Текст книги "Род"

Монотонность пейзажа нарушала лишь видневшаяся вдали, почти у самого горизонта, сверкающая гора с остроконечной вершиной, горевшей как солнце. Гора напомнила Волчонку серьгу, которую мать вдевала в ухо по большим праздникам, – идеальную пирамидку из горного хрусталя в вершок длины, зажатую в лапках золотого жука. Частенько, когда матери не было дома, Волчонок доставал серьгу, ставил ее на стол и просиживал перед ней часами, завороженный игрой света на ее гранях, не в силах оторваться от нее даже при скрипе входной двери. Мать, заставая его за этим занятием, обычно сокрушенно покачивала головой, а Влк лишь добродушно усмехался. «Он знал, он знал!» – подумал Волчонок и побежал к далекой горе.

Трава приятно пружинила под его лапами. Наверно, именно на таких лугах пасутся кони, окончившие свой земной бег, подумал Волчонок. Пасутся, повторил он с сомнением чуть позже и даже остановился, осознав, что трава ничем не пахнет. Он был небольшим любителем травы, но эту попробовал – никакого вкуса. Разве ж это пастбище? Или они не едят? Вообще, едят ли мертвые? Слышанные Волчонком сказки расходились в этом вопросе, а сам он не догадался уточнить это у Влка. «Но как же так? – принялся рассуждать самостоятельно Волчонок. – Все обещают, что в царстве мертвых достойные будут иметь всего вволю, всего, что они так любили при жизни». Живых существ, не любивших поесть, Волчонок не встречал.

После этого он стал еще внимательно присматриваться к этому миру. Вот, наконец, и лес. Нет, не лес, сад, яблони, растущие ровными рядами, усыпанные невозможными, в кулак, ярко-красными яблоками. Волчонок устремился к следующему квадрату, заросшему буками. Нет, не заросшему, а опять как бы засаженному, настолько все было ровно, чисто, без единого кустика, казалось, что и листья с этих деревьев не облетают. Это немного походило на их священную рощу, на их священный дуб в окружении девяти буков, походило бы совсем, если бы огранивалось этим количеством. Святости не должно быть слишком много, для святости нужен обширный фон, на котором она может воссиять во всем блеске, как небольшая священная роща в окружении необъятного дикого леса.

А леса-то все и не было! Многократно обещанного в сказаниях леса, полного дичи, услады охотника, завершившего свою земную охоту! Волчонок почувствовал себя обманутым и тем быстрее устремился к далекой горе, надеясь, что хоть она не обманет его ожиданий. Уж она-то точно не обманет, потому что Волчонок даже приблизительно не знал, что его там ждет.

Путь оказался неожиданно коротким, как будто этот мир был намного меньше земного. И гора, обещавшая вознестись до неба, оказалась на поверку сравнительно невысоким холмом, сложенным из глыб горного хрусталя, уступами поднимавшимися вверх. Если что и было тут большим, так это дом на вершине, таких домов Волчонок еще не видел, в сказках они назывались дворцами. Сделан он был из материала, равно подходящего и для дворца, и для сказки – из золота.

Волчонок остановился на мгновение, прислушиваясь и принюхиваясь. По-прежнему – ни тишайшего звука, ни тончайшего запаха. Он принялся взбираться по гигантской лестнице и вскоре очутился на площадке перед дворцом, вымощенной золотыми плитами.

– Эй! Есть кто живой?! – по привычке крикнул он и, не дождавшись ответа, вступил под сень дворца, миновал ряд больших пустынных комнат, вышел во внутренний дворик, посреди которого на постаменте возвышалась большая, в его рост, цельная глыба горного хрусталя, отполированная до воздушной прозрачности.

– Папа! Тут опять какой-то волчонок прибежал! – раздался капризный девичий голос.

– Почему же какой-то? Это Род, я его давно поджидаю, – спокойно ответил низкий мужской голос.

– Я не Род и не какой-то, я просто Волчонок, меня так зовут, – немного обиженно сказал Волчонок, тщетно осматриваясь в поисках обладателей голосов.

