Текст книги "Записки промышленного шпиона"

В мешках оказались старые газеты и клейкая лента.

Поезд стоял посреди лесной поляны, но, может, я просто не видел в темноте деревьев. Малайцы сосредоточились у выходов, среди них оказался Пауль. Я старался не оборачиваться в его сторону, и он на время забыл про меня, завороженный мормонами. Вот я и воспользовался моментом.

– Там, кажется, стреляли? – спросил я. – Надеюсь, никто не пострадал?

– Машинист корчил из себя героя, – усмехнулся Роджер.

– Где мы остановились?

– Заткнись.

– Может, машинисту нужна помощь?

– Помощь? – удивился Роджер. – Какую помощь можно оказать мертвецу?

Двери раздвинулись, вошли еще два малайца с автоматами. Они удовлетворенно оглядели заклеенные окна, а потом рассадили всех пассажиров парами, заодно связав створки раздвижной двери тяжелой железной цепью, извлеченной из саквояжа. На цепь, работая осторожно и вдумчиво, они подвесили на растяжках три рубчатых медных цилиндра, видимо, начиненных взрывчаткой. Я поежился, – даже визуально заряд выглядел не слабо. Подтверждая мои подозрения, Роджер объяснил: если сунетесь к двери, весь вагон разнесет в щепы. Сказанное не дошло только до усатого франта.

– Куда мы едем? – удивленно спросил он.

– Мы стоим, – ухмыльнулся Роджер.

– Это Спрингз-9?

– Нет, – смиренно ответил один из мормонов, поскольку Роджер отошел в сторону.

– Спрингз-6?

– Эй, ты! – не выдержал кто-то из малайцев. – Заткнись!

– Но почему мы стоим? Где мы?

Один из мормонов смиренно пожал плечами, остальные промолчали.

– Мы стоим, я же вижу. Ну точно, стоим, разве вы не чувствуете? – Видимо, франт здорово поддал накануне. Он вдруг поднялся, опираясь на трость. – Я, пожалуй, выйду и прогуляюсь.

– Сядьте, – негромко подсказал я франту.

– Эй, ты! – Малайцы уже не шутили. – Сядь и заткнись! Вы – заложники. Если наши требования будут приняты, мы вас отпустим. Вы нам не нужны. Но если этого не случится, всех расстреляем.

– Расстреляете?

– Не задумываясь, – твердо пообещал Роджер. Ни один мускул не дрогнул на его коричневом лице.

– Кто вы? – спросил я.

Роджер в упор взглянул на меня:

– Южные Молукки. Слышали?

Я наморщил лоб. Ну да… Молуккские острова… Фикусы, мимозы, дурацкие древовидные папоротники. Кажется, обезьяны, похожие на собак, собаки, похожие на обезьян, жемчуг и пряности. Конечно, вулканы и землетрясения. Как без них? Конечно, вслух я этого не сказал, но удивился:

– Южные Молукки? Но это же Индонезия!

– Вот именно – Индонезия, – с отвращением произнес Роджер. – А Южные Молукки должны быть просто Южными Молукками. Республика Южных Молукк – независимая и свободная, вот за что мы боремся. Мы требуем только своего, мы не покушаемся на чужое. Индонезия это Индонезия, а Южные Молукки – это Южные Молукки!

– Но почему вы боретесь за свободу Южных Молукк так далеко от архипелага?

– Мы ищем ее не только здесь. Мы ищем ее и в Индонезии, и в Голландии. В конце концов, – нехорошо усмехнулся Роджер, – все началось именно с Голландии. Они впервые отняли у нас свободу. Ну что, всему свое время. – Он глянул на наручные часы. – Надеюсь, именно сейчас наши люди в Амстердаме штурмуют представительство Индонезии. Мы хотим, чтобы весь мир узнал о наших проблемах.

– Но зачем вы застрелили машиниста? Он-то тут при чем? Он, наверное, никогда и не слыхал об этих ваших Южных Молукках.

– Мы ни перед чем не остановимся.

– Я вижу.

– Заткнись!

Это крикнул Пауль.

Он смотрел теперь только на меня, его маленькие кривые зубы были крепко стиснуты. Я невольно вспомнил слова шефа: «Все, что от тебя потребуется, – это терпение». И еще: «Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки и лавки, бродить по перрону, думать о вечности». Вот и пришла пора думать о вечности.

