Текст книги "Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы"

Бесконечные хлопоты о том, как остаться в стране

Летом пёнпо снова пригласили нас. На этот раз они довольно энергично призывали установить временны́е рамки нашему пребыванию в Кьироне.

К этому времени от непальских торговцев и из газет мы уже знали, что война закончилась. Но, как нам было известно, после Первой мировой войны англичане еще в течение двух лет не распускали индийские лагеря для военнопленных. И понятное дело, нам совершенно не хотелось рисковать своей свободой. Поэтому мы решились предпринять еще одну попытку проникнуть внутрь Тибета. Мы были в восторге от этой страны и хотели во что бы то ни стало продолжить ее исследование. Мы уже свободно говорили по-тибетски и неплохо знали здешнюю жизнь – что же могло помешать нам? Мы оба были альпинистами, и нам представилась замечательная возможность исследовать Гималаи и районы, где обитали кочевники, и сделать зарисовки. На скорое возвращение домой мы давно перестали надеяться и теперь хотели через северные равнины Тибета добраться до Китая, чтобы попытаться найти там работу. Наш первоначальный план достичь японских позиций после окончания войны потерял всякий смысл.

Поэтому мы пообещали пёнпо покинуть деревню осенью, если они, в свою очередь, предоставят нам свободу передвижения. На это чиновники согласились, и главной целью всех наших вылазок стал поиск путей через горы на тибетское плато в обход деревни Дзонка.

Во время этих летних экспедиций мы познакомились с местной фауной. Нам встречались самые разные животные, мы видели даже обезьян, которые, по-видимому, забрели сюда из Непала, двигаясь по ущельям Кози. Был такой период, когда пантеры чуть ли не каждую ночь убивали коров и яков, так что местным жителям пришлось устраивать ловушки. Поэтому во время наших прогулок следовало быть очень осторожными, я обычно носил с собой портсигар с перцем, чтобы отпугивать медведей, которые могут напасть только днем, а ночью не опасны. У некоторых дровосеков на лицах были шрамы после встреч с медведями, а один после удара медвежьей лапой совершенно ослеп. Ночью, чтобы отпугнуть этих животных, достаточно горящей лучины.

Однажды на границе произрастания деревьев я обнаружил на свежем снегу глубокие следы, происхождение которых не мог определить, но отдаленно они напоминали человеческие. И будь у меня побольше фантазии, я бы вполне мог заключить, что это следы знаменитого снежного человека.

Я всегда старался сохранять спортивную форму. В физической нагрузке тут недостатка не было. Я помогал крестьянам сеять и молотить, валил деревья и рубил щепу для лучин со смолистых сосен. Тибетцы, благодаря суровому климату и тяжелой работе, физически очень выносливы. Кроме того, они любят устраивать соревнования, чтобы помериться силами.

Каждый год в Кьироне проходит настоящий спортивный праздник продолжительностью несколько дней. Главные дисциплины тут – скачки, стрельба из лука в длину и в высоту, а также прыжки в длину и в высоту. А для самых крепких есть тяжелый камень, который нужно поднять и пронести определенное расстояние.

Я, ко всеобщему восторгу, тоже поучаствовал в некоторых соревнованиях и даже чуть не выиграл забег. Я шел первым практически всю дистанцию с самого старта. Но мне были незнакомы местные приемы: на последнем и самом крутом участке пути один из участников нагнал меня и схватил за штаны. Я от неожиданности остановился и оглянулся. Этого негодяй и добивался: он опередил меня и первым дотронулся до финишного камня. Обескураженный этой хитростью, под общий смех я получил второй приз.

Спортом в Тибете занимаются только мужчины, женщины же про эмансипацию не слыхивали и довольствуются тем, что готовят еду для пикника и разливают пиво.

Даже помимо праздников, жизнь в Кьироне была достаточно разнообразной. Летом через деревню каждый день проходили караваны. После сбора урожая риса в Непале мужчины и женщины привозили сюда корзины зерна, чтобы обменять на соль. Это важнейший продукт экспорта страны, ее добывают в бессточных озерах Чантана, после чего месяцами на спинах яков и овец везут к границе, где выгодно обменивают на рис, который здесь ценится много выше.

