Текст книги "Учение о понятии"

Непосредственное суждение рефлексии есть опять-таки: единичное есть общее; но субъект и предикат имеют выше приведенное значение; поэтому его можно ближайше выразить так: это есть по существу общее.

Но некоторое «это» не есть по существу общее. То по своей общей форме положительное суждение вообще должно быть понято отрицательно. Но между тем как суждение рефлексии есть не только положительное, то и отрицание не относится прямо к предикату, который не есть включенное, но есть сущее в себе. Субъект есть скорее изменчивое и подлежащее определению. Поэтому отрицательное суждение должно быть здесь понимаемо так: не некоторое это есть общее в рефлексии; такое в себе имеет общее осуществление как бы лишь в некотором «это». Единичное суждение имеет поэтому свою ближайшую истину в частном.

Неединичность субъекта, которая должна быть положена в первом суждении рефлексии вместо его единичности, – есть частность. Но единичность в суждении рефлексии определена, как существенная единичность; поэтому частность может быть не простым, отвлеченным определением, в коем единичное было бы снято и осуществленное уничтожено до основания, но лишь расширением его во внешней рефлексии; поэтому субъект есть некоторые эти или некоторое множество единичных.

Это суждение: некоторые единичные суть общее рефлексии является ближайше положительным суждением, но оно также и отрицательно; ибо некоторое содержит в себе общее; соответственно последнему оно может быть рассматриваемо, как объемлющее, но поскольку оно есть частность, это ему также не соответственно. Отрицательное определение, полученное субъектом через переход единичного суждения, есть, как указано выше, также определение отношения, связки. В суждении «некоторые люди счастливы» заключается непосредственный вывод: некоторые люди несчастливы. Если некоторые вещи полезны, то именно потому же некоторые вещи неполезны. Положительное и отрицательное суждения уже не распадаются, но частное суждение содержит в себе непосредственно оба их вместе, именно потому, что оно есть суждение рефлексии. Но поэтому частное суждение есть неопределенное.

Если в примерах такого суждения рассмотреть далее субъект – некоторые люди, животные и т. д., то окажется, что кроме частного определения формы – некоторые – он содержит в себе еще и определение содержания – человек и т. д. Субъект единичного суждения мог бы означать этого человека, некоторую единичность, требующую собственно лишь внешнего указания; его правильнее выразить каким-либо словом Кай. Но субъектом частного суждения уже не могут служить некоторые Каи, так как Кай должен быть единичным, как таковым. К слову некоторые может быть присоединено лишь общее содержание, как то люди, животные и т. д. Это содержание уже не только эмпирическое, но определенное формою суждения; а именно оно есть общее потому, что слово некоторые содержит в себе общность, и эти некоторые должны быть вместе с тем отделены от единичных, так как рефлектированная единичность лежит в их основании. Ближайшим образом оно есть также общая природа или род – человек, животное; такая предваряемая общность, которая есть результат суждения рефлексии; подобно тому, как положительное суждение, поскольку оно имеет субъектом единичное, есть предваренное определение, которое есть результат суждения существования.

Субъект, содержащий в себе единичные, их отношение к частности и общую природу, тем самым уже положен, как полнота определений понятия. Но это соображение, собственно говоря, внешне. То, что ближайшим образом уже положено в субъекте через его форму во взаимном отношении, есть расширение этого в частность; но это обобщение ему не соответствует; это есть вполне определенное, а некоторые эти – неопределенное. Расширение должно касаться этого, стало быть, соответствовать ему, быть вполне определенным; таковою служит полнота или ближайшим образом общность вообще.

Эта общность имеет в своем основании это, так как единичное есть здесь рефлектированное в себя; поэтому его дальнейшие определения движутся в нем внешним образом, и подобно тому, как частность именно потому определилась, как некоторые, так и общность, достигаемая субъектом, есть всячество (Allheit), и частное суждение перешло в общее.

