Текст книги "Библия в истории европейской культуры"

Сакральное здесь «отвечает» за «смысл» всего бытия, «истории» особенно, обосновывает «право на существование» цивилизации, ее легитимность и место в мире. Секулярное «отвечает» за «формы» бытия, создает необходимый «механизм» существования цивилизации в виде стройного и непротиворечивого синтеза социальных, политических, юридических и прочих концепций.

Соотношение «божественной истины» и «человеческой» («бытия» и «сознания») всегда было проблемным и часто именовалось «основным вопросом философии». Споры о соотношении «богова» и «кесарева», «человеческой» и «божественной» истин в христианской Европе шли на протяжении всего средневековья, начиная как минимум с Христа (проблема «универсалий», номинализм и реализм, теория двойственной истины, аверроизм). Вероятно, оптимальное «решение» в итоге дал Фома Аквинский, который сказал, что две истины соотносятся как «а» и «б». Однако еще И. Христос не только поставил эту проблему, но и дал ее первоначальное решение. Его формула «Богу – Богово, кесарю – кесарево» – формула «распада культуры». Она разбивает прежний синтез сакрального и секулярного как форму «ветхой» культуры, обветшавшей и испорченной, и призвана была доказать «тупиковый» вариант развития двух типов культуры.

«Двуединая заповедь» и акцент на отношениях Бога и Человека как «отца» и «сына» восстанавливает ее. Заметим, что слово «отец» в отношении Бога впервые применяется тоже в Торе (Втор. 32 : 6). Перед нами предельная универсализация формулы культуры. Недаром на этом делается акцент во всей последующей культуре Европы. Достаточно вспомнить диалог Августина с собственным разумом в его «Soliloqia»: «Что ты желаешь знать? – Бога и душу. – И более ничего? – Совершенно ничего».

Именно «религиозность» культуры явилась тем системообразующим фактором, который обусловил возможность ее существования на территории обширного метарегиона. Так устанавливалась и нижняя граница существования «христианской культуры», связанная с формированием того, что можно назвать протоцивилизацией («Средиземноморье» как первичный «мир»). Не случайно она впоследствии найдет отражение в периодизации «от Рождества Христова». Это – один из «решающих исторических этапов» развития европейской цивилизации, который впоследствии неслучайно был назван «рубежным» и «поворотным» (переход от «старой» эры к «новой»), символизировавшим завершение «Осевого времени» на просторах Евразии.

Важнейшей вехой в ее истории станет так называемое «падение Римской империи», которое на самом деле было взрывообразным, внешне катастрофическим расширением «мира» (pax) путем включения «мирных» (принявших условия римского «мира») германских племен. На самом деле идея «падения» Западной Римской империи была впервые сформулирована итальянскими гуманистами, которым необходимо было каким-то образом объяснить исчезновение «великой» античной культуры. Если она «великая», то не могла умереть сама по себе. Идея «убийства» культуры «варварами» была типичным порождением средневековых представлений о решающей роли насилия в истории. Сами современники «падения» Рима воспринимали происходящее спокойнее, как продолжение извечного противостояния греко-римского Юга и кельто-германского Севера. Эти племена воспринимают римскую культуру в качестве образцовой и переходят из внешней зоны во внутреннюю. Христианизация же германских и славянских «варваров» будет означать принятие ими средиземноморской культуры как основы существования всего «христианского мира». Трансформация «христианского мира» в «Европу» начнется в XV–XVI вв., когда начнется широкий и всесторонний процесс десакрализации культуры.

Роль «сакрального» в «христианской» культуре огромна. Прежде всего, оно окончательно образует то, что можно назвать «Текстом цивилизации». Стоит лишний раз напомнить, что цивилизация – это историографическая традиция, ибо «человек в его человеческой специфике всегда выражает себя (говорит), то есть создает текст», словесные тексты есть «первая данность… всего гуманитарно-филологического мышления» (Бахтин М.). Разумеется, история любой цивилизации – многофакторный процесс, и в нем обязательно присутствуют экономическая, политическая, этническая, социальная и другие составляющие, но она также и история Текста, лежащего в ее основе. Под «текстом» в данном случае понимается не то или иное отдельное сочинение или даже их группа, а строго выверенная, прошедшая многолетнюю, а то и многовековую, редакцию и апробацию иерархическая система произведений. Недаром эти сочинения или канонизируются и получают название в форме множественного числа («Тора» – «учение», «Библия» – «книги», «Коран» – «чтение»), или существуют в виде наиболее «важных» и «авторитетных» текстов. В истории европейской цивилизации четко прослеживаются два таких Текста. Это – «античная культура», представленная в виде иерархии разного рода авторитетных «профанных» сочинений Платона, Аристотеля, Эпикура и др. Именно они представляют секулярную сферу культуры сначала Средиземноморья, а потом и всей Европы.

