Текст книги "Крадущие совесть"

До души и до сути

«Общество основывается на началах нравственных; на мясе, на экономической идее, на претворении камней в хлебы – ничего не основывается.»

Ф. М. Достоевский

Наверное, в советское время трудно было найти газетчика, корреспондента или редактора, который бы не понимал важности так называемого «человеческого фактора» в материалах, адресованных читателю. В нынешний век научно-технического прогресса, когда достиг эпогея общественный интерес к деловой информации, это может показаться немного странным. Но только на первый взгляд. Ведь та же газета, скажем, хоть и является средством массовой информации, – не есть информационный бюллетень. Ее организующая, пропагандистская и воспитательная роль проявляется в первую очередь через показ человека в деле, а следовательно, через его характер, жизненную позицию, осмысление содеянного. «Главное воздействие на воспитание масс пресса оказывает пропагандой передового опыта, образцов во всех областях жизни. Она располагает богатыми возможностями, чтобы впечатляюще раскрыть образ нашего современника, «человека труда – носителя высоких идейно-нравственных качеств. – Это подчеркивалось даже в партийных документах того, нашего времени. Тогда нужны были яркие очерки о людях, нужны были статьи и корреспонденции, предельно приближенные к человеку, газеты становились труженику – и молодому, и пожилому – добрым, интересным, толковым собеседником. И не случайно печатные органы столь упорно «охотились» за авторами, в чьем творчестве искрилась человеческая теплинка и душевность, независимо от того, на какую тему писали они – социально-экономическую или нравственно-этическую.

Независимо… Человек – творец, двигающий вперед дело, ищущий новое, отстаивающий передовое, должен чувствоваться и в зарисовке, и в деловой статье, которая одухотворенная живым чувством, беспокойной мыслью примет, несомненно публицистическую окраску и, стало быть, лучшим образом воздействует на читателя. В принципе это, повторяю, понимают все. Но не будем греха таить, в каком газетном коллективе нет этакого негласного разделения журналистов: на «производственников» и «моралистов» и где не существует своеобразных отношений между ними, выражающихся частенько в том, что первые, критикуя на редакционных летучках вторых, язвят по поводу «нюней» в их материалах, а вторые «костят» на чем свет стоит «железобетон» и «инструкцию» первых. Такая вот идет борьба противоположностей. Однако борьба противоположностей предопределяет и их единство.

По мнению определенной части моих товарищей в «Сельской жизни» я отношусь к категории чистейшей воды «моралистов». Сам же я придерживаюсь мнения о себе немного иного. Да, нравственная проблематика в моем творчестве занимает место далеко не последнее, но как в материалах на темы морали или в очерках и зарисовках о людях, так и в деловых статьях (приходилось немало выступать мне и под такими, например, рубриками, как «социальное развитие села», «научно – значит по-хозяйски» и т. п.) пытался я поднять тот или иной вопрос через человека, через его отношение к делу. Затрагивались мною не раз и специальные, узкие отрасли деятельности людей, представителей тех или иных профессий, но говоря об этом, старался я, как мог, увязать это с личностью, с миро ощущением своих героев. Ведь любая проблема, любой вопрос порождаются людьми и ими же разрешаются. А чтобы показать во всей красе современного труженика – механизатора ли, животновода ли, – вовсе необязательно рассказывать, как он регулирует, допустим, доильную установку или механизм сцепления агрегата. Об этом пусть поведает не журналист, а специалист: он сделает лучше и ему больше поверят. Задача же журналиста – эмоционально воздействовать на читателя, вызвать отклик в душе его. Мы до сей поры не знаем, кем работал на заводе Павел Власов из горьковской «Матери» (во всяком случае из романа это трудно установить), но тем не менее его образ – образ рабочего, стал классическим.

Нередко, возвращаясь из командировки, делясь первыми впечатлениями от поездки с коллегами, волей-неволей говоришь о конкретном деле своих героев. Однажды вот так одному товарищу из отдела земледелия поведал я о методах глубокой вспашки, которые применяет известный в Котельниковском районе Волгоградской области механизатор Николай Евдокимов и какой прибавки в урожае он добивается в результате этого. «Слушай, – сказал товарищ, – распиши этот метод». Я расписал, но не метод, а Евдокимова, овладевшего им. И немало разочаровал коллегу, который заметил мне после публикации: «Я-то думал, что ты стал серьезней. Такую вещь ухватил…» Не скрою, было больно слышать это; материал-то, как думалось, удался, вызвал отклики, да и о методе том было рассказано, только не в привычной, быть может, форме: я шел к нему через душу механизатора.

