Текст книги "Черное колесо. Часть 1. История двух семеек"

Генрих Эрлих
Черное колесо. Часть 1. История двух семеек

© Генрих Эрлих, 2003

* * *

– Вишь ты, вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?

– Доедет.

Н.В. Гоголь. Мёртвые души.

Утопии создают сумасшедшие или блаженные, живущие в воображаемом мире и не знающие людей, их природу. Они искренне верят в то, что их мечтания когда-нибудь претворятся в действительность. К счастью, они всегда ошибаются.

Антиутопии пишут люди, понимающие мир, в котором они живут, и снисходительные к человеческим слабостям. Они хотят лишь предостеречь собратьев, в нарочито преувеличенной форме, от возможных последствий их совместных поступков. Они надеются, что предостережение будет услышано, и искренне верят, что их творения останутся лишь назидательным чтивом для потомков. К несчастью, действительность часто превосходит их кошмары.

Henry Honest, английский историк

Обращение автора к читателю

При написании этого романа автор не ставил перед собой цель разоблачение пороков, исправление нравов, назидание легкомысленных, призыв к бдительности и уж тем паче развлечение почтенной публики, автор вообще не ставил перед собой никаких целей. Он просто покорно записывал то, что ему нашёптывали на ухо. Кто нашёптывал? Это выше разумения автора. Единственно, что автор твёрдо знает и чем он спешит поделиться с читателем, так это то, что многое, очень многое из записанного ему самому совсем не нравится, и будь его воля…

Отметая возможные обвинения в злом умысле, автор заявляет, что какое-либо упоминание лиц, ныне живущих, или сходство персонажей с людьми действующими не следует рассматривать как случайное – у Него случайностей не бывает. Это знак, предостережение, посланное конкретному человеку, и его надо воспринимать с надлежащим смирением. Вот и автор обнаружил в тексте немало выпадов и неприятных намёков в свой адрес, но не посмел исправить ни одного слова.

Автор заранее просит прощения у всех, кого он вольно или невольно обидел или задел этим романом.

Автор не ждёт благодарности от тех, кого он помянул добрым словом, вольно или невольно.

За всё, что написано, включая эпиграфы, автор не несет никакой ответственности и просит все возникающие претензии адресовать Тому, Кто Нашёптывал.

Чтобы окончательно отмести все кривотолки, автор открывает роман подлинным документом – копией титульной страницы рукописи. Представленные далее заключения уважаемых экспертов неопровержимо свидетельствуют, что рукопись была написана в году, до которого автор точно не доживёт. Ряд других документов, представленных в рукописи и подлинность которых также не вызывает сомнения, были написаны заведомо до рождения автора.

На этом автор прощается с читателем и передает слово истинному автору. Или авторам.

Anonymous, Jr[1]1
  Anonymous, Jr. – Анонимус Младший.
  [написано красивым почерком человека, заставшим уроки чистописания]


[Закрыть]
Чёрное колесо

«– Вишь ты, вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?

– Доедет.»

Н.В. Гоголь. Мёртвые души

Предисловие редактора

Во имя Бога, Милостивого и Милосердного!

Вниманию читателей предлагается первое полное издание романа «Чёрное колесо», обнаруженного несколько лет назад в секретных архивах Евразийской империи, сокрушенной волей Аллаха, и вызвавшего бурные дискуссии историков. В настоящее время с достоверностью установлено, что рукопись принадлежит перу Олега Буклиева («Крюга»), известного политика первого периода Евразийской империи. Вот некоторые официальные сведения о нем, приведенные в «Энциклопедии либертария» (Москва, 2042 г.):

«Буклиев Олег Владимирович, „Крюг“ (1955–2038) – видный деятель Чёрного Союза и Империи, вор в законе, брат Бернстайн (Бернштейн, Bernstein) Анны Владимировны (см.), великой пианистки, приблатнённой.

…Ближайший соратник Владимира Ильича Ульяшина-Звонова, „Звона“, основателя Чёрного Союза и Империи… Член Совета Мудрецов… От имени Совета Мудрецов провозгласил Иосифа Пахуева, „Шамиля“, председателем Чёрного Союза… Возложил корону Евразийской империи… Идеолог Великой Войны…»

Вместе с тем, Олег Буклиев оставил о себе весьма противоречивые воспоминания современников. Известно, что почти до самого Великого Августовского Переворота он не имел к деятельности Чёрного Союза никакого отношения, и его высокое положение в последующие годы было обусловлено, в основном, давними и близкими отношениями со Звоновым. Буклиев считался неформальным лидером «мягкого» крыла в руководстве Чёрного Союза, что, впрочем, не снимает с него ответственности за преступления режима. Ибо Пророк сказал: «Кто содействует в грехе хотя бы полусловом, тот становится соучастником этого греха».

