Текст книги "Библия в истории европейской культуры"

Реконструированный в книге М. И. Рижского образ Иова существенно отличается от традиционного представления о нем. Это не покорный «раб божий», не безропотный страдалец, готовый без конца переносить обрушенные на него с согласия бога беды, болезни и другие несчастья. Одинокий и раздавленный жестокими бедами, Иов проклинает день, когда родился, он решительно отвергает широко распространенную пророческую концепцию о воздаянии, он не знает за собой какой-либо вины и приходит к мысли о несправедливости божества. Более того, Иов считает бога виновным в страданиях и бедах простых людей (Иов. 24:7-10, 12):

 
Нагие ночуют, без одежды
И без крова на стуже.
От горных ливней мокнут
И, не имея убежища, обнимают скалу.
(А злодеи) похищают сироту от сосцов
И младенца у нищего берут в залог.
Нагие ходят, без одежды,
И, голодные, носят снопы. …
(А) в городе люди стонут,
И душа убиваемых взывает о помощи,
А бог не обращает (внимания) на (такое) надругательство.
 

Автора книги волновал широкий круг проблем, связанных с существованием зла и несправедливости в мире, причем в разных аспектах: в индивидуальном – почему страдает единичный невинный человек; в социальном – почему люди стонут в городах, бедняки, вдовы и сироты угнетены богатыми насильниками, которые вопреки всякой справедливости благоденствуют и процветают; наконец, в универсальном аспекте – почему вообще существует зло в мире, управляемом всемогущим, мудрым и справедливым богом? Поскольку все это – проблемы общечеловеческого характера, естественно, что они так или иначе должны были отразиться в литературе не только Иудеи, но и других народов древности. Иов фактически не отрицает принятых в обществе понятий добра и зла, но не понимает, почему они нарушаются. Автор поэмы о Иове был знаком с философско-религиозной литературой соседних народов. Явной предтечей этой книги считается вавилонская поэма «Владыку мудрости хочу восславить» (XV-XII вв. до н.э.). Главный герой ее, однако, допускает, что мог согрешить, не осознавая греха, чего не думает Иов. Возможно, был общий устный источник у книги Иова и «Песни о невинном страдальце». В шумерской поэме, переведенной С. Крамером, тоже говорится о человеке, которого постигли несчастья. Еще ближе по идеям к Книге Иова вавилонская поэма «Мудрый муж, постой, я хочу сказать тебе…».

В этом плане, Книга Иова действительно «подытожила центральную для Древнего Ближнего Востока проблематику смысла жизни перед лицом страданий невинных».

М. И. Рижский неоднократно подчеркивает, что книга об Иове – это не только холодный и трезвый философский трактат, а подлинно гуманистический литературный памятник неизвестного автора, пронизанный пафосом острого сострадания к страждущему человечеству. Он идет далее М. С. Беленького, считавшего, что эта книга является философской поэмой, автор которой остался неизвестным и в лице Иова мы имеем дело с обобщенным художественным образом. По мнению М. И. Рижского, автор древней книги стремится познать сущность явлений мира, причем он не сомневается в ложности религиозного мировоззрения. В его представлении природа существует вечно. Это представление о вечности мира обозначается в книге словами «орах олам». В Ветхом завете упомянутые слова встречаются только один раз, а именно в книге Иова (22, 15). Они показывают, с точки зрения М. С. Беленького, что автор отрицал библейский миф о сотворении богом Вселенной из ничего. Но в книге, как указывает М. И. Рижский, открыто проводится идея о том, что человек смертен, а иной жизни, кроме земной, не существует. Иов не верит в божественную справедливость, он считает бога воплощением зла. Автор книги Иова, отвергнув аргументы друзей, предложил взамен свою теодицею. Однако такова ли в действительности, ставит вопрос М. И. Рижский, была цель автора поэмы о Иове?

Бог безразличен к тому, что нечестивцы живут в богатстве, а праведники в нищете. Богоборческий характер книги Иова не бросается в глаза потому, что священнослужители при многократной ее переделке и редактировании придавали легендам нужную им религиозно-назидательную направленность. С целью сохранения библейской картины мира и традиционных моральных принципов они в более позднее время включили в текст проповеди Элиу. Являясь защитником ветхозаветной идеологии, этот библейский персонаж относится враждебно ко всякой свежей мысли, идущей вразрез с устаревшими догмами и представлениями. Более поздней вставкой являются не только речи Элиу, но и 28-я глава книги Иова.