– Послушайте, – спросил я Роджера, – вы христианин?

– Да, – ответил он, – я католик.

Мормоны неодобрительно переглянулись.

– И аккуратно посещаете воскресные обедни?

– Конечно.

– И искренне верите в рай и ад?

Роджер посмотрел на меня озадаченно:

– Я верю всему, чему учит святая церковь.

– И любите ближних своих, как нам завещал Иисус?

Вытянув шеи, пассажиры и малайцы внимательно прислушивались к нашей беседе.

– Ну да, – подтвердил Роджер.

– Почему же вы преступаете все христианские заповеди?

– Нас вынудили, – возразил малаец. – Нашу страну угнетают.

– Разве это делаем мы, американцы?

Малаец промолчал, зато где-то снаружи послышался рев автомобильного мотора, потом истошно взвыла сирена.

– Это солдаты, – сказал я. – Они окружают поезд.

Теперь все смотрели на малайцев. И надо отдать им должное, услышав про солдат, они сразу повеселели. Роджер даже произнес: «Прекрасно», и шрам на его щеке дрогнул. «Этого мы и хотели». Он добавил еще какое-то словцо, прозвучавшее, возможно, как тодью, но я его не разобрал.

– Иди сюда. – Роджер поманил меня к двери.

Я приблизился, и Пауль незамедлительно привязал меня капроновым шнуром к цепи, на которой, как на растяжках, висели цилиндры со взрывчаткой. Попробуй я вскочить, от нас ничего бы не осталось. Хорошо еще, что я мог сидеть на скамье. Не самое лучшее быть привязанным к взрывному устройству, но все-таки я мог хотя бы сидеть, это утешало.

– Ослабьте узлы, у меня затекут руки.

Пауль засмеялся, но Роджер кивнул, и узлы были ослаблены.

– Пауль! Йооп! – приказал Роджер. – Вы останетесь в вагоне. Если кто-то захочет уйти или сорвать газету с окна, стреляйте без предупреждения.

И увел своих людей в тамбур.

Только сейчас я увидел еще одного человека.

Раньше его скрывала высокая спинка кресла. Но теперь он сидел прямо напротив меня. Он был тощ и нескладен. Плащ, а скорее, длинное пальто, он, свернув, держал на коленях. Больше при нем ничего не было – ни сумки, ни чемодана. На бивера он вовсе не походил. Невыразительный, весь какой-то серый, но не бивер, нет, не бивер.

За окнами ударило несколько выстрелов. Стреляли поверх вагона, ни одна пуля не влетела в салон, но кто-то из малайцев крикнул из тамбура:

– Приведите того, который с усиками!

Пауль рывком сдернул с сиденья усатого франта.

Тот чуть не упал, но все же удержался на ногах. Вид у него был униженный и больной – наверное, он расплачивался за недавнее пьянство. Опасливо прислушиваясь к длинной пулеметной очереди, он прошел к выходу и исчез вместе с Паулем за сомкнувшимися дверями. Йооп из угла настороженно следил за пассажирами, но никто не шелохнулся. В соседнем вагоне резко ударили три выстрела.

Это первый, мрачно подумал я.

Кисти рук были связаны, но пальцами я шевелить мог.

Вот ими я теперь и шевелил – чем еще заняться? На сиденье рядом со мной валялась дешевая авторучка – из тех, что заправляется баллончиками. Наверное, ее оставил кто-то из малайцев. Я дотянулся до нее. Надо же было чем-то заняться. Жизнь вообще занятие не из самых приятных, а нам, судя по всему, предстояло долгое ожидание. Я даже посмотрел на своего соседа – опора малая, ненадежная. Столь же ненадежными выглядели и остальные. Я машинально вертел в пальцах ручку. Все, что я мог, – дотянуться ею до светлой кожи кресла. Ну да, оставлю свое имя. Джек Берримен поймет. Прогулка, фыркнул я не без презрения, будто шеф был в чем-то виноват. И машинально вывел на светлой коже правильный круг, снабдив его мелкими лучиками.

Солнце – золото. Тело пурпурное, муж зрелый, свет горний.

В центре круга можно было поставить жирную точку, и я поставил ее.