Стоило ли так поступать? Отвечу, но не сам – устами писателя из Ярославля Николая Васильевича Серова, письмо которого лежит передо мной. Николай Васильевич – давний автор газеты, художник, удивительно тонко воспринимающий и воспроизводящий в своем творчестве крестьянский труд, быт, психологию работника на земле. Пишет он нам деловые статьи, но они прямо-таки пронизаны настроением его собственным и людей, о работе которых он рассказывает. Так вот в очередной раз он делится с редакцией своими задумками: «Если вас заинтересует, то мое желание дать следующий материал о безнарядной бригадной системе труда. Здесь безнарядные звенья организованы давным-давно. Показательно, что они до сих пор возглавляются теми же самыми людьми, которые почти четверть века назад создавали их. Награждены они, конечно, результаты работы у них хорошие. Словом, безнарядка тут прочно прижилась. Писали о них в областной газете, но в виде бухгалтерской справки – столько-то гектаров, такой-то урожай. Ну и т. д. Знаете, как это бывает. Разумеется, со словами «добросовестность», «трудолюбие», «забота»… И дело не в том, что наши областные журналисты не пытались заглянуть поглубже, а в том, что механизаторы очень неразговорчивы. Они мне как-то сказали: «Иногда в газете так похвалят, что лучше бы, кажется, отругали». У меня там свои отношения с людьми. Думаю потихонечку добраться до души и до сути».

Чувствуете, о чем толкует Николай Васильевич, опытный журналист и писатель, прошедший большую жизненную школу (между прочим, начинал он трактористом на тех полях, где работают сейчас те люди, о которых он хочет написать)? Чтобы докопаться до сути, суметь показать ее, надо сначала добраться до души человеческой. Как это верно. И что бы там ни говорили сторонники, так сказать, чистой производственной темы в свое оправдание и утешение, если мы не покажем, не раскроем внутренних мотивов этих скрытых пружин совести, – самосознания, долга, чести, двигающих поступками человека, его делами, наше даже очень грамотное и «ученое» выступление не найдет должного отклика у людей и вполне может статься, окажется холостым выстрелом.

Утверждая все это, я, разумеется, далек от мысли, что журналисту совсем не обязательно знать, допустим, специфику производства, тонкости того или иного дела – словом, быть информированным и знающим по специальным вопросам. Нет. Знать надо. Обязательно. Это лучше всего помогает в работе, в сборе материала, в общении с людьми, занятыми конкретным трудом в конкретной отрасли. Рассчитывать, что человек при встрече с тобой раскроется со всех сторон, поведает и о душевном состоянии, и о делах производственных, рискованно, да и самонадеянно.

Помню, уже имея немалый опыт работы, и уверовав в свою способность расположить к себе героя и выведать у него все, что необходимо, поехал я по заданию редакции в Армению за авторским материалом к лучшему садоводу республики, лауреату Государственной премии Жоре Егоровичу Мовсисяну, не «подковавшись» предварительно по садоводческим вопросам. На беду Жора плохо владел русским, а наш посредник, точнее переводчик, директор совхоза Айказ Акопович Мкртумян оказался товарищем своеобразным. Я, было, бойко так начал расспрашивать, как Жора работает, имея в виду его подход к делу, организацию труда. Айказ Акопович взметнул брови: «О-о-о! Очень хорошо работает Жора. Работает, работает, дома почти не бывает, все работает». Видя, что с этого боку к сути не подобраться, сделал попытку выяснить Жорины интересы в духовном смысле, спросил между прочим, любит ли Жора читать книги? И услышал снова: «О-о-о! Знаешь, как Жора читает. Читает, читает, из дома, слушай, почти не выходит – все книжки читает». Сейчас-то мне и самому смешно вспоминать все это, а тогда, признаться, было не до смеха: выполнение редакционного задания оказалось под угрозой.

Да, нелегко добраться «до души и до сути». Но, знаю по опыту, если удалось достичь этого и написал ты материал по-человечески, – действенность выступления, признание его перекрывают с лихвой все твои, так сказать, творческие затраты. В свое время журналистская судьба свела меня с председателем колхоза имени Кирова, что в Носовском районе Черниговской области, Михаилом Федоровичем Ткачом. О нем, одном из первых двадцатипятитысячников, в войну комиссаре полка, впоследствии первом секретаре райкома партии, а потом опять председателе колхоза – уже «тридцатитысячнике» было написано достаточно много. А мое желание поведать об этом человеке легендарной биографии, вернее, на примере его деятельности об эффективности труда руководителя, было воспринято как самим Ткачом, так затем и в редакции довольно холодно.

