Текст книги "Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы"

Незабываемый вид: гора Эверест

После часа пути мы вышли на огромную равнину Тинри. А за ней – у нас перехватило дыхание – в ясном утреннем свете возвышалась высочайшая гора мира: Эверест! С восторгом и благоговением взирали мы на этот пик и думали о множестве экспедиций, погибших при попытках достичь его вершины. До сих пор она оставалась непокоренной! Несмотря на все свое волнение, мы не забыли быстро сделать несколько набросков этой горы, ведь с этого места ее наверняка не видел еще ни один европеец.

Трудно было оторвать взгляд от этого величественного зрелища, но мы двинулись дальше. Нашей следующей целью было добраться на севере до перевала Кора-Ла высотой 5600 метров. Перед началом подъема мы переночевали в деревушке Кхаргью у подножия горы. На этот раз нам не удалось так легко выдать себя за индийцев, поскольку здесь видели много европейцев. Ведь недалеко располагается Тинри, где нанимали носильщиков все английские экспедиции, пытавшиеся подняться на Эверест. Нас оглядели с опаской и первым делом поинтересовались, были ли мы уже у пёнпо в Суцо. В этот самый момент мы поняли, что большой дом, который мы видели на входе в деревню, наверное, и есть резиденция чиновника. Это строение привлекло наше внимание, потому что стояло на холме, с которого можно было далеко обозревать окрестности. К счастью, мы прошли мимо незамеченными!

Теперь нужно было быть начеку. Мы не стали подробно отвечать на вопросы, а сказали, что совершаем паломничество. Тогда люди успокоились и дружелюбно объяснили нам дорогу. Из их слов следовало, что путь этот весьма людный и сбиться с него сложно.

Ближе к вечеру мы достигли перевала. Дорога должна была идти вниз, долгий и нудный подъем наконец закончился. Мы были этому очень рады. Но наш як оказался иного мнения. Вдруг он подпрыгнул, развернулся и пустился назад, к перевалу. Мы бросились за ним! Но бег в разреженном воздухе давался нам нелегко. А яку, казалось, несмотря на восемьдесят килограммов груза на спине, скакать галопом было только в удовольствие. Вернувшись на перевал, мы увидели, что наш як уже мирно пасется на склоне много ниже нас. Проклиная всех яков на свете, я спустился к нему и с помощью хитрости и пучков сена поймал его. Он послушно пошел за мной в гору. Но около перевала он снова встал и не желал больше делать ни шагу. Что нам оставалось? Пришлось подчиниться желанию скотины. Чертыхаясь, мы встали на ночлег в незащищенном и совсем неприятном месте. Развести костер там было невозможно, и поэтому наш ужин состоял из одной сухой цампы и сырого мяса. Единственным утешением был вид на Эверест, который приветствовал нас в красных закатных лучах.

На следующее утро Армин вел себя не лучше вчерашнего. Пришлось обвязать ему рога веревкой и так переводить через перевал. Но от этого як не стал покладистее. Видя, что лягание ничего не дает, он вдруг разбегался, и не успевали мы и глазом моргнуть, как оказывались у него между рогов. Мы изрядно намучились с Армином IV и решили при первой же возможности поменять его на другое животное.

В ближайшей деревне нам представился, как я полагал, отличный случай. За яка, присовокупив небольшую доплату, мне удалось получить лошадь, правда совсем немолодую. Нам это показалось огромной удачей, и мы в прекрасном расположении духа двинулись дальше.

В тот же день мы достигли просторной долины, по которой бежала широкая река с зеленоватой водой. На волнах весело танцевали льдинки. Это была Цанпо. А мы-то надеялись перейти на другой берег по льду, как в прошлом году! Но это препятствие не поколебало нашей решимости. На противоположном берегу виднелись дома и монастырь, так что какая-то возможность переправиться тут должна была быть. Может, паром? Оглядываясь по сторонам и размышляя, мы пошли вдоль берега и скоро обнаружили подвесной мост. Это же просто подарок судьбы! Но, подойдя ближе, мы поняли, что для нас-то эта переправа подходит, а вот для лошади – нет. Скот здесь должен был переправляться вплавь, и только ослов носильщики по качающемуся цепочному мосту переносили на спине. Но загнать нашу клячу в воду оказалось невозможно. Не помогали ни ласковые уговоры, ни удары. Впрочем, мы уже привыкли, что скотина вечно доставляет неприятности. Глубоко вздохнув, мы отправились назад к деревне, чтобы получить своего яка обратно. Это оказалось не так-то просто, пришлось пустить в ход деньги и угрозы, но в итоге упрямый Армин вернулся к нам. Животное не выказало радости от новой встречи с нами.