«Сакральную» сферу европейской культуры представляет «Библия», основой которой является один из архетипических Текстов Западной цивилизации Тора, – практически первый синтез мифологических, исторических и философских представлений Средиземноморья как метарегиона. Сефер-Тора – Пятикнижие Моисея, в которое входит пять книг: Берейшит (Бытие), Шмот (Исход), Ваикра (Левит), Бэмидбар (Числа) и Дварим (Второзаконие). Окончательная канонизация Торы – 397 г. до н. э. Тора именуется также «Хамиша Хумшей Тора» («Пять частей Торы») или просто «Хумаш» («Пятикнижие»). Раннехристианские авторы обозначали ее греческим словом «пентатеухос» («Пятичастная книга», «Пять свитков»).

Тора представляет собой один из первых на планете письменных Текстов, созданных на основе синтеза устной и письменной традиций (египетской, греческой, ближневосточной). Ее создание идет во многом в русле так называемой эллинистической, т. е. синтетической, традиции, определяющей развитие государственности и культуры Средиземноморья после походов Александра Македонского. Этот синтез неслучайно был осуществлен «бездомным» народом, ведущим кочевой образ жизни, чужим для всех окружающих государств и этносов. Ведя борьбу за место в густонаселенном мире, за завоевание и сохранение Земли Обетованной с многочисленными и крупными племенами, народами и культурами, он нуждался в религиозно-идеологическом «щите», основу и суть которого должна была, естественно, составить идея «избранного» народа. Таким же образом строили свою цивилизацию древние египтяне, китайцы, основатели месопотамских государств. Особую роль в создании Торы сыграло приобщение к средневосточной традиции в период Вавилонского плена. Таким образом, Тора есть Текст, всесторонне выверенный, прошедший мощную апробацию в тогдашнем культурном «мире», скорректированный с другой «мировой» (вавилонской) традицией.

В то же время в Торе произошло непротиворечивое слияние «мировой» традиции с конкретно этнической (еврейской). История евреев становится благодаря «поддержке» «общемировой» культуры особой, и в результате Тора превращается в своего рода «программный» документ («указание», «наставление»), на основе которого должно было быть осуществлено строительство «возрожденного» и «обновленного» еврейского государства. Текст сначала был небольшой, в пять разделов, по числу пальцев одной руки, но и его с огромной радостью и волнением два великих мудреца по очереди зачитали в Храме при невероятном стечении народа.

Именно на основе Торы вырабатывается система идей и механизмов этого строительства, в законченном виде превратившаяся в Танах.

Танах (ТаНаХ, в христианской традиции Ветхий Завет) – комплекс текстов, который является священным текстом иудаизма, но в христианской традиции именуется Ветхим Заветом. Сама аббревиатура указывает на три части (Тора невиим ве кетубим):

собственно Тора (Учение, Закон), Невиим (Пророки) и Кетубим (Писания). Канонизация происходила постепенно (в талмудической традиции: 621 г. до н. э., 444 г. до н. э., конец I в. н. э., в масоретской: к. IX в. н. э.). В III–II вв. до н. э. фарисеи стали приобщать к Торе Пророков и Писания и говорить, что они тоже даны свыше.

Ветхий Завет состоит из 39 книг (в еврейской традиции 22 по числу букв еврейского алфавита, или 24 – по числу букв алфавита греческого). Он составляет примерно три четверти объема Библии. В Ветхий Завет входят Пятикнижие Моисея (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие), Книги пророков и Писания. Также условно все книги Ветхого Завета можно разделить на книги нравственно-религиозного и светского содержания.