Товары из Кьирона в Непал переносят батраки, потому что дорога идет по узким ущельям, а кое-где для перехода через скалы высечены ступени. Бо́льшую часть носильщиков составляют непальские женщины, увешанные дешевыми украшениями и в коротких юбках, открывающих взору их мускулистые ноги.

Однажды нам довелось наблюдать непальцев за сбором меда. Тибетцы этим не занимаются, поскольку это запрещено официальным распоряжением правительства, ведь их религия не разрешает лишать животных пищи. Но здесь, как и везде в мире, люди любят обходить запреты, поэтому тибетцы вместе со своими пёнпо просто платят за удовольствие полакомиться сладким. Они предоставляют непальцам собирать мед, который, вообще-то, мог доставаться им самим бесплатно, а потом покупают у них свое любимое лакомство.

Сбор меда в этих краях – довольно опасное занятие, потому что пчелы любят прятать соты под скальными выступами в узких ущельях. В расселины опускают длинные бамбуковые лестницы, и по ним, свободно раскачиваясь в воздухе, люди спускаются вниз на семьдесят-восемьдесят метров. Под ними ревет река Кози, и обрыв веревки означает для сборщика меда верную смерть. Во время сбора разъяренных пчел отпугивают дымом. Добыча складывается в специальные емкости и поднимается другой веревкой. Самое главное в этом деле – слаженность действий, потому что крики или иные сигналы в шуме реки было бы не разобрать. В тот год в ущелье близ Кьирона мед собирали одиннадцать непальцев в течение недели, и цена на лакомство явно не соответствовала той опасности, которой они подвергались во время работы. Я очень жалел, что у меня нет кинокамеры, чтобы запечатлеть это потрясающее зрелище.

Когда закончились обильные летние дожди, мы начали систематически обследовать окрестные вытянутые долины. Часто, взяв с собой продукты, картографические материалы и компас, мы уходили в экспедиции на несколько дней. Мы жили на альпийских лугах вместе с пастухами, которые, совсем как у нас, летом присматривали за скотом, пасущимся на пышных горных пастбищах. Сотни коров и самок яков щипали сочную травку среди заснеженных горных вершин. Я часто помогал взбивать масло, за что получал в награду золотисто-желтый свежий кусок. Чтобы масло быстрее застывало, с глетчеров приносят лед и бросают его в огромные маслобойные чаны.

Всякую хижину в горах охраняют резвые и очень агрессивные собаки. Обычно они сидят на цепи, и по ночам их лай отпугивает пантер, волков и диких псов. Эти сторожевые собаки крепко сложены, к тому же их кормят в основном молоком и сырой телятиной, что делает их еще сильнее и опаснее. Я пережил несколько весьма неприятных столкновений с этими зверями. Однажды такая собака сорвалась с цепи, когда я проходил мимо, и попыталась схватить меня за горло. Я увернулся, но тут псина вцепилась мне в руку и отпустила ее только после долгой борьбы. Моя одежда превратилась в лохмотья, но собака после схватки осталась неподвижно лежать на земле. Остатками рубашки я перевязал себе раны, глубокие шрамы от которых видны и по сей день. Впрочем, собачьи укусы зажили довольно быстро благодаря тому, что я регулярно окунался в один из целебных источников, куда в это время года, к сожалению, гораздо чаще наведываются змеи, нежели тибетцы. Как мне потом рассказали пастухи, в той схватке несладко пришлось не только мне. Пес после этого случая целую неделю пролежал в углу и ничего не ел.

Во время прогулок нам встречалось огромное количество земляники, но те места, где ягод было больше всего, кишели пиявками. Из литературы я знал, что эти гады – чума многих гималайских долин, а теперь мне на собственном опыте пришлось убедиться, насколько беззащитен перед ними человек. Они падают на животных и людей с деревьев, проползают через любую дырочку в одежде, даже через отверстия для шнурков на ботинках и присасываются к телу. Если их тут же оторвать, то кровопотеря будет больше, чем если дать им насосаться крови – тогда они отпадают сами. В некоторых долинах пиявок так много, что защититься от этих тварей просто невозможно. Как они выбирают себе жертву, я не знаю, но часто спастись от них помогал мне быстрый бег. На теплокровных животных этих мест часто сидят дюжины паразитов, присосавшихся к естественным отверстиям их тел. Лучший способ отпугнуть пиявок, который я знаю, пропитывать солью носки и штанины брюк.

