Текст книги "Черный генерал"

– Значит, пехом на запад надо идти?

– Сейчас не могу; Радистка у меня неудачно прыгнула. Сильно ушиблась. Совсем передвигаться не может.

– Радистку можно оставить у нас…

– А зачем же я без нее на запад пойду? – перебил Мурзина Надежный. – Что толку в моей разведке, если я ее не смогу в штаб передать! Мы уже доложили в разведуправление фронта. Оттуда приказали действовать пока в вашем районе. Так что работать придется вместе.

– Ну, раз приказали, тогда все в порядке, – обрадовался Мурзин. – И нам с вашей рацией воевать спокойнее. Когда вы смогли бы связаться с Киевом? Надо же сообщить о моем возвращении.

– Хоть сейчас. Пишите радиограмму. Сегодня же вечером передадим.

Вскоре в Киев ушла радиограмма о возвращении Мурзина в бригаду. А на другой день утром уже был ответ:

«Капитану Мурзину принять командование бригадой имени Яна Жижки. Срочно представить на утверждение в Украинский штаб партизанского движения командный состав бригады. Донести о численном составе и о боевых действиях за истекший месяц».

Когда принесли эту радиограмму, в домике матки Чешковой находились Мурзин, Степанов и еще несколько партизанских командиров, зашедших попрощаться перед уходом из села Гощалково в расположение своих отрядов. Познакомившись с содержанием радиограммы, Мурзин вслух прочел ее всем присутствующим и спросил:

– Что докладывать генералу Строкачу о ваших делах?

– Доложим, как есть. У нас полный учет ведется, – ответил Степанов за всех. – Давай-ка, Настенко, свою тетрадку, – обратился он к молодому парню в потрепанной кацавейке.

Тот достал из полевой сумки замусоленную тетрадь.

– Так вот. Только в декабре мы сделали следующее… – начал Степанов, листая тетрадку. – Второго числа пустили под откос воинский эшелон с боеприпасами на линии Валашские Мезеричи – Границе. Это возле деревни Лешна. Уничтожено семнадцать вагонов с боеприпасами. Руководил группой лейтенант Долинов.

4 декабря группа под командованием Иозефа Вавры разоружила взвод венгерских солдат в деревне Карловице.

5 декабря партизан Гончарец со своей группой пустил под откос состав с бензином на участке Яблунка – Валашские Мезеричи. Уничтожено двадцать цистерн.

6го числа отряд Вавры принял бой на высоте Яворина. Убито пятнадцать немецких солдат и человек двадцать ранено.

Вот за 8е число записано: группа под командованием Яна Улеглы пустила под откос эшелон с боеприпасами на участке Всетин – Яблунка. Уничтожено шестнадцать вагонов с боеприпасами. Кстати, мы там и оружием разжились.

13 декабря возле города Преров группой Карела Бартонека пущен под откос воинский эшелон противника с военной техникой. Уничтожено четырнадцать грузовых автомашин, убито восемнадцать солдат и, наверное, около полусотни ранено. Эта группа из отряда Москаленко.

– Та-ак! А кто же у вас теперь отрядами командует?

– Пожалуйста, – ответил Степанов. – После гибели Виктора Грековского, а погиб он в бою возле Ратибор от предательской пули в спину…

– Это я уже знаю.

– Вместо него командовать отрядом я назначил лейтенанта Москаленко. Парень что надо. В бою не теряется. Народ ему доверяет, поддерживает. Вторым отрядом командует лейтенант Будько. Вот он перед тобой. Третьим командует Иозеф Вавра – кличка Старик. Четвертым я сам. Появилась у нас и еще одна партизанская группа, в самой Праге. Руководит ею бывший летчик гражданской авиации Чехословакии Франтишек Фоукал. Эту подпольную группу они называют «Брды-Права». Есть у нас еще и немецкий батальон. Там немцы-антифашисты собраны. Тоже неплохо воевать начали. Но постоянного командира я им еще не назначил. Пока сам ими командую. Перед твоим приходом думал еще отдельную диверсионную группу создать. И командир есть подходящий. Младший лейтенант Зимин. Из плена недавно бежал, но парень аховый. Он на этих днях Всетинскую водонапорную башню взорвал. Оставил военный завод без воды. Но это теперь на твое усмотрение. Как решишь, так и будет.