Среди книг нравственно-религиозного содержания особенно выделяются следующие (из Пятикнижия Моисея):

1. Бытие и Исход (гл. 1–20), где описывается Бог, возникновение мира, начало отношений между человеком и Богом, первые моральные и нравственные понятия о добре и зле, грехе и отношении Бога к грехопадению людей.

2. Исход (гл. 20–40), Левит, Второзаконие. В них развивается идея всемогущества Бога, закладывается фундамент нравственно-религиозных отношений в древнеиудейском обществе.

3. Книги Пророков и Писания развивают нравственно-религиозные концепции, заложенные в Пятикнижии Моисея, описывают и предсказывают последствия отказа от нравственных ценностей, данных в Книгах Моисея.

Новый Завет состоит из 27 канонических книг, принадлежащих восьми боговдохновенным писателям (Матфею, Марку, Луке, Иоанну, Петру, Павлу, Иакову и Иуде): четырех Евангелий (от Матфея, Марка, Луки, Иоанна), Книги Деяний апостольских, 21 Книги Посланий апостольских и Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова). Написаны в I в. н. э. и дошли на древнегреческом языке.

Условно все книги Нового Завета можно разделить на следующие части.

1. Евангелия – четыре независимых, авторских жизнеописаний Иисуса Христа, его нравственных и религиозных принципов, ставших идеалом для его учеников (первых христиан).

2. Книга Деяний и Книги Посланий апостольских – описание возникновения христианства, нравственных ценностей первых христиан, реализации этих ценностей в реальной, практической деятельности.

3. Апокалипсис (Откровения Иоанна Богослова) – описания отношения к не раскаявшимся грешникам, пророчества о конце мира и Страшном Суде.

Считается, что канонические книги Ветхого Завета были собраны «богодухновенным» книжником Ездрой, а оба Завета впервые сведены в канон на соборе в Карфагене в 397 г. (по другим данным, Лаодикийским собором 363 г.). Первый, документально подтверждённый канон установлен Тридентским собором (1545–1563). Деление на главы установлено в XIII в. кардиналом Гугоном или епископом Стефаном. Принятое сейчас деление введено Кентерберийским епископом Стефаном Лангтоном в 1214 г. Деление на стихи произведено Сантесом Панино (умер в 1541 г.), затем Робером Этьеном (1555 г.). Существующая ныне система глав и стихов впервые появилась в английской Библии 1560 г.

В 382 г. Иероним Стридонский перевёл Ветхий Завет с греческого на латинский на основе Септуагинты. Этот перевод известен как Вульгата (Editio Vulgata, vulgatus – общеизвестный). К 500 г. Библия была переведена более чем на 500 языков, но в 600 г., разрешено пользование Вульгатой.

В Новом Завете Библии говорится о жизни и деятельности Иисуса Христа и его учеников-христиан («…ученики в Антиохии в первый раз стали называться христианами», Деян. 11 : 26), излагаются основы христианского вероучения.

Библию нельзя назвать законченным философским произведением, в котором идеи выстроены, как в классических философских трактатах. Философские идеи разбросаны по всему тексту Библии, однако она дает ясное представление о том, как человек в те времена представлял мир, что он думал об обществе, о самом себе, какие философские проблемы его мучили, какие нравственные вопросы волновали.

Идея «избранного народа» применялась сначала по отношению к народу Израиля (Втор. 7 : 16, Втор. 10 : 14–15), затем, по мнению христиан, «избранность» переходит к ним (Матф. 21 : 43, Гал. 3 : 29).

Танах – это адаптация универсалистских, в большей степени общеисторических и общефилософских, идей Торы к этногеографическому региону (Земле Обетованной).

