Текст книги "Черный генерал"

– К вам можно?

– Проходите! – ответила хозяйка. – Но мы вас ждали завтра.

– А разве Петр еще не вернулся?

Подземный узнал голос Франца Брина. Сердце его учащенно забилось.

– Нет, не вернулся. Он должен прийти сюда завтра утром, – сказала хозяйка.

– Разрешите присесть?

– Пожалуйста.

Из темной спальни через просвет в портьере Подземный увидел, как Франц Брин подошел к столу, выдвинул стул и присел, не снимая пальто.

– Понимаете, мне довольно опасно долго находиться в вашем городе. К тому же завтра днем я должен уйти на встречу с английскими парашютистами, чтобы передать информацию в Лондон для доктора Бенеша. Наш президент очень интересуется движением Сопротивления в Моравии. Вот я и думал, что Петр уже вернулся и можно еще сегодня узнать место и время встречи с Мурзиным.

– Нет, Петр придет только завтра утром.

Брин расселся на стуле по-хозяйски, широко раздвинув ноги, плотно упершись в пол огромными, на толстой подошве солдатскими ботинками. Цедил слова неторопливо, спокойно.

Подземный еле удерживался от желания сейчас же, немедленно влепить пулю в его узкий, сдавленный лоб. Он вслушивался в нагловатый, с хрипотцой голос, и его трясла дрожь от сдерживаемой с трудом ярости. Вот он, убийца Яна Ушияка, сидит в двух шагах от него, ни о чем не подозревая. А расправиться с ним нельзя! Надо ждать до завтра! Надо взять живым!

– А вы не могли бы сказать, как далеко от Валашских Мезерич находится штаб Мурзина? – лениво и вроде бы без особого интереса опросил Брин. И пояснил: – Меня беспокоит, что если завтра утром придется туда идти, то я могу не успеть на встречу с английскими парашютистами…

– Я даже не представляю, в какой это стороне, – ответила хозяйка. – Мне никогда не приходилось туда ходить.

– А сам Мурзин не приходит сюда? Вы его когда-нибудь видели?

– Нет. Я знаю только Петра и еще трех его товарищей. В прошлый раз вот с вами еще познакомилась.

– Это хорошо. В нашем деле нужна строжайшая конспирация. Я сам каждую ночь меняю квартиры, чтобы гестапо на след не напало. Еще не знаю, где эту ночь провести придется. А вы бы не разрешили у вас переночевать?

Хозяйка промолчала. Брин приметил ее замешательство и сказал успокаивающе:

– Не беспокойтесь. Я не требовательный постоялец. Сейчас я должен уйти на встречу с одним человеком. И, если вы не против, потом вернусь. Мне только бы поспать ночь. Я чертовски устал, – он зевнул, прикрыв рот огромной ладонью.

– Конечно, конечно. Пожалуйста. Можете сегодня переночевать здесь, – наконец согласилась хозяйка. – Ведь завтра утром Петр придет сюда, чтобы встретиться с вами.

– Благодарю! Вы очень любезны. Я скоро вернусь.

Франц Брин поднялся со стула и направился к выходу.

Когда дверь за ним захлопнулась, Подземный вышел из спальни. В раздумье остановился посреди комнаты. Что делать? Мысль захватить Франца Брина ночью спящим казалась очень заманчивой. «Но это же центр города! Как потом провести его по улицам? Кругом немцы. Ночью множество патрулей. И главное – за этой квартирой, возможно, уже следят, – раздумывал Честмир Подземный. – Нет. Лучше действовать, как намечено. За ночь предупредить Эмиля Гонзика. Еще двух товарищей. С рассветом собраться на конспиративной квартире в отдельном домике. Там сразу же за огородами начинается лес. Да, так и нужно делать. К тому же, пока его поведут на ту квартиру, можно проследить, не тянется ли за ним гестаповский хвост».

– Это хорошо, что он переночует здесь у тебя, – сказал Подземный, приняв окончательное решение. – Завтра, когда он проснется, скажешь ему, что от меня приходил человек и передал, чтобы он шел на вторую конспиративную квартиру. Он не знает, где она находится. Поэтому ты проводишь его сама к Яну Плахетке. Доведешь до дома и уйдешь. В дом он пусть войдет один. Поняла? И ни о чем ему не рассказывай. Не знаю, мол, ничего, вот и весь разговор. До свидания! – Честмир Подземный крепко пожал ей руку.