Предлагаемый роман, написанный скорее всего в последние годы жизни Буклиева, когда он отошёл от активной политической деятельности, следует рассматривать как попытку автора обелить свое имя в глазах потомков. Исследования исламских историков показали, что многое в жизнеописании главного героя соответствует действительным фактам истории. Эта линия в романе может служить прекрасной иллюстрацией мудрости Пророка, сказавшего: «Люди сотворены знающими Бога, но дьявол сбивает их с пути».

Ко всему, что выходит за рамки личной жизни главного героя, следует подходить с большой осторожностью. Вместе с тем, предлагаемый роман представляет несомненный интерес как взгляд изнутри на историю возникновения Чёрного Союза, создания Империи, на истоки Великой Войны. Весьма поучительны факты из жизни главарей преступного режима, а также описания деталей и побудительных мотивов ряда важнейший событий; следует признать, что многие из них были сообщены в романе впервые и после доскональной проверки их достоверности позволили закрыть многие «белые пятна» истории. Не совсем понятно, зачем автор привёл в романе полные дословные тексты основополагающих документов либертизма – они подлежали обязательному изучению в высших стратах (руководящих кругах) имперского общества и имелись в домах всех членов Чёрного Союза. С этими текстами читатели уже имели возможность ознакомиться по отдельному изданию в нашей серии (Ташкент, 2068 г.).

Несомненным достоинством романа является то, что автор правильно оценил перспективы режима и последними словами романа предрёк скорую гибель «тысячелетней» империи.

Перед началом романа мы привели несколько архивных документов (публикуются впервые), проливающих свет на историю обнаружения рукописи. Эти беспристрастные документы лучше всяких романов дают представление о нравах, царивших в так называемой «народной империи», сокрушенной волей Всевышнего.

Так вознесем благодарственную молитву:

«Хвала Аллаху, Господину миров!»

шейх Саид Уль-Ислами

главный редактор серии

«Памятники эпохи»

[Кириллица стилизована под арабскую вязь]

Буклиев Владимир Олегович

генерал-полковник, Герой Империи

В Службу имперской безопасности

Заявление

Настоящим сообщаю, что при сдаче имущества на бывшей даче моего покойного отца мною обнаружен тайник с рукописью неизвестного романа, правка на которой отдаленно напоминает почерк моего отца. Во исполнение Указа Императора Евразийской империи Василия «Кремня» № 287 от 18 звона 2033 г. передаю материалы для рассмотрения. Считаю необходимым заявить, что найденная рукопись ни в коем случае не может принадлежать моему отцу, так как она представляет собой грязную клевету на наш народный строй: в ней измазан грязью светлый образ основателя Черного Союза Владимира Ильича Звонова, очернен жизненный путь верного продолжателя его дела, Первого Императора Иосифа «Шамиля» Пахуева, брошены гнусные намеки в адрес выдающейся приблатненной Бернстайн Анны Владимировны, моей родной тети, извращена вся история Великой войны. Требую найти и казнить инициаторов и исполнителей этой гнусной подделки.

Барвиха,

28 солнцедара 2038 году

Подпись

[Заявление напечатано на личном бланке, подпись решительная, размашистая]

Императору Евразийской Империи,

Отцу народов, Оплоту либертизма,

Василию «Кремню»

от члена Черного Союза с 2011 года,

генерал-полковника в отставке,

Героя Империи, полного кавалера

ордена Черного Знамени

Буклиева Владимира Олеговича

Нижайше прошу Вас, Гаранта свободы, оградить меня от унизительных допросов и издевательств следователей Службы имперской безопасности в связи с приписываемой моему отцу рукописью «Черное колесо». Несмотря на явную абсурдность сопоставления персонажа романа малохольного фраера Олега Буклиева с моим отцом, несгибаемым борцом за идеалы либертизма Олегом «Крюгом», следователи добиваются от меня каких-то «признаний». В романе нет ни слова правды, кроме незыблемых памятников либертарианской мысли, а я не приучен опровергать явную ложь – всю свою жизнь я с солдатской прямотой отвечал на нее залпами из всех орудий. Вы и сами видите всю лживость этого так называемого романа по извращенному описанию Вашего славного жизненного пути, известного в мельчайших подробностях всему прогрессивному человечеству. Разве мог написать такое мой отец, который всегда с неизменным уважением относился к Вам, который еще на заре нашей Великой Революции разглядел в Вас, тогда еще молодом боевике, задатки будущего Великого Правителя?