– А ты что же? Ты ведь помогать мне обещал, – напомнил Мурзин.

– Я и не отказываюсь, Давай отпустим ребят и займемся делом.

– Ладно! – Согласился Мурзин. Он попрощался с каждым, поблагодарил за встречу, а когда все ушли, обратился к Степанову: – Слушай, Иван! Коли называемся мы бригадой, давай теперь и отряды батальонами величать. Создадим организованное партизанское войско.

– Я не против. Только начинать надо со штаба бригады. По существу, у нас такового пока нет. Пора бы иметь и твоего заместителя и комиссара бригады. Тогда и людям спокойнее, и делу польза. Не то, случись опять такая история, как у тебя с Ушияком, снова самозванца искать придется.

– Дело говоришь. Это предложение принимается. Ты и будешь первым моим заместителем…

– А я бы решил не так, – вставил Степанов. – Подумай. Мы с тобой небось вместе жить будем. Здесь, в моем отряде. А что, если вместе и погибать придется? Опять бригада без командира останется. Второй раз такого допускать нельзя. На ошибках учиться надо.

– Что же ты предлагаешь?

– Твоим заместителем надо назначить командира первого батальона. Он и располагается вдали от нас, и меньше вероятности, что с нами разом погибнуть может.

– Верно говоришь. Раз ты такая голова, быть тебе комиссаром бригады. – Мурзин пристально посмотрел на Степанова.

– Что ж, – улыбнулся тот. – Я согласен.

Долго обсуждали они кандидатуры других командиров, иногда спорили, иногда понимали друг друга с первого взгляда. К обеду расписали все должности, наметили районы дислокации батальонов.

Начальником штаба партизанской бригады был назначен лейтенант Василий Настенко, уже зарекомендовавший себя хорошим организатором. Его заместителем стал начальник разведки Куликов. При штабе же были созданы комендантское отделение, группа связных и продовольственный взвод.

Командиром первого батальона Мурзин и Степанов утвердили лейтенанта Петра Будько, его же назначили и первым заместителем командира бригады. Батальон этот действовал в районе Злина, Визовиц и Великих Карловиц.

Вторым батальоном назвали отряд Степанова, располагавшийся возле Всетина, Валашских Мезерич. Согласившись стать комиссаром бригады, Степанов не хотел расставаться со своими партизанами и потому вызвался и дальше командовать этим батальоном.

Отряд Иозефа Вавры, действовавший в треугольнике: Напаедла, Градище, Всетин, стал третьим батальоном бригады. Им по-прежнему должен был командовать Иозеф Вавра.

Четвертым, самым дальним батальоном продолжал командовать бывший гражданский летчик Франтишек Фоукал. Его люди должны были действовать в окрестностях Праги, Пльзене и Рокицанах.

Кроме этих батальонов были выделены еще отдельные отряды Петра Москаленко, Честмира Подземного и других.

Всем батальонам и отрядам партизанской бригады Яна Жижки определили боевые задачи. Несмотря на непогоду, связные в тот же день отправились в путь с боеьыми приказами Мурзина. До нового, 1945 года оставалось всего несколько дней. И Мурзину, и Степанову очень хотелось отметить новогодний праздник целой серией диверсионных актов.

И этот фейерверк удался на славу. В новогоднюю ночь зажглись не только празднично украшенные елки. На железнодорожных перегонах Моравии было взорвано два туннеля и один мост. Сгорели четыре воинских эшелона, пущенные под откос партизанами Мурзина. На шоссейных дорогах в партизанские засады попало несколько легковых автомобилей. Многие офицеры гитлеровской армии так и не добрались до новогоднего стола. А несколько мелких немецких гарнизонов, расквартированных в горных селениях, были атакованы партизанами в тот самый момент, когда часы пробили полночь.

К середине января ослепительно-белый искрящийся снег покрывал не только вершины Бескидских гор. Плотным слоем улегся он и на пологих скатах, в ущельях и просторных долинах. В бодрящем морозном воздухе все чаще слышался звенящий перестук автоматных очередей, гулким эхом перекатывались в горах громовые раскаты далеких варывов.