В ходе вылазок мы собрали обширный картографический материал и сделали множество набросков, но найти подходящий для побега путь нам так и не удалось. Без специального снаряжения, да еще с тяжелым багажом все перевалы были непреодолимы. А мысль возвращаться по знакомому пути через деревню Дзонка нам не грела душу. Поэтому мы направили еще один запрос в Непал, желая точно узнать, вышлют нас оттуда в Индию или нет. Ответа так и не последовало. До того момента, когда нам надлежало покинуть Кьирон, оставалось еще два месяца, и мы посвятили это время тщательным сборам. Чтобы увеличить наши финансовые запасы, я ссудил одного торговца под обычные в этих краях тридцать три процента. Впоследствии я очень пожалел об этом, потому что он постоянно оттягивал выплату долга, отчего наш план тайного отъезда едва не пошел прахом.

Наши отношения с миролюбивыми и покладистыми сельчанами становились все более тесными. Тибетцы работают, как и наши крестьяне, используя не то что каждый час, а каждую минуту светлого времени дня. В сельскохозяйственных районах Тибета явственно ощущается недостаток в рабочей силе, так что здесь неведомы нищета и голод. Общины обеспечивают всем необходимым монахов, которые не участвуют в крестьянском труде, а заботятся только о благополучии души. Крестьяне живут вполне зажиточно, у них в сундуках хранятся чистые праздничные наряды для всей семьи. Женщины сами ткут и шьют платья дома.

Полиции в нашем понимании этого слова здесь не существует, а преступников всегда судят публично. Наказания довольно жестоки, но в некотором смысле только такие и возможны, учитывая здешний менталитет. Я слышал про человека, который украл золотую лампадку в одном из храмов неподалеку от Кьирона. Его изобличили и наказали, по нашим понятиям, бесчеловечным образом. Ему публично отрубили руки, а изувеченное тело зашили в сырую ячью шкуру. Потом ее высушили и сбросили в глубокое ущелье.

Но нам самим таких страшных наказаний видеть не довелось, да и, кажется, с течением времени нравы тибетцев смягчаются. Однажды я наблюдал за публичной поркой, которая мне показалась даже недостаточно суровой. Наказывали монахиню, принадлежавшую к реформированной буддийской церкви,[26]26
  Имеется в виду школа Гелуг, основанная Чже Цонкапой (1357–1419), реформатором тибетского буддизма, который вернул в монастыри традиции строгого соблюдения монашеской дисциплины и изучения философии, устранив искаженные интерпретации учения Будды и ложные практики. – Примеч. ред.


[Закрыть] которая предписывает строгое безбрачие. Эта монахиня от монаха той же церкви прижила ребенка, которого убила тотчас после рождения. Их обоих изобличили и поставили к позорному столбу. Об их преступлении объявили во всеуслышание и каждому назначили по сто ударов плетью. Во время экзекуции местные жители просили власти проявить милосердие, как обычно предлагая им деньги. В результате приговор был смягчен, и в толпе, где многие плакали, раздался вздох облегчения. Монаха с монахиней изгнали из округа, лишив религиозного сана. Нам такое сочувствие показалось странным и почти необъяснимым. Добросердечные поселяне одарили преступников деньгами и съестными припасами, так что эта пара покинула Кьирон и отправилась в паломничество с полными мешками всякой снеди.

Реформированная школа буддизма, к которой принадлежали эти двое, в Тибете наиболее распространена. Но как раз в нашей местности было несколько монастырей, в которых были иные правила. В них монахи и монахини жили семьями, а их дети оставались в монастыре. Такие монахи сами обрабатывали свои поля, но никогда не получали государственных должностей – на них могли претендовать только представители реформированной школы.