Ради светлых идеалов либертизма я готов на все и с покорностью исполню любой Ваш приказ.

Да здравствует либертизм – светлое будущее всего человечества!

Да продлятся Ваши годы на счастье всех народов мира!

Следственный изолятор

«Последний приют»

18 шамиля 2038 года

Подпись

[Текст написан от руки, заметна дрожь, особенно при сравнении подписей]

ИМПЕРАТОР

Евразийской Империи

Василий «Кремень»

НАСИБУ

«Вертлявому»

Завязывай базар около Чорного колеса – и так фаршманулись! Заныкай его наглухо! Заземли не в кипишь всех кто мацал эти чортовы бумажки. И не марыж меня требованиями мандата от старых пердунов – допречь посылаю на хер. Хочешь прикрыть свою волосатую задницу – положи эту ксиву в один из своих скрипов.

Подпись

(Примечание редактора: представлена копия письма императора Евразийской империи Василия Начальнику Службы имперской безопасности Гулиа Л.П. Ниже приведён перевод на общепринятый язык.

«Пора прекратить дискуссии вокруг романа „Чёрное колесо“ – это нас компрометирует! Приказываю поместить рукопись в секретный архив на вечное хранение. Необходимо без шума уничтожить всех, кто имел доступ к рукописи. Не рекомендую настаивать на оформлении этого приказа в Совете Мудрецов – в этом будет отказано. Для оправдания своих действий можете сохранить в ваших досье настоящее письмо».

В дальнейшем, чтобы не затруднять чтение романа, маловразумительные пассажи сразу приводятся в переводе. Количество таких мест невелико – автор сознательно ограничил использование новофени.)

[Записка написана на роскошном бланке с водяными знаками, почерк неясный, корявый]

Часть первая. История двух семеек

Маленькая золотоволосая девочка сидела на лоскутном коврике и сосредоточенно собирала пирамидку – нанизывала разноцветные деревянные диски с отверстием посередине на круглую палочку, укреплённую одним концом в подставке. Цвета дисков повторяли цвета квадратов коврика – красный, жёлтый, зелёный, синий, чёрный.

Комната, в которой играла девочка, производила странное впечатление. Она была довольно большой по непритязательным советским понятиям, метров пятнадцати, почти квадратной и с высокими потолками, с большим окном на восток и дверью в дальнем от окна углу. Хорошая комната, светлая и непроходная. Странным же в ней было отсутствие занавесок на окнах и мебели, за исключением массивного кожаного кресла с высокой спинкой и круглыми толстыми подлокотниками, стоявшего посреди комнаты, рядом с ковриком, на котором играла девочка. Освещалась комната тусклой лампочкой без абажура, криво сидевшей на коротком проводе, чуть длиннее крюка для люстры. Но комната была, несомненно, жилой, это чувствовалось по запаху, вобравшему в себя запахи человеческого тела, книжной пыли, нафталина, лекарств и порошка от клопов. На старых, изрядно выцветших обоях виднелись большие розовые прямоугольники с тонкими зелёными разводами – там недавно стояли шкафы и комоды, принимавшие на себя обжигающие лучи солнца, бьющего по утрам в комнату. На крашенном деревянном полу можно было заметить несколько свежих царапин. Странность разъяснилась – обитавшие в комнате люди выехали, забрав с собой всё, что можно было унести, выехали совсем недавно, быть может, сегодня.

В комнате, кроме девочки, находилось ещё два человека. В кресле сидела полная, шестипудовая, по её собственному выражению, женщина лет семидесяти, с властным лицом – Анна Ивановна Буклиева, бабушка девочки. Одета она была в тёмное выходное платье из добротной шерстяной ткани, но далеко не новое, из-под платья немного выступали ноги в чёрных нитяных чулках, обутые в массивные закрытые туфли на низком каблуке. Короткие кудрявые волосы, настолько седые, что можно было только догадываться об их изначальном цвете, были уложены в аккуратную причёску, лицо сильно напудрено, но плотно сжатые тонкие губы были не накрашены – не приучена с юности. Двумя руками она держала на коленях тонкую папку-скоросшиватель с документами. Было понятно, что Анна Ивановна кого-то ждала и, застыв в монументальной неподвижности, мысленно готовилась к какому-то важному разговору.

