Текст книги "Учение о понятии"

Суждения существования были недостаточным знанием: роза красна, снег бел и т. д., – вряд ли тут обнаруживается большая сила суждения. Суждения рефлексии суть более предложения; в суждении необходимости предмет, правда, дан в своей объективной общности, но лишь в подлежащем теперь рассмотрению суждении дано его отношение к понятию. Последнее положено тут в основание, и именно потому что оно в отношении к предмету является долженствованием, которому реальность может как соответствовать, так и не соответствовать. Поэтому лишь такое суждение содержит в себе истинную оценку; предикаты добрый, дурной, истинный, прекрасный, правильный и т. д. выражают собою, что вещь измеряется по ее общему понятию, как по предположенному долженствованию, и что она находится или не находится с ним в соответствии.

Суждение понятия получило название суждения модальности, и ему приписывают тот смысл, что оно содержит в себе форму отношения субъекта и предиката во внешнем рассудке, причем значение связки определяется лишь в отношении к мышлению. Отсюда выводится, что проблематическое суждение состоит в признании утверждения или отрицания допустимым или возможным, ассерторическое в признании его истинным, т. е. действительным, и аподиктическое – необходимым. Легко усмотреть, почему является искушение исходить при этом суждении из самого акта суждения и рассматривать его определение, как нечто только субъективное. Здесь в суждении снова выступает и входит в отношение к непосредственной действительности именно понятие, субъективное. Но это субъективное не должно быть смешиваемо с внешнею рефлексиею, которая, конечно, есть также нечто субъективное, но в ином смысле, чем самое понятие; последнее, каким оно снова выступает в разделительном суждении, есть скорее противоположность простому виду и способу. В этом смысле нечто субъективное суть ранее рассмотренные суждения, так как они основываются на отвлечении и односторонности, в коих понятие утрачивается. В противоположность им суждение понятия есть объективное и истинное, именно потому, что в основании его лежит понятие, но не во внешней рефлексии, ниже в отношении к некоторому субъективному, т. е. случайному мышлению, а в своей определенности, как понятия.

В разделительном суждении понятие было положено, как тожество общей природы с ее частностями; тем самым здесь было снято отношение суждения. Это конкретное общности и частности есть ближайшим образом простой результат, он должен далее был развит в полноту, так как моменты, которые в нем содержатся, ближайшим образом, исчезают в нем и еще не противостоят один другому в определенной самостоятельности. Недостаточность этого результата может определеннее быть выражена так, что хотя в разделительном суждении объективная общность достигла полного развития в своей частности, но отрицательное единство последней возвращается лишь обратно в первую, а не определяет еще себя, как третье, как единичность. Поскольку самый результат есть отрицательное единство, он, правда, есть уже эта единичность; но таким образом он есть лишь эта одна определенность, которая должна затем положить свою отрицательность, разделиться на крайние термины и таким путем развиться в умозаключение.

Ближайшее разделение этого единства есть суждение, в коем оно (единство) положено, во-первых, как субъект, как нечто непосредственно единое, а затем, как предикат, как определенное отношение его моментов.

Суждение понятия есть, во-первых, непосредственное; таким образом, оно есть ассерторическое суждение. Субъект есть вообще некоторое конкретное единичное, предикат же выражает последнее, как отношение его действительности, определенности или состояния к его понятию (этот дом дурен, это действие хорошо). Ближайшим образом в нем содержится также, а) что субъект должен быть чем-либо; его общая природа положила себя, как самостоятельное понятие; b) частность, которая не только в силу своей непосредственности, но и ради ее решительного отличения от ее самостоятельной общей природы, есть состояние и внешнее осуществление; последнее в силу самостоятельности понятия с своей стороны безразлично к общему и может как соответствовать, так и не соответствовать ему. Это состояние есть единичность, которая возвышается над необходимым определением общего в разделительном суждении, определением, которое есть лишь отдельность вида и отрицательный принцип рода. Тем самым, конкретная общность, возникшая из разделительного суждения, раздвоилась в ассерторическом суждении в форму крайних терминов, которым еще недостает самого понятия, как положенного, установляющего их отношение единства.