– Это люди тебя так назвали по неразумению, хотя, по их странному обыкновению, довольно метко, – отозвался мужской голос, – но настоящее имя тебе – Род, под ним ты занесен в скрижали судеб.

– Кто ты? Где ты? – спросил Волчонок, продолжая вертеть головой.

– Я тот, кто ведает скрижали судеб, – ответил голос.

– А кто их составляет? – вырвалось у Волчонка помимо его воли.

– Папа, гони прочь этого хама! Кто он такой, чтобы задавать тебе вопросы? Даже я себе такого не позволяю!

– Во-первых, не ты себе не позволяешь, а я тебе не позволяю. Во-вторых, ты только что нарушила запрет и задала вопрос, так что вечером останешься без сладкого. В-третьих, зачем прогонять такого милого любознательного юношу?

За этой семейной перепалкой Волчонок забыл о своем последнем вопросе. Зато получил ответ на предыдущий. Из одной из дверей дворца, выходящих в дворик, выплыло святящееся облако, которое сгустилось в фигуру человека, вот только разглядеть хорошенько этого человека не удавалось, потому что он постоянно менял обличия, в какой-то момент Волчонку даже показалось, что перед ним промелькнул один из старейшин его рода.

– Удовлетворен? – раздался мужской голос. – Тебе не мешает это мельтешение?

– Облако лучше, не так в глазах рябит, – ответил обескураженный Волчонок.

– Правильно, и от разговора не отвлекает, – по восстановившемуся облаку пробежали яркие искорки, что, вероятно, означало улыбку, – а разговор у нас будет долгий. Ты зачем сюда пришел?

– Я ищу путь, – поспешно ответил Волчонок.

– Да знаю я! – с легким раздражением произнесло Светящееся Облако. – Не прерывай меня!

– Вы спросили, я ответил, – стоял на своем Волчонок.

– Ни о чем я тебя не спрашивал. Это у меня такая манера разговора. Если мне вдруг захочется, чтобы ты произнес вслух и без того известный мне ответ, я тебе дам знак. А пока слушай. Итак, ты ищешь путь. Ты пришел, куда надо. Жалкие существа, которых ты почитаешь своими братьями, сейчас довольствуются столь же жалкими дарами богов, твердой рукой, бьющей без промаха, острым глазом, пониманием языка птиц, прочей мелочью, которая тебе не нужна, потому что ты имеешь это от рождения. Ты же пришел сюда, потому что здесь тебя ожидает главная награда, – Облако предостерегающе засветилось красным, и Волчонок подавил рвущийся из глотки вопрос, – здесь ты получишь великие дары.

– Какие? – не сдержался все же Волчонок.

– Богатство несметное, – коротко ответило Облако.

– Зачем волку богатство? – недоуменно спросил Волчонок.

– Папа, о чем ты говоришь с этим варваром?! – встрял девичий голос. – Для него высшее богатство – это стадо коз. Только люди культурные понимают, что богатство – это все!

– Дочка права, другие до тебя такого вопроса не задавали. Они обычно спрашивали, что им придется за это заплатить.

– Заплатить за богатство?! – еще больше изумился Волчонок.

– Видишь, папа, он же простейших вещей не разумеет, вот люди культурные – те понимают, что за несметное богатство ничего не жалко отдать, даже…

– Род прав, – прервал ее мужской голос, – богатство – утеха низших, для нас, высших, главное – власть. Я дам тебе власть.

– Волк ни от кого не принимает власть, он ее берет в честном открытом бою! – возвестил Волчонок, принимая гордую позу.

– Хорошо сказано, – одобрительно загудело Облако, – но ты забыл самую малость: если будет на то воля богов!

– Нам неведома воля богов, она являет себя в смертельном поединке! – отчеканил добросовестный ученик Влка.

– Так уж и неведома, – проворчало Облако, – все расписано на скрижалях судеб.

– А то, что я получу власть, там есть? – спросил Волчонок.

– Ты даже умнее, чем я думал, – Облако не затруднило себя другим ответом, – что ж, ты достоин высшего дара, самого дорогого для меня. Ты войдешь в семью избранных!

– Как войду? – спросил Волчонок.