У окна стоял Олег Буклиев, внук Анны Ивановны, юноша шестнадцати лет с открытым приятным лицом, которое портили лишь два юношеских прыща, пламенеющих на самых видных местах – у кончика носа и посередине лба, немного рыхлый, что по школьному экстремизму было недалеко от обидного эпитета «жирный». В отличие от бабушки, юноша был в домашнем затрапезе – чёрных тренировочных штанах, застиранной пёстрой фланелевой рубашке и стоптанных домашних тапочках. Олег с высоты третьего этажа разглядывал в окно двор их дома, обрамлённый с одной стороны длинным рядом высоких деревянных сараев, «дровяных», оставшихся ещё с тех времен, когда в доме было печное отопление, а с двух других – глухим трёхметровым забором. Ещё года за три до этого и ворота во двор с врезанной в них калиткой были подстать забору. Но в конце концов властям надоело лицезреть этот пережиток феодализма в пятидесяти шагах от парадной площади миллионного города и они заставили жильцов дома заменить ворота на новые, сваренные из толстой железной арматуры. Теперь все проходившие и проезжавшие мимо дома могли любоваться переполненными мусорными баками, стоящими возле забора у самых ворот. В самом же дворе было очень чисто. Когда его асфальтировали, заведующий кафедрой геодезии местного строительного института, живший этажом ниже Буклиевых, так рассчитал все наклоны, что во время дождя вода стекала в ложбинку посередине двора и бурным потоком вытекала через ворота на улицу, вынося всю пыль, грязь и мусор. А ещё во дворе вдоль всего дома тянулась широкая, метров в пять, полоса земли, засаженная раскидистыми кустами сирени, между которыми местные энтузиасты-садоводы вклинили несколько цветников. Впрочем, в сгущающихся сумерках все эти детали были плохо видны Олегу, но он и так знал любой закуток в их дворе. Сейчас он как бы привыкал к новому виду из окна, ведь окна других их двух комнат выходили на другую сторону, на улицу, к Волге.

– Мама, что вы так себя изводите, – нарушила долгую тишину Мария Корнеевна, мать Олега, заглянувшая в комнату, – не придут уж, поди, вечер на дворе.

– Придут, обязательно придут, – ответила Анна Ивановна, – им дверь опечатать надо. И пусть они попробуют меня сдвинуть! – мстительно добавила она.

– Вы бы хоть чаю попили. Я сейчас поставлю, – с готовностью предложила Мария Корнеевна.

– Володя когда вернется? – спросила Анна Ивановна, не утруждая себя ответом или благодарностью.

– Уж и не знаю, – со вздохом, – он ведь друзьям ставит за помощь.

– Денег изведёт больше, чем если бы грузчиков со стороны наняли, – проворчала Анна Ивановна.

– Это уж как положено. Помню, когда мы мне первое платье справили, так на обмывании пропили раза в три больше, чем само платье стоило, – улыбнулась воспоминаниям Мария Корнеевна.

– Да уж, избаловала ты его в Сибири, – сказала Анна Ивановна сурово.

Мария Корнеевна в тысячный раз в своей жизни хотела сказать, что уж если кто и избаловал её мужа, так это сама Анна Ивановна, и в тысячный раз промолчала.

– Что-то умаялась я сегодня, а мне в ночную. Я посплю часок, – сказала она с лёгкой просительной интонацией.

– Отдохни, Машенька, отдохни.

Ласковое обращение «Машенька» не должно вводить в заблуждение. Так Марию Корнеевну звали все окружающие за незлобивость характера и всегдашнюю готовность помочь. Анна Ивановна всю жизнь не могла простить – кому? – что сын женился на «простой», и посему нещадно гоняла невестку.

В комнате опять воцарилась тишина, которую через несколько минут разорвала резкая трель дверного звонка. Анна Ивановна подобралась.

– Олег, открой!