Здесь проявляется один из универсальных законов развития культуры: сначала выдвигается базовый Текст, потом он приспосабливается к определенной ситуации и «работает» некоторое время. С изменением этой ситуации появляется необходимость создать новый «программный» документ. Он будет создаваться путем «возрождения», т. е. обращения к истокам цивилизации, к «золотому веку», когда вырабатывались основополагающие идеи. На своем исходе любая культура особенно много рефлексирует и все чаще упоминает о «конце истории» не столько как о достижении ее «цели», сколько о результате оторванности от «истоков», что выражается в ощущении собственной противоречивости, неорганичности и даже неестественности. Тора как Закон важна именно потому, что определяла «движение мира, существование человечества, историю народа, заключившего вечный Завет с Богом, каждодневное бытие человека», она – «некий священный план» развития мира и потому в ней сосредоточены необходимые для этого важнейшие парадигмы, модели исторического и духовного бытия человека. Христос сохраняет главное в Торе – представление о том, что только Закон может обеспечить развитие мира от простого к сложному, от примитивного к истинному, от хаоса к «миру», обретение и соблюдение Завета и в итоге, говоря словами Н. Бердяева, «встречу народа с Богом путем истории».

В данном случае происходит «возвращение» к базовым понятиям (Тора как Закон), а не моделям (Танах как описание действия Закона, в том числе «пророки» как «напоминание» о Законе и необходимости его соблюдения). Промежуточный Текст не будет забыт, ибо он путем «комментирования» и «толкования» будет приспособлен для нужд зарождающейся общеевропейской цивилизации. Средневековая цивилизация по сути своей является аграрной и иерархической, а, значит не могла обойтись без опыта и еврейской культуры. Более того, Тора станет исходной точкой нескольких мировых религий (христианство, ислам) и даст базовые идеи для европейской цивилизации (единобожие, Завет, Декалог). Действительно, многие «духовные, морально-этические и идеологические истоки западной цивилизации коренятся в иудаизме» и, прежде всего, в Торе. Тора как Текст формирует, если можно так выразиться, «колею» культуры. В нем ищут ответы на все возможные ответы о прошлом, настоящем и будущем. Как писал равви Гаон (Вильно, вторая половина XVIII в.): «Вот несомненная истина: все, что было, есть и будет до конца времен, содержится в Торе между первым ее словом и последним словом. И не только в главном, но и в подробностях всех родов и каждого человека в отдельности, и подробности подробностей всего, что случилось с ним со дня его рождения и до кончины». История европейской культуры есть история перетолкования («комментирования») изначального Текста: Тора – Танах (Ветхий Завет) – Новый Завет – патристика – схоластика – неотомизм / протестантская литература.

Библейский текст – особый. «Книга», по словам Куфаева М. Н., «довольно растяжимое и условное понятие» даже для современного исследователя. Неудивительно, что и в Книге Книг нет четкого толкования этого слова и тем более его расшифровки. Однако на библейском материале вполне можно проследить историю развития идеи и формы книги. Первое, что сразу же бросается в глаза, это то, что существует двоякое понимание того, что мы могли бы назвать книгой. С одной стороны, книга – это не столько некая вещь, сколько процесс передачи необходимой и существенной информации во времени и пространстве, с другой – сами формы как соответствующие механизмы (камень, глина, свиток, кодекс и др.). Божественная истина воплощается в различного рода конкретные тексты именно потому, что должна транслироваться непрерывно до самого «конца истории» и потому должна учитывать специфические формы культуры того или иного «языка» (народа). «Две скрижали Откровения» (Исх. 31 : 18), содержавшие «закон и заповеди» (Исх. 24 : 12), полученные от Бога, Моисей нес в руке (Исх. 32 : 15). Они должны были не просто храниться, но беречься, переписываться, дабы вечно свидетельствовать о воле Бога в противовес разного рода исказителям (Втор. 31 : 26; Ис. Нав. 24 : 27). Ср.: «суть книги… – увековечение мысли, воплощение ее в доступном, по возможности большинству, виде посредством письма или видимых знаков» (Л. Н. Толстой).

На их основе появляются впоследствии сборники различных высказываний: «Книга Завета» (Исх. 24 : 7; 4 Цар. 23 : 2, 21), «Книга Закона (Втор. 28 : 58, 61; 29 : 20; Ис. Нав. 1 : 8; 8 : 34), «Книга Моисеева» (2 Пар. 25 : 4; 35 : 12; Езд. 6 : 18; Мк. 2 : 26). Их в той или иной степени дополняли такие сборники, как «Книга браней Ягве» (Числ. 21 : 14) и «Книга Праведного» (Ис. Нав. 10 : 13; 2 Цар. 1 : 18).