К тому моменту, когда мы с Армином снова добрались до моста, уже стемнело. В этот день было уже поздно переправляться через реку, так что я привязал яка к колышку неподалеку от переправы. Тем временем Ауфшнайтер нашел нам отличное место для ночлега, и мы в тепле и уюте провели ночь. Жители деревни на другом берегу были привычны к проходящим торговцам и путешественникам, так что особого внимания на нас не обратили.

На следующее утро я простил Армину все его прегрешения. Стоило заставить его зайти в воду, как он показал себя отличным пловцом. Волны не единожды накрывали его с головой, течение относило в сторону, но ни то ни другое, казалось, ничуть не беспокоило яка. Он размеренно плыл вперед, а достигнув цели, бодро взошел на крутой берег и с фырканьем стал стряхивать воду с длинной шерсти.

Остаток дня мы провели в месте весьма достопримечательном, в деревне Чун-Ривоче. Там расположен знаменитый монастырь с несколькими храмами, над дверями которых виднеются китайские иероглифы. Комплекс находится на крутом скалистом берегу и буквально нависает над рекой. Древние крепостные стены обрамляют деревню и монастырь. На берегу растут очень старые ивы. Наверное, летом, когда их зеленые ветви касаются воды, пейзаж там идиллический. Но сейчас наше внимание привлекало другое: огромная ступа, добрых двадцать метров высотой, свидетельствовавшая об особой святости этого места. Вокруг стояло множество – я насчитал восемьсот штук – постоянно вращавшихся молитвенных барабанов, и надписи на них непрерывно просили богов о благоволении. Очень важно, чтобы барабаны не прекращали движения, и я видел, как монах обходит их, смазывая оси. Ни один верующий не проходит мимо, не приведя их в движение. Старички и старушки часто целые дни проводят у огромных барабанов в несколько метров высотой и, истово вращая их, вымаливают для себя и своих кормильцев перерождение в более высокой ипостаси. Некоторые носят с собой во время паломничества маленькие ручные молитвенные барабаны; на крышах стоят барабаны, вращаемые ветром, часто это благочестивое дело выполняет и проточная вода. Такие молитвенные барабаны и наивный образ мышления, который за ними стоит, столь же типичны для Тибета, как и груды камней с молитвенными флагами, которые мы видели на каждом горном перевале.

Мы нашли отличное место для ночлега, а все новое и интересное, что тут было, завораживало нас. Поэтому мы решили провести в этой деревне еще одну ночь. И это того стоило, потому что здесь нас ждала замечательная встреча. Это был тибетец, 22 года проживший с христианскими миссионерами в Индии, которого ностальгия наконец заставила вернуться на родину. Как и мы, он зимой в одиночку преодолевал тибетские перевалы, но при возможности присоединялся к караванам. Он показал нам английские газеты с фотографиями, и мы в первый раз увидели разбомбленные города и прочитали подробности об окончании войны. Все это нас потрясло, и нам захотелось узнать больше. Несмотря на печальные вести, мы были счастливы встретить человека, который хоть немного знал о том мире, который когда-то был нашим. Эти новости только укрепили нас в решимости двигаться дальше вглубь Азии. Мы бы с радостью позвали нового знакомца продолжать путь вместе, но не могли предложить ему ни защиты, ни каких-либо удобств. Так что мы только купили у него несколько карандашей и бумагу, чтобы продолжать свои записи, распрощались и двинулись дальше.

Заманчивое и рискованное предприятие – увидеть Лхасу

Теперь наш путь лежал в сторону от Цанпо. Миновав еще один перевал, через два дня мы достигли Сансан-Геву, выйдя, таким образом, на ту самую караванную дорогу из Гартока в Лхасу, с которой ровно год назад свернули в сторону Кьирона. В Сансан-Геву тоже была резиденция пёнпо, но в то время он как раз находился в монастыре на медитации. Заместитель чиновника задавал нам множество вопросов, но, видно, слухи о том, как хорошо обращались с нами в Традюне, дошли и сюда, так что он решил последовать примеру тамошних коллег. К счастью, ему было неизвестно, что мы путешествовали вопреки запрету.

