдержки и противовесы безудержному накоплению капиталов, выстроенные кейсианской экономической политикой, они были предназначены для иного времени и иных условий. Следствием турбокапитализма становится новое неравенство. Средний класс, служащий опорой либеральных демократий, постепенно нищает, ведь риски, которым он подвергается, становятся все ощутимее. Еще хуже ситуация складывается в развивающихся странах, где турбокапитализм позволяет богатым слоям подмять под себя всю экономику и национальные богатства, тем самым ухудшая жизнь остального населения.

Наиболее явным следствием наступления эпохи турбокапитализма становится смещение принципов противоборства государств от военно-политического противостояния к противостоянию экономическому. Следствием этого должны были стать конфликты нового типа – геоэкономические. Впрочем, предсказание о наступлении геоэкономических войн было сделано Эдвардом Люттваком довольно давно.

Произошло это летом 1990 года, когда в журнале «National Interest» была опубликована его статья «От геополитики к геоэкономике: логика конфликта, грамматика торговли». Всего через несколько лет мир уже сотрясали валютные и торговые войны, геоэкономические по своей природе конфликты. Ведут геоэкономические войны только развитые государства, остальные же предпочитают выяснять, кто прав, а кто виноват на традиционных полях сражений с использованием конвенционального оружия. Таких войн становится все больше, а силы любого государства, пусть даже и самого сильного на планете, не бесконечны. Противопоставляя геополитику к геоэкономике, он утверждал, что методы торговли замещают военные методы в международных отношениях, поскольку свободный капитал становится более важным, чем огневая мощь, гражданские инновации более существенны, чем военно-техническое развитие, и рыночное проникновение представляет больший знак мощи, чем владение военными гарнизонами и базами [397, 17]. Впоследствии он развивал этот тезис в книге «Подвергнутая опасности американская мечта» (1993), заявляя в подзаголовке «Как остановить США от превращения в страну третьего мира и как выиграть геоэкономическую борьбу за промышленное превосходство». Если Соединенные Штаты не предпримут энергичных действий, чтобы поддержать свою экономическую мощь, на его взгляд, они будут терпеть поражение за поражением и могут, в конечном счете, снизиться до статуса страны третьего мира. Соединенные Штаты ведут постоянную войну настроенного против врага. Некоторые американцы даже не знают об этой глобальной борьбе, но все же американский образ жизни подвергается опасности из-за этого конфликта. И это мешает в деле дальнейшего укрепления лидирующих позиций США. Поэтому необходимо трансформировать силовую экспансию в геоэкономически активные операции, которые, по сути дела, формируют статус лидера в продвижении на любые плацдармы земного шара без уничтожения все и вся военной компонентой. Это – высокие геоэкономические технологии по переливу национальных доходов в мировой. Геофинансовая система трансграничных потоков, блуждающие воспроизводственные ядра – это, по сути дела, геоэкономический экспансионизм, продвижение на лидирующие позиции с помощью не вооруженных сил, а посредством поддержания национальных трансграничных ядер, то есть тех ТНК, которым государство делегирует продвижение и реализацию своих геоэкономических интересов. А военная компонента играет роль сил быстрого геоэкономического реагирования по защите контуров этих плацдармов. Причем военный компонент играет роль «нависания» в отличие от традиционного дипломатического «сдерживания», которое способствует продвижению воспроизводственных американских блуждающих систем в такие точки мирового пространства, где можно быстро организовать формирование мирового дохода и его перераспределение в свои анклавы.

Люттвак считает, что глобальная политика теперь вступила в геоэкономический возраст. «Геоэкономика – это не больше и не меньше, чем продолжение древней конкуренции наций новыми индустриальными средствами. Так же, как в прошлом, когда молодые люди были одеты в военную форму и выступали в поход с целью территориального завоевания, сегодня налогоплательщики убеждены субсидировать схемы индустриального завоевания» [397, 34]. Вместо того, чтобы бороться друг с другом, Франция, Германия и Великобритания теперь сотрудничают, финансируя Аэробус против Боинга и МакДоннел-Дугласа. Вчера успех измерялся продолжением линии фронта на карте, сегодня эту роль во всем мире выполняют рыночные акции.

Чувства враждебности между нациями являются, по мнению Люттвака, постоянной особенностью международной политики. Однако в мире после холодной войны форма выражения этих чувств имеет отличительную географию. На обочине мировой политики люди все еще ведут старомодные войны, тогда как в ведущих странах люди вовлечены в экономические войны. «В болотах и окраинах мировой политики, где продолжаются территориальные конфликты, войны или возникают угрозы войны, обеспечивается вполне достаточный выход для враждебных чувств. Но на центральной арене мировой политики, где главными действующими лицами являются американцы, европейцы и японцы, враждебные отношения могут теперь быть выражены в основном экономическими средствами» [397, 35]. Налоги, инвестиции, скрытые тарифы, квоты, добровольные соглашения и регулирующие требования – все это инструменты в геоэкономическом сражении ведущих стран на Западе.

Тем не менее, в своем анализе Люттвак остается в пределах территориальности суверенного государства, принятой его политическим реализмом. Книга Люттвака иллюстрирует беспокойство неоконсервативной элиты в мире, ставшем детерриториализованным и оказавшемся перед необходимостью развязывания новой геоэкономической войны. И что делать, когда этих сил уже не хватает, чтобы подавить сопротивление окрестных народов?