Рано утром Рудольф Петрвальский, Эмиль Гонзик и еще два подпольщика сидели за столом в аккуратно прибранной горнице. Хозяин дома только что отправился на работу, и Честмир Подземный давал последние указания своим ребятам. На столе дымился чугунок с вареной картошкой, на большом блюде были разложены ломти свеженарезанной ветчины, рядом стояла уже начатая литровая бутылка сливовицы.

Когда в дверях послышался условный стук, Честмир Подземный спрятался в соседней комнате, а Эмиль Гонзик – невысокий, коренастый крепыш – поспешил открыть дверь долгожданному гостю.

Франц Брин уверенной походкой, громко стуча своими тяжелыми ботинками, прошел в горницу и, окинув взглядом присутствующих, спросил:

– А где же Петр?

– Он вот-вот должен прийти. Садитесь с нами завтракать, – предложил Гонзик Брину.

– А-а! Старый знакомый! – воскликнул Франц Брин, снимая пальто, и, подойдя к Рудольфу Петрвальскому, протянул ему руку. – Давно не виделись. Как идут дела у вас в Остраве?

– Плохо. Руководители подполья арестованы, – сказал Петрвальский и осторожно добавил; – Вскоре после вашего отъезда…

Франц Брин и глазом не моргнул. Подсел к столу. Гонзик пододвинул ему тарелку, наполнил рюмку прозрачной желтоватой сливовицей…

– Это никуда не годится. Видимо, люди пренебрегли конспирацией, – строго сказал Брин. – И это в такой напряженный момент, когда со дня на день из Лондона может последовать приказ переходить к активным действиям!

– Скажи-ка, Павел… так тебя, кажется, звали в Остраве… почему ты здесь, в Мезеричах, назвался Францем Брином? – неожиданно спросил Рудольф Петрвальский,

Франц Брин раскатисто рассмеялся:

– К чему такой глупый вопрос? Ты что, не знаешь, что условия конспирации требуют частую смену документов? Учить тебя надо? Я и Павел, я и Франц Брин! Понятно? А если хочешь знать, могу сообщить тебе по дружбе, что на самом деле я Франтишек Новак, инженер из Праги. Старейший член социал-демократической партии Чехословакии… Так-то вот! Теперь, надеюсь, ты все понял?

– Но ты же говорил в Остраве, что являешься представителем подпольного ЦК Компартии, – перебил его Петрвальский.

– И это тебе надо объяснять? Пожалуйста, объясню: в настоящее время перед лицом общего врага – германского фашизма, наши партии действуют единым фронтом! И я имею полномочия возглавлять патриотическое движение в Моравии и от социал-демократов, и от подпольного ЦК Коммунистической партии.

– А кто же тогда выдал членов национальных комитетов в Брно, Всетине, Злине, Остраве? – вмешался вдруг в разговор молчавший до этого Эмиль Гонзик. – Ведь вы их всех знали…

Франц Брин нахмурил брови. На каменных скулах его заходили желваки.

– А это уже оскорбление, – сказал он жестко. – И знаешь, как отвечают на такие оскорбления?.. Но ты еще слишком молод, а интересы нашего дела выше самолюбия – для меня, во всяком случае. Поэтому я отвечу на твой вопрос: наша разведка доподлинно установила, что наших людей в Остраве и Злине предала Маняка Седлачкова из села Горние Слоупнице. Она была связной между нашими подпольными комитетами и выдала их гестаповцам. Могу назвать еще и других предателей…

Франц Брин говорил неторопливо, подчеркивая каждое слово, и они в его устах звучали довольно убедительно.

– Ладно! Давайте выпьем за наши успехи, – предложил Рудольф Петрвальский, вспомнив указания Петра,

– Давно бы пора! – сразу меняя интонацию, дружелюбно воскликнул Франц Брин. – А то пригласили к столу, а сами пристаете о глупыми подозрениями. Хотя в общем-то вы молодцы: бдительность в нашем деле необходима.

Выпив рюмку вместе со всеми, Эмиль Гонзик вышел из-за стола, прошел в соседнюю комнату.