В партизанской бригаде имени Яна Жижки с радостью восприняли весть о новом наступлении Советской Армии. Войска 1го Украинского и 1го Белорусского фронтов прорвали оборону немцев. Геббельсовская пропаганда, трубившая в последние дни о крупных успехах германской армии в Арденнах, заговорила о вынужденном сокращении линии фронта на востоке. Остатки разгромленных немецких частей отступали под ударами советских танков. Некоторые из них отводились на отдых и пополнение в Чехию и Моравию. Но и здесь доблестных солдат фюрера настигали пули чехословацких патриотов. Воодушевленные успешными действиями советских войск, партизаны Моравии усиливали удары по вражеским коммуникациям.

Мурзин уже окончательно оправился после ранения. Опираясь на сосновую палку, он все чаще покидал гостеприимный домик матки Чешковой, ходил на встречи с представителями подпольных организаций, принимал связных с донесениями от командиров партизанских отрядов и батальонов.

Из Украинского штаба партизанского движения регулярно поступали радиограммы. Ставились новые задачи на разведку. Да и сам Мурзин отчетливо понимал, какие ценные сведения может он сообщить советскому командованию, находясь в глубочайшем тылу германской армии. Поэтому с особым вниманием выслушивал он сообщения разведчиков об интенсивных перевозках немецких войск, о местах дислокации воинских гарнизонов и баз снабжения. Эти данные немедленно передавались в Киев, генералу Строкачу.

Но чем бы ни занимался Мурзин, из головы не выходил Ян Ушияк. Мурзин уже направил нескольких партизан в район горы Княгиня с поручением выяснить судьбу командира бригады. Со дня на день он ожидал их возвращения, а потому оживился, когда ему доложили, что трое неизвестных пришли в село Гощалково и хотят разговаривать только с ним.

– Веди их сюда! – приказал Мурзин связному, сообщившему эту весть.

Вместе со Степановым он был в штабном бункере, вырытом посредине лесистого горного ската, сбегавшего к селу Гощалково.

Вскоре в распахнувшуюся дверь землянки вошли трое – двое мужчин и женщина. Одежда, оборванная о лесные сучья, измученные, исхудалые лица, ввалившиеся глаза… Мурзин не сразу узнал тех, кого всего полтора месяца назад отправляли они вместе с Ушияком в глубь Моравии для организации нового партизанского отряда. Только когда тусклый свет керосиновой лампы упал на бледное девичье лицо, Мурзин разглядел большие карие глаза, длинные ресницы и узнал Ольгу Франтишкову, которую уже считал погибшей. Вместе с ней пришли чех Пепек и Сергей Жуков.

Опершись на палку, Мурзин торопливо поднялся со стула, обнял девушку.

– Молодец, Ольга! Молодец, что живая! А я уж думал, что никогда тебя не увижу… Где же вы, черти, так долго пропадали?

– Мы вас уже две недели разыскиваем, – ответила за всех Ольга. Голос у нее был слабый, хриплый, видимо, основательно простыла во время многодневных скитаний по зимнему лесу. – Пришли на гору Чертов млин, а там только ветер в бункерах. С большим трудом ваш след отыскали,

– Та-ак! Хорошо хоть нашли. Чего же мы стоим, садитесь на топчан. Степанов! Принимай гостей, – обрадованно проговорил Мурзин. – А теперь рассказывайте, – добавил он, когда все уселись.

– Пусть Серко Жуков докладывает. Ему легче по-русски, – смущенно сказала Ольга.

– Серко? По-своему, значит, переименовали? Ну, пусть будет так, – засмеялся Мурзин. – Давай, Серко, докладывай!

– Тогда я по порядку, – сказал тот, глянув на Ольгу. Девушка согласно кивнула. – Так вот, Почти неделю добирались мы до границы Вышковского района. Под горой Боржи наткнулись на деревню Немоховицы. Здесь и нашли пристанище. Потом жители Немоховиц с гордостью говорили своим соседям, что в их деревне есть партизаны.

– Не очень хорошее начало, если вас так рекламировали, – вмешался Степанов.