Мы были очень рады, что он не стал чинить нам препон – от разных дум у нас и так голова шла кругом. Мы стояли перед серьезным выбором. Из денег у нас осталось всего восемьдесят рупий и маленький кусочек золота, потому что нам пришлось покупать провизию и обзавестись пятым Армином. А цены по мере приближения к городам росли, и нам казалось уже совершенно невозможным при таком плачевном финансовом положении добраться до китайской границы. Ведь до нее оставалось еще несколько тысяч километров. Но до Лхасы наших средств еще хватило бы! Снова он, этот потрясающий «запретный город». Вдруг мечта познакомиться с ним стала казаться нам вполне осуществимой. Нас охватила непреодолимая жажда побывать в столице Тибета, и ради этого мы готовы были на любые жертвы.

Еще в лагере мы жадно проглатывали все книги о Лхасе, которые только могли достать. Их было мало, и все они были написаны англичанами. В 1904 году небольшой отряд английской армии впервые достиг этого города,[27]27
  Опасаясь расширения влияния России в регионе, в марте 1904 г. Великобритания начала военную интервенцию в Тибет. Сломив сопротивление тибетской армии в Гьянце, экспедиционный корпус полковника Фрэнсиса Янгхазбэнда вошел в Лхасу 4 августа 1904 г., что вынудило Далай-ламу XIII бежать в Ургу (ныне Улан-Батор), Монголия. В результате между Великобританией и Тибетом в лице регента Гандэн Трипа, назначенного Далай-ламой, была подписана Лхасская конвенция, ограничивающая взаимодействие Тибета с другими государствами, кроме Китая и Великобритании. – Примеч. ред.


[Закрыть] и с тех пор в Европе появились хотя бы поверхностные сведения о нем. В последующие десятилетия довольно многим европейцам удалось посетить Лхасу. Но все еще познакомиться с городом Далай-ламы было заманчивой целью для любого исследователя. И неужели мы, находясь так близко оттуда, не попробуем этого сделать? Иначе зачем мы преодолевали все эти трудности, тренировали смекалку, добирались сюда, изучали местный язык? Чем больше мы размышляли, тем больше укреплялись в решимости отправиться в Лхасу. К тому же по прежнему опыту мы знали, что вести переговоры с начальниками высокого ранга куда проще, чем с мелкими чиновниками. Так что в Лхасе мы что-нибудь придумаем. У нас не выходил из головы блестящий пример австрийца Иоганна Грюбера, патера, который триста лет назад первым из европейцев проник в этот «запретный город». Он добрался туда с караваном и был тепло принят.

Итак, с целью мы определились, но вот с маршрутом – еще нет. Нас так и манила оживленная дорога с тасамами, где можно было бы ночевать в тепле. Двигаясь по ней, мы добрались бы до Лхасы за несколько недель. Но на этом пути была велика опасность, что нас разоблачат и арестуют. Даже если бы мы обошли стороной Шигаце, второй по величине город Тибета, по дороге нам встретилось бы еще много окружных центров, власти которых могут расстроить все наши планы. Риск был слишком велик. Так что мы решили двигаться по северным равнинам, через Чантан. Эти районы населены исключительно кочевниками, а с ними мы умели наладить отношения. Двигаясь таким путем, мы подойдем к Лхасе с северо-запада, откуда не ожидают появления чужаков, и нам будет легче пробраться в город. Подобным планом за сорок лет до нас руководствовался Свен Гедин, но в итоге потерпел неудачу из-за упрямства некоторых местных чиновников. Наверное, для него лично это было огромное разочарование, но наука таким образом получила сведения об областях, которые до того были совершенно неизвестны. Мы в тот момент находились в похожем положении. Никаких карт или описаний маршрута, по которому мы собирались двигаться, не было. Мы отправлялись в неизвестность, зная о предстоящем пути только то, что нам следует придерживаться северо-восточного направления. Возможно, по дороге нам будут иногда встречаться кочевники, у которых мы сможем уточнять направление и расстояние до Лхасы.

В Сансане мы, конечно, никого не посвящали в свои планы, а сообщали, что намереваемся направиться к северным месторождениям соли. Слыша об этом, люди приходили в ужас и всячески старались нас отговорить. Те края так неприветливы, что отправляться туда – сумасшествие. Но с помощью этой выдумки мы достигли цели: мы отвлекли внимание, и ни у кого не возникло подозрения, что мы собираемся идти в Лхасу. Между тем план наш действительно был не из простых, и, судя по снежным бурям в Сансане, можно было предположить, что нас ожидает впереди.