Власть монахов в Тибете – явление уникальное, его можно сравнить только с жесткой диктатурой. Монахи с недоверием относятся ко всякому внешнему влиянию, которое может угрожать их власти. Они достаточно умны, чтобы понимать, что власть их все-таки не безгранична, но наказывают любого, кто выразит какое-либо сомнение по этому поводу. Поэтому многие из них были очень недовольны нашим общением с местным населением. Ведь наше поведение, свободное от всяких предрассудков, могло натолкнуть тибетцев на разные вредные для монахов мысли. Мы ходили по ночам в лес, не боясь прогневать демонов, забирались на горы, не зажигая жертвенного огня, и с нами ничего плохого не происходило. В некоторых местах с нами обращались подчеркнуто холодно, что можно приписать влиянию лам. Но с другой стороны, тибетцы приписывали нам сверхчеловеческие способности, поскольку считали, что другого объяснения нашим вылазкам не найти. То и дело нас спрашивали, что мы задумали сделать с ручьями и птицами, зачем мы с ними так много общаемся. Ведь тибетцы никогда и шагу не ступят без определенной цели, поэтому они считали, что мы неспроста бродим по лесам и сидим на берегах ручьев.

Драматическое прощание с Кьироном

Между тем наступила осень, и приближалось время, когда мы должны были покинуть Кьирон. Нам было трудно расставаться с этим раем на земле. Из лагеря мы бежали полтора года назад, война закончилась, но наше положение не изменилось, потому что получить разрешение на пребывание в Тибете нам так и не удалось. От лагеря до Кьирона мы проделали примерно восемьсот километров, не считая прогулок по окрестностям. Теперь пришла пора снова двигаться в путь. Из прошлого своего опыта мы знали, что самое главное в дороге – иметь достаточный запас еды, поэтому в двадцати километрах от Кьирона в сторону поселения Дзонка мы устроили тайник, где хранили в основном цампу, масло, вяленое мясо, сахар и чеснок. В этот раз, как и при побеге из лагеря, мы должны были нести все вещи на себе.

Сильные снегопады, предвещавшие раннюю зиму, несколько нарушили наши планы. Мы с точностью до грамма рассчитали все, что берем с собой, а теперь стало ясно, что необходимо еще второе одеяло. Зима, конечно, самое неблагоприятное время для путешествия по высокогорным плато Центральной Азии, но в Кьироне оставаться дольше нельзя было ни в коем случае. Мы даже подумывали, не переправиться ли нам тайно в Непал, чтобы перезимовать там, но отказались от этой идеи, поскольку непальские пограничные заставы славятся особой бдительностью.

Собрав нужное количество провианта в тайнике, мы принялись мастерить себе переносную лампу. По-видимому, местные жители заметили, что мы что-то затеваем, и больше не оставляли нас ни на минуту без присмотра. Постоянно при нас были соглядатаи, так что нам не оставалось ничего другого, как отправиться в горы, чтобы без помех доделать осветительный прибор. Абажур мы смастерили из обложки моей книжечки по истории региона и тибетской бумаги, наполнили маслом портсигар – это должно было питать наш огонек. Источник света, пусть даже слабый, был нам необходим, потому что мы планировали снова идти по ночам, пока не минуем населенные районы.

Я все еще ждал, когда мне вернут долг. Но деньги должны были выплатить со дня на день, поэтому мы решили приниматься за дело.

По тактическим соображениям Ауфшнайтер должен был выйти из деревни первым, как бы на прогулку. И вот 6 ноября 1945 года он открыто днем покинул деревню с набитым вещами коробом за плечами. Его сопровождала моя собака, подарок одного знатного человека из Лхасы. Это был длинношерстный, среднего размера тибетский пес, и мы оба к нему очень привязались. Тем временем я пытался получить назад деньги, но безуспешно, потому что люди что-то заподозрили и не хотели ничего мне отдавать до возвращения Ауфшнайтера. В общем, подозревать нас в подготовке к побегу было логично. Срок нашего пребывания в деревне подходил к концу, и если бы мы действительно намеревались отправиться в Непал, то никакая секретность была бы не нужна. Пёнпо боялись неприятностей от правительства в случае, если нам удастся пробраться в центр страны, и настраивали жителей против нас. А те всегда жили в страхе перед властями.

Ауфшнайтера стали лихорадочно искать, а меня несколько раз допрашивали, желая узнать, куда он пошел. Мои попытки представить дело так, будто Ауфшнайтер просто отправился на прогулку в горы, не увенчались успехом. Я решил, что потрачу еще один день на то, чтобы вернуть хотя бы часть своих денег. Остатком пришлось пожертвовать, потому что добиться чего-нибудь без возвращения Ауфшнайтера было невозможно.