Общность, присущая субъекту общего суждения, есть внешняя общность рефлексии, всячество; все суть все единичные; единичное остается тут неизменным. Поэтому. эта общность есть лишь совокупность сущих для себя единичных; она есть одинаковость (Gemeinschaftlichkeit), возникающая в них лишь через сравнение. Эта одинаковость прежде всего бросается в глаза субъективному представлению, когда идет речь об общности. Ближайшее основание признания некоторого определения за общее состоит в том, что оно присуще многим. При анализе предносится главным образом это же понятие общности, когда, напр., развитие функции в многочлен считается за более общее, чем развитие ее в двучлен; ибо многочлен содержит в себе более частностей, чем двучлен. Требование, чтобы функция была представлена в ее общности, есть собственно требование все-члена, исчерпанной бесконечности; но здесь само собою представляется ограничение этого требования, и изображение бесконечного множества должно довольствоваться лишь его долженствованием, а потому лишь многочленом. В действительности же уже двучленом предполагается многочлен, в коем метод или правило касается лишь зависимости одного члена от другого, и зависимость многих членов от предшествующих им есть не нечто частное, но остается лежащею в основании одною и тою же функциею. Метод или правило должно считаться истинно общим; в течение развития или в развитии многочлена оно лишь повторяется; поэтому через умножение числа членов оно нисколько не выигрывает в общности. Уже ранее была речь о ложной бесконечности и ее заблуждении; общность понятия есть достигнутая потусторонность; та же бесконечность остается пораженною потусторонностью, как чем-то недостижимым, так как она остается просто прогрессом в бесконечность. Если под видом общности предносится лишь всячество, общность, которая должна быть исчерпана единичными, как единичными, то это есть возврат к той ложной бесконечности; или, правильнее, при этом за всячество принимается лишь множество. Множество же, как бы оно ни было велико, остается только частностью и не есть всячество. Однако при этом предносится смутно сущая в себе и для себя общность понятия; оно прорывается мощно сквозь упорно сохраняющуюся единичность, в коей его держит представление, и сквозь внешность ее рефлексии, и превращает всячество в полноту или, правильнее, в категорическое бытие в себе и для себя.

Это и иным путем обнаруживается во всячестве, которое есть вообще эмпирическая общность. Поскольку единичное предполагается, как нечто непосредственное, стало быть преднайденное и внешне принятое, ему столь же внешня и рефлексия, связывающая его во всячество. Но так как единичное, как это, совершенно безразлично к этой рефлексии, то общность и такая единичность не могут совпасть в единство. Поэтому эмпирическое всячество остается лишь задачею, долженствованием, не могущим быть представленным, как бытие. Эмпирически – общие предложения, ибо и такие бывают установлены, основываются на безмолвном соглашении в случаях отсутствия противоположных инстанций признавать множество случаев за всячество; или принимать субъективное всячество, всячество знания данных случаев, за объективное всячество.

При ближайшем рассмотрении общего суждения, занимающего нас теперь, оказывается, что субъект, который, как было замечено выше, содержит в себе сущую в себе и для себя общность, как предположенную, теперь имеет ее также, как положенную. Все люди означает, во-первых, род человек, во-вторых, этот же род в его единичности, но так, что единичные вместе с тем расширены в общность рода; наоборот, общность через эту связь с единичностью определена столь же полно, как и единичность; тем самым положенная общность стала равною предположенной.

Но, собственно говоря, следует прежде всего принимать во внимание не предположенное, а рассматривать результат в его формальном определении для себя. Единичность, так как она расширилась в общность, положена, как отрицательность, имеющая тожественное отношение к себе. Тем самым она не осталась тою первою единичностью, какова, напр., единичность некоего Кая, но есть определение, тожественное с общностью, или абсолютная определенность общего. Эта первая единичность единичного суждения не есть непосредственная единичность положительного суждения, но произошла через диалектическое движение суждения существования вообще; она была уже определена к тому, чтобы быть отрицательным тожеством определений этого суждения. Таково истинное предположение в суждении рефлексии; в противоположность присущему ему положению эта первая определенность единичности была теперь ее бытием в себе; то, что оно тем самым есть в себе, теперь положено лишь через движение суждения рефлексии, а именно единичность. как тожественное отношение определенного к себе самому. Тем самым та рефлексия, которая расширяет единичность в общность, не становится для нея внешнею, но делается лишь для себя тем, чем она уже была в себе. Таким образом истинный результат есть объективная общность. Тем самым субъект совлек с себя формальное определение суждения рефлексии, исходившее от этого, дабы перейти через некоторое к общности; вместо все люди теперь должно сказать человек.