На этот вопрос отвечает последняя по времени книга Эдварда Люттвака «Стратегия Византийской империи», опубликованная в 2009 году. С точки зрения автора книги, США должны следовать главному принципу военного искусства империи, просуществовавшей 1000 лет. Принцип этот прост: иметь наиболее сильную, хорошо оснащенную и обученную армию, но использовать ее как можно меньше. Вместо армии, которая представляет собой последний аргумент для политика, необходимо использовать дипломатию. Дипломаты же должны понуждать сопротивляться врагам США тех, для кого эти враги тоже являются врагами. Так, имея врагами афганских талибов, византийцы заставили бы бороться с ними те страны региона, которые не заинтересованы иметь в соседях исламистский режим. Например, указывает Люттвак, такой страной на Востоке мог бы стать Узбекистан [10].

В Европе концепция геоэкономики активно разрабатывалась в Италии К. Жаном и П. Савоной. Вслед за Люттваком главную угрозу государству как интегратору нации в условиях размывания национальных экономических границ К. Жан и П. Савона видят не в социальном бунте бедных, а в выливающемся в бегство капитала «бунте богатых». Особой формой такого бунта становится подрыв национальной сплоченности преуспевшими городами и регионами, все менее опирающимися на поддержку государства, а потому не желающими спонсировать соседние обездоленные территории и готовыми составить «архипелаг… из островов богатства посреди океана бедности» [96, 37]. Позиция Жана и Савоны прослеживается в их призывах укрепить национальное государство, зажатое между «бдительными и хищными вольными городами» и растущими геоэкономическими империями типа ЕС, «пока нас окончательно не поглотил новый мировой порядок и те господствующие в нем силы, которым удается ускользнуть от демократического контроля со стороны граждан» [98, 14].

Генерал Карло Жан опубликовал в начале 1991 г. статью «Геоэкономика: инструментарий, стратегия и тактика», несущую отпечаток геополитических конструктов и военно-стратегического стиля мышления автора. По мнению К. Жана «геоэкономика основывается не только на логике, но и на синтаксисе геополитики и геостратегии, а в более широком смысле – и на всей практикологии конфликтных ситуаций». Для него геоэкономика – это «принцип объединения всех экономических установок и структур какой-либо страны в единую стратегию, учитывающую общемировую ситуацию» [98, 15].

Сюда К. Жан включает и ситуацию финансовых рынков, на которых движутся капиталы, не привязанные к той или иной стране, но сами для себя выбирающие, где им платить – а лучше бы вовсе не платить! – налоги. Для К. Жана геоэкономика, естественно развившаяся из геополитических разработок, не альтернатива геополитике, а ее органичный раздел с особой методологией. В ней применяется геополитическая логика в специальном варианте: как «логика потоков» – ресурсных и, в частности, финансовых. В этом качестве она обязана работать рука об руку с более традиционной геополитической отраслью – геостратегией, специфика которой заключается в опоре не просто на фактор военной силы, а прежде всего на резоны «территориальной политической логики» [98, 30, 41]. За призывами Люттвака к главенству геоэкономики над геополитикой Жан слышит всего лишь спор с теми американскими политиками и военными, которые готовы ради геостратегического партнерства с Японией и Западной Европой пренебречь велениями геоэкономического противоборства. Во всяком случае и Люттвак, и Жан с коллегами мыслят геоэкономику не иначе как государственный курс, обеспечивающий живучесть устремляющемуся в новый век национальному Левиафану. Государства, с их точки зрения, остаются главными действующими лицами геополитического процесса, играют и еще будут играть решающую роль в области экономики в условиях нового мирового порядка (или беспорядка).

В этом смысле повышение роли государств в современной ситуации является предпосылкой, позволяющей избежать развал и балканизацию международной политики [97]. Таким образом, в трудах итальянских ученых (не только К. Жана, П. Савоны, но и С. Фиоре, Ф. Бруни Рочча) под геоэкономикой понимается дисциплина, изучающая те аспекты международной конкуренции, где главными действующими лицами выступают не корпорации, тресты или банки, а государства.

Можно вспомнить и других европейских исследователей проблем геоэкономики. Так, Ф. Моро-Дефарж считает, что геоэкономика, как указывает ее название, изучает взаимодействие между homo economicus и пространством: влияние пространственных факторов на сферу производства и распределения товаров, использование пространства для развертывания экономической деятельности. Геоэкономика, по мнению исследователя, стремится отождествлять могущество с контролем над международными сетями. Могущество проистекает из способности создавать международные сети (торговые пути, каналы передачи информации или изображения…), использовать их, извлекать из них прибыль.

При этом могуществом обладает тот, кто занимает стратегическое положение в международной сети или в совокупности международных сетей и обладает талантом максимально использовать свои преимущества[205]. Если политическая и военная мощь позволяет навязать свою волю, угрожать и наносить удары, то мощь, которую дает контроль над международными сетями, позволяет оказывать давление, склонять на свою сторону, с точки зрения проникать в лагерь противника. В отличие от военно-политической мощи, геоэкономическая мощь, отмечает Ф. Моро-Дефарж, позволяет добиваться решения проблем более мягкими средствами. Развитие телекоммуникаций, интенсификация потоков, в частности, «нематериальных» (таких, как потоки информации, перемещение капиталов), ознаменовали «конец географии». Пространство и время перестали играть решающую роль. Фактически возникла новая география; будучи чрезвычайно мобильной, она диктуется экономическими потоками, локализацией и перемещениями сфер деятельности, в которых создаются и потребляются богатства. Так появились геоэкономика, геофинансы, геоинформация, геотехнология [205].