Честмир Подземный с пистолетом в руке стоял за дверью и, стиснув зубы, прошептал ему злобно:

– Что вы медлите? Зачем завели с ним эти разговоры?

– Слушай, Петр! Оказывается, он не предатель. Он говорит, что функционеров выдала Маняка Седлачкова, – зашептал в ответ Гонзик.

Едва сдерживая закипевшую ярость, Честмир Подземный прильнул к его уху и крепко выругался.

– Ты что, не слышал приказ? – сказал он. – Ударь его чем-нибудь тяжелым по голове, и быстро связывайте его… Только смотри не убей… Он мне живой нужен.

Взгляд Подземного упал на брусок для точки косы.

– Возьми вот этот брус… Бей по затылку… Скорей…

Эмиль Гонзик покорно взял брусок, сунул его в карман брюк и вернулся в горницу. За окном неожиданно грянул духовой оркестр. Гонзик подошел к окну, приподнял занавеску.

– Какая-то немецкая часть входит в город, – сказал он, разглядывая нестройные ряды солдат, шагающих за изгородью палисадника.

Франц Брин, повернувший было голову на звуки музыки, сразу отвернулся и обратился с каким-то вопросом к Рудольфу Петрвальскому. Теперь Гонзик оказался за его спиной. Он шагнул к столу, выхватил из кармана брусок, занес руку над головой провокатора и резко опустил ее для удара. Но в самый последний момент, словно предчувствуя надвигающуся опасность, Франц Брин уклонился в сторону, вскочил со стула и молниеносно ударил Гонзика ногой в пах.

Крепко стукнувшись о стену спиной, Гонзик не потерял самообладания. Он быстро швырнул брусок в сторону Брина. Но и на этот раз Франц Брин увернулся от удара. Брусок, пролетев через всю комнату, ткнулся в стену и упал на пол. Рудольф Петрвальский и два других подпольщика вскочили из-за стола, собираясь броситься в драку. В это время дверь соседней комнаты распахнулась – в горницу с пистолетом в руке шагнул Честмир Подземный.

– Дураки! Вот мои документы! – Франц Брин быстро сунул руку за пазуху.

Мгновенно оценив обстановку, Честмир Подземный нажал спусковой крючок. Грохнул выстрел, Франц Брин дернулся. Из его руки выскользнул уже выхваченный из кобуры пистолет и громко стукнулся о половицу. Одновременно прозвучали еще два выстрела. Это Рудольф Петрвальский и Эмиль Гонзик выпустили в провокатора по пуле. Падая, Франц Брин схватился рукой за голову.

– Быстро заберите у него документы, возьмите пистолет! И бегом в окно, на задний двор! – скомандовал Честмир Подземный.

Эмиль Гонзик подскочил к убитому. Изо рта Франца Брина струилась кровь.

– Быстрее, быстрее! – торопил Подземный.

Рудольф Петрвальский высадил раму. Подпольщики выбрались наружу и огородами побежали к лесу. Духовой оркестр, удаляясь, все еще продолжал играть бодрый походный марш. Пронзительные трубные звуки неслись над окраиной города.

Укрывшись за первыми деревьями, Честмир Подземный и его друзья остановились.

– Посмотри, Петр, за нами никто и не гонится, – сказал Эмиль Гонзик.

– А тебе хотелось бы, чтобы нас поймали? – шутливо проговорил Подземный. Нервная улыбка скользнула по его побледневшиму лицу. – Где документы этого проходимца?

– На. Вот его бумажник.

Честмир Подземный взял черный кожаный бумажник из рук Эмиля Гонзика. Раскрыв его, он вытащил несколько паспортов. На каждом из них красовалась фотография Франца Брина, и в каждом были вписаны различные имена и фамилии,

– Франтишек Покорный, Франтишек Шмидт, Франц Брин, – вслух перечислял Честмир Подземный. – А вот и Франта Великий. Конечно же это он. А вы завели там с ним глупые разговоры. Хорошо еще, что я успел в него первым выстрелить. А то бы он пострелял вас, как диких коз.

– Да! От этих пуль уцелеть трудно, – сказал Рудольф Петрвальский, разряжая пистолет Брина. – Калибр девять миллиметров. Я думаю, что это разрывные пули.