Но материал был сделан и поутру, в день выхода газеты с ним, в редакции раздался звонок – из Носовского райкома партии. Звонил первый. Он… негодовал: «Вы со своим рассказом о Ткаче смяли сегодня заседание бюро райкома». Негодовал он, как выясни лось через минуту, в шутку. Оказывается, придя со свежим номером «Сельской жизни» на заседание бюро райкома, Михаил Федорович, узнав, что никто из присутствующих еще не успел просмотреть га зету, не дал собравшимся покоя, пока те не прочитали то, что о нем написано. «Вот чудно-то, – говорил он не то удивленно, не то восторженно, – и цифр почти нет, а все по делу, все про меня».

Материал о Ткаче мне и самому представляется одним из наиболее удачных. Говоря о нелегком председательском деле, об умении увлечь за собой других, организовать их работу, я сумел тогда показать Ткача не только как энергичного, экономически грамотного, неуемного экспериментатора, но и как руководителя, способного выявлять возможности труженика на земле, умеющего взывать к неучтенной силе – духовному потенциалу людей. Мне уда лось показать великую веру его, которая, как известно, камнями движет, в коллектив, в человеческую доброту.

Это был положительный материал, но он вызвал массу откликов, шли письма и Ткачу, которому кстати полтора года спустя было присвоено звание Героя Социалистического Труде. Заслуги в этом моей, разумеется, нет, но письмо Михаила Федоровича, адресованное мне, в котором он заявил, что я «открыл его», читать, что и говорить, было очень приятно, И впервые, как бы заново, открылась мне истина, что эффективность журналистского выступления находится в прямой зависимости от заряда человечности, который вложил в него автор.

Среди моих материалов, опубликованных в прошлом году и за которые был я удостоен премии Союза журналистов СССР, есть такая статья «На доброй земле «Чайки», напечатанная под рубрикой «Социальное развитие села». Рубрика эта довольно частая в нашей газете и, возможно, примелькавшаяся. Заголовок, как видите, тоже не сногсшибательный. А если еще добавить, что статья эта была написана по просьбе, так сказать, по заказу, то оказаться незамеченной читателем она могла вполне. Но задача-то передо мной ставилась, чтобы статью заметили, прочитали и откликнулись делом, именно – приехали на работу на село, в то хозяйство – ярославский совхоз «Чабаково», – о котором поведу я речь, молодые семьи – из города ли, из других ли густонаселенных мест. В совхозе том шло большое жилищное строительство (но где, скажите, сейчас не ведет ся оно?), была «на уровне» культурно-массовая работа (но кого опять же удивишь этим?), сменился руководитель – пришел молодой энергичный товарищ (но и это явление типичное), и потому оказался я в затруднительном положении, как вести агитацию, причем очень тонкую? В лоб же не скажешь: «Приезжайте в Чебаково!» Только от пугнешь людей. Но на территории этого хозяйства стояла деревушка Масленниково, та самая, в которой родилась и провела детские голы в отчем доме первая в мире женщина-космонавт Валентина Владимировна Терешкова. И зародилась мысль встретиться с ней.

Встреча состоялась. Только в московском рабочем кабинете председателя комитета советских женщин, хозяйка его в строгом кос тюме, предупредительная, обаятельная, никак не хочет отпускать меня, побывавшего на ее родине, она там знает всех поименно. За боты односельчан – это и ее депутатские заботы.

– Что там еще хорошего? – Валентина Владимировна так и впилась в меня, – Мастерские построят нынче? Новая техника поступает?

Я смотрел на эту женщину с внимательным прищуром глаз, облетевшую на космическом корабле нашу землю 48 раз, а потом с миссией дружбы побывавшую во множестве стран и принявшую десятки, сотни делегаций разных народов, и на память приходили стихи: «Уж не она ль на той дороге, что в звездной пролегла ночи, нашла затерянные богом от счастья женского ключи?» И вспоминались фрески и лики на ярославских соборах и храмах, мелькнуло: да уже и святые ли изображены там народными живописцами. Не пахари ли и сеятели Древней Руси смотрят на нас сквозь века с немым вопросом во взоре «Что там у вас хорошего?»