Солнце – золото. Утешил бы меня сейчас блеск алхимического золота, дотянись я до него? Не знаю. Я все равно не мог дотянуться до золота. Возможно, запасы его по-настоящему велики только у алхимиков, но у меня не было ничего, кроме чужой авторучки. Я вдруг вспомнил: совсем недавно Консультация выгодно сбыла запас устаревшего оружия, совсем за малые деньги добытого шефом с одного из военных складов. Кому оно было продано? Не исключено, что патриотам Южных Молукк.

Ладно. Я настраивался на долгое ожидание.

Светлая кожа кресла отвечала каждому движению.

Кольцо. Я прорисовал его отчетливо. И снабдил полумесяцем – рогами вверх. А снизу пририсовал ручку, отчего кольцо сразу приобрело сходство с дамским зеркальцем. Впрочем, ручку я тут же превратил в крест, пририсовав короткую прямую перекладину. Не крест, конечно, а символ ртути.

Искать алхимиков, а попасть к малайцам!

«Прогулка!» Я с отвращением бросил авторучку. Она медленно покатилась в щель между спинкой и сиденьем кресла. Мормоны – флегматичные, внешне спокойные, но, конечно, трясущиеся за свои плетеные корзины. Мамалыжник из Теннеси. Перепуганные биверы. Угораздило меня попасть в эту компанию! Все они боялись поднять глаза. Только сосед напротив мирно дремал. Казалось, его ничто не трогает. Голова откинута на спинку кресла, глаза закрыты. В этой позе, расслабленный, постаревший, он вдруг показался мне странно знакомым. Черт побери, да это же Шеббс, понял я. Человек, фотографию которого показывал мне недавно шеф.

«Ты помнишь его?» Я бы его не помнил!

С Джеком Беррименом мы подробно изучили биографию Шеббса.

Чтобы окончательно убедиться, что это именно Шеббс, следовало бы взглянуть на его ноги. От ступней до коленей они должны были выглядеть как измазанными фиолетовыми чернилами – от вздувшихся, когда-то сильно поврежденных кровеносных сосудов. Похоже, усмехнулся я про себя, не выйдя на алхимиков, никого не встретив на железнодорожной станции Спрингз-6, но попав в руки малайцев, я по чистой случайности наткнулся на Шеббса.

Усердие, Эл, только усердие! Начинай с усердия, веди дело с усердием, не давай себе лениться. Желание отдохнуть – первый признак возможного поражения.

Альберт Великий. «Таинство Великого деяния»в устном пересказе доктора Хэссопа

Герберт Шеббс.

Вот его настоящее имя.

А псевдонимов хоть отбавляй – Сэм Поффит, Кустарь, Олл Смит, Роджер Флаерти. Профессиональный взломщик и вор, Герберт Шеббс прошел хорошую школу в самых разных исправительных заведениях и, прежде всего, в мрачных стенах криминальной «академии» Ливенуорта.

Привязанный к взрывному устройству, я пытался припомнить все, что когда-либо слышал о Шеббсе. Успокаивающее занятие, к тому же любой информацией можно воспользоваться. Если вам в тысячный раз привычно и буднично говорят «С добрым утром!» – и если вы умный человек, вы непременно используете даже столь ничтожную информацию. А если кто-то намекнет на то, что знает участок дунайского дна, на котором захоронен гуннами Аттила или догадывается о точном расположении того места бескрайней степи, в которой конница монголов затоптала могилу Чингисхана, тоже не отмахивайтесь – информация подозрительная, скорее всего, неверная, но все же есть шанс…

Несколько лет назад накануне Дня благодарения профессиональный взломщик и вор Герберт Шеббс по документам на имя Роджера Флаерти приобрел билет на самолет компании «Нортуэст эрлайнз».

Портленд – Сиэтл. Самый обычный рейс.

Шеббс поднялся в салон самолета последним.

Он устроился под иллюминатором в кресле – близко к хвосту.

На соседнее пустующее кресло Шеббс положил довольно тяжелый кожаный чемоданчик. Разумеется, он успел тщательно пересчитать пассажиров – всего сорок три человека, и он знал, что экипаж «Боинга-727» состоит из шести человек.