Олег, как учили, набросил цепочку и приоткрыл входную дверь. В узкую щель на полутёмной лестничной площадке виднелись немолодая интеллигентного вида женщина, за спиной которой маячил молодой парень, крепыш среднего роста, с большим лбом и длинными до плеч, густыми, светло-каштановыми, вьющимися волосами, зачёсанными назад. На его веснушчатом, с первым золотистым пушком на подбородке, лице играла весёлая, даже немного наглая усмешка, в небольших голубоватых глазах светился быстрый и острый ум. Впрочем, Олег по юношеской нелюбознательности к людям не обратил на все это никакого внимания, лишь отметил, что эти незнакомые люди явно не походили на тех, кого они ждали.

– Добрый вечер, мы хотим поговорить с Анной Ивановной Буклиевой, – услышал он голос женщины.

– Баб, это к тебе, – крикнул Олег, не снимая цепочку.

– Я сегодня не принимаю, – раздался ответный крик, – впрочем, впусти, раз уж пришли.

Надо сказать, что, несмотря на всю свою внешнюю суровость, Анна Ивановна пользовалась в городских кругах доброй и вполне заслуженной славой успешного ходатая по самым разным делам, связанным с государственными органами. К ней со своими проблемами обращались знакомые, малознакомые, а подчас и совсем незнакомые люди, Буклиева выслушивала их и, если находила просителя несправедливо обиженным, а требования разумными, то незамедлительно принималась «хлопотать». Суть её методы была проста и незатейлива: Анна Ивановна составляла прошение и вкупе с необходимыми справками подавала его чиновнику, ответственному за принятие решения, после чего, обрядившись в «присутственное» платье, именно то, в котором она сейчас восседала в кресле, она с момента открытия устраивалась в приёмной этого чиновника и при каждом его появлении интересовалась прохождением её дела. Так она высиживала недвижимо от открытия до закрытия «присутствия», день за днём, даже тогда, когда нужного ей чиновника заведомо не было на работе. Некоторые из вновь назначенных чиновников пробовали по незнанию отказывать, посылать ее собирать дополнительные справки и даже давать указание не пускать Буклиеву в здание, но опытные секретари советовали: «Вы уж лучше подпишите. Она любого пересидит».

Поводом для «хлопот» могло послужить что угодно, от вопроса жизни или смерти до полнейшей ерунды. Олегу вспоминался один такой случай: бабушка потратила две недели на то, чтобы в паспорте её протеже имя Оскар заменили на Аскар. А протеже был слепой, немолодой, за пятьдесят лет, человек, который несколько раз приходил к ним в дом и долго говорил о том, насколько это важно для него. Над этими хлопотами подтрунивала вся семья, но Анна Ивановна снизошла до объяснений только Олегу.

– Пойми, что даже одна буква в имени может много значить для человека. Представь, что тебе в метрике написали бы не Олег, а Олуг. Простая описка, но тебя бы всю жизнь звали Олухом, это бы отравило тебе детство и юность и пресекло бы карьеру. Тут не только букву, имя целиком сменишь. А для него в этой первой букве заключается и национальная, и религиозная идентификация. Да ещё слепой от рождения, он всё острее чувствует.

Чтобы закрыть эту тему, заметим, что всё это Анна Ивановна делала совершенно бескорыстно. Ей пробовали дарить подарки, совали деньги, но она неизменно отказывалась. Это было тем более удивительно, что денег в семье постоянно не хватало, а мелочная скупость Анны Ивановны была обычным предметом внутрисемейных шуток, естественно, за глаза.

И Олег, и Анна Ивановна решили, что вечерние посетители были именно из разряда просителей и соответствующим образом отнеслись к ним. Буклиева оценивающим взглядом окинула вошедшую в комнату женщину: далеко за пятьдесят, одета хорошо, но притемнённо, по-вдовьи, тонкие черты лица и глаза слегка навыкате выдавали семитское происхождение, что несколько удивило Анну Ивановну – евреи обычно к ней не обращались, решая свои проблемы в своём кругу и своими методами. На сопровождавшего женщину молодого человека Буклиева не обратила большого внимания, отметила только, что очень молодой, лет восемнадцати, и излишне длинноволос, на взгляд Анны Ивановны, естественно. «Сын, наверно, – подумала поначалу Анна Ивановна, но, отметив светлые волосы и слегка раскосый монгольский разрез глаз, изменила решение, – скорее племянник, причём по мужу».

– Мария Александровна Ульяшина, – представилась женщина, – мы по поводу комнаты, – и протянула Буклиевой ордер.