А когда зашла речь о людях родной деревни (Терешкова отзывалась о них удивительно тепло: «мои земляки – прекрасный народ»), я, да простится мне моя дерзость, спросил интересную собеседницу:

– Валентина Владимировна, а не разлука ли и некоторая отдаленность – причина вашего возвышенного восприятия и односельчан, и родных мест?

И услышал в ответ:

– Большое, действительно, видится на расстоянии. Но ведь большое для этого должно быть и впрямь большим. Как Родина, что малая, что великая.

С этих слов, с этой великой любви к земле родной и начал я потом рассказ о «Чебакове». Я не утаил ни сложностей его, ни приукрасил действительности, но и не поскупился на добрые слова о тружениках, выделив в них главную черту – оптимизм, настоящий, твердый, покоящийся не на этакой веселой беспечности, а основанный на прочной жизни, на подкрепленной повседневными делами вере в завтрашний день. Поведал я и о переустройстве села, где даже провел мысль, что процесс развития его должен быть естественным, отвечающим насущным людским потребностям. А то ведь как бывает? То мы начинаем без меры ратовать за старую деревню, то за городского типа. Или, что еще хуже, противопоставляем одно другому. Не делай бы мы этого, кадровый вопрос намного легче решался. Жили люди и в трех и в четырех километрах от асфальта и – ничего. Но вот начали мы жужжать им во все уши, что они в таком случае обездоленными оказались, они и забеспокоились: «Может и в самом деле?» Хотя раньше вовсе не думали так.

Столь откровенный, человеческий разговор, в котором приняла участие и В.В.Терешкова, и партийные работники, и рабочие совхоза, органически вошедший в материал о «Чебакове», сыграл замечательно-положительную роль. В совхоз поступило, как сообщил редакции первый секретарь Ярославского обкома КПСС Ф.И. Лощенков, более 800 заявлений от разных лиц с просьбой принять их на работу. Заявления поступали и от уехавших когда-то из родных мест, и от городских жителей. Причем, многие желали поселиться по переезду в хозяйство не на центральной усадьбе, а где-либо в отдаленной бригаде, деревеньке.

Да, не умереть мне от скромности, скажу: когда посетившая нас делегация французских журналистов попросила главного редактора «Сельской жизни» А.П.Харламова привести пример эффективной помощи газеты в решении задач по подъему нашего Нечерноземья, первым среда прочих он назвал материал «На доброй земле «Чайки».

Работать по старинке нашему брату, как никому другому, непозволительно. Мы не имеем права быть усталыми и равнодушными. Видеть за повседневностью своей разное, необычное, умение выхватить и высветить характер ли человека, суть ли вопроса – это наше профессиональное требование к самим себе. Повторяю, это дается не просто. Тем более, что помощников в этом деле бывает очень мало. Нам в любой командировке дадут добротный статистический материал, ту или иную производственную справку, но не всегда натолкнут, как мы говорим, на «изюминку». Помню, будучи в одном из районов Ворошиловградской области, загорелся я желанием рассказать о ком-либо из приметных здешних тружеников. В райсельхозуправлении мне тут же назвали несколько кандидатур, ударников пятилетки, орденоносцев, активистов, я попросил дать каждому более или менее развернутую характеристику, но кроме общих слов и производственных показателей никто мне к фамилиям передовиков ничего не добавил. Отступать было некуда, я остановился, «на удачу», на работнице свинофермы Анне Ивановне Ефимцовой, поехал к ней. В хозяйстве меня встретили руководитель и зоотехник. И приглашенная в контору героиня. Все узнал я: и сколько поросят получает Анна Ивановна от основной свиноматки, и как корм приготавливает, и как стены на свинарнике белит и т. д. и т. п., а человека так и не увидел. Побывал я и на рабочем месте ее, с подругами поговорил, узнал, что чуткий товарищ Ефимцова («Не зря депутатом избрали»), требовательная и строгая (коммунист, член бюро парткома), но… Анна Ивановна, видимо, чувствовала, что не «вдохновила корреспондента, виновато улыбалась, руководство хозяйства пожимало плечами, глядя на меня: чего, мол, ему еще надо? Рассказали вон сколько всего, целый блокнот записал, обедать пора, а он чего-то все крутит.