Сразу после взлета Шеббс подозвал стюардессу. Звали ее Флоранс – белокурая, длинноногая, к тому же наблюдательная. Позже она подробно описала аккуратный костюм Шеббса, высокие шнурованные ботинки, но при этом какую-то, в общем, незамысловатость. Она так тогда и подумала: недотепа и неудачник, но при деньгах. А он поманил Флоранс и, все так же пресно и невыразительно улыбаясь, сунул ей в руку тонкий конверт.

Флоранс улыбнулась.

Она привыкла к поклонникам.

Она знала, как на большой высоте почему-то обостряется желание пофлиртовать.

Но Шеббс покачал головой. Кажется, он читал ее мысли. «Мисс, – сказал он негромко. – Прочтите мою записку и передайте ее пилотам».

«У меня в чемоданчике бомба. Есть условия».

«Вы шутите», – улыбнулась Флоранс, но Шеббс приоткрыл кожаный чемоданчик, и стюардесса увидела сложное устройство из проводов, массивных цилиндров и батарей. Почти все было выполнено из пластмассы.

Флоранс медленно пошла по длинному проходу салона.

Она была так растеряна, что уронила конверт. Конверт подняла вторая стюардесса – Тина. Именно она доставила записку Шеббса командиру экипажа капитану Скотту. Через Тину капитан Скотт выяснил, что некий человек требует за жизнь пассажиров и за самолет выкуп в 200 000 долларов, а также четыре парашюта: два нагрудных и два заплечных. Доналд Найроп, президент «Нортуэст эрлайнз», с которым связался капитан Скотт, следуя рекомендациям мгновенно подключившихся к операции сотрудников ФБР, приказал выполнить условия, поставленные Шеббсом.

В Сиэтле на борт доставили и деньги, и парашюты.

Шеббс отпустил заложников и приказал пилотам лететь в Мексику.

Дотянуть до Мексики без дозаправки «Боинг-727», конечно, не мог, а разрешать дозаправку Шеббс почему-то не захотел. Капитан Скотт на выбор предложил Шеббсу несколько пунктов. Из них террорист, поколебавшись, указал почему-то на Рино. Тогда кое у кого это вызвало невольную улыбку. Городок Рино известен тем, что там можно быстро и дешево оформить развод. Но Герберт Шеббс не собирался шутить. Его инструкции были очень точны: самолет должен следовать на высоте 10 000 футов с закрылками, опущенными на пятнадцать градусов, что, по его расчетам, должно было снизить полетную скорость до двухсот миль в час. При расследовании такая точность поставила сотрудников ФБР в тупик: где мог узнать подобное человек, никогда не имевший отношения к авиации?

Сразу после взлета в Сиэтле Шеббс открыл люк под фюзеляжем и выпустил кормовой трап. Ледяной воздух хлынул в салон. Шеббс разрешил стюардессам укрыться в кабине пилотов, поэтому никто не видел последующих его действий.

Когда «Боинг-727» приземлился в Рино, Шеббса на борту не было.

Разбирая с Джеком Беррименом детали этого дела, мы отдали Шеббсу должное.

Герберт Шеббс (Роджер Флаерти – по документам) оказался человеком слова: он вовремя отпустил пассажиров, он не дал замерзнуть стюардессам, оставляя самолет, он, как и обещал, отключил часовой механизм бомбы. Конечно, он отнял у государства 200 000 долларов, точнее 199 960 (кассир, волнуясь, просчитался на сорок долларов), но так получилось, что он ими все равно не воспользовался.

Более двухсот солдат в течение месяца прочесывали вероятное место приземления Шеббса, но деньги и грабитель бесследно исчезли. Зато мы с Джеком Беррименом выяснили одну очень важную деталь. Оказывается, в Ливенуорте Герберт Шеббс сдружился с неким бывшим пилотом, получившим двести тридцать лет за убийство с отягчающими обстоятельствами. Видимо, он и просветил Шеббса насчет скорости, закрылков и кормового трапа, который только у «Боинга-727» можно выпустить в воздухе…

Следы, Эл, следы. Помни о следах. Что бы ни происходило, не оставляй следов. Результаты приносят только чистые операции. Не ленись контролировать каждое свое движение, потому что поражение обессмысливает самую продуманную идею.

Альберт Великий. «Таинство Великого деяния»в устном пересказе доктора Хэссопа

Наконец меня отвязали.

– Встань! – приказал Пауль мамалыжнику из Теннеси.