Общность, происшедшая таким образом, есть род, – общность, которая в ней самой есть конкретное. Род не присущ субъекту или, иначе, не есть единичное качество, вообще не есть некоторое качество субъекта; род содержит в себе всякую единичную определенность, разрешенную в ее субстанциальную самостоятельность. Поэтому, так как род положен, как это отрицательное тожество с самим собою, он есть по существу субъект, но в нем последний уже не подчинен своему предикату. Тем самым теперь изменяется вообще природа суждения рефлексии.

Последнее было по существу суждением подчинения. Предикат был определен относительно своего субъекта, как сущее в себе общее; по своему содержанию предикат мог бы считаться за существенное определение отношения или также за признак, – определение, по которому субъект есть лишь некоторое существенное явление. Но определенный, как объективно общее, он уже перестает быть подчиненным такому определению отношения или связующей рефлексии; такой предикат относительно этой общности есть скорее нечто частное. Тем самым отношение субъекта и предиката здесь превращается в обратное, и таким образом суждение прежде всего снимается.

Это снятие суждения совпадает с тем, что становится определением связки, которое мы должны еще рассмотреть; снятие определений суждения и переход их в связку одно и то же. А именно поскольку субъект повысился до общности, он в этом определении стал равен предикату, который, как рефлектированная общность, объемлет собою и частность; поэтому субъект и предикат тожественны, т. е. совпали в связке. Это тожество есть род или в себе и для себя сущая природа некоторой вещи. Поскольку эта природа таким образом снова разделяется в суждении, субъект и предикат относятся между собою через внутреннюю природу; – отношение необходимости, в котором эти определения суждения суть лишь несущественные различения. То, что свойственно всем единичным некоторого рода, свойственно по его природе и роду, – это непосредственный вывод и выражение того, что оказалось уже и ранее, именно что субъект, напр., все люди, совлекается своей формальной определенности, и вместо него следует сказать человек. Эта сущая в себе и для себя связь кладет основу нового суждения – суждения необходимости.

Определение, до которого доразвилась общность, есть, как оказалось, сущая в себе и для себя или объективная общность, которой в сфере сущности соответствует субстанциальность. Первая отличается от последней тем, что она принадлежит понятию и потому есть не только внутренняя, но и положенная необходимость своих определений; или иначе, что отличение ей имманентно, между тем как субстанция имеет его лишь в своих акциденциях, а не как принцип в себе самой.

В суждении эта объективная общность положена, тем самым, во-первых, с этою ее существенною определенностью, как имманентною ей, во-вторых, как отличная от нее частность, субстанциальную основу которой составляет эта общность. Таким путем она определена, как род и вид.

Род разделяется или по существу распадается на виды; он есть род, лишь поскольку под ним понимаются виды, вид есть вид, лишь поскольку он с одной стороны осуществляется в единичных, а с другой имеет в роде более высокую общность. Категорическое суждение имеет предикатом лишь такую общность, в которой субъект находит свою имманентную природу. Но оно само есть первое или непосредственное суждение необходимости; отсюда определенность субъекта, в силу которой он в противоположность роду или виду есть частное или единичное, и тем самым ему свойственна непосредственность внешнего осуществления. Но объективная общность также лишь здесь находит свою непосредственную партикуляризацию; с одной стороны она есть поэтому сама нечто определенное, в противоположность которому даны более высокие роды; с другой же стороны она не есть именно ближайшая, т. е. такая, определенность которой есть принцип специфической частности субъекта. Но что тут необходимо, – это субстанциальное тожество субъекта и предиката, в противоположность которому то своеобразие, коим они один от другого отличаются, есть лишь несущественное положение, или только одно название; субъект в своем предикате рефлектирован в своем бытии в себе и для себя. Такой предикат не должен быть смешиваем с предикатами вышерассмотренных суждений; напр., если суждения

роза красна,

роза есть растение;

или:

это кольцо желто,

оно есть золото,

соединяются в один класс, и цвет цветка признается предикатом равнозначущим с растительною природою цветка, то не принимается во внимание то отличие, которое должно бросаться в глаза самому обычному взгляду. Поэтому категорическое суждение должно быть определенно отличено от положительного и отрицательного суждений; в последних то, чтó говорится о субъекте, есть единичное случайное содержание, в первом же оно есть полнота рефлектированной в себя формы. В нем связка имеет поэтому значение необходимости, в них же значение лишь отвлеченного, непосредственного бытия.