– Нет, нет. О том они шепотом говорили. То не для немцев, а для своих, – вставила Ольга.

– Так вот, – продолжал Жуков. – Именно в Немоховицах, в домике Поспешилов, и родился наш партизанский отряд «Ольга». В этот домик сносили мы добытое оружие и прятали его в стене, здесь отдыхали после операции. В погребе Поспешилов устроили госпиталь для раненых.

– Значит, вы и повоевать успели? – не вытерпел вновь Степанов.

– Подожди, Иван! – вмешался Мурзин. – Пусть рассказывает все по порядку.

– Пришлось и повоевать, – ответил Жуков. – Первым к нам в отряд пришел чех Каменный. Он скрывался от тотальной мобилизации в Германию. Потом Иозеф Бартош, местные жители: Брженек Швейдлер, Руда Венгуда, хозяин нашего домика Поспешил и Милан Диас из ближайшей деревни Бранковице.

– Еще Йозеф Малинка из Бухловиц, – добавила Ольга.

– Да, да. И этот тоже. Словом, больше десяти человек стало в отряде. Однажды вечером собрали мы всех партизан у Поспешилов. Я развернул красный флаг, который сделал из красного ситца. И перед этим флагом все принесли присягу. Новые партизаны поклялись, что будут верно служить своей родине и беспощадно уничтожать фашистских захватчиков, что будут карать смертью предателей и никогда не сдадутся живыми фашистам.

На другой день мы выехали на лошади Поспешила в лесничество и отобрали там у лесников ружья, которыми вооружили отряд. А на обратном пути заехали в Цеховицы и расстреляли помещика Шимона за его подлое выступление в Лизе против большевизма. О нем нам местные жители рассказывали.

Постепенно к нам приходили новые люди. Среди них Тимофей Гоучаров родом откуда-то из-под Омска. Из немецкого плена бежал. Сейчас у нас в отряде двадцать один человек. В Нижковицах разоружили полицию и доставили для всех оружие. Имели бой с полицейскими в лесничестве Золотой олень. Убили четырех жандармов и потеряли одного партизана.

– Его, раненого, захватили. Ему был только двадцать один год. Он был студентом экономической школы в Пржерове, – тихо сказала Ольга.

– Да, его, раненого, стали пытать, – продолжал Жуков, – власовец Зыканов топтал ему пальцы кованым сапогом, а наш Иржи Ировский молчал. Только когда стало невыносимо больно, он крикнул власовцу: «Перестань, собака. Не видишь, я умираю». И умер, так и не выдав наше пристанище. За этим власовцем Зыкановым наши партизаны теперь охотятся. Хотим отомстить за Иржи Ировского.

– Ему только двадцать один год был, – повторила Ольга. Видно было, что она с трудом сдерживает слезы.

– А тебе-то сколько? – спросил Мурзин.

– Мне уже двадцать два.

– Три партизана были легко ранены в этом бою, – продолжал Жуков. – А однажды наш связной из Морковиц Иржи Глоза сообщил, что на запасных путях между Морковицами и Незамыслицами немцы держат несколько вагонов с боеприпасами. Мы посовещались и решили совершить диверсию. Поздно вечером шесть наших партизан арестовали служащих вокзала в Морковицах, в том числе и начальника станции. Тот сообщил, что на путях стоят тридцать четыре цистерны с горючим. Охрана – всего несколько венгерских солдат. А вагоны с оружием уже отправлены. Тогда мы решили выпустить бензин из цистерн. Сняли охрану. Гаечными ключами открыли краны цистерн, и очень весело было смотреть, как вытекало на землю немецкое горючее. Бензин прямо рекой лился по железнодорожным путям. Всего на двадцать восемь миллионов крон бензина вылили.

– Откуда такие точные сведения? – спросил Степанов.

– То правда же! – воскликнула Ольга. – То нам потом железнодорожные служащие рассказывали.

– Та-ак! Начало хорошее, – сказал Мурзин. – Командовать тебе, Ольга, большим партизанским отрядом…

– Не-е. Я то хочу попросить. Назначьте командиром кого-нибудь из мужчин, а я ему помогать буду.