Эти слова громом прогремели в ушах Анны Ивановны. «Интрига, – подумала она, автоматически беря ордер, – завтра же всё выяснить и немедленно хлопотать. Ведь мне положительно говорили, что никакого ордера не выписано, и пока нет никаких определённых претендентов. Интрига!» Она взяла себя в руки и вчиталась в ордер. Выписан он был на имя Владимира Ильича Ульяшина. Несмотря на шок от неожиданности и расстройство, что-то щёлкнуло в голове Буклиевой от этого сочетания отчества и фамилии, она их определённо слышала и по какому-то нашумевшему делу, не самарскому, это точно, и довольно давно. Анна Ивановна быстро перебрала несколько лет назад и, дойдя до шестьдесят первого, остановилась: стоп, вот оно! Она бросила быстрый взгляд на Ульяшину и разглядела лишние, не по возрасту, морщины, и тёмный, под стать платью и платку, цвет лица, и общую подавленность, скорее даже усталость от ударов судьбы. Мария Александровна, в свою очередь, поймала этот взгляд, и, догадавшись, чем он вызван, твёрдо выдержала его.

«Крепка», – отметила про себя Анна Ивановна, но вслух жёстко сказала:

– Это моя комната, по закону и справедливости. Я её никому не отдам. Хотите, вызывайте милицию, пусть они меня отсюда выносят.

Она не могла не сказать этой фразы. Она готовилась к этому моменту много дней, она повторяла её все последние часы, когда в освободившуюся комнату внесли её кресло и она утвердилась в нём.

– Зря вы так, Анна Ивановна, – мягко сказала Мария Александровна.

– Я, как мне помнится, вам не представлялась, – ответила Буклиева.

– А мы здесь уже были, посмотрели комнату, поговорили с вашими бывшими соседями. К сожалению, вас не застали. Тогда бы и объяснились. А так я понимаю, всё это для вас неприятная неожиданность.

«И ведь никто ничего не заметил, никто не предупредил. Всё сама!» – с грустью отметила Анна Ивановна. Она уже несколько минут испытывала нарастающий дискомфорт и, наконец, догадалась, в чём дело: посетительница по-прежнему стояла перед ней, держа сумочку обеими руками.

– Олег, стул! – крикнула Анна Ивановна, стараясь быстрее исправить неудобную для неё ситуацию – надо же так опростоволоситься, воистину квартирный вопрос портит людей!

Олег прекрасно изучил бабушкины интонации. Он понял, что, во-первых, стул надо принести быстро, желательно бегом, во-вторых, что «стул» – это не табуретка с кухни, не продавленные стулья из родительской комнаты, это «венский» стул из бабушкиной комнаты, и, в-третьих, что стул необходим один, молодому человеку присесть не предлагалось. Олег обернулся в одно мгновение и почтительно пододвинул стул Марии Александровне. Та, благодарно кивнув, села и расправила юбку на коленях.

– Да вы не волнуйтесь, бабушка, – впервые подал голос Владимир, который до этого стоял рядом с Олегом, смотря в окно, как будто всё происходящее в комнате не имело к нему никакого отношения, – я тут долго не задержусь.

– Ведьма с Лысой Горы тебе бабушка, – обрезала его Анна Ивановна, которую возмутило даже не обращение, а общий тон, улыбочка молодого человека и легкая картавость, которую в другое время и при других обстоятельствах сочли бы очаровательной, но в данный момент восприняли нарочитой и пренебрежительной.

– Весьма вероятно, – без всякой обиды поспешил согласиться с ней Владимир, – в любом случае место происхождения моих предков вы изволили угадать совершенно точно[2]2
  Ульяшин имеет в виду Голгофу. (Прим. автора)


[Закрыть], – с улыбкой добавил он и опять повернулся лицом к окну. Тут он будто впервые заметил Олега, сунул ему руку, представляясь: «Владимир», – и добавил, не особо понижая голос: «Крута бабка!»

Анна Ивановна несколько опешила от такой наглости и не сразу нашлась с ответом. Мария Александровна, жестом приказав сыну «навеки замолчать», примирительно сказала.

– Действительно ненадолго, Анна Ивановна, вы посмотрите, вот и в ордере написано – сроком на один год, и прописка временная.

– Ещё и прописывать его на моей жилплощади! – возмущённо воскликнула Анна Ивановна, но больше для формы, она, конечно, с первого взгляда на ордер ухватила все ключевые слова.