– Как входят в семью? Женишься на моей дочери. Дочка, покажись жениху.

– Вот еще! Какому-то мужлану! Ты только посмотри, из какой глухомани он к нам явился!

Кристалл горного хрусталя посреди двора вдруг наполнился светом, внутри него сгустилось изображение гор, потом они разлетелись в стороны, освободив место для зеленой долины, на краю которой вольготно раскинулась деревенька, мирно попыхивающая дымком из всех своих печных труб. Изображение было каким-то странным, но Волчонка потрясло другое: он знал и эту долину, и эту деревню, вытянувшуюся вдоль единственной улицы, и женщину, бредущую по этой улице. Как же он по всему этому соскучился! Особенно по матери.

– Ты только посмотри, в каком окружении он вырос! Одно название, что волки, жалкие, грубые людишки!

– Не все, не все, – добродушно заметило Облако, но тут же сменило тон, – всё, обсуждение закончено! Давай-давай! Приоденься, как положено, для гостя дорогого и – без фокусов!

Взгрустнувший Волчонок не вслушивался в эту перепалку, он даже не сразу заметил, как распахнулась одна из дверей с другой стороны дворца, и на пороге возникла высокая девушка с выточенным из мрамора лицом под шапкой из огненно-рыжих волос. Одета она была в привычный Волчонку наряд женщин его рода, в стоящий колоколом сарафан, красный с серебристым узором, шею и верхнюю часть груди охватывало золотое ожерелье, уши отвисали под тяжестью серег, точно таких же, как у Мокишны, только парных. Единственно эти серьги и привлекли внимание Волчонка. «Вот бы матери в подарок прихватить, – подумал он, – в паре они лучше смотрятся». Девушка лебедушкой проплыла по дворику, остановилась напротив Волчонка, отвесила ему поясной поклон, махнув руками в стороны и сметая длинными рукавами воображаемую пыль с его лап.

– Будь здрав, добрый молодец! – певуче сказала она. – По сердцу ли я тебе? Мил ли тебе мой облик? Или ты, волчонок, предпочитаешь такой? – тут ее руки уперлись в пол, и сама она осела, обернувшись волчицей, серебристо-серой с легкой рыжинкой. Она вытянула передние лапы далеко вперед, почти коснувшись Волчонка, и высоко задрала зад. – Ну и как я тебе? – спросила она, облизнулась и соблазнительно помахала хвостом.

Волчонок не соблазнился. На его морде было написано много разных чувств, но восхищения среди них не было.

– Папа, он мной пренебрегает! – волчица-девица вскочила, вытянувшись во весь рост, забыв от возмущения, в какой ипостаси она пребывает.

– Молодой еще, счастья своего не понимает, – спокойно ответило Светящееся Облако, – ничего, повзрослеет, ума-разума наберется, тогда ваше дело и сладится. Ради этого я тебя ему и показал, пусть живет с занозой в сердце. А приданое твое мы ему наперед выдадим, и богатство, и власть, все, что ему положено, он же не обманет, он же наш. Ты ведь наш?

– А вы кто? – осторожно спросил Волчонок, затаив предполагаемый ответ про себя.

– Папа, он нас оскорбляет! Он только что подумал, что мы – мертвые! А сам воняет, как дохляк!

– Мы – бессмертные! – возвестило Облако, оставляя без внимания выпад дочки. – Мы те, кто несет в себе несколько сущностей!

– Но я – человек, – еще более осторожно сказал Волчонок.

– Ты уж, парень, как-нибудь определись! То ты – волк, то ты – человек, – Облако попыталось изобразить добродушную усмешку, но лиловое мерцание выдало нарастающее раздражение, – или ты желаешь быть и тем и другим сразу. Желаешь или нет? Выбирай! Ты наш или ты не наш? Ты с нами или?..

Вот и задан главный вопрос, подумал Волчонок, весь предшествующий разговор был лишь приступом к этому вопросу, вся его предшествующая жизнь была лишь долгим предисловием к этому разговору. Та жизнь кончилась. Он умер, чтобы вновь родиться и начать жизнь заново. И какая она будет, эта новая жизнь, зависит от одного его слова, от его ответа. Так размышлял Волчонок, заглядывая в свою душу и мучаясь сомнениями, не зная, что ответ давно готов и известен вопрошавшему, то-то он побагровел от злости и даже не закончил свой последний вопрос.