– Почему? – удивился Мурзин. – В новой, свободной Чехословакии мужчины и женщины будут равны, я так думаю.

– То будет потом, – перебила его Ольга. – А теперь еще рано. Некоторые селяне сомневаются. Вот если бы мужчина отрядом командовал, к нам бы больше людей пришло. То правда же.

– Да! Это так, товарищ капитан, – поддержал Ольгу Жуков. – Я сам слышал. Народ здесь еще с буржуазными пережитками.

– Та-ак! А ты, комиссар, как думаешь? – спросил Мурзин у Степанова.

– Думаю, что им виднее. Раз сами просят, надо удовлетворить.

– Хорошо! Согласен. Кого рекомендуешь командиром назначить? – Мурзин пристально посмотрел на Ольгу.

– Пусть Серко Жуков командует. Он смелый…

– Зачем же я, – перебил Ольгу Жуков. – Вот Пепек. Он коммунист, чех. Ему легче с местными жителями, разговаривать. Да и смелости ему не занимать.

– Та-ак! А ты, Ольга, как думаешь?

– Можно и Пепека. Тоже хорошо.

– А как думает сам Пепек? – обратился Мурзин к сидевшему молча невысокому, коренастому партизану.

– Я коммунист, – ответил тот. – Как прикажете, так и будет.

Мурзин и Степанов не стали возражать. Пепек был утвержден на должность командира отряда «Ольга». А Ольгу Франтишкову назначили его заместителем.

Учитывая малочисленность отряда «Ольга», Мурзин и Степанов посоветовали Пепеку не засиживаться на одном месте, чаще менять базы отдыха и стоянки партизан, но постоянно действовать в районе Кромериж, Вышков, вдоль горной цепи Хржиб.

Договорившись о местах встречи связных отряда с представителями штаба партизанской бригады, Пепек, Жуков и Ольга распрощались с Мурзиным и Степановым и отправились в обратный путь к своему отряду. И хотя все напутственные слова были сказаны, Мурзин вместе с ними вышел из бункера и, спускаясь по горной тропе к селу Гощалково, вновь и вновь призывал Пепека к бдительности и к тщательной проверке новых людей, которые будут приходить в отряд «Ольга».

Проводив партизан до домика матки Чешковой, Мурзин обнял каждого из них на прощанье. Когда же Пепек, Ольга и Жуков скрылись за поворотом улицы, он поднялся на-крыльцо дома и тут столкнулся в дверях с Костей Арзамасцевым, которого посылал на поиски Ушияка.

– Ты уже здесь? – удивленно воскликнул Мурзин.

– Так точно. Задание выполнил, товарищ капитан.

– Заходи в дом, докладывай.

Мурзин нетерпеливо увлек Арзамасцева в небольшую комнату и усадил на скамью. Сам, опираясь на палку, уселся рядом.

– Ну, говори. Что узнал? Где Ушияк?

– Хорошего мало, товарищ капитан. Нет больше Яна Ушияка.

Арзамасцев подробно рассказал Мурзину о том, что произошло с Ушияком. Мурзин слушал не перебивая, печально опустив голову. «Эх, Ян-братор, сгубила тебя твоя доверчивость! Слишком уж ты был чист душой, чтобы поверить в чужую подлость».

Чувство вины одолевало Мурзина: надо было настоять на своем, надо было любыми способами убедить Яна, что Дворжак враг! И как это Ушияк мог во второй раз поверить этому негодяю?

– Та-ак! – протянул Мурзин, когда Арзамасцев замолк. Но это мурзинское «та-ак» прозвучало не как обычно – раздумчиво, а решительно, угрожающе. – Дворжака надо поймать во что бы то ни стало и повесить. Надо предупредить все отряды, дать им точное описание этого провокатора…

– Я еще одну печальную весть принес, – проговорил Арзамасцев.

Мурзин настороженно повернул голову в его сторону.

– Немцы лесника Яна Ткача увезли в гестапо. За то, что он вас укрывал.

– Откуда они про это узнали?

– А парень-то тот, что со мной за вами ходил, уже больше двух недель в Злине в гестапо сидит. Ранили его в перестрелке, вот и попался к ним в руки. Видно, пыток не выдержал, продал Яна Ткача. А может, и кто другой выдал, сейчас трудно гадать.