И тут, когда про обед-то заговорили, Анна Ивановна (радушность русская!) потащила нас всех к себе, я с радостью согласился. Не по тому, что захотелось уж так за столом у нее посидеть, а потому что предоставилась возможность дома побывать. Между прочим, всегда стараюсь это сделать, когда пишу о человеке. Хотя, как сами понимаете, без приглашения войти в чужую хату не просто. А здесь оно поступило!

Нет, не зря говорят: Ищите и обрящете. Дома у Анны Ивановны познакомился я… с мужем ее, Демьяном Захаровичем, героем Хасана, потерявшем в бою глаза. Его, двадцатидвухлетнего слепого парня, доставленного из госпиталя, увидела восьмилетняя Анюта на привокзальном перроне, где гремела духовая музыка, в тридцать девятом году. Рассказ кавалера ордена Ленина, пограничника сержанта Ефимцова на встрече с земляками произведет на нее такое сильное впечатление, что и спустя годы, когда Аннушка сама переживет военное лихолетье, она не забудет его, а образ отважного воина станет постоянно волновать девичье сердце. Они поженятся. Ее чувство к любимому человеку взошло и расцвело на доброй душевной основе – преклонения перед великими человеческими качествами, какими являются храбрость, стойкость и твердость духа. Через всю жизнь пронесла она верность своему мужу-солдату. И судьба сторицею вознаградила эту прекрасною женщину за отзывчивость и большое сердце. Она любит и любима сама. У нее отличные дети, хороший дом. Ей нравится дело, которым она занимается. «Знаете, – сказала Анна Ивановна мне, – все эти годы, что живу я с Демьяном, словно иду под музыку, что звучала тогда на перроне».

Не каждая женщина может сказать о себе такое! Удивительно, конечно, складываются судьбы людские. Но правильно говорят и то, что судьба человека в отдельности чаще всего кроется в его собственном сердце.

Рассказал я такую сентенцию и поймал себя на мысли, что непроизвольно вроде бы, а опять подтверждало свой тезис: «Прежде чем докопаться до сути, надо добраться до души человеческой, до сердца». И если видишь, что ты на верной дороге, что вот-вот последует открытие – не жалей ни времени, ни себя. Не отступай. Этот момент близок к вдохновению. Прервать его так же преступно, как поэту бросить писать стихи в час озарения.

К сожалению, бывает, что ты чувствуешь: нащупал тонкую нить, связывающую душу человека и, допустим, какой-либо деловой вопрос – нужно срочно выехать туда-то и туда-то, а тебя не понимают. Надо приложить все силы и убедить всесильных оппонентов. Случалось, мне тоже задерживали выезд. Как-то принес я письмо, в котором рассказывалось, как сделали сложнейшую операцию на глазах одним сибирским старикам во Всесоюзном научно-исследовательском институте глазных болезней, которым руководит М.М. Краснов, говорю: «Есть тема – «Свет доброты», нужно встретиться со стариками, они живут в Томской области». – «Зачем с ними встречаться? – спрашивают меня и поясняют, – институт здесь, в Москве, а ты в Сибирь рвешься. Иди и пиши репортаж с операционного стола». – «Да тут поважнее дело», – толкую.

Дали разрешение. И, кажется, никто потом не жалел об этом. Ибо в материале своем через человеческие судьбы рассказал я не только о чудодействии советских врачей-глазников, не только об исцелении сибирских пенсионеров, но и поведал о советском образе жизни, исподволь и без громких фраз. На пути к врачеванию, которое за рубежом оценивается в большие тысячи долларов, моим героям встретилось много добрых, щедрых сердцем людей – проводники поезда, незнакомые сибирякам москвичи, взявшие их с вокзала на квартиру, само собой разумеется, медицинские работники и т. д. Но чудо прозрения жителей дальней деревни стало возможным прежде всего благодаря незримому присутствию в этой истории главного лица – нашего государства. Государства, на знамени которого начертаны такие привычные для нас слова: все во имя человека, на благо человека.

Пропаганда наших завоеваний советского образа жизни – удел, понятно, не только положительных материалов. Нравственно здоровому обществу строгая, но справедливая критика лишь помогает. Совесть – хранительница наша. Как никто, контролирует она действия человека, подымает оступившегося, не дает упасть прямо идущему. Помню, поинтересовался я у доярки их совхоза «Дружба», что в Липецкой области, Раисы Николаевны Лапиной, почему это она старается все время работать как можно лучше?