Поэтому, суждение есть только ассерторическое; его оправданием служит некоторое субъективное удостоверение. Что нечто хорошо или дурно, правильно, соответственно или нет и т. д., это имеет свою связь в некотором внешнем третьем. Но что эта связь положена внешне – это то же самое, что она есть лишь в себе или внутренняя. Поэтому, если нечто хорошо или дурно и т, д., то никто конечно не думает, что оно хорошо лишь в субъективном сознании, в себе же быть может дурно, или что хорошее и дурное, правильное, соответственное и т. д. не суть предикаты самого предмета. Только субъективный характер ассерторического суждения состоит, стало быть, в том, что сущая в себе связь субъекта и предиката еще не положена, или, что то же самое, что она внешня; связка есть тут лишь непосредственное, отвлеченное бытие.

Поэтому удостоверению ассерторического суждения противостоит с таким же правом противоположное ему. Если удостоверяется, что это действие хорошо, то противоположное суждение – это действие дурно – столь же правомерно. Или, рассматриваемый в себе субъект суждения, так как он есть непосредственно единичное, в этой отвлеченности еще не положил в нем определенности, которая содержала бы в себе его отношение к общему понятию; соответствовать или не соответствовать понятию для него еще случайно. Поэтому, суждение есть по существу проблематическое.

Ассерторическое суждение проблематично, поскольку оно может быть равно и положительным, и отрицательным. По этой качественной стороне частное суждение также проблематично, так как имеет также и положительное, и отрицательное значение; равным образом, в условном суждении бытие субъекта и предиката проблематично; точно так же, через него положено, что единичное и категорическое суждение есть еще нечто только субъективное. Но в проблематическом суждении, как таковом, это положение более имманентно, чем в упомянутых суждениях, так как в первом содержанием предиката служит отношение субъекта к понятию, и потому здесь тем самым дано самое определение непосредственного как чего-то случайного.

Ближайшим образом является проблематичным, должен ли предикат или нет быть связан с определенным субъектом, и эта неопределенность тем самым падает на связку. Отсюда не может возникнуть никакого определения для предиката, так как он уже есть объективная, конкретная общность. Проблематичность присуща таким образом непосредственности субъекта, который тем самым определяется, как случайность. Далее, нельзя поэтому отвлечь и от единичности субъекта; отрешенный от последней он был бы чем-то общим; в предикате содержится именно то, что понятие субъекта должно быть положено в отношении к его единичности. Нельзя сказать: дом или некоторый дом хорош, но следует прибавить: смотря по тому, как он устроен. Проблематичность субъекта в нем самом образует его случайность, как момент – как субъективность вещи, противопоставляемая ее объективной природе или ее понятию, просто вид и способ или состояние.

Тем самым субъект отличен в своей общности или объективной природе, в своем долженствовании или в частном состоянии существования. Поэтому, в нем содержится основание, таков ли он, каков он должен быть. Этим путем он приравнивается предикату. Отрицательность проблематического суждения, поскольку она направлена против непосредственности субъекта, означает поэтому лишь его первоначальное разделение, которое в себе есть уже единство общего и частного, на эти его моменты; разделение, которое и есть самое суждение.

Можно сделать еще замечание, что каждая из обеих сторон субъекта, его понятие и его состояние, может быть названа его субъективностью. Понятие есть вошедшая внутрь себя общая сущность некоторой вещи, ее отрицательное единство с самой собою; последнее и составляет ее субъективность. Но некоторая вещь по существу также случайна и имеет некоторое внешнее состояние; последнее также именуется ее субъективностью в противоположность ее объективности. Самая вещь именно состоит в том, что ее понятие, как ее собственное отрицательное единство, отрицает свою общность и переносит себя во внешность единичности. Субъект суждения положен здесь, как это двоякое; эти противоположные значения субъективности суть ее единая истина. Самое значение субъективного стало проблематичным потому, что оно утратило как ту непосредственную определенность, которую оно имело в непосредственном суждении, так и свою определенную противоположность предикату. Эти проявляющиеся в рассуждении обычной рефлексии противоположные значения субъективного могли бы по крайней мере вызвать внимание к тому, что в каждом из них в отдельности нет истины. Двоякое значение проявляет в себе односторонность каждого в отдельности для себя.