– Та-ак!

Погибнет старик. Будь прокляты эти фашисты! Сколько замечательных людей истребили они, сколько истребят еще!.. Вспомнилось ласковое прикосновение стариковских рук там, в убежище под старым дубом, впомнилось, как, надрываясь, из последних сил тащил он в гору самодельные носилки.

– А что с женой его, Аничкой Ткачевой? – тихо спросил Мурзин.

– Дома она. Ее пока не тронули. Может, еще и сам Ткач вернется, может, выкрутится? – с надеждой в голосе проговорил Арзамасцев.

Откуда было знать Косте Арзамасцеву, что еще вчера, не выдержав зверских пыток, Ян Ткач повесился в своей камере.

Однажды Мурзин и Степанов в сопровождении небольшой группы партизан отправились в отряд Петра Москаленко. Мурзин уже твердо стоял на ногах и ходил без палки. После ранения это был его первый выход из села Гощалково. Ему хотелось лично побывать в каждом отряде и батальоне, познакомиться с обстановкой на месте, поговорить с людьми. До отряда Москаленко было еще далеко, когда наступили сумерки, и Степанов предложил переночевать в доме лесника Свачина, что жил в лесу неподалеку от города Голешов.

Чувствуя усталость после непривычного перехода по заснеженным горным тропам, Мурзин согласился. Вся группа, около тридцати человек, пожаловала в гости к леснику Свачину, который уже давно сотрудничал с партизанами. После нехитрого ужина, состоявшего из брынзы и хлеба, спать улеглись прямо на полу, вповалку, поближе к жарко натопленной печке.

Ночь прошла спокойно. Наутро, когда партизаны, поблагодарив хозяина, собирались двинуться дальше в путь, к леснику пришел учитель Плойгер из города Голешов. Он-то и сообщил Мурзину и Степанову, что на окраине города Фриштак живет в своем имении помещик Попежик, который дружит с гестаповцами и издевается над крестьянами окрестных сел.

Среди сопровождавших Мурзина партизан был матрос Михаил Журавлев. Он бежал из немецкого плена и, прежде чем попасть в партизанскую бригаду имени Яна Жижки, долгое время скрывался в этом районе. Услышав рассказ учителя о помещике Попежике, Журавлев сказал, что и он знает о жестокости этого выродка, и предложил его наказать. Остальные партизаны, в том числе и Степанов, поддержали бывшего матроса. Да и сам Мурзин понимал, что для поднятия духа у местного населения необходимо заглянуть в имение помещика.

До города Фриштак было около десяти километров, и Мурзин решил переждать день в домике лесника Свачина. К обеду вместе со Степановым он разработал подробный план визита в помещичье имение, а с наступлением темноты повел партизан к городу Фриштак.

Решили использовать Попежика как приманку и захватить в его доме нескольких жандармов.

К имению Попежика добрались лишь в полночь. Помещик уже спал. Когда его разбудили, он долго протирал глаза, стараясь понять, кто стоит перед ним. Наконец пришел в себя, быстро вскочил с постели и трясущимися руками стал натягивать одежду.

– Та-ак! Это ты хозяин имения? – спросил Мурзин.

Попежик молча кивнул. Рука его никак не могла попасть в рукав куртки.

– Почему ты издеваешься над своими рабочими? Почему притесняешь крестьян, которые у тебя работают?

– Ни-и, ни-и… То не есть правда. Я есть честный человек… Я хочу помогать партизан…

– Хорошо! Посмотрим, как у тебя это получится. – Мурзин убрал в кобуру пистолет, уселся в мягкое кресло. Степанов и около десятка партизан стояли рядом. – Так вот, господин Попежик, сейчас ты пойдешь к телефону и позвонишь в полицию города Фриштак. Скажешь, что к тебе в имение зашли два раненых партизана и нужно срочно приехать, чтобы захватить их врасплох. Понял?

Попежик растерянно озирался по сторонам.

– Ну, ну, решайся. Где у тебя телефон?