– А какой вы номер ботинок носите? – спросила она в ответ.

– Сорок второй! А что?

– Почему же не сорок первый или сороковой?

– Так ноги будет жать, – рассмеялся.

– Вот и в работе так, – сказала Раиса Николаевна, – недобросовестно выполненное дело – все равно что обувь не по размеру. Жмет, на совесть давит.

Не скрою, слова эти так поразили меня, что после, когдаприш лось мне писать о качестве работы, о моральном аспекте этой проблемы, я незамедлительно привел их.

Надо сказать, что трудовой народ наш и, в частности, современный крестьянин, очень толков. И душевен. Мне порой кажется, что все эти бывшие и настоящие разговоры, на Западе ли, где-либо в другом месте, о русской душе, о его загадке возникали и возникают не зря. И разгадать эту загадку не могут наши недруги, думается, потому, наверное, что много ее души-то. И она гармонична. Ее трудно разложить на составные части – как поэзию, как музыку.

– Вы послушайте как-нибудь приятеля моего Николая Лыфенко, – говорил мне Герой Социалистического Труда донецкий хлебороб В.А.Латарцев, – как он говорит о кукурузе своей! Словно поэму читает.

– Насущный хлеб и красота жизни – из одних и тех же рук исходят. – Это уже слова другого человека – директора вологодского совхоза О.Н.Потехина.

– Люди труда – поэты. Поверьте, каждый труженик – человек богатой души. Неужели вы этого не замечали? Лучшие годы мои – это годы работы, и мои лучшие стихи – того времени. Сейчас открою тетради – записи тех лет, – это выдержка из беседы с беззаветнейшей работницей, рядовым хлеборобом, Героем Социалистического Труда Марией Михайловной Губиной, у которой поэтическое восприятие окружающего мира, казалось, зрело наперекор лишениям и невзгодам. И подобных примеров привести можно массу, и все они будут подтверждением той мысли, что у крестьян – представителей древнейших человеческих профессий на земле, сердце и ум выступают всегда заодно. Потому-то они и любят задушевную, доверительную беседу, по натуре своей они доверчивы и податливы, но не приемлют фальши и заума.

Многое теперь решает машины это так. Но любая машина заработает лучше, если будет управлять ею человек, у которого теплится в сердце доброе начало, а у крестьянина – зов родной земли. Крестьянство должно быть потомственным. И хоть говорят, что в крестьянских семьях предков своих дальше второго колена не помнят, зато закваску их сохраняют долго. И нам, журналистам, надо учитывать это в своей работе.

Тот же Латарцев, толкуя о поэзии труда своего друга Лыфенко, говорил, что поэзию эту может почувствовать лишь тот, кто любит и понимает работу земледельца. Для иного человека, быть может, Николай интересным и не покажется. И пройдет этот иной, не заметив в кукурузоводе ни беззаветного труженика, ни богатейшей души человека. «А я мечтаю, – добавил Владимир Андреевич, – чтобы мои сыновья любили его и таких как он, пони мали их с полуслова. Будет такое – станут они хлеборобами, людьми настоящими, уважаемыми».

Вот так-то! Чтобы не пройти мимо героя своего, надо нрав ственно слышать его, а по уровню своего политического, обществен ного, гражданского самосознания хотя бы сравняться с ним.

Люди огромного житейского опыта, истинные труженики судят о сложных вещах просто и убедительно. За предельной цельностью характеров, за крепкой и четкой позицией их кроется, как правило, большая, сложная работа беспокойной души. Их бросающаяся порой в глаза прямота – не прямолинейность, а твердость в суждениях – не застывшая форма простых понятий. Это кристалл, ограненный огнем пережитого. В принципе эти свойства роднят хлебороба со всеми другими тружениками, будь то рабочий-металлург, видный ученый или человек искусства. И я в своих материалах, воспевая благородство, трудолюбие, душевность советского крестьянина, его гордость за свое дело, вовсе не противопоставляю земледельца, допустим, горожанину. Нет. Я только подчеркиваю его высокое классовое самосознание, которое глубоко уважаемо как в нем, так и в рабочем, и в интеллигенте. Тот, у кого самосознание это есть, прочно стоит на земле. И тогда говорим мы: человек нашел себя. И тут уже действительно неважно – кто он, все видят, какой он, и ценят, независимо от занимаемой должности. Из таких людей вырастают настоящие мастера, не баловни случая, а преданные своей профессии, селу, коллективу товарищи. И эту преданность не в состоянии поколебать у них ни трудности жизни, ни вольные ветры миграции, ни удары судьбы.