Если для современного исследователя книга – «орудие общения людей между собой» (выражение А. М. Ловягина) по любым поводам, темам и проблемам, то Библия различает тексты, прежде всего, по отношению к Истине: богодухновенные (сам канон), посвященные ему и профанные, или иначе «небесные» и «земные». Истинными, правильными и жизненно необходимыми для человека, разумеется, являются те, которые связаны со Словом Божьим. В основе их лежит «Слово»: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1 : 1 и сл.). Эта культурообразующая идея нашла филигранное воплощение в Асерет Диброт (Десяти Заповедях) и создала первый вариант Книги Книг – Тору (Пятикнижие Моисеево), которая на ее основе создает необходимый комплекс «программных» идей и понятий (творение, первородный грех, завет, история, промысел Божий и др.), обосновывающих не только легитимность происхождения цивилизации, но и перспективность ее дальнейшего развития. Слово, бывшее у Сверхличности, «плоть приняв», через эманацию Божию воплотилось в книгу и стало, таким образом, социальным фактором. Именно книге, которая соборна, в цивилизации принадлежит особая роль в процессе превращения хаоса в космос, в сохранении социальной памяти и начале «строительства царства Божьего на земле». С точки зрения общей теории коммуникации перед нами одна из первоначальных форм существования и распространения семантической информации, предназначенных для восприятия общественным сознанием.

В этом плане книга будет и двоесущна, ибо содержит Божественную «волю», но передает ее словами человеческими и обращена к человеку. Она и подобна мифологическому Янусу, ибо один «лик» ее обращен в прошлое, а другой в будущее, и именно она является узлом времени, когда пытается не только заниматься человековедением (познанием человека через призму его «завета» с Богом), но и человековедéнием (воспитанием человека). Воспитательная и прогностическая функции книги сохраняются до настоящего времени (М. Н. Куфаев).

Здесь же мы видим зарождение представления о книге как диалектическом единстве содержания (социально значимой информации), семиотической сферы (язык, жанр) и материальной формы (скрижали – луах, свиток – сефер). Это видно и по структуре «заветов». Сама аббревиатура «Ветхого Завета» Танах (ТаНаХ) указывает на три части (Тора невиим ве кетубим): собственно Тора (Учение, Закон), Невиим (Пророки) и Кетубим (Писания): Закон – Прорицание как предупреждение – варианты решения конкретных проблем. Новый Завет также содержит Истину (Евангелия), историю распространения Истины (Деяния апостолов) и рассмотрение конкретных проблем, порождаемых «новым знанием». Ветхий Завет «прочитывается», естественно, сквозь призму «истины» Христа. Любопытны слова М. Лютера: «Ветхий Завет – это завещание Христа, которое по его воле было вскрыто после его смерти и прочитано, и провозглашено повсюду посредством Евангелия». Фактически здесь закладывается и представление о «литературе». Как и в античной (римской) культуре, литература – это написанное, запечатленное, т. е. попавшее на скрижали истории, являющееся основой образованности и учености, она есть универсальная и единая для всех подборка текстов, «канон». Библия становится и образцом «книги» как таковой, ибо ей подражают, но и основой последующей «литературы». Она являет собой нерасчлененный текст, в рамках которого, с современной точки зрения, эклектически слиты самые разнообразные жанры (проза, поэзия, философия, право и т. д.), но именно это позволяет ей иметь множество социально полезных функций: информационно-коммуникативную как универсальную и изначальную, эстетическую, этическую, познавательную (зарождается энциклопедизм как круг необходимого и самодостаточного «знания»), идеологическую. Ее комментируют, ее сюжеты активно используются и даже становятся основой для множества жанров, они лежат в основе этических представлений и служат им иллюстрациями, дают начало правовым, политическим и другим представлениям или, по крайней мере, обосновывают их легитимность и важность.

Поскольку Библия и христианство, как «мировая» религия, обращены, прежде всего, к человеку и вырабатывают комплекс различных механизмов, норм и рецептов для сохранения и развития человеческого сообщества, неудивительно, что они играют особую роль именно в гуманитарной сфере, т. е. в различных отраслях культуры, которые имеют дело с человеком в его духовной, интеллектуальной, нравственной и общественной деятельности. Именно эту сферу они и помогают выстраивать в соответствии с целями и парадигмой цивилизации.