Ничего не высмотрев в своей душе, Волчонок поднял глаза и огляделся вокруг. Картина в магическом кристалле изменилась. Посередине голубело озеро. На одном берегу сидела женщина и роняла слезы в чистую воду. На другом берегу сидел мужчина в остроконечном колпаке и безотрывно смотрел в глубину. Волчонок наконец понял, что же было не так с картинкой, почему она казалась перевернутой. Нет, она не была перевернутой, просто наблюдатель находился с непривычной, невозможной стороны. Волчонок поднял голову, прямо над ним, в землистых, неподвижных облаках, был голубой просвет, напоминавший формой родное озеро, в одной стороны просвета возникали и расходились радужные круги, с другой стороны пробивался горячий луч, такой неожиданный в этом ни теплом, ни холодном, никаком мире.

– Я с ними, – сказал Волчонок, возможно, и не сказал, а просто подумал.

– Папа, ты слышал! – взвизгнула девица. – Он – с ними! Он – не с нами! Я с самого начала это знала! Нечего было его соблазнять да уговаривать, только время зря потеряли!

– Попытка не пытка, – протянуло Облако, заметно успокоившееся и думавшее о чем-то своем.

– Так теперь пытай! Убей его! Сожги! Развей пепел, чтобы самой памяти о нем не осталось! Нет, я сама его убью! Я съем его печень, а оставшееся брошу на съедение собакам, пусть помучается в их желудках, разодранный на тысячи кусков. Смотри, как он задрожал! Боится!

– Как же ты его убьешь, дочка? Он же бессмертный! Это, пожалуй, и мне не под силу. А вот наказать его я могу. Непременно накажу наглеца! Вечностью и накажу! Он – с ними! – презрительно передразнил он Волчонка. – Ты можешь быть с нами или не с нами, но никогда не с ними! Вечность будешь жить среди них, но никогда не станешь таким, как они. И чтобы ты для них ни делал, они никогда не признают тебя своим. Они будут преследовать тебя, гнать по свету, травить собаками – спасибо, дочка, за идею! Они будут тебя убивать, жечь, топить, закапывать в землю, а ты будешь вечно возрождаться с безумной надеждой стать таким же, как они, и умереть в положенный час, и найти отдохновение в царстве мертвых. Пошел прочь, несчастный, отвергнувший великий дар!

Какая-то неведомая сила подхватила Волчонка и швырнула его вверх, и он долго летел, кувыркаясь и поскуливая, над лугами, заполнившимися тенями с негодующе воздетыми руками, над нарисованными реками и прудами, полными кристально чистой, но мертвой водой, над робкими безмолвными рощами, над садами с вечно-красными яблоками, пока не врезался в земную твердь, оказавшуюся неожиданно податливой, как облако, и, прошив ее, не понесся дальше ввысь, над лесами, полными дичи и зверья, над полями, где жнецы увязывали последние снопы, над деревнями, мирно попыхивающими дымком из всех своих печных труб, над дорогами, по которым брели путники, не ведающие судьбы.

Здесь, наверху, сияли два светила, луна наконец-то заняла подобающее ей положение, оттеснив солнце, и Волчонок вытянулся в струнку, чтобы быстрее достичь предмета своей любви и ночных молений. Но тут за спиной раздался зов, тихий и невнятный вначале, он с каждым мгновением нарастал, манил, притягивал, и вот уже Волчонок летит обратно, вытянув вперед лапы, и, коснувшись лапами травы, бежит вперед, продолжая свой стремительный полет, вдыхая с упоением бесчисленное множество запахов родной земли, слушая бесчисленное множество голосов птиц и зверей, славящих жизнь и приветствующих его возвращение. Наслаждаясь бегом, он обежал свою территорию и раз, и второй, и третий, пока дувший в морду ветер не выдул последние воспоминания о царстве мертвых, и тогда он, утомленный и опустошенный, лег на землю, положил голову на вытянутые лапы и забылся блаженным сном.