– Петр! Смотри, к дому Плахетки даже никто не подходит. Может быть, никто не слышал, как мы стреляли? – сказал Эмиль Гонзик.

– То правда же! – поддержал его Рудольф, вглядываясь в домик Плахетки.

– Я сам вижу. Но если туда зашли люди, пока мы бежали? Давайте подождем еще немного, тогда вернемся.

– Представляю, какое выражение лица будет у Яна Плахетки, когда он придет с работы и увидит у себя в горнице убитого человека, – усмехнулся Гонзик.

– Надо его предупредить, а то, чего доброго, может наделать глупостей. Ты, Рудольф, давай пистолет и отправляйся к нему на работу. Скажи, чтоб до вечера он домой не ходил, – распорядился Честмир Подземный. Потом, задумавшись на минуту, добавил: – Постой! Ты теперь без оружия. Зайди сейчас в дом. Если в нем никого нет, оставайся там и махни нам рукой из окна. Отсюда хорошо видно. Тогда мы сейчас же придем. А если там немцы, скажешь, что пришел к товарищу и ничего не знаешь. Понял?

Рудольф Петрвальский кивнул. Выйдя из лесу, он нетеропливой походкой спустился по открытому склону. Честмир Подземный и его друзья напряженно следили за каждым движением Рудольфа. Вот он свернул на городскую улицу, подошел к домику Плахетки, вот скрылся за дверью дома. Не прошло и минуты, как он высунулся в окно, призывно помахал рукой.

Отдаленные звуки оркестра доносились теперь из самого центра города. Видимо, этот оркестр и заглушил громкие выстрелы в доме Плахетки.

Четверо молодых подпольщиков во главе с Честмиром Подземным гурьбой ввалились в горницу. Каждому из них не исполнилось еще и двадцати. И хотя им и раньше приходилось убивать врагов своей родины, но в тех случаях поверженные фашисты оставались лежать на затемненных улицах города или в поле, а теперь они впервые увидели убитого ими человека, раскинувшегося на полу в луже крови. Зрелище это было непривычным и пугающим.

– Теперь тащите его в сени. В чулане спрячем, а ночью на огороде зароем, – распорядился Честмир Подземный и первым подхватил тело убитого под мышки.

Впятером затащили в чулан тяжелую ношу. Больше часа мыли подпольщики крашеный пол, затирая на досках пятна крови. К приходу хозяина конспиративной квартиры пол горницы был надраен до блеака. Правда, исчезла ковровая дорожка, в которую завернули труп Брина. Но, узнав, в чем дело, Ян Плахетка не рассердился. С наступлением темноты он помог товарищам вырыть яму на своем огороде. Большой Франта оказался настолько велик, что его с трудом втиснули в нее. Так бесславно закончил свой жизненный путь один из лучших агентов штандартенфюрера Отто Козловского, профессиональный провокатор, прозванный гестаповцами Франтой Великим.

Весна пришла неожиданно рано. Мартовские дожди начисто смыли снежный покров. Теплый бархатный ветерок разгуливал в горах Моравии, а командир партизанской бригады имени Яна Жижки майор Мурзин (это звание ему присвоили неделю назад) опять метался в бреду на кровати чешского лесника Павла Резничека.

Только вчера с группой партизан участвовал он в диверсии на железнодорожном перегоне Всетин – Яблунка. Пустив под откос в речку Горная Бычва эшелон с немецкими танками, партизаны возвращались на базу, когда им повстречались каратели. В завязавшейся перестрелке фашистская пуля опять угодила Мурзину в ногу. Партизаны унесли раненого командира в горы и оставили в одинокой небольшой хате лесника, расположенной на отшибе в горном лесу, в нескольких километрах от села Гощалково.

К вечеру температура у раненого подскочила до сорока. Требовалась срочная медицинская помощь. Узнав об этом, Степанов отправил к Резничеку разведчицу Надю Струкову, которая еще в начале войны прошла курсы санитарных инструкторов. Врачей в партизанской бригаде не было.

Когда Надя добралась к хате лесника, Мурзин был в полусознательном состоянии. На заросшем лице горели блестящие от жара, казавшиеся огромными глаза.

– Товарищ командир! Покажите ногу, – робко попросила девушка.