– Если вы хотите проделать со мной то же самое, – криво ухмыльнулся мамалыжник, кивнув на меня, – это не пройдет.

– Йооп, этот тип отказывается идти.

– Ну так помоги ему!

Находившиеся в вагоне малайцы подошли поближе и с интересом уставились на взбунтовавшегося мамалыжника. Фермеры, сидевшие рядом с ним, не отодвинулись, вообще они смотрели на несчастного с сочувствием – мне это понравилось.

Пауль спросил:

– Почему ты отказываешься?

– Я эпилептик, – ответил мамалыжник. Левая бровь его быстро дергалась.

– Вот как? – Пауль был полон темных подозрений. – Тогда ты иди, – ткнул он пальцем в одного из мормонов, и тот, побледнев, поднялся.

– Чего вы от нас хотите? – спросил я Йоопа.

Ответил опять Пауль:

– Читай газеты.

– Где я их возьму?

– Пауль! – крикнул в этот момент кто-то из малайцев, находившихся в тамбуре. – Солдаты окружили поезд. Они нам не верят. Роджер приказывает привести еще одного заложника.

– Кого?

Пауль откровенно уставился на меня, но Йооп холодно приказал:

– Возьмите эпилептика.

– Но почему меня?

– Не жалко.

Мамалыжник заплакал, и я сказал себе: «Вот второй».

Не скрою, человек, называвший себя мамалыжником, ничуть меня не интересовал. У него, наверное, хорошая ферма, хорошие поля. Его труд, наверное, всегда окупается. В Спрингз-6 даже на случайных малайцев он смотрел, наверное, как на потенциальных потребителей его кукурузы.

– Триммер, – беспомощно попросил он, оглянувшись. – Помолитесь за меня.

Триммер – коротышка из местных, тощий, длиннолицый, с выдающейся вперед нижней челюстью – глянул на мамалыжника маленькими старческими глазками и кивнул. Он сидел за фермерами, но я хорошо его видел. И он снова кивнул, когда мамалыжник беспомощно произнес:

– Ну, я пошел…

Все молчали.

– Если солдаты, окружившие поезд, начнут стрельбу, – хмуро предупредил Йооп, – падайте на пол. Эти стены вам не помогут.

А Пауль, раскуривая сигарету, сплюнул:

– Тот, кто не успеет упасть, пусть винит своих соотечественников.

Вновь в вагоне воцарилась тишина, но вдруг открыл глаза бесцветный сосед напротив, которого я принимал за Шеббса.

– Отвернувшиеся от духа, – произнес он негромко, – должны испытать всяческие несчастья, иначе как же им вернуться?

– Вы знаете, где находятся эти Молукки?

– Конечно, знаю.

– Тогда расскажите нам.

Кое-что я уже сам вспомнил, но мне хотелось услышать его голос. Острова, разбросанные в океане между Калимантаном и Новой Гвинеей. Хальмахера, Моротай, Миссол. Когда-то впечатанные в память, они забылись, но сейчас одно за другим всплывали из забвения.

– Зачем вам это? – медленно спросил сосед.

– Как зачем? – удивился я. – Чтобы знать, откуда явились коричневые братцы.

– Зачем вам делаться их соучастником?

– Разве знание делает соучастником?

– Почти всегда.

Я пожал плечами. Если это действительно был Герберт Шеббс, он изменился. Из преступника он превратился в философа. Нечастое превращение, особенно для хронических постояльцев таких мест, как тюрьма Ливенуорт. В свое время мы с Беррименом хорошо поработали с неким Джекки, приятелем Шеббса по Ливенуорту, давно завязавшим и осевшим подальше от старых друзей в Каскадных горах. Ну, там озеро Мервин, большой вулкан Худ, река Колумбия, красные леса – не худшее место в мире.

Это к Джекки постучался однажды Шеббс.

Они сразу узнали друг друга, хотя встреча была случайной.

Джекки еще в тюрьме подозревал Шеббса в склонности к преувеличениям, но в историю с угоном самолета поверил сразу. Тем более об этом тогда писали все газеты. А деньги? Где твои 200 000? – жадно заинтересовался Джекки. Ах, ты их обронил во время прыжка с парашютом, их вырвало воздушным потоком из твоих рук! Что ж, звучит убедительно. Теперь тебе нужна помощь? Ты хочешь отыскать пластиковый мешок с деньгами? Конечно, он поможет. Он не настолько богат, чтобы отказаться от предлагаемой доли.