Определенность субъекта, в силу коей он есть нечто отдельное от предиката, есть ближайшим образом нечто еще случайное; субъект и предикат еще не приведены в необходимое отношение посредством формы или определенности; необходимость есть поэтому еще внутренняя. Но субъект есть субъект, лишь как частное, и поскольку он имеет объективную общность, он должен иметь ее по существу согласно этой еще непосредственной определенности. Объективно общее, так как оно определило себя, т. е. положило себя в суждении, находится по существу в тожественном отношении с этою отделенною от него определенностью, т. е. последняя должна быть положена, как существенная, а не просто как случайная. Категорическое суждение соответствует своей объективной общности лишь в силу этой необходимости своего непосредственного бытия, и таким образом перешло в условное суждение.

Если есть А, то есть В; или иначе бытие А есть не его собственное бытие, но бытие некоторого другого, В. В этом суждении положена необходимая связь непосредственных определений, еще не положенная в категорическом суждении. Здесь два непосредственных или внешне случайных осуществления, каковым в категорическом суждении ближайшим образом бывает только одно, субъект; но так как одно из них внешне относительно другого, то и это другое непосредственно также внешне относительно первого. По этой непосредственности содержание обеих сторон еще взаимно безразлично; поэтому это суждение есть ближайшим образом пустое формальное предложение. Непосредственность есть, правда, во-первых, как таковая, некоторое самостоятельное, конкретное бытие; но, во-вторых, ее отношение существенно; это бытие есть поэтому также простая возможность; условное суждение содержит в себе не то, что А есть, или что В есть, но то, что если есть одно из них, то есть и другое; сущею положена лишь связь обоих терминов, а не они сами. Правильнее сказать, каждый положен в такой необходимости, как также бытие другого. Начало тожества гласит: А есть лишь А, а не В; и В есть лишь В, а не А; напротив, в условном суждении бытие конечных вещей по их формальной истине положено через понятие так, что конечное есть свое собственное бытие, но также не собственное, а бытие некоторого другого. В сфере бытия конечное изменяется, становится другим; в сфере сущности оно есть явление, причем положено, что бытие состоит в том, что нечто иное имеет в нем видимость, и что необходимость есть внутреннее, еще не положенное, как таковое, отношение. Понятие же состоит в том, что это тожество положено, и что сущее есть не отвлеченное тожество с собою, но конкретное и непосредственно в нем самом бытие некоторого другого.

Условное суждение с точки зрения отношения рефлексии может быть ближайше определено, как отношение основания и следствия, условия и обусловленного, причинности и т. д. Как в категорическом суждении форма понятия есть субстанциальность, так в условном – связь причинности. Это и другие отношения все объемлются им, но здесь они уже не суть более отношения самостоятельных сторон, а последние суть по существу лишь моменты одного и того же тожества. Однако они еще по определениям понятий противоположены, не как единичное или частное общему, но лишь как моменты вообще. Тем самым условное суждение имеет более вид предложения; как частному суждению свойственно неопределенное содержание, так условному – неопределенная форма, так как отношение его содержания не подходит под определение субъекта и объекта. Но в себе бытие, так как оно есть бытие другого, именно потому есть единство себя самого и другого и тем самым общность; поэтому оно вместе с тем есть собственно лишь некоторое частное, так как оно есть определенное и в своей определенности не есть только относящееся к себе. Но положенное есть не простая отвлеченная частность, а через непосредственность, присущую определенностям, моменты последних положены, как различенные; вместе с тем в силу их единства, составляющего их отношение, частность есть также их полнота. Поэтому то, что поистине положено в этом суждении, есть общность, как конкретное тожество понятия, определения которого не имеют устойчивости для себя, но суть лишь положенные в этом тожестве частности. Таким образом оно есть разделительное суждение.