– Уходи отсюда! Что ты понимаешь в медицине? – с трудом ворочая языком, сквозь зубы процедил Мурзин.

– Я санинструктором раньше была.

– Уходи! Я же ясно сказал. – Горящие глаза его со злостью глянули на маленькую, невзрачную на вид партизанку.

Надя ушла. На этом закончилось ее первое знакомство со злым и непонятным командиром бригады. Если бы в ту пору кто-нибудь сказал Наде, что майор Мурзин будет ее мужем, что многие годы проживет она счастливо с этим человеком, Надя рассмеялась бы, приняв это за шутку. Она была уверена, что больше никогда уже не встретится с Мурзиным.

Но на другой день состояние командира бригады еще больше ухудшилось. Нога распухла, рана стала гноиться. Оказалось, что врач, которого партизаны собирались привезти из Всетина, арестован немцами. Теперь Мурзин сам попросил прислать к нему Надю Струкову.

Дрожащими руками девушка промыла рану раствором марганцовки, обильно присыпала стрептоцидом, единственным лекарством, которым располагали партизаны, и накрепко забинтовала.

Через сутки жар заметно начал спадать. Все это время Надя неотлучно дежурила возле постели больного.

Когда боль в ноге поутихла, из глаз Мурзина исчез злой огонек. Коротая бессонные ночи, он уже дружелюбно расспрашивал Надю о ее партизанской жизни. А однажды сказал:

– Как же это ты, такая маленькая, оказалась в этих огромных горах? И как родители тебя отпустили в это пекло?

– А я их и не спрашивала. Когда началась война, я окончила девять классов. Пошла на курсы медицинских сестер в городе Дзержинске. В марте сорок второго мне уже исполнилось семнадцать лет. Я попросилась в армию. Зачислили в батальон связи в Горьком, потом служила санинструктором в штабе ПВО… А в начале сорок четвертого откомандировали в распоряжение штаба 1го Украинского фронта. Приехала в Киев и узнала, что здесь готовят специальные группы для работы в тылу врага… Написала рапорт, чтобы меня приняли. А потом прилетели мы сюда. Семь человек нас было. Командир группы капитан Калинов. Имели мы задание приземлиться в районе города Брно. Только, когда линию фронта перелетели, зенитный снаряд попал в мотор самолета. Поэтому нас выбросили раньше времени. Где-то в районе Всетина. Приземлилась я на Липтальских пасеках. Наверно, знаете? В горах это.

– Знаю, знаю. Бывал в тех местахг

– Так вот. Приземления у меня не получилось, потому что парашют мой зацепился за дерево и я повисла над крутым обрывом… Нас учили, что после приземления надо скорее парашют прятать и своих разыскивать. А я вишу на самом виду, всем на обозрение… Да-а… Сообразила я, значит, что висеть-то мне долго ни к чему. Вытащила из-за голенища сапога финку и махнула по стропам… Вот здесь-то мои мучения и начались. – Надя глубоко вздохнула, перевела дух. – Рухнула я, как птица подшибленная, на землю. Головой обо что-то ударилась и покатилась вниз по склону горы. Видно, сознание от удара потеряла. Очнулась от холода. Лежу в ручье. Голова от боли раскалывается. А кругом ночь. Прыгали-то мы в темноте, часов в десять вечера… А я никак не соображу, где я и что со мной. Потом очухалась, вспомнила все. Пошла в гору, чтобы увидеть сигнальные ракеты, которые наш командир группы обещал давать. Да где там, какие ракеты! Много времени, видно, прошло, пока я в себя приходила.

– Та-ак! Не сладкое приземление у тебя получилось, – сочувственно проговорил Мурзин.