В одной из своих командировок в Азербайджан, познакомился я с молодым еще табаководом Зияфой Алиевой. Окончившая заочно десять классов (работать в поле Зияфа пошла в 14 лет; семья оста лась без матери) год назад, уже будучи известным мастером своего дела, она поступила в сельскохозяйственный институт, опять же на заочное отделение, написала первую курсовую работу. Преподаватель, прочитавший ее, воскликнул:

– Да на эту тему у нас кандидатские диссертации пишутся!

Оказывается, рядовая труженица – студентка первого курса, изложила в своей работе методику получения в один год двух урожаев табака. Откуда у нее эти знания? Из практики, своей, подруг, мате ри, бабушки.

Бывая часто в крестьянских семьях, рассматривая традиционные портреты и фотокарточки на стенах тетушек и дядей, бабушек и дедушек, что глядят внимательно на свою нынешнюю родню, на что-то, прячущееся уже за стенами дома, я порой ловлю себя на мысли: а ведь они, кажется, смотрят дальше нас.

Золотой нитью назвала преемственность, связь между поколениями известная Мария Михайловна Губина. Используя этот образ, мне хоте лось бы назвать золотой нитью и духовную связь журналистов, печатного органа со своими героями, их радостями и горестями. И тогда та же газета проживет не один день, согласно некоему утверждению, а целую жизнь – жизнь времени, о котором рассказывает, жизнь людей, которых любит и к которым обращается, и в чьих судьбах она не только сторонний наблюдатель, а, как сказал один умный человек, строитель, певец и борец одновременно. В этом случае остается за нею история ее и неизменно преданными остаются ей читатели.

P.S. Конечно, в отношениях между людьми, в отношении их к выполнению общественных служебных обязанностей немало негативного и отрицательного. Но, получая сигналы, письма на этот счет, мы, журналисты – «совки», ехали по ним в любой конец Советского Союза, как на зов матери. Мы не видели, как это часто усматривают нынешние «акулы пера», в постигшей человека беде сенсации или же повода для экзотического шоу, которые, разумеется, чаще всего не воспитывают, а развращают личность. Мы своими публикациями и действиями постоянно внушали людям мысль, не такую уж и новую: самое верное средство переделки испорченной ли, обиженной ли души в ясную и честную есть труд.

Мы не знали откровения святого Иоанна: «Кого я люблю, того обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся». Но поступали, кажется, пусть инстинктивно, сообразуясь именно с этим заветом.

НЕ СЛОЖИЛАСЬ СУДЬБА…

Поначалу у Василия Кияна все шло вроде бы хорошо. Учился в школе, СПТУ, работал в колхозе трактористом. Однажды, подымая зябь, молодой меха низатор перевыполнил нор му – и об этом появилась информация в районной га зете. Вырезку с этим сообщением он сохранит и при каждом удобном случае бу дет потом оперировать ею, доказывая тем самым, что че ловек он трудолюбивый и бескорыстный.

Затем у Василия появи лось желание учиться на агронома. Окончил заочное отделение сельхозтехнику ма. «Сам поступил, а не по направлению хозяйства», – пишет он в письме в редак цию. Слово «сам» встречает ся в письме, кстати, не раз. И этим автор подчеркивает, что в жизни всего добивался без чьей-либо помощи и, следовательно, никому ни чем не обязан.

А между тем желающие предъявить к Кияну опреде ленные требования, как явст вует из письма, в колхозе нашлись. В первую очередь – члены правления во главе с председателем Ф. А. Дзюбой. Решили они Василия Васи льевича, работавшего уже агрономом-семеноводом, назначить бригадиром второй комплексной бригады. Той самой, в которой до этого сменилось два руководителя-практика. Дипломированный специалист возмутился…

На пригорке, с которого хорошо просматривается се ло Полтавское, сидим мы вместе с Василием Кияном. Село – центр второй брига ды. Здесь и дом агронома-семеновода. Аккуратные кир пичные особнячки, утонув шие в яблоневых садах, ас фальтированная дорога, доб ротные животноводческие помещения за околицей – все говорит о том, что жизнь здесь должна быть интерес ной. Не так уж плохи и дела в бригаде. Зерновых, к при меру, собрали тут ныне на круг более 30 центнеров.