Автор Книги Иова пытается найти истинные причины зла и несправедливости в мире, вкладывает в уста своего героя неотразимые аргументы, доказывающие несостоятельность доктрины официальной религии о справедливом боге, воздающем каждому «по путям его». За этим критическим пафосом, непосредственно направленным против бога, М. И. Рижский усматривает сомнения у автора Книги Иова в самом существовании бога-промыслителя, который есть не только творец, но и управитель мира. Автор книги об Иове, подчеркивает М. И. Рижский, стремится передать свой религиозный скепсис читателю, на основании чего М. И. Рижский делает вывод: Книга Иова не только и не столько религиозное произведение, сколько памятник древнего свободомыслия. Как замечает М. И. Рижский, «если Иов, потрясенный видением бога, подавив в себе остатки протеста, умолк "в прахе и пепле", то ведь сам автор, чьи мысли, очевидно, излагал Иов в дискуссии, бога не лицезрел и, значит, так и остался со своей скорбью и сомнениями. И эти чувства не могли не передаться вдумчивому читателю поэмы». И. М. Дьяконов считал, что «мы лучше всего поймём древнееврейскую («библейскую») литературу, если раз и навсегда откажемся расценивать её – в позитивном или негативном смысле – как какое-то особое, уникальное, то ли боговдохновенное, то ли созданное намеренно для одурачивания народных "масс" писание, а будем рассматривать её как то, чем она является, – одной из ряда литератур Древнего Востока, типологически с ним сходной, не более и не менее религиозной, чем другие, и в целом не более и не менее реакционной или прогрессивной, чем другие».

По мнению М. И. Рижского, основная часть Книги Иова представляет собой философский диалог между ортодоксами и представителями свободомыслия. Ее автор жил в те же века, что Зенон и Эпикур, но не оставил ни своего настоящего имени, ни своей биографии. Эпикур признавал существование богов, но считал, что они находятся в интермундиях, пространствах между мирами, и совершенно не вмешиваются в дела мира. Рижский считал, что авторы книг Иова и Экклезиаста из тех людей, о которых автор 52-го псалма написал: «Сказал безумец в сердце своем: "нет Бога!"». Он прав в том, что такого рода свободомыслие в Иудее было уделом очень немногих. Опасность этого свободомыслия, как прекрасно понимали идейные противники Иова, в том, что оно «рушит страх перед Богом» (15:4). Именно поэтому было сделано предположение о том, что поэма о Иове была творением целого кружка поэтов, «которые стремились разгадать тайны жизни».

М. И. Рижский находит близкие мысли и у других исследователей, которые сравнивали мировоззрение Иова с Эсхилом или Прометеем. История Иова есть «прототип того будущего свободного вопрошания о "мире Божьем" в проблематичном, нерешенном, историческом его состоянии, каким явилось искусство».

Выводы М. И. Рижского четки: «для нас ясно, что анонимный автор поэмы об Иове, великий поэт и философ, был для своего времени фигурой исключительной и трагической. Исключительной, потому что, наверно, лишь очень немногие из его современников и соплеменников могли разделить с ним столь явно выраженные в его книге религиозный скептицизм и богоборчество», а «утрата любви к богу – один из путей потери веры в него и, следовательно, утраты религиозного сознания». По его мнению, автор сделал героем своей поэмы и выразителем своих идей персонажа из легенды, а именно прославленного мудреца и праведника Иова.

«Богоборческое звучание речей Иова было приглушено и нейтрализовано рядом вставок и перестановок в тексте, и сам Иов стал выглядеть существенно по-иному человеком, которого только непереносимые страдания заставили на время выйти из себя, побудили к богохульству, к сомнению в благости творца, но который, придя в себя, тут же раскаялся и смирился перед богом, за что и был прощен и награжден Яхве. Результатом этой первой редакции и был, в основном, тот еврейский текст Книги Иова, который дошел до нас».