– Где уж там. В голове гудит, ничего не слышу, лицо в кровь изодрано… А за плечами груз килограммов тридцать. Сами небось знаете… Автомат, две сотни патронов, пистолет, мина, детонирующий шнур, санитарная сумка – и ни одного сухаря. Вот так я одна на чужой земле оказалась… Уж сколько раз за ту ночь маму-то вспомнила, – Надя улыбнулась, потом умолкла, задумалась о чем-то своем. – А наутро послышался лай собак. Сначала обрадовалась, что слышу. А потом испугалась: вдруг это немцы со своими овчарками рыщут? Забралась поглубже в лес. И там на дом лесника набрела… Два дня все вокруг да около ходила, боялась зайти… Потом голод заставил. Взяла пистолет в руку, на всякий случай гранату приготовила и пошла к дому. Постучала в окно. Вышла пожилая женщина. Перепугалась: в доме-то кроме нее трое ребятишек были… Накормила она меня, отмыла, одежонку свою дала… А вечером ее муж домой возвратился. Он-то и рассказал, что немцы двух русских парашютистов убили. Он же меня к вам в бригаду привел…

Надя замолкла. Мурзин тоже долгое время лежал, не проронив ни слова. Судьба девушки тронула его огрубевшее за войну сердце. Молчание прервал вошедший в избу Степанов. За ним порог комнаты переступила Ольга Франтишкова.

– Ну как, Юра, здоровье? – спросил Степанов!

– Сейчас уже лучше. Спасибо Наде, она меня выходила.

– А я к тебе с Ольгой пожаловал. Хочу, чтобы ты сам послушал, как немцы свирепствуют.

– Что ж, садитесь, рассказывайте.

Ольга Франтишкова поведала Мурзину о трагической гибели Сергея Жукова.

– Я бы на вашем: месте поймал этого полковника Кобличека и повесил его на первой осине, – отрывисто проговорил Мурзин.

– То правда же! Мы так и сделаем, – пообещала Ольга Франтишкова.

Больше часа беседовали они с выздоравливающим командиром бригады, намечали, где лучше проводить новые диверсии. А когда собрались уже уходить, капитан Степанов воскликнул:

– Да, чуть было не забыл. Тут в нашем районе еще одна партизанская группа появилась. Какой-то Просковец ею командует. Ребята говорят, местные жители на него жалуются. Отбирает продукты, одежду, а денег не платит. Надо бы выяснить, что у него за люди.

– Просковец, Просковец! Где-то слышал я эту фамилию, – в раздумье сказал Мурзин. – Нет, не могу припомнить. Но оставлять их без надзора никак нельзя. Если это честные люди, призовем к порядку. Если нет – разговор короткий: порочить партизанскую славу мы не позволим!

– Давай, Юра, пошлем к этим бродягам своих связных. Пусть договорятся о встрече. Прощупаем этого Просковца. Может, он парень дельный.

– Та-ак! Я согласен, послать к ним людей можно. Но об этом Просковце надо сообщить на Большую землю. Может быть, там его знают.

Так и порешили. А через несколько дней из Киева получили предостерегающий ответ. Оказывается, партизанская группа Просковца, он же Пинкас, являлась частью шпионской организации гестапо. Под видом партизан группа Просковца уже действовала в Польше, где выдавала немцам польских патриотов.

Вскоре агенты Просковца-Пинкаса сами попытались войти в переговоры с командованием бригады имени Яна Жижки. Они передали через партизанских связных, что Просковец предлагает встретиться где-нибудь в условленном месте с командиром бригады и хочет договориться о совместных действиях против немцев. Местом встречи партизаны избрали деревню Костелец, расположенную в окрестностях Злина. Но Степанов не пустил Мурзина на эту заранее продуманную встречу.

– Посиди дома, Юра! – сказал он, когда обсуждали состав группы, выделенной для уничтожения банды Просковца. – Ты еще с палкой ходишь, а в этом деле быстрые ноги потребоваться могут. Я сам поведу ребят.

К назначенному времени капитан Степанов, лейтенант Москаленко и еще шесть партизан пришли в деревню Костелец. Короткий мартовский день подходил к концу, приближались сумерки. Четверо молодчиков Просковца поджидали партизан на окраине деревни.

– Ну, где ваше начальство? – дружелюбно спросилч Степанов.

– А где ваш командир? – спросил в ответ один из встречавших.

– Я командир, партизанской бригады имени Яна Жижки, – хмуро ответил Степанов.

– Нет, ваш командир имеет черную бороду.

– Для соблюдения маскировки иногда приходится расставаться с бородой. – Степанов провел рукой по выбритой щеке.

– Ладно! Пойдемте. Просковец дожидается вон в той хате.

Партизаны гурьбой направились к деревянному дому. Четверо представителей Просковца шли рядом с ними.