2 декабря 1945 года мы все же отправились в путь. В Сансане мы подружились с несколькими людьми народности шерпа. Представители этой народности живут в основном в Непале, они считаются лучшими проводниками и носильщиками в Гималаях, за что получили прозвище «гималайские тигры». Наши знакомцы давали нам ценные советы по ходу наших приготовлений и помогли выбрать нового «Армина», чтобы нас снова не надули. И действительно, с самого начала пути мы заметили, как хорошо ведет себя наш новый товарищ. Это был мощный бык, его длинная, густая, черная с несколькими белыми пятнами шерсть почти касалась земли. Еще в молодости ему спилили рога, что улучшило его нрав, но не уменьшило силу. В носу у него было кольцо, чтобы животным удобнее было управлять. Стоило его немного подстегнуть, как средняя скорость его шага увеличивалась до трех километров в час. Бедняга был сильно нагружен – мы взяли себе за правило всегда иметь запас провианта по меньшей мере на неделю.

Мысль об очередной переправе через реку очень тревожила нас. На этот раз нам предстояло пересечь Рага-Цанпо. Но, добравшись до нее, мы обнаружили, что она замерзла и лед настолько толстый, что выдержал даже нашего Армина. Мы были просто счастливы! Так что первый день дороги после Сансана прошел без затруднений. Наш путь пролегал по слегка поднимающейся вверх долине. Как только солнце стало склоняться к закату и холод начал пробираться под одежду, словно по заказу, впереди показался черный кочевничий шатер. От ветра его защищала невысокая каменная стена, лхега. Такие сооружения встречаются по всему Тибету, ведь кочевники, которые строят их вокруг своих шатров, постоянно перемещаются к новым пастбищам. Стены-лхега также прекрасно защищают скот от холода и нападения волков.

Когда мы приблизились к шатру, навстречу нам с лаем выбежала пара дюжих собак. Я очень жалел нашего пса, который был куда меньше этих тварей, но обязательно хотел при случае проявить героизм. Почти всегда ему удавалось отогнать от нас разъяренных собак и отвлечь их потасовкой. При этом поначалу он боялся больше всех. К счастью, ничего серьезного с ним ни разу не случилось. На шум из шатра вышел кочевник. Он не слишком любезно отреагировал на просьбу пустить нас переночевать и наотрез отказался взять нас к себе в шатер, но все же принес немного сухого ячьего помета для костра. Нам пришлось ночевать под открытым небом, но в итоге мы устроились довольно уютно: на склонах нашлось достаточно можжевельника, чтобы поддерживать спасительный огонь всю ночь.

В эту ночь я никак не мог уснуть. У меня сосало под ложечкой, чувство было похоже на то, что я испытывал перед подъемом на северный склон Эйгера или при первом взгляде на Нанга-Парбат. В такие моменты мучаешься вопросом, не переоценил ли ты свои силы, поставив перед собой такую задачу, и успокаиваешься только тогда, когда дело сдвигается с точки и начинаешь действовать.

Хорошо, что мы не знали, что ждет нас впереди. Имейся у нас хоть смутное об этом представление, мы повернули бы назад. Но перед нами лежали неизведанные земли, и на картах этой местности было множество белых пятен.

На следующий день, взойдя на высоту перевала, мы с удивлением обнаружили, что спуска впереди нет, а перед нами – высокогорное плато. То есть, образно говоря, мы поднялись на верхний этаж Азии, если считать от Индии. Этот перевал был водоразделом Гангдисе, выглядевшим отсюда цепью незначительных холмов. Вид бескрайнего пространства не радовал. Казалось, мы стоим перед бесконечностью и, чтобы пересечь это пространство, понадобятся многие месяцы. Мы находились на высоте не меньше 5400 метров, вокруг все было покрыто слоем старого снега, и дул пронизывающий ветер. Сколько хватало глаз – ни единого живого существа. Так что я обрадовался, заметив небольшие горки камней. Значит, летом тут все же иногда проходят караваны, идущие к месторождениям соли. И эти пирамидки протягивали ниточку от одного странника к другому и взывали к богам из этой бескрайней пустынной земли…

Следующие ночи мы останавливались в заброшенных лхега. В них всегда можно найти достаточно ячьих лепешек, чтобы разжечь костер. Значит, в какие-то периоды здесь жили кочевники и проходили караваны, – видимо, летом эти заснеженные равнины превращались в зеленые пастбища. Мысль о том, что зима – самое неблагоприятное время для такого путешествия, не покидала нас.