Екклесиа́́ст, также Экклезиаст, Экклесиаст, Екклезиаст (ивр. תלהק – «кохэ́лет»; др.-греч. Εκκλησιαστής) – 33-я часть Танаха, 7-я книга Ктувим, книга, которая в христианской Библии помещается среди Соломоновых книг.

Книга Екклезиаста в русском переводе начинается: «Слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме», а в оригинальном древнееврейском тексте вместо «Екклезиаст» стоит слово «когелет», поэтому одни авторы употребляют Когелет, другие – Экклесиаст. И. М. Дьяконов переводит Проповедник, Проповедующий, а М. И. Рижский – Екклезиаст.

Название книги – греческая калька с еврейского слова когелет / кохэлет (причастие от глагола кахаль – «собирать»), что означает проповедника в собрании; поэтому в греческом переводе с иврита и, соответственно, в христианском каноне подавляющего большинства конфессий книга называется Екклесиаст или Экклезиаст (др.-греч. Εκκλησιαστής – «оратор в собрании»). «Кохелет» – слово, практически нигде больше не встречающееся, обычно переводится как «ведущий собрание, ораторствующий перед публикой» или «проповедующий в собрании, поучающий народ». Под «собранием» разумеется сходка полноправных граждан или даже весь еврейский народ.

Екклезиаст, пытаясь определить, что такое счастье, «выходит из общего ряда библейской литературы». С книгой Екклезиаст перекликаются такие сочинения, как «Песнь арфиста» и «Беседа разочарованного со своим духом», которые можно назвать «ответами на запросы мыслящих душ».

«Всего насмотрелся я в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем (7 : 15); Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это – суета! (8 : 14); Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению» (9 : 5). В земном мире «всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы» (Еккл. 9 : 2). Но и после смерти людей ждет шеол, в котором «нет ни заботы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Еккл. 9 : 10). Отсюда и его рекомендация: «Ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей» (Еккл. 9, 7–9). Тем более, что память о мертвых: «предана забвению» (Еккл. 9 : 5).

Сейчас есть различные мнения о её происхождении:

1. Многие раввины считали её небогодухновенной.

2. Она – позднейшее собрание изречений Соломона.

3. Книгу написали после плена.

В церкви традиционно считается, что Соломон написал книгу Екклезиаста в последние годы своей жизни. Хотя имя Соломона не значится в книге, но «когелет» прямо называет себя сыном Давидовым и царем Иерусалимским (в сирийском переводе прямо стоит: «книга Когелета, то есть Соломона, сына Давидова, царя Иерусалимского»). В XVII в. Гуго Гроций высказал сомнение в принадлежности книги Соломону.

То, что книга затрагивает и проблему теодицеи, удачно показывает М. И. Рижский. Он выясняет происхождение книги (время и место написания – 3 в. до н. э., эллинистическая Иудея). В древнееврейском тексте Ветхого завета она именуется Когелетом (христиане зовут ее Екклесиаст). Автор приводит доводы в пользу того, что Когелет – это своеобразный псевдоним, под которым укрылся подлинный неизвестный автор (М. С. Беленький считал его вымышленной, нереальной личностью, а слово «когелет» – не собственное имя, а нарицательное). Но этот псевдоним не случаен. Переводчики Септуагинты считали, что слово «когелет» представляет собой женскую форму еврейского термина «кагал» (сбор, собрание народа). Поэтому они перевели его словом «экклесиастэс», что значит «проповедник». Как предположили М. С. Беленький и М. И. Рижский, автор книги намеренно называл себя когелетом, так как хотел подчеркнуть, что он является провозвестником мудрости, а не храмовым жрецом либо синагогальным проповедником. По свидетельству притчей Соломоновых, поучения в защиту разума провозглашались на улицах и площадях. Автор Когелета относится к числу тех мудрецов, которые открыто проповедовали перед народом свои идеи. В Экклезиасте – Когелете в какой – то мере отражена борьба между эллинистами и хасидеями в Иудее в период, последовавший за завоеванием Иудеи Александром Македонским. Автор этого произведения является типичным представителем тех социально-политических группировок Иудеи III в. до н. э., которые стремились обогатить иудейскую литературу и науку большими ценностями древнегреческой философской мысли. Он принадлежал к так называемым «мудрецам» (хакамим, ед. число хакам), создававшим свои «поучения» (речения мудрецов).