Пройдя через сени, они вошли в просторную комнату. За длинным столом, уставленным бутылками со сливовицей и нехитрой крестьянской закуской, сидели еще шестеро. Увидев вошедших, они поднялись навстречу, стали приветливо здороваться. С первых же слов можно было понять, что среди них были русские и украинцы. Лишь один, державшийся развязнее остальных, оказался грузином. Он-то и предложил:

– Садитесь, гости дорогие! По грузинскому обычаю, надо выпить за нашу встречу.

– Кто же из вас Просковец? – поинтересовался Степанов, присаживаясь к столу и кивая своим товарищам, чтобы и те занимали места.

– Зачем торопиться, дорогой? Зачем сразу дела решать? Когда друзья встречаются, они вино пьют, потом о делах говорят, – сказал грузин, придвигаясь к Степанову.

По всему было видно, что он старший в этой компании. Остальные заискивающе поглядывали на него, разливали сливовицу в стаканы и чашки.

– Предлагаю пить за встречу советских людей на чужой земле, за крепкую партизанскую дружбу! – сказал грузин, поднявшись из-за стола. – И еще за нашу победу!

Все встали. Степанов одобрительно подмигнул товарищам и, осушив половину стакана, закусил куском ветчины.

– Шунка выборна! – похвалил грузин закуску.

– Да! Неплохая свинина, – согласился Степанов. – Откуда такую достали?

– Кабана закололи. Для гостей ничего не жалко.

– А кабана где взяли?

– Зачем, кацо, спрашиваешь! Много будешь знать – скоро состаришься… Ешь, раз нравится.

– Спасибо за угощение. – Степанов оценивающим взглядом обвел незнакомых людей. На шее у каждого висел немецкий автомат. – Настоящих-то друзей с оружием не встречают. Да и раздеться бы гостям не мешало. – Он первым вышел из-за стола, снял автомат и поставил его у стенки, сбросил ватную куртку,

Грузин в недоумении вскинул густые черные брови, потом рассмеялся и тоже последовал его примеру. Вслед за ним сняли оружие и верхнюю одежду остальные. Это-то и нужно было Степанову. Примерно через полчаса штурмовая группа партизан должна была окружить хату.

– Вот теперь и еще можно выпить, – Степанов поднял недопитый стакан. – За скорейший разгром фашистской Германии!

– Стой, кацо! Такой тост сказал, так мало вина пьешь! Давай стакан… До краев налью.

Грузин взял бутылку, налил Степанову и себе. Его люди усиленно ухаживали за партизанами.

– Что ж мы? Второй тост пить собрались, а еще толком не познакомились, – весело проговорил Степанов. – Кто же из вас Просковец? Ты, что ли? – глянул он на грузина.

– Зачем я? Просковец сегодня занят. Меня за себя послал. Твой командир тоже, наверное, занят?

– Нет, почему же? Я и есть командир партизанской бригады. А ты кто?

– Просковец слышал? Я его правая рука. Зовут Вано Качубария. А тебя как называть?

– Иван Степанов.

– А твой командир как звать?

– Я же тебе сказал, что я и есть командир…

– Зачем так говоришь, зачем друга обманываешь? Мы ваш командир хорошо знаем. Черный ус, черный борода, черный кожаный куртка.

– Бороду я давно сбрил, – попытался отвертеться Степанов.

– Брей не брей, все равно видно. У тебя волос светлый. Откуда черный борода может быть?

– Ну, как знаешь. Можешь верить, а можешь нет. Только я на самом деле командую партизанской бригадой. И без Просковца никаких переговоров мы вести не будем.

– Зачем такой несговорчивый? Просковец мне поручил договориться с вами. Вместе мы крепче будем бить немцев. Хочешь, мы к тебе в отряд своих людей приведем?

– А много у тебя народу?

– Народ есть. Сразу не могу сказать. Сначала договориться надо. Просковцу доложить. А у тебя людей сколько?

– И у меня народ есть. Около десяти тысяч вооруженных бойцов, – соврал Степанов. – Но прежде чем решить вопрос о наших совместных действиях, я должен знать: из кого состоит ваш отряд, по чьему заданию вы работаете, кому подчиняетесь?