Джекки с большим пониманием отнесся к старому приятелю: действительно, как не растеряться на трапе на большой высоте? В лицо – ледяной ветер, под ногами далеко внизу, очень-очень далеко – смутная земля. Он бы, Джекки, тоже поднял руки к лицу. Неудивительно, что сумку сорвало с ременной петли. Мешок с деньгами, конечно, никуда не денется. Лежит себе в лесу, если, конечно, не влетел в печную трубу какого-нибудь удачливого лесника.

Джекки с удовольствием примкнул к поискам.

Позднее он утверждал, что время от времени меланхоличного Шеббса охватывало чрезвычайное волнение. Что они будут делать с деньгами, когда найдут мешок? О-о-о, он, конечно, знает. Шеббс начинал нервно подмигивать Джекки. Мы ведь не братья Флойды, помнишь таких по Ливенуорту? Их посадили на электрический стул, но с нами такого не случится.

А временами Шеббса совсем заносило.

Он вдруг будто забывал, что в Ливенуорте сидел не один.

Он вдруг становился невероятно серьезным и загадочно намекал: ему, Шеббсу, есть о чем рассказать.

«Помнишь, Джекки, залив Кочинос?»

Джекки там никогда не бывал, но, конечно, помнил.

«Помнишь этот залив Свиней, самый свинский залив в мире?»

Это, конечно, далеко от тюрьмы Ливенуорт, аж на Кубе, но Джекки помнил.

Ну, шестьдесят первый, загадочно намекал Шеббс. Этот шестьдесят первый вонючий год. Он, Шеббс, тогда здорово поработал, только сейчас не хочет рассказывать обо всем. Скажет только, что именно тогда он впервые прыгал с парашютом.

Явное вранье расстраивало Джекки.

Вранье Шеббса бросало неверный свет на поиски денег.

Как так? – беспокоясь, напоминал он. – В этом свинском заливе, о котором ты говоришь, высадка шла с моря, а не с неба.

Попавшись, Шеббс не искал лазеек.

Он ухмылялся. Уж он-то знает, что говорит.

Ну да, это так, главная высадка шла с моря. Но кому-то надо было прыгнуть с воздуха, а потом докладывать по радио о складывающейся обстановке. Так всегда и бывает. О тех, кто по-настоящему работал, стараются не говорить.

Но на высадке с неба Шеббс уже не настаивал.

А Мемфис? Помнишь ту историю в Мемфисе? – через некоторое время загадочно намекал он, когда они бродили по старым руслам и боялись поднимать головы, так ослепительно и грозно сияла над ними снежная вершина вулкана. В Мемфисе, Джекки, тоже было не просто. Ты, Джекки, и подумать о таком не можешь, но он-то, Шеббс, прекрасно знает, что говорит. Он знает обо всем этом лучше, чем кто-либо другой. Там в Мемфисе вместе с Джеймсом Эрлом Рэем действовал еще один стрелок. Все знают, что Рэй стрелял в доктора Кинга из ванной комнаты, снятой в третьеразрядном отеле, а его напарник, так и оставшийся неизвестным, находился в мотеле «Лоррейн», в крыле, выходящем прямо на окна номера доктора Лютера Кинга. Шеббс прямо не утверждал, но по его намекам можно было понять, что из мотеля «Лоррейн» стрелял он. О таких вещах стараются не говорить. А потом это именно он – Шеббс – гнал один из белых кадиллаков, сбивавших со следа полицию.

Джекки посмеивался, но вранье Шеббса его огорчало.

Впрочем, в потерянные Шеббсом деньги он верил. И считал, что они должны принадлежать им.

Шеббс ли это?

Я внимательно присматривался к соседу.

В вагоне заметно похолодало. Кое-кто уже натянул всю имеющуюся при себе одежду. Человек, похожий на Шеббса, опять решил подремать. Он подложил под голову темную шляпу. Она немедленно смялась, но это его не смутило. Вытянувшись на двух креслах (подлокотник между ними он опустил), он не пожалел и пальто, укрывшись им. Завидное спокойствие. «Прогуливался тут один, – вспомнил я слова кассира со станции Спрингз-6. – Ну, шляпа. Довольно потрепанная. Длиннополое пальто». Оно даже тертому бобру из кассы показалось старомодным.