* * *

«Ох, и набегался же я вчера!» – подумал Волчонок, и тело тут же откликнулось ломотой во всех членах. Болела даже голова, новое, неизвестное и оттого вдвойне неприятное ощущение. И еще покалывало сердце, несильно, как заноза в руке, но из руки занозу можно вытащить, а из сердца?.. Болело все внутри, оболочка же пока спала в счастливом неведении. Но вот проснулся нос и недовольно сморщился – затхлый воздух, могильный запах. Встрепенулись уши и быстро поникли – ни звука. С трудом разлепились глаза, в первый момент с благодарностью приняли окружающую темноту, но потом беспокойно заметались – узкий коридор, неровные, каменистые стены, низкий свод.

Пещера, сообразил, наконец, Волчонок и вспомнил все – как он прыгнул в пасть чудовищу, как провалился в его горло, как долго блуждал по лабиринту его внутренностей, как услышал неземную музыку, как прилег на пол, чтобы… Тут воспоминания обрывались, дальше был сон, или смерть, нет, все-таки сон, ведь он проснулся, он не умер, он – живой! Да, это был сон, полный стремительного, свободного бега! При этом воспоминании Волчонок вскочил на ноги, готовый ринуться вперед и вновь ощутить восхитительную легкость этого бега-полета. Но в глазах вдруг помутилось, и какая-то сила повела его в сторону и пребольно впечатала в стену пещеры, выбив из головы все желания и все мысли, кроме одной – где-то должен быть выход.

Волчонку стоило лишь подумать о выходе, а уж ноги сами принесли его туда. Даже давешний обрыв, с которого он сверзился в начале пути, Волчонок заметил, уже миновав его. Перед последней полосой препятствий ноги остановились и настойчиво попросили хозяина собраться и позаботиться об их безопасности. Волчонок тряхнул несколько раз головой, скидывая пелену с глаз, потом огляделся. Чудовище спало, разинув пасть, о горящей протоке напоминали лишь четыре остывших головешки, все, что осталось от мостика.

Дорога была свободна. Но врожденное чувство опасности, умноженное уроками Влка, удержало Волчонка от немедленного броска вперед. Он вновь огляделся, заметил длинную палку, как будто специально оставленную здесь чьей-то заботливой рукой, схватил ее и просунул в пространство между зубами. Он ждал скрежета железных челюстей и хруста перегрызенной палки и, не дождавшись, испытал легкое разочарование. Он даже постучал палкой по зубам, будто нарочно пытаясь расшевелить чудовище, но оно, как видно, уснуло крепко и надолго. Все же Волчонок решил не рисковать, прыгнул резко, быстро и далеко и, едва коснувшись ногами земли, полетел дальше, через протоку.

Он стоял на четвереньках на родной земле и немного дивился на себя – никогда раньше он не касался руками земли при прыжках. Он посмотрел на руки – они были сильно побиты, как после долгой тяжелой работы. Он постарался вспомнить, как добрался до выхода из пещеры, и – не вспомнил. «Наверно, я полз», – подумал Волчонок, попытался подняться на ноги, но почувствовал резкую боль в спине и оставил попытки. «Только бы убраться отсюда подальше, – думал он, медленно передвигаясь на четвереньках, – как же я устал!»

Вдруг он почуял запах волчицы, такой сильный, как будто он лежал, уткнувшись носом в ее мерно вздымающийся и опадающий бок. Этот запах Волчонок ни с чем не мог спутать, он был первым в длинной череде познанных им запахов. Его не мог перебить даже самый любимый аромат – свежего, сочащегося кровью мяса.

Его взгляду открылась полянка. На ней вокруг окровавленной туши сидели кружком десять волков. В круге было одно свободное место. «Все-таки это был не сон, – запоздало догадался Волчонок, – значит, вот как оно все происходит! Что ж, будь по сему!» Он собрал последние силы и вступил на полянку, высоко неся голову и твердо ставя лапы на траву, прошел несколько шагов и занял положенное ему место в кругу своих новых братьев. Он сел, уперев передние лапы в землю и обратив морду к небу. Сил на приветствие не осталось.