Относительно подробно М. И. Рижский анализирует философские взгляды автора Екклесиаста. По его мнению, в Иудее философии как самостоятельная отрасль знания только зарождалась. В косвенной форме она проявлялась в художественной литературе, даже в той, которая была включена богословами в ветхозаветный канон. Стремление философии к освобождению от давящих ее религиозных догм нашло свое выражение в различных светских поучениях. Наиболее талантливое их собрание содержится в книге Когелет.

Рижский М. И. категорически выступает против необоснованно широко распространенного мнения о том, что отличительной особенностью философии Екклесиаста является ее безысходный скептицизм. Это мнение исходит из того, что из 222 стихов книги Когелет не меньше двадцати говорят о тщетности людских дел: «суета сует, все суета». В действительности эта формула не содержит в себе идею об абсолютном бессилии и безысходности человека. Сущность ее заключается в негативном отношении мыслителя к религиозному учению о потустороннем мире и небесном суде.

По мнению М. И. Рижского, Экклезиаст применил тот же прием, что и его предшественник, автор поэмы об Иове, поэмы, которую он, вполне вероятно, читал; некоторые места в Книге Экклезиаста почти дословно повторяют соответствующие высказывания из Книги Иова. Автор Книги Иова описал совершенного праведника и, заставив его пройти через горнило страданий, открыл ему глаза на то, что творится в мире людей и как несправедливо распределены между ними счастье и несчастье. Автор Книги Экклезиаста тоже решил провести подобный «эксперимент» – на материале действительности проверить справедливость древней мудрости: могут ли богатства, слава или сама мудрость доставить человеку подлинное счастье, внести смысл в его жизнь. В поисках литературного героя он остановил свой выбор на древнем царе Соломоне.

Философия Екклезиаста реалистична в своей основе, она проникнута жизнелюбием, отвергает сверхъестественные химеры, признает только земную жизнь в ее многообразных проявлениях. Рижский опроверг представление об Экклезиасте, как о проповеднике пессимизма и отчаяния. Отправной точкой в этой версии стали слова: «И познал я, что нет иного счастья для человека как радоваться жизни и делать добро в жизни своей». Автор книги Экклезиаста считает неразумной и унизительной жизнь без счастья, в основе которого, по его мнению, должно лежать наслаждение. Он отвергает деление общества на праведных и нечестивых в зависимости от их отношения к богу и обращает внимание на то, что вельможи и властелины охраняют свое благополучие при помощи доносов, тюрем и виселиц. Екклезиаст ищет реальные и непреходящие основы существования отдельной личности. Он высмеивает невежество и глупость, признает право людей на свободомыслие, призывает их к пытливости и познанию материального мира. Все это говорит о том, что философия Екклезиаста отрицает некоторые важнейшие догматы иудаизма. Она имеет определенное сходство с рядом положений эпикурейской этики.

Эрнест Ренан писал: «Израиль был народом религиозным, и светская часть его литературы была принесена в жертву. Песнь песней и Книга Екклезиаста – это как если бы любовная песнь и сочинение Вольтера сохранились между томами ин фолио в библиотеке теологии». Автор Книги Екклезиаста, по его мнению, «если и читал пророков, этих ярых трибунов праведности, то это очень мало повлияло на его дух,– ни их постоянная борьба против социального зла, ни ревность о славе бога. В огромной цепи между Исайей и Христом нет места для него».

Каноническая ветхозаветная книга пророка Даниила помещается в еврейской Библии среди Писаний (девятая книга Ктувим), а в Септуагинте и синодальном переводе – среди пророческих книг. Состоит из 12 глав, причем греческий перевод содержит три дополнения к ним, которые признаны неканоническими (песнь отроков в гл. 3, сказания о Сусанне и Виле в гл. 13—14). Она является для христиан одной из важнейших пророческих книг, в которой, по их мнению, находятся пророчества о втором пришествии Христа (Дан 9:26). Кроме того, сам, похоже, Христос выделял ее особо.

Мф. 24:15-16: Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет, – тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы.