Вечером 8 ноября я решил покинуть деревню, если понадобится, даже с применением силы, потому что теперь за каждым моим шагом следили. И в доме, и вне его – везде были соглядатаи, не спускавшие с меня глаз. Я выждал до десяти часов вечера, надеясь, что они отправятся спать, но, похоже, в их планы это не входило. Тогда я решил прибегнуть к хитрости. Я притворился, что со мной случился припадок бешенства, яростно кричал, что в такой ситуации оставаться мне здесь невозможно, придется идти спать в лес, и стал прямо у них на глазах собирать вещи. В ужасе прибежали хозяйка дома и ее мать, поняли, что случилось, и попытались меня утихомирить. Они упали передо мной на колени и стали умолять не уходить, ведь, если я это сделаю, их выпорют, заберут у них дом и лишат всех прав. А этого они все-таки не заслужили. Старуха преподнесла мне белый шарф в знак уважения и просьбы, а когда и это не смягчило моего сердца, они с дочерью стали спрашивать, не нужны ли мне деньги. В этом предложении не было ничего оскорбительного, ведь во всех сферах жизни в Тибете взятки – обычный способ добиться желаемого. Мне было жаль этих женщин, я заговорил с ними спокойно и постарался убедить, что им нечего бояться моего ухода. Но их крики и причитания уже подняли на ноги весь Кьирон, так что действовать нужно было сейчас же, пока не стало слишком поздно.

Я до сих пор помню эти освещенные сосновыми факелами масленые монгольские лица за окном. Прибыли оба руководителя деревни с сообщением от пёнпо, что я должен остаться до утра, а потом могу отправляться куда захочу. Я знал, что это просто уловка, и не стал ничего отвечать. Тогда они пошли за своими начальниками. Хозяйка дома вцепилась в меня и сквозь слезы кричала, что всегда относилась ко мне как к родному сыну и у меня нет права так мучить ее.

Нервы у меня были напряжены до предела. Что-то должно было произойти! Я решительно забросил рюкзак за плечи и вышел из дома. Как ни удивительно, собравшаяся у дверей толпа не препятствовала мне. Все только глухо повторяли: «Он уходит, он уходит!» – но никто даже не дотронулся до меня. Наверное, по мне было видно, что я готов на все. Несколько парней кричали друг другу, что нужно меня остановить, но дальше слов дело не пошло. Я беспрепятственно прошел сквозь толпу, люди даже расступались передо мной, давая дорогу.

Но все же я был очень рад, когда свет факелов остался позади и меня окутала темнота. Я пробежал некоторое расстояние вдоль дороги в сторону Непала, чтобы сбить с толку возможных преследователей. Потом сделал большой крюк вокруг деревни и еще до рассвета добрался до расположенного в двадцати километрах от нее места встречи с Ауфшнайтером. Мой товарищ, ожидая меня, сидел на краю дороги, пес радостно бросился мне навстречу. Вместе мы прошли еще немного вперед, чтобы отыскать хорошее место, где можно в безопасности провести день.

Через перевал Чакхьюн-Ла к озеру Пелгу-Цо

Мы в последний раз поставили палатки в лесу – больше в течение многих лет делать нам этого не приходилось. Нашли хорошее укрытие, уютно расположились там и спокойно провели «первый день» побега.

Уже следующей ночью мы отправились вверх по долине и скоро оказались много выше границы лесов. Мы хорошо изучили лесные тропы во время своих вылазок, но наша самодельная тусклая лампа оказалась весьма полезной. Все же пару раз мы сбились с пути, а однажды Ауфшнайтер поскользнулся на льду, – к счастью, все обошлось, и он не покалечился. С особой осторожностью приходилось преодолевать узкие деревянные мостки через реку. Лед покрывал их, будто стекло, и мы балансировали, словно канатоходцы. Но в общем мы быстро двигались вперед, хотя каждый нес за плечами по сорок килограммов. Утром мы находили хорошие уединенные места, но все же стоять лагерем было очень холодно. Долина была настолько узкая, что в нее практически не проникли теплые солнечные лучи, поэтому мы с нетерпением ждали наступления ночи, чтобы размять заледеневшие конечности.