Наконец в один прекрасный день нам повезло. Мы набрели на кочевничий шатер, где нас радушно приняли. Это была пожилая пара с сыном, несколько месяцев прожившие в этом месте и продолжавшие бороться с холодами. С тех пор как восемь недель назад начались сильные снегопады, они почти не выходили из шатра. У них погибло много яков и овец, потому что в глубоком снегу животные больше не могли отыскать траву. Остатки их стада грустно стояли вокруг шатра или долбили копытами наст в поисках пищи. Такие мощные снегопады очень редки в сухом климате Центральной Азии, поэтому и застали этих людей врасплох.

Как нам показалось, хозяева сами были рады увидеть человеческие лица. Впервые нас так радушно пригласили в шатер и предложили переночевать внутри. Кочевники приняли нас за индийцев и ничуть нас не опасались. У них были большие запасы мяса, потому что многих животных пришлось забить. Нам за гроши продали ячью ногу, и мы тут же отрезали от нее огромный кусок себе на ужин. Мы уютно устроились и стали наслаждаться теплом. Наши хозяева тоже ужаснулись, узнав, куда мы идем, и начали отговаривать от этой затеи. Но в разговоре они упомянули, что на этом пути нам скоро должны встретиться жилища других кочевников, что укрепило нашу решимость двигаться вперед.

На следующий день, едва мы отправились в путь, началась сильная пурга. Ходьба в нашей обуви, не приспособленной к такой погоде, скоро превратилась в настоящую пытку. Наст держал плохо, и то и дело мы вместе с яком проваливались глубоко в снег. Кроме того, кое-где под снегом скрывались ручьи. Пару раз нам приходилось вброд переходить ледяные потоки, которых мы не видели, но прекрасно чувствовали, и наши штанины и ботинки очень скоро покрылись слоем льда. Продвигаться вперед получалось очень медленно, в тот день мы прошли всего несколько километров. И как рады мы были увидеть шатер кочевников! Но на этот раз его обитатели не пожелали приютить нас у себя, но были довольно любезны и поставили нам отдельный небольшой шатер из ячьей шкуры. Я был просто счастлив, когда наконец смог освободить ноющие ноги от обуви. На некоторых пальцах были заметны признаки обморожения. Я тут же начал массировать их и добился того, что через несколько часов кровообращение восстановилось.

Сложности этого дня, обморожение – все это заставило нас задуматься. В тот вечер мы долго и очень серьезно разговаривали с Ауфшнайтером. Еще не поздно было вернуться, и мы не отбрасывали такую возможность. Особенно беспокоил нас як. Уже несколько дней он почти ничего не ел, и по пальцам можно было пересчитать, сколько дней такой жизни он еще вынесет. А без него и думать о продолжении путешествия было нечего. Мы долго взвешивали все «за» и «против» и наконец пришли к компромиссу: еще день идти вперед, а по его итогам и в зависимости от снежной обстановки принять окончательное решение.

Через слегка всхолмленную местность на следующий день мы добрались до очередного перевала. Мы миновали его, и – кто сможет описать наше удивление? – дальше снега не было! Провидение все решило за нас.

Среди приветливых кочевников

Вскоре мы увидели и шатер кочевников. Там нас тепло приняли, а яка мы пустили пастись – наконец-то травы было вдоволь. На этот раз нашей хозяйкой была молодая женщина. Она сразу налила нам по чашке горячего чая с маслом, и впервые этот отвар показался мне вкусным. Тепло волшебными волнами растекалось по нашим до костей промерзшим телам. Немного согревшись, мы стали замечать, как хороша собой наша кроткая хозяйка. На ней был овечий тулуп до пола, надетый на голое тело. В длинных черных косах красовались ракушки, серебряные монетки и разные дешевые украшения, привезенные из других стран. Красавица рассказала, что оба ее мужа отправились пригонять скот. У них было полторы тысячи овец и огромное множество яков. Мы изумленно переглянулись. Неужели у местных кочевников в обычае многомужество? Только много позднее, уже в Лхасе, нам удалось узнать, как так сложилось, что в Тибете сосуществуют многомужество и многоженство.