– Телефон там… Во дворе… В другом помещении…

– Значит, пойдешь туда и позвонишь. Журавлев, Арзамасцев! Проводите барина. И смотрите, если начнет дурить, кончайте его на месте. Понял, Попежик?

Когда Журавлев и Арзамасцев увели Попежика из спальни, Степанов, в чем был, развалился на мягкой пуховой постели.

– Вот ведь как живут люди! Не то, что мы, на голых нарах да на полу.

– Ничего. Живы будем, и мы после войны отоспимся, – ответил Мурзин. – А сейчас давай-ка расставляй народ. Надо же с почестями встретить господ жандармов.

Через несколько минут, когда в спальне остался Мурзин с двумя партизанами, вернулся Попежик в сопровождении Арзамасцева и Журавлева.

– Пан велитель! – обратился он к Мурзину еще с порога. – Сейчас приедут. Будут здесь через полчаса. Вы спрячьтесь в соседних комнатах, а я пойду их встречать к воротам…

– Нет, судруг Попежик. Не будет по-твоему. Раз нам оказана такая честь, мы сами встретим жандармов. Вы, – обратился Мурзин к Журавлеву и Арзамасцеву, – оставайтесь с ним здесь, а мы пойдем встречать гостей.

Четверых партизан Степанов поставил возле ворот. Несколько человек остались в темном коридоре. А сам Степанов вместе с Мурзиным и остальными разместились возле окна в кабинете Попежика, чтобы схватить жандармов живыми, когда они войдут в кабинет.

Вскоре на дороге к имению засветились фары легкового автомобиля. Выхватывая из темноты кружащиеся снежинки, лучи света приближались к воротам усадьбы. Наконец машина остановилась возле самых ворот, фары потухли, и вместе с темнотой на землю опустилась напряженная тишина. Четыре темные фигуры направились через двор к флигелю.

Неожиданно у входа в дом раздался чей-то возглас на немецком языке и началась свалка. Мурзин, Степанов, а за ними и остальные партизаны бросились опрометью из кабинета на улицу. Степанов с ходу кинулся на здоровенного фашиста, пытавшегося вытащить из кобуры пистолет. Через мгновение тот лежал уже на снегу, а Степанов, усевшись на него верхом, закручивал ему руки за спину. С остальными тремя тоже справились без единого выстрела.

Оторопевших жандармов привели в кабинет помещика. Из соседней комнаты ввели перепуганного хозяина. Жандармский офицер со связанными позади руками стал истошно кричать на трясущегося Попежика. Он ругал его то на немецком, то на чешском языке и все норовил высвободить руки.

– Ну ладно! Хватит! – прервал его Мурзин и стукнул рукояткой пистолета по письменному столу.

Жандармский офицер умолк, презрительно оглядел партизан. Фуражку он потерял во время борьбы, белесые волосы его были взлохмачены. Из-под густых нависших бровей на партизан глядели сверкающие ненавистью голубые глаза.

– Настоящий ариец! – уже спокойнее проговорил Мурзин.

– Партизан! Бандит! Капут! – выкрикнул тот. Слезы бессильной ярости стремительно покатились по его гладко выбритым щекам к подбородку.

– Юра, с этим все ясно. Как они, так и мы, – сказал Степанов и, подняв пистолет, выстрелил в грудь фашиста.

Немец вздрогнул, ноги его подкосились, и он грохнулся навзничь. Трое других жандармов, молча наблюдавшие эту сцену, словно по команде упали на колени и стали молить о пощаде.

– Я есть только шофер машина! – неустанно твердил один из них.

А жандарм так рьяно плюхнулся на колени, что не удержал равновесия и, ткнувшись лицом в дощатый пол, в кровь разбил себе нос. Руки его были связаны за спиной, и партизанам пришлось поднимать его с пола.

У Мурзина вдруг зародился дерзкий план.

– Слушай, Ивай, подойди-ка сюда, – позвал он своего друга. И, когда Степанов подошел, добавил: – А что, если нам с их помощью прорваться в здание жандармерии? Сейчас ночь. Там только дежурные могут быть, остальные спят. Вот шуму-то понаделаем.

– Что ж, дело говоришь, – согласился Степанов.