В нашем случае следует напомнить факт, что мы работаем с теми значениями, которые эти слова приобрели в XVIII в., иначе говоря, в эпоху Просвещения. Именно тогда либо появляются термины, ставшие базовыми для современной культуры, как, например, «цивилизация», либо термины, существующие уже не одно столетие, приобретают «современное звучание». Это напрямую относится и к таким понятиям, как «философия» и «литература». Культура Просвещения заложила мощный фундамент для терминологии нововременного общества. Терминология часто используется не только для ясного выражения мыслей, но и для контроля над коммуникациями в обществе. Примерами тому могут быть религиозная и партийная терминология. Любая идеология стремится создать свой newspeak (новояз, Джордж Оруэлл «1984). На Lingva sovetica в свое время существовало много текстов, в том числе и учебников. В противовес этому в рамках культуры появляются жаргоны социальных низов, криминальных кругов, ученых, художников, «птичьи языки» разного рода специалистов. Лишь у гуманитарных наук не оказалось общего языка и они вынуждены были последние два столетия пользоваться общественно-политической лексикой. Только в последнее время наблюдается вроде бы тенденция к выработке своей номенклатуры понятий, слабые следы этого видны уже в истории и философии. Какие-то слова-«фикции» (например, «коммунизм») уходят из практики. Значения слов как знаков или даже своеобразных векселей зависят не только от социальных и политических катастроф или культурных бифуркаций, но и от незаметно накапливающихся социальных изменений. Почти как бюллетени биржевых курсов меняются словари и энциклопедии. Математики и физики выходят из положения, вводя новые слова для точности языка. В гуманитарных науках язык более консервативен, больше связан с обиходом и бытом. Термины более многосмысленны и потому внешне менее «точны». Эту неточность часто считают достоинством, свидетельством свободной работы мысли. Однако в настоящее время это скорее сковывает развитие гуманитарной сферы знания.

Естественно, встает вопрос, насколько применимы эти понятия и эти значения для более раннего времени.

Фактически в литературе, причем самого широкого плана, сложилось два подхода. Одни авторы под философией и литературой, равно как и под культурой в целом, понимают лишь только то, что появилось в последние три, максимум четыре столетия. Критерием является здесь европейский вариант как некий «магистральный путь развития» всего человечества и тогда все предшествующие этапы развития человечества становятся всего лишь подготовительными этапами, а Восток «сонным». Исходя из подобной методологии в прошлом своей цивилизации или в иных «мирах» ищут признаки «роста» современных явлений. Соответственно китайская или «средневековая» философия описываются как явления, не вышедшие на необходимый уровень для формирования цивилизационной парадигмы. Этим фактически занимается, скажем, дарвинизм или марксизм, да и современная наука не избегает подобного греха. Другие же авторы, напротив, считают, что каждая эпоха или культура создает свои, уникальные и неповторимые варианты философии и литературы, которые ничего общего с современностью не имеют. Вероятно, эти две позиции есть естественно возникающие при оценке какого-либо явления крайности, без коих невозможно никакое начало исследования. Со временем становится ясно, что истина, как всегда, посередине.

Применительно к нашему случаю можно говорить, что эти две позиции вполне можно совместить как две стороны одной и той же медали. Уже компаративистский подход позволяет сделать вывод о том, что во всех без исключения цивилизациях есть обязательное и сложное взаимодействие таких сфер, как «религия», «философия», «право» и «литература». В европейской культурной традиции история взаимоотношений философии и литературы демонстрирует их глубинное родство, нередко проявляющееся в сближении философии с литературой вплоть до их практической неразличимости или даже полного отождествления. Вместе с тем реализовалась и прямо противоположная возможность для философии расходиться с литературой вплоть до противостояния ей.

Графически это можно изобразить следующим образом:

Из схемы видно, что в традиционном споре философии и религии противостояние и взаимодействие их идет не только напрямую, но и в таких «пограничных», обслуживающих нужды общества в целом и индивида в отдельности сферах, как право и литература. Они являются формами осмысления тандема эмпирика-парадигма и в каком-то смысле их примирения, поскольку как религия, так и философия, естественно, стремятся к максимальной автаркизации.