– Как из кого? Из советских людей. Сам видишь. Вот они, здесь сидят. Другие с Просковцом задание выполняют. Все бывшие военнопленные. Из лагерей бежали. Понимаешь? Фашистов бить хотят. Понимаешь?

– Это мне ясно. А вот кому вы подчиняетесь?

– Как кому? Советской власти подчиняемся.

– А связь с Большой землей имеете?

– Какая может быть связь? Мы все из плена бежали. Немцы нам радиостанций не давали. Они нам только автоматы выдали.

Степанов так и не понял, то ли Качубария в запальчивости проговорился насчет оружия, то ли вложил в последнюю фразу иносказательный смысл. Но не это сейчас было главным. Степанову важно было затянуть разговор, усыпить бдительность этих фашистских наемников до подхода штурмовой партизанской группы. Поэтому он вновь обратился к грузину:

– Хорошо, кацо! Если я тебя правильно понял, вы хотели бы влиться в мою бригаду. А как вы это себе представляете? На каких условиях? Просковец предлагает совместные действия?

– Зачем вливаться? Река Кура в море вливается. Вода из пресной соленой становится. Мы так не хотим. Хотим своей рекой в вашем море остаться. Наши люди будут подчиняться только Просковцу и мне. Просковец станет твоим заместителем. Все приказы нашему отряду будешь давать через него. На таких условиях Просковец согласится привести людей к вам в лагерь. Отдельно нам располагаться опасно. В Моравию много немецких войск прибывает. Одни мы против карателей не выстоим…

– Ясно! Значит, своей рекой наше море рассечь хотите, – прищурив глаз, Степанов испытующе посмотрел на грузина,

– Зачем рассекать? Пополнять будем. Соглашайся, Иван Степанов. Или еще с Черным генералом говорить будешь? – лукаво ухмыльнулся Качубария.

– А ты без Просковца можешь этот вопрос решить?

– Просковец мне… – начал было Качубария, но в это время за окном хлопнул выстрел.

Через мгновение ему ответил дробный перестук автоматных очередей. Грузин вскочил с места и бросился к автомату. Степанов ловко подставил ему ногу и, выхватив из кармана пистолет, навалился сверху на растянувшегося возле стены Качубария. В переполненной комнате началась свалка, раздались первые выстрелы. Чьи-то цепкие пальцы обхватили шею Степанова. Медлить было нельзя. Он спустил курок пистолета, приставленного к затылку грузина.

– Товарищи дорогие! Бейте их, гадов! Это же предатели! – раздался над ним незнакомый осипший голос.

Пальцы, сжимавшие Степанову шею, ослабли, скользнули вниз. Кто-то всей тяжестью рухнул на него и скатился на пол. Над головой со звоном разлетелось оконное стекло. С улицы еще явственней донеслась перестрелка. Степанов поднялся на ноги. Рядом перекатывались клубком два сцепившихся человека. В одном из них Степанов опознал Москаленко. Не медля ни секунды, он схватил за руку его противника и заломил ее за спину. Взвыв от боли, тот выпустил Москаленко, который тут же вскочил с пола и всадил нож в спину своего противника.

Степанов огляделся. В распахнувшуюся дверь ввалились несколько партизан. Перед ними с поднятыми руками стояли четверо бандитов из группы Просковца. На полу, между распластанными телами, валялась перебитая посуда. Один из сдавшихся громко без умолку твердил:

– Молодцы ребята! Ой молодцы! Так их, предателей! Это же гестаповские агенты! Я же сразу хотел вас предупредить, да случая не представилось.

Степанов узнал этот осипший голос, который всего минуту назад слышал над своей головой.

– Это ты вон того гада пристукнул? – спросил Степанов, кивая на труп, валявшийся рядом с телом грузина.

– Я его, я! Это телохранитель Качубария. Он вас душить начал.

– Опусти руки, – разрешил Степанов. – Остальных обыскать. Посмотрите, кто из наших погиб. Раненые есть?

В этой операции группа Степанова потеряла всего одного бойца, двое получили легкие ранения. Зато уничтожено было одиннадцать бандитов, включая и тех, кто охранял хату снаружи. Четверо сдались на милость победителей, и среди них Нечипуренко, который выручил комиссара Степанова в критический момент.