– Вы же понимаете, что без прописки никак нельзя, – всё так же спокойно сказала Мария Александровна.

– А почему это у него никакой прописки в Самаре нет? – подозрительно спросила Анна Ивановна.

– Мы сами из Свердловска, – приступила к изложению легенды Мария Александровна.

– Из Екатеринбурга… – протянула Анна Ивановна и вновь, как давеча, бросила внимательный взгляд на собеседницу.

– Володя окончил первый курс университета, но немного приболел, ничего серьёзного, не волнуйтесь, но врачи рекомендовали взять академический отпуск, а ещё лучше, переехать в город с более здоровым климатом. Вот мы и выбрали Куйбышев. Володя пока останется здесь, а я займусь обменом квартиры и переездом. Дело хлопотное и нескорое, но за полгода надеюсь управиться. Как переберусь, так Володя сразу и съедет, он это и имел в виду, когда говорил, что долго не задержится. И уверяю вас, что после этого у вас с комнатой не будет никаких проблем, – последнюю фразу Мария Александровна произнесла с явным нажимом.

– И по какой специальности сынок идет? – продолжила расспросы Анна Ивановна.

– По юридической части.

– По юридической! – с презрением и даже ненавистью сказала Анна Ивановна и, повернув голову в сторону Владимира, с издёвкой спросила. – В судьи метите, молодой человек, или в прокуроры, в новые Вышинские? – она по каким-то только ей известным признакам догадалась, что с этими людьми можно не выбирать выражения.

– Володя хочет стать адвокатом, – поспешила ответить за сына Мария Александровна.

– Адвокатом!.. – с еще большим презрением воскликнула Анна Ивановна. – Того хлеще! Это в старину их продажной совестью называли, а теперь и этого не скажешь – продавать нечего.

– Спешу с вами согласиться, глубокоуважаемая Анна Ивановна, – с любезной улыбкой сказал Владимир, – совесть мы изжили как ненужный буржуазный пережиток ещё на стадии полной и окончательной победы социализма в одной отдельно взятой стране. Но осмелюсь заметить, что незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушение, поэтому законы полезно знать, на всякий случай. Кроме того, на юридическом имеется достаточно обширный общий курс, а римское право – оно и в Совдепии римское право.

Вновь Анна Ивановна не нашлась с ответом, Мария Александровна лишь укоризненно покачала головой, а Олег застыл с открытым ртом – он первый раз в жизни слышал подобную крамолу.

– И ещё мне кажется, достопочтенная Анна Ивановна, что мы с вами уживёмся, – прервал Владимир затянувшуюся паузу.

– Уживаться придется вам, молодой человек, со мной, а не нам с вами, – Анна Ивановна бурно задышала.

– Как скажете, высокочтимая Анна Ивановна, как скажете, – ответил Владимир с лёгким поклоном.

Мария Александровна, чутко уловив, что Буклиева сдалась, поспешила перевести разговор на детали завтрашнего переезда сына и тонкости внутриквартирных отношений. Олег незаметно вышмыгнул из комнаты, а Владимир присел на корточки рядом с девочкой и стал с искренним интересом наблюдать за её попытками.

– Тебя как зовут? – спросил он, когда девочка в очередной раз перевернула пирамидку и стряхнула диски со штыря.

– Ануска, – ответила девочка, поднимая глаза, – а тебя?

– Меня зовут дядя Володя, – серьёзно сказал Владимир. – Пирамидку собираешь?

– Колёсики собилаю, – поправила его Аннушка.

– Не получается?

– Плёхо, – ответила девочка, вздохнув как-то по-взрослому, по-женски.

– А ты чёрное колёсико возьми, – посоветовал Владимир.

– Цойное не класивое! – воскликнула девочка.

– А красное красивое? – спросил Владимир и в его голосе неожиданно прозвучала злая нотка.

– Класное класивое! – ещё громче крикнула Аннушка.

– Без чёрного не получится. Без чёрного никак нельзя.

– Заль, – с тем же вздохом ответила девочка и опустила голову, вернувшись к своей бесконечной игре.

Вскоре Ульяшины попрощались и направились к выходу.

– Чего только не узнаешь, – задумчиво протянула Анна Ивановна, глядя им вслед, – и климат, оказывается, в Екатеринбурге плохой, и на юристов в Самаре обучают. Лучше ничего не выяснять и тем более не хлопотать, от греха подальше, от этой семейки подальше.