Можно видеть, что в средневековый период, когда религия в форме христианства в европейском, славянском и византийском мирах, безусловно, господствует, а философия и религия как никогда ни до, ни после непримиримы, проблема их взаимодействия, иначе говоря, «встречи», особенно сложна. Средневековье, как время апогея развития «миров»–цивилизаций есть безусловный результат и одновременно переломный момент развития человеческих сообществ Евразии. Еще в «дородовой» период состоялось открытие физического мира и физического времени как самостоятельных и независимых от человека констант его собственного существования. В рамках так называемой «древности» («античности» или «Осевого времени») произошло появление первых «протомиров» и открытие исторического мира как места передвижений и деятельности племен и народов и исторического времени как системы измерения и описания смысла их существования. Появились первые историософские конструкции, среди которых, безусловно, выделяется ветхозаветная «горизонтальная» модель истории. Для указанного метарегиона особое значение имело складывание Средиземноморского «мира» (Римская империя) и открытие социального мира как места стационарного обитания и конвергенции сначала народов, а потом и отдельных людей. В «трехмерном» мире особенно важными становятся именно эти его составляющие – физическая, историческая, социальная. Переход к одновременному использованию этих констант-измерений и составляет суть произошедшей в то время важнейшей цивилизационной революции. Тем самым произошло и складывание предпосылок для появления вертикальной модели истории и культуры на материале метарегиона и мегасоциума.

В данном случае важна именно модель истории, так как она и определяет соотношение религии, философии и литературы.

Характерные для традиционного общества представления о бытии общества, как правило, пессимистичны. Общество деградирует, качество бытия постепенно ухудшается, и таким образом в истории доминирует закон энтропии. После первотолчка, приведшего к возникновению человечества, реальность только остывает. Судьба земной культуры трагична, в условиях «падшего» мира никакого «совершенства» и полного воплощения идеального быть не может. Архаическое видение истории является циклическим – мир разрушается, чтобы вновь возродиться и вновь быть разрушенным – и так до бесконечности. По словам Гераклита, «этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий». История не имеет смысла («один день равен всякому»).

Христос разворачивает вектор, а христианство в целом размыкает этот круг, распрямляя время в стрелу, и Конец Света означает прекращение времени как такового. Таким образом, история в этом своем движении становится линейной и прогрессивной в этическом плане. На линейном видении истории будут основываться впоследствии все секуляризованные учения о прогрессе в истории, в которых история приобретает целерациональный смысл.

Кроме того, христианство снимает замкнутость отдельного «богоизбранного» этноса, переосмысливая понятие «избранного народа» и включая в «исторический» процесс великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков (Откр. 7 : 9). Ортодоксальный иудаизм считает к тому же деградацию необратимой, а ряд гетеродоксальных иудаистических мистических учений (меркаба-гнозис, ессеи, каббала, хасидизм) мессию понимают лишь как восстановителя среди народов центрального статуса евреев.

В этом плане христианство кардинально переосмысливает иудейскую идею деградации, которая начинается с момента изгнания праотцев из рая и заканчивается апокалиптической катастрофой – концом света. Каждое новое поколение должно было начинать все сначала и фактически заключать новый завет с Богом («многозаветная модель» как «вдох-выдох»).

Факт добровольного спасительного Воплощения придает истории радикально иной смысл: страдания и подвиги оказываются не напрасными, энтропическое время уничтожается. Все праведники, избравшие истину, как умершие ранее (их Христос вывел из ада вместе с Адамом и патриархами), так и живущие после Христа соединяются с Богом, а грешники отвергаются. Смыслом разворачивающейся истории становится подготовка этого разделения в момент Страшного Суда, который положит абсолютный конец истории. Важно и то, что идея о неизбежном конце истории, как и факт неминуемой личной смерти, может стать источником постоянной проверки «совести». Человек должен думать о стяжании того эсхатона, который внутри нас есть (Лк.17 : 21), и который является конечной целью жизни. Христианская историософия не только раскрывает духовное будущее всего человечества, но и объясняет, как достигнуть его в личном бытии: к апокатастасису (ά̟οκάταστασις) как конечному восстановлению через любовь.