* * *

Первое, что он увидел, открыв глаза, была чуть колышущаяся, мутноватая жидкость, пахнущая травами, как вода, застоявшаяся в коровьем следе на лугу. Он опустил морду и принялся с наслаждением лакать эту воду, чувствуя, как с каждым глотком уходит боль и все его тело наливается прежней силой. И тут раздался голос.

– Дозволь спросить, наставник, – этот голос был удивительно похож на голос Братца, – почему, отправляя нас в неведомое, ты налил нашему брату меньше всех волшебного напитка, а теперь потчуешь его без меры.

– Есть люди, которым проще уйти, чем вернуться, – ответил ему голос, удивительно похожий на голос Влка.

Волчонок непроизвольно вздыбил шерсть на загривке и посмотрел по сторонам. Взгляд уперся в стенки металлического котла. Не веря глазам, Волчонок поднял голову. На знакомой полянке сидели в кружок девять его братьев, обряженные в порты и куртки из выкрашенной в серый цвет овчины, рядом с каждым лежала ритуальная маска – выдолбленная из дерева и раскрашенная волчья голова. Впрочем, обоняние не подвело Волчонка, на дереве была распялена свежая волчья шкура, из волчьих же шкур было сшито одеяние Влка, сидевшего на корточках перед Волчонком и с тревогой всматривавшегося в его лицо.

– Ну как, оклемался немножко? – спросил Влк.

Волчонок несколько раз мотнул головой, стряхивая морок.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказал Влк, – теперь надень одежды, подобающие молодому воину-волку, прошедшему обряд посвящения.

Волчонок увидел рядом порты и куртку, точно такие, как у других, поспешно натянул их на себя, радуясь своему гладкому, безволосому телу. Влк уже занял свое место, по его команде все надели ритуальные маски. Маска облекла голову Волчонка удобно и плотно, как хороший шлем, прорези на месте глаз не затрудняли обзор, сквозь разверзнутую пасть, с оскаленными, подкрашенными красной краской зубами, дышалось легко и свободно.

– Мы рады приветствовать нашего брата, перешагнувшего смерть и возродившегося к новой жизни! – торжественно возвестил Влк. – Как тебя зовут, брат?!

– Меня зовут Род! – громко сказал Волчонок, удивляясь имени, которое помимо воли вырвалось из его уст.

– Мы приветствуем тебя, брат Род! – вновь возвестил Влк, который никогда ничему не удивлялся. – А теперь мы вкусим священные дары…

– Какие дары?! – вскричал Волчонок, содрогаясь в ужасе. Все головы повернулись в его сторону. – Извини, наставник, – опомнился Волчонок, – я сам не знаю, что говорю.

– Это бывает после возвращения Оттуда, – добродушно сказал Влк, – тебе не повредит еще она порция божественного напитка, она окончательно вернет тебя в царство живых. Но это будет чуть позже, а пока продолжим, – и, приосанившись, он продолжил, начав сначала: – А теперь мы вкусим священные дары, которые прислала нам Великая Волчица. Великая Праматерь пожертвовала одним из своих сыновей, чтобы через его тело и кровь передать нам свою мудрость, силу, неустрашимость, мужество, упорство, верность, честность и справедливость, все то, чем всегда славились ее сыновья, воины-волки. Так впитаем же материнский завет, и да сохранится он в наших душах до самого нашего смертного часа!

Каждый получил по глотку крови, по ложке мозгов и по кусочку печени, средоточия жизненных сил, лишь вместилище сил душевных, сердце, оставалось неразделенным. Волхв преподнес его на блюде Волчонку, и молодые воины не выразили ни малейшего неудовольствия этим решением, склонившись в почтительном поклоне перед тем, кто был их вожаком и опорой в многомесячном испытании, перед тем, кто дольше всех пребывал в царстве мертвых, достигнув неведомых далей и получив сокровенные знания, перед тем, кто в недалеком будущем поведет их в бой.