В категорическом суждении понятие есть объективная общность и некоторая внешняя единичность. В условном понятие в этой внешности выступает в своем отрицательном тожестве; через последнее обе они получают в разделительном суждении определенность положенную, между тем как в первых они имеют ее непосредственно. Разделительное суждение есть поэтому объективная общность, положенная вместе с тем в соединении с формою. Оно содержит в себе следовательно, во-первых, конкретную общность или род в простой форме, как субъект; во-вторых, ее же, но как полноту ее различенных определений. А есть или В или С. Это необходимость понятия, в коей, во-первых, тожество обоих крайних терминов есть их одинаковые объемы, содержание и общность; во-вторых, они различаются по форме определений понятия, но так, что в силу этого тожества она есть простая форма. В-третьих, тожественная объективная общность является поэтому, как рефлектированная в себя в противоположность несущественной форме, как содержание, имеющее, однако, в нем самом определенность формы, в одном отношении как простую определенность рода, в другом же отношении, как ту же определенность, развитую в ее отличениях, – в силу чего она есть частность видов и их полнота, общность рода. Частность в ее развитии образует предикат, так как она есть общее постольку, поскольку она содержит в себе всю общую сферу субъекту, но содержит ее во внеположении порознения.

При ближайшем рассмотрении этого порознения оказывается, что, во-первых, род образует собою субстанциальную общность видов; поэтому субъект есть столь же В, как и С; это столь же означает положительное тожество частного с общим; это объективное общее вполне сохраняется в своей частности. Виды, во-вторых, взаимно исключают один другой; А есть или В, или С, ибо они составляют определенное различение общей сферы. Это или – или есть их отрицательное отношение. Но в нем они столь же тожественны, как и в первом отношении; род есть единство их, как определенных частных. Если бы род был отвлеченною общностью, как в суждениях существования, то виды должны бы были быть понимаемы, только как различные и безразличные один к другому; но он есть не эта внешняя, возникшая лишь через сравнение и отбрасывание, а их имманентная и конкретная общность. Эмпирическое разделительное суждение лишено необходимости; А есть или В, или С, или D и т. д., потому что виды В, С и D и т. д. даны заранее; тут нельзя собственно высказать никакого или – или, ибо эти виды образуют собою лишь как бы субъективную полноту; правда, один вид исключает другие; но или – или исключает все дальнейшее и заключает в себе полную сферу. Эта полнота имеет свою необходимость в отрицательном единстве объективно общего, которое растворяет в себе единичность и имеет ее имманентно в себе, как простой принцип отличения, посредствам коего определяются и соотносятся виды. Напротив, эмпирические виды находят свои отличения в какой-либо случайности, которая есть некоторый внешний принцип или именно потому не их принцип, тем самым не имманентная определенность рода; поэтому они также не относятся один к другому по своей определенности. Между тем, именно через отношение своей определенности виды образуют собою общность предиката. Так называемые противные и противоположные понятия именно здесь должны бы были найти свое место; ибо в разделительном суждении положено существенное отличение понятий; но они имеют вместе с тем и свою истину в том, что самые противность и противоречие также сами различаются, как противное и противоречивое. Виды противны, поскольку они лишь различны, а именно имеют некоторую устойчивость, сущую в себе и для себя, через род, как их объективную природу; они противоположны, поскольку они один другой исключают. Но каждое из этих определений для себя односторонне и лишено истины; в или – или разделительного суждения положено их единство, как их истина, согласно коей эта самостоятельная устойчивость, как сама конкретная общность, есть также принцип отрицательного единства, в силу которого они взаимно исключаются.