Он повернулся к жандарму, из носа которого все еще капала кровь, и приказал ему следовать в соседнюю комнату. Тот испуганно втянул шею в плечи, покорно побрел к двери.

Мурзин пошел за ними.

Оказавшись в спальне помещика, немец начал молить Степанова сохранить ему жизнь. Степанов молча развязал ему руки и лишь потом объяснил, что партизаны оставят его в живых, если он проведет их в помещение жандармского участка.

Сержант согласно кивнул, в глазах его затаилась надежда. Достав из кармана платок, он приложил его к носу.

…А через двадцать минут от ворот помещичьего имения отъехал легковой автомобиль немецкой жандармерии города Фриштак. За рулем, переодетый в форму жандарма, сидел Костя Арзамасцев. Рядом с ним ерзал на сиденье пленный жандармский сержант. Позади восседали Мурзин и Степанов, причем Степанов напялил на себя шинель и фуражку расстрелянного жандармского офицера. Вслед за ними со двора имения выехал небольшой реквизированный у помещика автобус, в котором разместились остальные партизаны.

Около двух часов ночи оба автомобиля въехали в спящий город Фриштак, миновали несколько пустынных улиц и остановились неподалеку от жандармского участка. Выбравшись из машин, партизаны построились в колонну по три. Под руководством Степанова и пленного сержанта подошли они к будке караульного.

Завидев жандармского офицера и сержанта, караульный собрался было докладывать, но тут же выскочивший из строя Журавлев сбил его с ног, а чех Карел проворно засунул в рот фашиста кляп. Теперь путь был свободен. Партизаны бросились в помещение, где жили жандармы. Разбуженные шумом, немцы вскакивали с постелей, растерянно метались по комнатам, кричали, ругались, некоторые становились на колени и плакали, глядя на черные дула направленных на них автоматов.

Неожиданно пленный сержант, находившийся возле Мурзина, закричал дурным голосом: «К бою!» – и вцепился Мурзину в шею. В тот же момент Михаил Журавлев стукнул сержанта прикладом по голове. Разжав пальцы, немец плюхнулся на пол. Несколько жандармов, попытавшихся броситься к пирамиде с оружием, упали, сраженные автоматной очередью, выпущенной Степановым. Будто по сигналу, и остальные партизаны открыли уничтожающий огонь по жандармам.

За одну-две минуты с фашистами было покончено. Забрав около тридцати винтовок, десяток автоматов и несколько ящиков патронов, прихватив с собой секретные документы жандармерии, партизаны покинули жандармский участок и на тех же машинах благополучно выбрались из города.

К рассвету, пустив автомашины под откос, Мурзин со своими друзьями уже входили в лес. После удачной ночной операции было решено отдохнуть в доме лесничего Минкуса. К нему добрались только в полдень. В комнате, где партизаны расположились на отдых, говорило радио. Скорбным голосом диктор сообщил, что этой ночью в городе Фриштак партизаны злодейски напали на жандармский участок. «Весь личный состав жандармерии во главе с начальником участка героически, до последнего патрона, сражался с превосходившими силами бандитов. Все погибли смертью храбрых, как и подобает солдатам великой Германии».

«Это вам за Ушияка», – думал Мурзин, укладываясь поудобнее на полу возле Степанова.

Весть об успешном ночном нападении небольшой группы Мурзина на жандармерию города Фриштак быстро разнеслась по батальонам и отрядам партизанской бригады имени Яна Жижки. Даже в немногочисленном отряде «Ольга» с завистью поговаривали об этой смелой операции. Видимо, поэтому Пепек и Ольга Франтишкова решили последовать примеру Мурзина.

После недолгого отдыха в деревне Роштине отряд «Ольга», насчитывавший уже более тридцати человек, совершил переход в район города Здоунков. С наступлением темноты партизаны остановились на опушке леса, неподалеку от горной деревушки. Чтобы выяснить возможность разместиться на ночь в этом населенном пункте, двое партизан, Карел Поспешил и Милан Диас, отправились в разведку.

Подобравшись поближе к деревне, разведчики разглядели одинокую фигуру часового, который расхаживал вдоль околицы. Судя по форме, это был венгерский солдат. Очевидно, здесь разместился венгерский гарнизон.