В один прекрасный день мы оказались перед отвесной скалой, которая будто насмехалась над всякой попыткой взобраться на нее. Страшно крутая тропка поднималась немного вверх, но тут же терялась среди камней. Что было делать? Карабкаться с тяжелым грузом на плечах высоко над рекой? Это казалось невозможным. Мы решили вернуться назад и попробовать перейти реку вброд в том месте, где она разделялась на множество рукавов. К сожалению, время для такого мероприятия было не самое подходящее: по утрам температура была около 15 градусов мороза, было так холодно, что кусочки земли и камешки тут же примерзали к нашим ступням, когда мы снимали ботинки и носки для перехода реки. Отдирать все это от ног, перед тем как снова надеть обувь, было очень больно. А впереди были все новые рукава! Попытка перейти в этом месте стала представляться нам безнадежной. Мы оказались перед загадкой: как тропа может внезапно обрываться? Мы решили провести ночь в укрытии, а днем понаблюдать, как это сложное место преодолевают караваны. И действительно, вскоре после восхода солнца показался караван. Он остановился перед скалой и – мы не могли поверить глазам! Носильщики один за другим с тяжелой ношей за плечами, как серны, стали карабкаться вверх по крутой тропинке, которая испугала нас, опытных альпинистов! А яки, защищенные толстым мехом, спокойно переходили ледяные ручьи вброд, перенося погонщиков на спинах. Все прошло как нельзя лучше.

Теперь нам не терпелось последовать примеру отважных носильщиков. День тянулся ужасно долго, а пронизывающий ветер не добавлял приятности нашему времяпрепровождению. Наконец наступила ночь. К счастью, вышла луна и осветила тропу лучше, чем могла бы справиться с этой задачей наша тусклая лампа. Но все же это был очень трудный отрезок пути! Если бы мы собственными глазами не видели, как носильщики забираются здесь на скалу, то снова бросили бы эту затею.

Дальше дорога была несложная, мы только на всякий случай подальше обходили отдыхающие караваны и тасамы. Иногда нас кто-нибудь окликал. Тогда мы спешили дальше, ничего не отвечая. Однажды мы увидели двоих тибетцев, они шли нам навстречу, громко молясь. Но, видимо, они испугались еще больше нашего, потому что с ужасом на лицах поспешили побыстрее скрыться.

После двух ночных переходов мы добрались до деревни Дзонка, а затем оказались в незнакомой местности. Следующей нашей целью была река Брахмапутра – здесь ее называют Цанпо. Она же представляла собой серьезное препятствие: как нам переправиться через нее? Мы очень надеялись, что река уже замерзла. Путь до этой водной артерии мы представляли себе довольно смутно и рассчитывали лишь на то, что не встретим больше серьезных преград. Но главное – продвигаться как можно быстрее и держаться подальше от мест, где можно столкнуться с властями.

Действуя по этому плану, неподалеку от Дзонка мы остановились в пещере в стороне от тропы, где обнаружили тысячи маленьких глиняных статуэток богов. Видно, мы разбили лагерь в бывшем отшельническом ските.

В следующую ночь дорога снова шла круто вверх, ведя нас к перевалу. Но мы переоценили свои силы: нам пришлось остановиться и разбить лагерь в страшном холоде, не добравшись до высшей точки. Неудивительно, что мы так выбились из сил: помимо прочих тягот, виной этому был разреженный воздух – мы находились на высоте около пяти тысяч метров и снова приближались к водоразделу Гималаев.

На перевале нас встретили обычные горы камней и молитвенные флаги, знаки тибетской набожности. А кроме того, там мы впервые увидели ступу – могильный памятник ламы, почитаемого как святого. Мрачным напоминанием о смерти возвышалась она среди монотонного снежного ландшафта.

К сожалению, мы тщетно предвкушали чудесный вид с высоты. Перевал лежал между более высоких гор, которые загораживали обзор. Можно было бы порадоваться тому, что мы первые европейцы, преодолевшие этот перевал, – тибетцы называют его Чакхьюн-Ла. Но от холода мы были неспособны чувствовать ни радость, ни гордость.