Волчонок взял красное, еще теплое яблоко в руки, вонзил в него свои острые клыки, втянул в себя кровь, разорвал его на куски, перемолол их своими зубами. А молодые воины тем временем завели вокруг него хоровод, притопывая ногами и мерно скандируя: «Род! Род! Род! Род!» Он собрал остатки крови с блюда, вымазал ею лицо и руки, и, воздев их к небу, громко возвестил миру:

– Я – Род, человек и вождь волков! Мир и благоденствие идущим за мной и горе тем, что встанет у меня на пути или покусится на мою стаю!

Влк одобрительно кивал, слушая ритуальные слова. Они немного отличались от слышанных им раньше, но в этом Влк не усматривал ничего удивительного, ведь этим словам никто заранее не учил. Истинный вождь приносил их Оттуда, вместе со своим новым именем, и произносил их в строго определенное время, воздев к небу вымазанные в волчьей крови лицо и руки. Это служило последним подтверждением избранности. Впрочем, Влк не нуждался ни в каких подтверждениях, в Роде он никогда не сомневался.

В Роде… Детское имя умерло в пасти чудовища вместе с носившим его мальчиком. Отныне никому, даже матери и волхву, не проходило в голову называть это сурового воина Волчонком. Было, правда, несколько соседей-чужеземцев, которые случайно, по незнанию, использовали это слово, желая унизить излишне, на их взгляд, разгулявшегося молодого варвара, но эти не успели даже осознать свою ошибку, не то что пожалеть о ней. Так что – Род и только Род!

* * *

Они плясали всю ночь, до самого утра, вокруг высокого костра, запаленного из их старых одежд, из плетня их временного пристанища, из истыканных стрелами и пронзенных копьями мишеней, из изрубленных лоз и деревец, из всего, что напоминало об их прежней жизни и об их пребывании в таинственном лесу. Нескончаемы были воинственные танцы, как нескончаем был запас божественного напитка, которым они укрепляли свои силы и веселили дух. И пусть танцы иногда повторялись, но ведь и Влк периодически куда-то исчезал, чтобы вернуться с котелком, полным живой водой.

Род танцевал вместе со всеми и с удивлением смотрел на своих братьев, не узнавая их. Что-то произошло с каждым из них там, в пещере, Там, за гранью. Они вернулись другими, не просто повзрослевшими, а приобретшими нечто необходимое и то же время утратившими лишнее, какие-то смешные, неприятные или даже раздражающие черты характера.

Терялись отнюдь не обязательно детские черты, у каждого это проявлялось по-своему. Вот, скажем, Братец, страдавший некоторым недостатком воображения, вдруг приобрел почти детскую любознательность, а на смену некоторой угрюмости пришла детская веселость, ишь, как отплясывает. Еще Род, всегда строгий к молочному брату, мог бы сказать, что у него исчезла завистливость. Но не сказал, возможно, потому, что он и сам изменился, став менее категоричным в оценках, но, столь же возможно, и потому, что не придал значения этому исчезновению, видя лучше и дальше, чем окружающие.

За кого искренне радовался Род, так это за Лягушонка. Хороший он был парень, добрый, веселый, но – слабый. Никто и не чаял, что он пройдет испытание. Род с улыбкой вспомнил, как Лягушонок от страха забыл ритуальные слова при первой встрече с Хозяйкой Леса. И надо же, вывалился из пасти чудовища другим человеком, единственный из всех, кроме самого Рода, заметил валящуюся длинную палку и проверил, насколько крепко спит Железный Волк. Нет, на его тощем тельце не забугрились волшебным образом мускулы, но дух укрепился так, что на двоих с избытком хватит. А дух, как учил Влк, залог победы.

Род только покачал головой, глядя, как Лягушонок воткнул в землю рукоятки девяти мечей и, скинув все одежды, принялся лихо кружиться над ними, задорными криками подначивая братьев повторить его танец. «Раньше я старался держаться ближе к Лягушонку, чтобы успеть поддержать его, а теперь, пожалуй, буду держать его в битве поближе к себе, чтобы быть спокойным за фланг или тыл», – так думал Род, скидывая куртку и порты, не мог же он не откликнуться на вызов своего воина.