Через только что указанное тожество субъекта и предиката по их отрицательному единству род определяется в разделительном суждении, как ближайшее. Это выражение указывает ближайшим образом только на количественное различение определений большего и меньшего, которое содержало в себе нечто общее в противоположность обнимаемой им частности. Остается поэтому случайным, что такое есть собственно ближайший род. Но поскольку род понимается, как некоторое только через опущение определений образованное общее, он, собственно говоря, не может образовать разделительного суждения; ибо является делом случая, остается ли в нем еще та определенность, которая образует собою принцип или – или; род в таком случае не был бы вообще по своей определенности представлен в видах, и последние могли бы образовать лишь случайную полноту. В категорическом суждении род ближайшим образом дан лишь в этой отвлеченной форме в противоположность субъекту; поэтому первый не есть необходимо ближайший род и, стало быть, является внешним. Но так как род есть конкретная существенно определенная общность, он есть, как простая определенность, единство моментов понятия, которые в этой простоте лишь сняты, но имеют свое реальное отличение в видах. Поэтому род есть ближайшее некоторого вида постольку, поскольку последний имеет в существенной определенности первого свое специфическое отличение, и поскольку виды вообще имеют свое отличаемое определение, как принцип, в природе рода.

Только что рассмотренная сторона образует собою тожество субъекта и предиката со стороны определенности вообще; стороны, положенной через условное суждение, необходимость которого есть некоторое тожество непосредственного и различного и поэтому по существу отрицательное единство. Это отрицательное единство есть вообще такое, которое разделяет субъект и предикат, но которое теперь само положено, как отличенное в субъекте, как простая определенность, а в предикате, как полнота. Это разделение субъекта и предиката есть различение понятия; но полнота видов в предикате не может также быть какою-либо другою. Таким образом, тем самым установляется взаимное определение терминов разделительного суждения. Это определение сводится к различению понятия, ибо оно есть лишь то, которое разделяется и обнаруживает в своем определении свое отрицательное единство. Впрочем, вид принимается здесь в соображение лишь по его простой определенности понятия, а не в том образе, в коем он из идеи вступает в дальнейшую самостоятельную реальность; последняя конечно выпадает из простого принципа рода; но существенное различение должно быть моментом понятия. В рассматриваемом здесь суждении собственно говоря через собственное дальнейшее движение понятия положено теперь самое его разделение, положено то, что оказалось в понятии его сущим в себе и для себя определением, различением в нем определенных понятий. А так как общее есть как положительная, так и отрицательная полнота частного, то самое понятие именно потому есть непосредственно один из своих разделенных терминов; другим же служит эта общность, разрешенная в свою частность или определенность понятия, как определенность, в коей общность проявляет себя, как полноту. Если разделение какого-либо рода на виды не достигло еще этой формы, то это служит доказательством, что оно не возвысилось до определенности понятия и не вытекает из него. Цвет бывает или фиолетовый, или синий, или голубой, или зеленый, или желтый, или оранжевый, или красный; в этом разделении сейчас же обнаруживается его эмпирическая смешанность и нечистота: с этой стороны, рассматриваемое само по себе, оно должно быть названо просто варварским. Но если цвет понимается, как конкретное единство светлого и темного, то этот род имеет в себе определенность, образующую принцип его разделения на виды. Но из последних один должен быть совершенно простым цветом, равномерно содержащим в себе противоположность во всей ее напряженности замкнутою и снятою; в противность ей должна представляться противоположность отношения светлого и темного, к которому, так как оно касается природного явления, должна присоединяться еще безразличная нейтральность противоположности. Принятие смесей, как фиолетовый и оранжевый, и различий степеней, как синий и голубой, за виды может иметь свое основание лишь в совершенно необдуманном образе действия, который даже для эмпиризма обнаруживает собою слишком мало рефлексии. Впрочем, здесь не место излагать, какие различные и ближе определенные формы имеет разделение, смотря по тому, совершается ли оно в элементе природы или в духе.

Разделительное суждение имеет разделенные термины ближайшим образом в своем предикате; но оно, равным образом, и само разделено; его субъект и предикат суть разделенные термины; но в своей определенности они вместе с тем суть моменты понятия, положенные, как тожественные, как тожественные α, в объективной общности, которая в субъекте есть простой род, а в предикате общая сфера и полнота моментов понятия и β, в отрицательном единстве, в развитой связи необходимости, по которой простая определенность субъекта перешла в различение видов и именно потому есть их существенное отношение и тожество с самой собою.

Это единство, связка этого суждения, в которой совпали крайние термины в силу их тожества, есть тем самым само понятие, и именно как положенное; простое суждение необходимости тем самым повысилось в суждение понятия.