Вернувшись домой, оба мужчины поприветствовали нас так же радушно, как и их жена. Вскоре был готов обильный ужин, и нас даже угостили кислым молоком, которого нам не доводилось пить с тех самых пор, как мы покинули пастбища близ Кьирона. Мы еще долго сидели, уютно устроившись у огня и чувствуя себя вознагражденными за все недавние тяготы. В тот вечер мы вместе с хозяевами жилища много шутили и смеялись, и, как всегда, когда симпатичная женщина оказывается одна в компании нескольких мужчин, время от времени в нашей беседе проскальзывали двусмысленные остроты.

На следующее утро мы отправились в путь свежие и отдохнувшие, радуясь, что пустынный снежный пейзаж остался позади и теперь то и дело попадаются живые существа. На склонах паслись стада антилоп, и иногда они подходили к нам так близко, что, будь у нас пистолет, жаркое на ужин было бы обеспечено. Но, к сожалению, огнестрельного оружия у нас не было.

Мы преодолели еще один перевал, и дальше наш путь лежал через долину, изборожденную глубокими трещинами. Тут виднелось много естественных пещер, но настроения внимательно их осматривать у нас не было, потому что ледяной ветер пронизывал до костей. Он же не дал нам вдоволь полюбоваться на чудесную панораму, открывавшуюся на западе. Из плато там вздымались отдельные мощные, покрытые льдом пики, напоминавшие Кайлас или Лунпо-Канри. Этот вид немного скрасил окружающий однообразный пейзаж. К вечеру мы набрели на стоянку кочевников, что было приятным сюрпризом. Эти люди приняли нас очень приветливо и даже не дали своим собакам броситься нам навстречу. Мы сочли это добрым знаком и тут же решили денек отдохнуть в этом месте и снова дать нашему яку вдоволь пощипать травки.

В шатре жила молодая пара с четырьмя маленькими розовощекими детьми. Хотя им и самим было не очень просторно в этом жилище, они освободили нам местечко у огня. Мы тут же подружились с доверчивыми малышами и целый день наблюдали за жизнью и бытом кочевников.

У мужчин в этих краях зимой много забот. Они занимаются разнообразными домашними делами, шьют подошвы для ботинок, режут кожу на ремни и с большим удовольствием ходят на охоту с допотопными ружьями. Женщины собирают ячьи лепешки, часто таская с собой под тулупом младшего ребенка. Вечером скот пригоняют с пастбищ и доят самок яков, хотя зимой они дают совсем немного молока. Кухня у кочевников простая. Зимой готовят в основном мясные кушанья, всегда очень жирные. Кочевники, конечно, не имеют понятия о процессе расщепления пищи в организме и о калориях, но, руководствуясь здоровым инстинктом, выбирают такой рацион, который помогает легче переносить зимнюю стужу. Кроме мяса, кочевники готовят разнообразные супы, а цампа, основной продукт питания в сельскохозяйственных районах, здесь большая редкость.

Вся жизнь кочевников организована таким образом, чтобы наилучшим образом использовать те скудные средства, что дарит им местная природа. Они даже спят так, чтобы максимально сохранять тепло: садятся на корточки на застеленный шкурами пол, вылезают из рукавов тулупов и накрываются ими, как одеялами. Еще до того, как встать ранним утром, они мехами раздувают тлеющие в очаге угли, чтобы вскипятить чай. Очаг располагается в центре шатра, и огонь в нем никогда не гаснет. Дым выходит через отверстие в крыше. Как и в любом крестьянском доме, в шатрах кочевников всегда есть маленький алтарь. Обычно он очень примитивен: ящичек, на котором лежит амулет или стоит статуэтка Будды. Обязательно имеется и изображение Далай-ламы. На алтаре горит масляная лампадка, но зимой из-за холода и недостатка кислорода ее огонек почти незаметен.

Самое значительное событие в году для кочевников – ярмарка в селении Гьяньима. Туда гонят стада, продают часть овец, выменивают их на ячмень. Кроме того, там обзаводятся необходимым домашним скарбом, приобретают иголки для шитья, алюминиевую посуду и яркие украшения в подарок оставшимся дома женам.

Нам было очень жаль расставаться с этим милым семейством и доверчивыми детками. Мы, как всегда, постарались как-то отблагодарить за оказанное гостеприимство. Когда, как в этом случае, было понятно, что деньги не нужны, мы дарили цветную пряжу или немного перца.