Даже без упоминания имени автора, она нередко цитируется в Новом Завете: Дан. 9:27. Христос применяет к себе заимствованное, как считают некоторые исследователи, из книги Даниила выражение «Сын человеческий» (Дан. 7:13; Мф. 10:23; 16:27-28; 19:28; 24:30; 25:31). Ап. Павел, говоря о мужах, угасивших силу огня и заградивших уста львов (Евр. 11:33-34), возможно, имеет в виду лиц, описываемых в книге Даниила (3 и 6 гл.). В Апокалипсисе некоторые образы можно связать с кн. Даниила (Откр. 11:7,15 = Дан. 7:7, 27; Откр. 5:11 = Дан. 7:10; Откр. 20:4,11 = Дан. 7:9).

Эта книга дошла в двух древнейших переводах – еврейском масоретском и греческом. Греческий принят церковью в редакции не Семидесяти, а Феодотиона. Феодотион (кон. II в.) – переводчик Ветхого Завета на греческий язык. По одним данным (Ириней Лионский – Против ересей, III, 21), был иудейским прозелитом, по другим (Иероним) – приверженцем еретической секты эбионитов. По свидетельству Епифания, был родом из Понта и принадлежал к ереси Маркиона Синопца, а затем перешел в иудаизм и изучил еврейский язык. В своем переводе шел в основном вслед за Септуагинтой, однако, по его мнению, хотел ее исправить. По мнению исследователей, недостаточно хорошо знал еврейский язык (некоторые слова не понял и оставил без перевода, в греческой транскрипции). Большинство исследователей датирует его перевод 40–60 гг. II в. По его переводу читали книгу Ориген, Ипполит, Тертуллиан, Ерм, Климент Римский.

В XX в. окончательно сложилось несколько основных подходов к книге Даниила.

Прежде всего, это унитарный (С. Драйвер, О. Плэгер), представители которого говорят о её едином авторстве. Подлинность книги Даниила признавали Евсевий Кесарийский, Мефодий Тирский, Аполлинарий Лаодикийский, Иероним. Автором книги считается знатный иудей (1:3,6) Даниил (имя означает «Бог – мой судья»), уведённый в третий год правления Иоакима в Вавилон (1:1,3–6), где воспитывался при царском дворе (1:4,17–18). Впоследствии был возведён в высокое придворное звание за истолкование сна Навуходоносора (2:48–49) и на этой должности находился до третьего года царствования Кира (10:1). Ряд исследователей (Г. Гельшер, А. Мейнхолд) выделяют две части в книге: историческую (1–6 гл., «Даниэль А») с рассказом о Данииле в третьем лице и пророческую (7–12 гл., «Даниэль Б») как видение, изложенное от первого лица. Наконец, есть исследователи (М. Л. Гинсберг, М. Нот), настаивающие на том, что эта книга была составлена из разновременных текстов. Есть авторы, которые утверждают, что она написана неизвестным лицом в Палестине во время Антиоха Епифана и Маккавеев между 170 и 164 г. до н. э. (неоплатоник Порфирий, Спиноза многие современные исследователи).

Автором, как считает переводчик книги на русский язык М. И. Рижский, был «ревнитель Яхве», который поставил перед собой задачу укрепить дух единоверцев и внушить им «веру в близкое спасение», для чего и предсказал близкую гибель (1335 дней) тирана Антиоха IV Епифана. Именно в связи с этим «впервые в истории ветхозаветной литературы со всей отчетливостью выражена идея о воскресении мертвых и загробном воздаянии». «И эти идеи, спонтанно вызревавшие в массовом религиозном сознании, получили теологическое оформление в иудейском богословии в виде учения о воскресении мертвых».

Анонимный автор сочинения, возможно, по мнению Рижского, ради укрепления веры, приписал свое творение мудрому и праведному иудею Даниилу. Сочинения пророков в иудаизме к этому времени уже были канонизированы, канон закрыт для новых текстов и потому эта книга попала почти в самый конец Ветхого Завета (доказательство ее позднего происхождения!) и лишь благодаря стараниям христиан вернулась в раздел пророческих сочинений.

«С течением времени догма о воскресении мертвых и справедливом воздаянии в загробном мире стала одной из основных в иудаизме, а затем и в христианской религии, и в исламе, что действительно во многом способствовало успешному распространению этих религий и их победе. И можно сказать, что эта заявленная в Книге Даниила догма стала не только последним словом ветхозаветной теодицеи, но также первым словом новозаветной».