– А как быть с за-а-автраком? – сильно растягивая гласные, спросил один из пожилых биверов. – У меня с собой ничего нет. Я должен был успеть в ночной ресторан в Спрингз-9. Если я не буду нормально питаться, я испорчу желудок.

– Закажите обед в «Павильоне», – откликнулся кто-то недоброжелательно. – Или вам больше по душе итальянская кухня? Тогда звоните прямо в «Мама Лесне».

Кто-то нервно рассмеялся, а у пожилого бивера дрогнули губы.

Но меня теперь занимал мой сосед. Шеббс это? Или, может, это тот человек, который должен был подойти ко мне в Спрингз-6, но по каким-то причинам не подошел? В течение дня он мог незаметно следить за мной, я мог ему не понравиться, насторожить, он отказался от встречи, но в поезд сел. Может, именно такие, как он, мешковатые, незаметные люди играют роль шестых или седьмых связистов у касты тайных жрецов, скрывающих от человечества опасные открытия?

Тогда вопрос: существуют ли такие хранители?

Только доктор Хэссоп отвечает на этот вопрос утвердительно.

Весь мир обошла загадочная история племени догонов. Эти африканцы чуть не с тринадцатого века прячутся в труднодоступных районах пустынного горного плато Бандиагара, живут уединенно, не любят общаться с соседями и знакомы со странноватыми вещами. Например, они уверены, что жизнь их племени во многом зависит от состояния системы звезды Сириус. Непонятно, где, когда, от кого и каким образом получили они сведения об этой звезде. Может, когда-то впрямь общались с пришельцами?

А еще доктор Хэссоп не раз ссылался на древние святилища Англии и Шотландии. Они построены из огромных камней, особым образом расставленных. О Стоунхендже я читал и сам, это в Солсбери, юго-запад Англии. По словам доктора Хэссопа, стоунхенджские сооружения – самая настоящая доисторическая обсерватория, и люди, ставившие ее, хорошо знали, что только узкий пояс именно в этой местности годится по своим астрогеографическим параметрам для подобных сооружений, и, конечно, они знали, что самый ничтожный сдвиг по широте может дать значительные искажения при наблюдениях…

А еще доктор Хэссоп не раз напоминал о том, что Пифагор (есть такие сведения) учился у друидов, а они были высшей кастой кельтских жрецов. Юлий Цезарь, завоевав Галлию, в отличие от Пифагора, не испытывал никакого уважения к друидам – он сжег их огромную библиотеку и вырезал самих жрецов. Но всех ли? Откуда столько невозможных, столько удивительных открытий рассыпано по страницам неистового Джонатана Свифта?

А йоги? Они пьют дымящуюся серную кислоту, ложатся на битое стекло, пропуская по себе тяжелый грузовой автомобиль, умеют останавливать собственное сердце. Они взглядом могут двигать предметы. Кинокамера подтверждает это, а ведь она не подвержена гипнозу. Я спорил с доктором Хэссопом, что вот, дескать, тайны йогов – это особая статья. Что, кроме тайн собственного организма, йоги могут хранить и передавать? Доктор Хэссоп возражал: а почему деревни, рядом с которыми селится йог-отшельник, считают себя счастливыми? Какими знаниями обладает йог, если эти знания сразу оказывают положительное воздействие на целую округу? И вообще. Доктор Хэссоп задумчиво качал головой. В древней Индии, в Тибете, в Перу люди издавна имели ясное представление о множественности населенных миров, а в древнем Шумере знали, что звездный свод совершает свой полный оборот за 25 920 лет. Откуда, черт побери, такая точность? Кто это вычислял, какими способами? Двадцать шесть тысяч лет – это не тот период, который могут вычислить три-четыре, даже пять поколений.

А в Чидамбараме, городе танцующего Шивы, указывал доктор Хэссоп, до сих пор функционирует храм Неба. Он принадлежит общине, члены которой живут крайне замкнуто. Почему не храм Неба скрывает от легкомысленного и агрессивного человечества такие игрушки, как греческий огонь, оружие Замамы или тайну ядерных трансмутаций?..

Я смотрел на спящего человека, укрывшегося долгополым старомодным пальто.