С этого момента мы проходили от двадцати до тридцати километров в день, в зависимости от того, встречались ли нам шатры кочевников или нет. Довольно часто нам приходилось ночевать под открытым небом. В такие вечера на сбор ячьих лепешек и ношение воды у нас уходили все силы, и мы почти не разговаривали. У нас очень болели руки, они постоянно коченели на морозе, поскольку перчаток у нас не было, мы надевали на кисти по паре носков. Раз в день мы варили мясо и черпали кипящий бульон прямо из котелка, не опасаясь обжечь язык: температура кипения на такой высоте довольно низка, а мороз настолько сильный, что жидкость моментально остывает. Еду мы готовили по вечерам, а утром разогревали остатки. Потом выдвигались в путь и уже до следующего вечера не делали привалов.

Я никогда не забуду те нестерпимо длинные, унылые ночи в горах. Часто нам было не заснуть по целым часам, мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, завернувшись в общее одеяло, чтобы совершенно не окоченеть. Своей маленькой палаткой мы накрывали ноги, поскольку ветер часто дул с такой силой, что поставить ее было невозможно, а так она давала нам больше тепла. Забившись в складки палатки, спал наш песик, и только яку стужа была нипочем: он преспокойно пасся ночи напролет вокруг нашей стоянки. Едва мы согревались, как давала о себе знать еще одна напасть: просыпались бессчетные вши, поселившиеся на наших телах и размножавшиеся со страшной скоростью. Это была настоящая пытка! Они беспардонно пили нашу теплую кровь. А мы даже не могли стряхнуть этих тварей с себя, потому что раздеваться при такой температуре было совершенно немыслимо. К середине ночи насекомые напивались крови досыта и оставляли нас в покое. Наконец можно было спать. Но уже через несколько часов подступала утренняя стужа, забиралась к нам под одеяла и стряхивала с нас сон, едва мы в него провалились. Дрожа, мы продолжали лежать, надеясь, что в этот день покажется солнце. И если на это были хоть какие-то намеки, мы не вставали до тех пор, пока солнечные лучи не освещали наш лагерь.

13 декабря мы добрались до Лавран-Трова, «деревни», состоявшей из одного-единственного дома. Семья, которой этот дом принадлежал, использовала его в качестве склада, а сама жила в шатре неподалеку. На наши удивленные вопросы, зачем они так поступают, нам объяснили, что в шатре намного теплее. Из разговора мы скоро узнали, что мы остановились у семейства пёнпо. Самого хозяина в тот момент дома не было, в роли заместителя выступал его брат. Естественно, он начал расспрашивать нас, но совершенно удовлетворился, когда мы сказали, что совершаем паломничество. В первый раз мы признались, что хотим попасть в Лхасу. Мы ведь были достаточно далеко от караванного пути! Наш собеседник только покачал головой и стал объяснять, что быстрее всего в Лхасу добираться через Шигаце. На это у меня был готов ответ: мы якобы специально выбрали этот трудный путь, чтобы большей жертвой сделать свое паломничество ценнее. Это произвело нужное впечатление: тибетец охотно стал давать нам дельные советы.

По его словам, у нас было две возможности: один путь – очень сложный, со множеством перевалов и по совершенно безлюдной местности, а второй – попроще, но через область, населенную кхампа. Мы уже не раз слышали это слово от кочевников, они всегда произносили его с таинственным выражением. Кхампа, насколько мы понимали, назывались жители самой восточной провинции Тибета, Кхам. Но это название всегда произносилось со страхом и предостережением. Наконец мы осознали, что для местных жителей кхампа значит то же, что разбойник.

К несчастью, мы все-таки недооценили предостережения и выбрали более простую дорогу.

Мы провели две ночи у семейства пёнпо, к сожалению, не гостями в шатре, потому что родовитые тибетцы сочли низких индийцев недостойными такой чести. Брат пёнпо произвел на нас большое впечатление. Он был серьезен и немногословен, но если что-то говорил, то всегда дельные вещи. У них с братом на двоих была одна жена, и жил он за счет его стад. Семья казалась вполне зажиточной, если судить по шатру, который заметно превосходил размерами жилища обычных кочевников. Здесь нам удалось пополнить запасы провизии, нам без колебания продали все необходимое за наличные деньги.