По этой заснеженной пустыне, куда люди забредают крайне редко, мы отважились идти при свете дня. Мы проделали большое расстояние, но ночью не смогли как следует отдохнуть, потому что страшно мучились от холода. Впрочем, утром наши страдания были вознаграждены восхитительным видом: перед нами лежало огромное темно-синее озеро Пелгу-Цо, а за ним вздымались красные скалы отдельно стоящих гор в снежном обрамлении. Все плато окружало сверкающее ожерелье глетчеров. Мы с гордостью поняли, что по названиям знаем два из этих пиков: перед нами высились Госайнтан высотой 8013 метров и чуть более низкий Лапчи-Кан. Оба они еще ждали смельчаков, которые покорят их, как и многие другие гималайские великаны. И хотя пальцы у нас не сгибались от холода, мы вытащили блокноты, чтобы несколькими штрихами запечатлеть формы этих красавцев. Ауфшнайтер с помощью нашего дряхлого компаса прикинул координаты наиболее важных пиков и записал все цифры, – возможно, они нам еще понадобятся!

Затем мы долго двигались сквозь чудесный зимний пейзаж по берегу озера, прошли мимо заброшенного дома, видимо когда-то служившего для отдыха погонщиков караванов, и провели еще одну ночь в снегу.

Честно говоря, мы сами удивлялись тому, насколько быстро адаптировались к условиям высокогорья и как быстро двигались, несмотря на тяжелые рюкзаки. Но на нашего пса было жалко смотреть. Он мужественно бежал за нами, стараясь не отставать, хотя страшно исхудал. Он ведь питался одними нашими экскрементами! Ночью верный пес ложился нам на ноги, стараясь их согреть. Это немного помогало и ему, и нам, и было совсем не лишне, потому что здесь, на плато, мой термометр показывал 22 градуса мороза.

На следующий день мы с огромной радостью увидели первые признаки приближения к населенным местам. Нам навстречу медленно двигалась отара овец, за которой шли закутанные в толстые шубы пастухи. Они указали нам, в каком направлении находится ближайшее селение, и тем же вечером мы добрались до деревни Тракчен, которая стояла немного в стороне от караванного пути. Это было как нельзя кстати, потому что провизия у нас закончилась. В тот момент нас даже не пугала возможность ареста…

Это маленькое поселение по крайней мере заслуживало название деревни. Как обычно, с подветренной стороны холма теснилось около сорока домов, а над ними возвышался монастырь. Селение выглядело значительнее Гартока и наверняка располагалось несколькими сотнями метров выше. Так что мы посетили действительно самое высокогорное постоянно обитаемое место в Азии, а может, и во всем мире.

Жители приняли нас за индийцев и без колебаний продали провизию. Нас даже гостеприимно пригласили переночевать в одном из домов, и после стольких дней пути по снегу и холоду ночевка в тепле показалась нам райским наслаждением. В Тракчене мы провели еще сутки, отдохнули, досыта поели и накормили собаку. Встречи с местными властями мы счастливо избежали, потому что пёнпо запер свой «дворец» и не стал реагировать на наше появление. Видимо, не желал брать на себя лишнюю ответственность.

Волей-неволей нам пришлось купить овечьи шубы, потому что наша одежда не соответствовала тибетской зиме. А вдоволь поторговавшись с нашими гостеприимными хозяевами, нам удалось приобрести еще и яка. Это был уже четвертый наш Армин, и от своих предшественников он отличался только еще более строптивым нравом.

Дальше мы снова двинулись по пустынным местностям, выйдя из бассейна Пелгу-Цо и преодолев перевал Ягу-Ла. Никто нам не пытался помешать, и мы были очень довольны, что продолжаем путь без всяких затруднений. Через три дня мы вышли к полям. Они принадлежали большой деревне Менкхап-Ме. Там мы снова представились индийцами, потому что это до сих пор давало лучшие результаты, и купили соломы для яка и цампы для себя. Крестьянам здесь приходилось очень тяжко. Поля, где они выращивали ячмень и горох, были усеяны камнями, требовали огромных усилий при возделывании и давали скудный урожай. Несмотря на это, люди тут были открытые и веселые, вечером мы сидели вместе с ними и пили чан, тибетское пиво. На склонах вокруг деревни располагались небольшие монастыри, которые набожные поселяне самоотверженно обеспечивали всем необходимым, хотя и сами жили более чем скромно. Повсюду нам попадались развалины потрясающих размеров, свидетельствующие о том, что когда-то эти места знали лучшие времена. Но что послужило причиной упадка – изменение климата или война, – выяснить нам не удалось.