Назад, в родную деревню, отправились, когда солнце показалось из-за гор, давая возможность родным подготовиться к встрече. Сигналом, что многомесячный обряд посвящения завершился, служил высокий костер, разгоревшийся в таинственном лесу посреди ночи. И вот уже Род, в ритуальном волчьем одеянии и маске, плыл вместе с волхвом через озеро, сидя напротив него, лицом к родному берегу. А там уже выстроились все мужчины их деревни, торжественные, со светлыми, радостными лицами, облаченные в боевые одежды, с мечами, вложенными в изукрашенные ножны. Влк первым сошел на берег.

– Я привез к вам нового брата, брата Рода! – возвестил он и ввел Рода в круг мужчин.

Старейшины совлекли с Рода маску и куртку, натянули на него шерстяную фуфайку, поверх нее – легкую кольчугу, на голову возложили шлем, обвили его стан широким кожаным поясом, на котором висели ножны с мечом, – препоясали мечом. А молодые воины в это время мерно скандировали: «Род! Род! Род!» – навечно вбивая в память новое имя. Наконец, Род встал как равный среди мужчин и воинов его рода, ничем неотличимый от них, кроме знака богов, незримым столбом стоявшего над ним.

Подростки один за другим прибывали на берег, проходили через последнюю церемонию обряда посвящения и с гордостью ощущали себя – мужчинами. Молодые воины, нещадно задиравшие их несколько месяцев назад, теперь не позволяли себе ни малейшего неуважения, даже покровительственной снисходительности, с равными как с равными, разве что младшего родного брата можно хлопнуть по плечу и крепко прижать к груди.

А потом они все вместе отправились в деревню, где их ждали женщины. В пестрой, радостной толпе выделялись серые, обеспокоенные лица матерей – всякое случалось во время обряда посвящения, не все сыновья возвращались из таинственного, мужского леса. На этот раз вроде бы все, вон как красиво и ровно идут, рослый мужественный красавец впереди, за ним – рать могучая, три по три. Матери смотрели на своих сыновей и не узнавали их, они робко помахивали им платочками и удивленно спрашивали себя: «Неужели это мы четырнадцать весен назад родили этих чудо-богатырей?»

* * *

Возвращение юношей из лагеря совпало с началом длинного праздника урожая. Так исстари повелось и несло глубокий смысл, люди чествовали не только плоды земные, но и свои созревшие плоды – выросших, сильных и могучих сыновей, будущих добытчиков, защитников и продолжателей рода. А сразу за этим наступало время свадеб – нового посева, который к следующему лету проклюнется свежими всходами, которые будут расти, крепнуть, наливаться силой и в урочное время как равные займут место за общинным столом на прекрасном празднике круговращения жизни.

В одном плоды человеческие отличались от плодов земных – созревшие, они не годились для посева. Их скорее можно было уподобить молодому хмельному напитку, ему еще надлежало добродить, отбурлить, догулять, отпениться. Так что свадьбы были пока не для них, гулять – гуляй, но рот не разевай, тот мед пока не для них сварен. Они так и шутили: по усам текло, а в рот не попадало.

Возможно, кто-то из молодых и переживал из-за этого, но только не Род. Не до ерунды ему было, не до игр и посиделок с девушками, он на них и внимания не обращал, а если обращал, то лишь как на объект защиты, но никак не охоты. Его сейчас занимали совсем другие чувства.

Что-то перевернулось в нем после обряда посвящения, он смотрел на деревню, на ее жителей, на окружающие горы и долины каким-то новым взглядом, давно привычное виделось ему по-иному. В этом-то он и хотел разобраться. Если бы Род мог видеть себя со стороны, он бы сразу понял, в чем дело: вместо детского любопытства в ее взоре сквозила хозяйская забота, он стал мужчиной, в сущности, в этом и заключался смысл обряда. Вот Влк – тот все понимал и с гордостью и радостью сопровождал своего воспитанника в долгой прогулке по окрестностям деревни, готовый ответить на любой его вопрос. Так они спустились вниз и очутились на памятной поляне.