Что, если на станции Спрингз-6 ко мне должен был подойти именно он? Я чувствовал себя ослом, поставленным между двумя охапками сена. Обе манили, и я не знал, какую выбрать. К тому же почти на сто процентов это зависело сейчас не от меня, а от суетливых коричневых братцев.

Истинное дело требует совершенства, Эл. Несовершенство приманивает смерть. Знай своё дело, Эл, и помни: только совершенствование ведет к успеху.

Альберт Великий. «Таинство Великого деяния»в устном пересказе докторе Хэссопа

Ранним утром носовой голос вырвал меня из тяжелого полусна.

Коричневый братец Пауль выкрикнул нечто враждебное, но вполне понятное.

Я хмыкнул: опять моя очередь? В душном вагоне едва-едва светили лампы, видимо, работал генератор поезда. Я представил, сколько стволов и внимательных взглядов направлено сейчас на наш вагон из-за деревьев, и невольно поежился. Мне не хотелось сидеть привязанным к взрывному устройству, когда солдаты, скорее всего, готовятся к штурму, но Йооп, не сильно усердствуя, все-таки привязал меня к цепи.

Я невольно усмехнулся, вспомнив вчерашние размышления.

Алхимики, философский камень, тайная каста – все это сказки старого Хэссопа. Они убедительно звучат к вечеру, но теряют силу к утру. К тому же я наконец хорошо рассмотрел лицо спящего напротив соседа. Я больше не сомневался: это был Герберт Шеббс. Наверное, ночью он сидел на цепи возле дверей и тоже смотрел на меня – спящего. Но для него я был случайный попутчик, а я смотрел на спящего Шеббса с раздражением. Дай бог, если он так и не нашел свои деньги, а если нашел, то не растратил. Я хотел, чтобы Шеббс вернул деньги Консультации. Не государству, не компании «Нортуэст эрлайнз», а именно нашей Консультации. Не окажись в поезде коричневых братцев, я бы вывел Шеббса в тамбур и грубым каблуком наступил на ногу. Прекрасный способ начинать разговоры.

Но коричневые братцы оставили мне только ожидание. Я был отрезан от Консультации, от Джека Берримена, у меня не было никакого оружия, в любой момент меня могли попросту пристрелить.

«Но этого я не допущу», – хмуро подумал я.

Откинув голову, я долго смотрел на скучный потолок вагона.

Похоже, вагон был совсем новый, его, может, впервые выпустили на линию. Он не был ни закопчен, ни запачкан. Все в нем было чистенькое и блестело. Машинально я опустил взгляд и увидел кожу сиденья.

И почувствовал странный толчок в сердце.

Ну да, вчера я изобразил на светлой коже алхимический символ ртути.

Вчера я сам нарисовал этот правильный круг с прямой ручкой-крестом, а сверху полумесяц – рогами вверх. И круг – аккуратный, украшенный лучиками и жирной точкой в центре, – тоже рисовал я. Золото – тело пурпурное, муж зрелый, свет горний. Я даже вспомнил, как легко скользила авторучка по упругой коже, оставляя на ней отчетливый ровный след.

Но теперь все выглядело несколько иначе.

Теперь к символу ртути, как бы продолжая некий предполагаемый ряд, как бы завершая магическую формулу, было аккуратно пририсовано нечто, что я сперва принял за еще один круг. Но на самом деле…

На самом деле это были две пожирающие друг друга змеи.

Если быть точным, одна змея должна была оказаться красной, а другая – зеленой, но рисовавший пользовался одноцветной авторучкой, она и сейчас валялась в щели между сиденьем и спинкой кресла.

Уроборос. Великий магистерий.

Именно этого знака не хватало в намеченной мною последовательности.

Но я же вчера не изображал ничего такого! Золото – да, знак золота я изображал. И ртуть – да. Но не уроборос! Не философский камень. Я не мог этого сделать, даже впав в забытье.

Осторожно подняв глаза, я прошелся взглядом по безмолвным лицам заполняющих душный вагон пассажиров. Не похоже, чтобы трудолюбивые и нравственные фермеры-мормоны были причастны к столь небогоугодному делу. Не думаю, чтобы кто-то из них мог увлекаться алхимией. К тому же врожденная хозяйственность никогда не позволила бы им испортить новое кресло.