Коль скоро проблематическое положено, как проблематичность вещи, как вещь и ее состояние, то самое суждение есть уже не проблематическое, а аподиктическое.

Субъект аподиктического суждения (дом, устроенный так-то и так-то, хорош, действие, произведенное так и то, справедливо) имеет в нем во-первых, общее – то, чем он должен быть, во-вторых – его состояние; первое содержит в себе основание, по коему всему субъекту присущ или не присущ некоторый предикат суждения понятия, т. е. по коему субъект соответствует или не соответствует своему понятию. Это суждение по истине объективно, или, иначе, оно есть вообще истина суждения. Субъект и предикат соответствуют один другому и имеют одно и то же содержание, и это содержание есть сама положенная конкретная общность; а именно, оно содержит в себе два момента, объективно общее или род и единичное. Здесь есть, стало быть, общее, которое есть оно само, продолжается непрерывно через свою противоположность и есть общее, лишь как единство с нею. Такое общее, как предикат добрый, соответственный, правильный, имеет в основании долженствование и вместе с тем содержит в себе соответствие существования; не это долженствование или род для себя, но именно это соответствие есть та общность, которая образует собою предикат аподиктического суждения.

Субъект также содержит в себе оба эти момента в непосредственном единстве, как вещь. Но истина последней состоит в том, что она преломлена на свое долженствование и свое бытие; таково абсолютное суждение о всякой действительности. Именно то обстоятельство, что это первоначальное разделение, которое и есть всемогущество понятия, есть равным образом, возврат в единство последнего и абсолютное взаимное отношение долженствования и бытия, и делает действительное некоторою вещью; ее внутреннее отношение, это конкретное единство, составляет душу вещи.

Переход от непосредственной простоты вещи к соответствию, которое есть определенное отношение ее долженствования к ее бытию, – или связка – оказывается заключающимся ближайшим образом в частной определенности вещи. Род есть в себе и для себя сущее общее, которое тем самым является безотносительным; определенность же есть то, что рефлектирует себя в себя в этой общности, но вместе с тем рефлектирует себя и в другое. Поэтому, суждение имеет свое основание в состоянии субъекта и есть таким образом аподиктическое. Тем самым, отныне дана определенная и наполненная связка, которая ранее того состояла в отвлеченном есть, теперь же развила себя далее в основание вообще. Она есть ближайшим образом непосредственная определенность в субъекте, но также есть и отношение к предикату, который не имеет никакого иного содержания кроме самого этого соответствия или отношения субъекта к общему.

Таким образом, форма суждения исчезает, во-первых, потому что субъект и предикат суть в себе одно и то же содержание; во-вторых же, потому, что субъект через свою определенность указывает вне себя и относится к предикату; но, в-третьих, это отношение само перешло в предикат, составляет лишь его содержание и есть таким образом положенное отношение или самое суждение. Таким образом восстановлено в целом конкретное тожество понятия, бывшее результатом разделительного суждения и составляющее внутреннюю основу суждения понятия, тожество, которое ближайшим образом было положено лишь в предикате.

При ближайшем рассмотрении положительной стороны этого результата, образующей переход суждения в некоторую другую форму, субъект и предикат аподиктического суждения оказываются, как мы видели, каждый целым понятием. Единство понятия, как определенность, образующая соединяющую их связку, вместе с тем отличено от них. Ближайшим образом она стоит лишь на другой стороне субъекта, как его непосредственное состояние. Но так как она есть по существу относящее, она есть не только такое непосредственное состояние, а проникающее субъект и предикат и общее им. Так как субъект и предикат имеют одно и то же содержание, то, напротив, через эту определенность положено отношение формы, определенность, как некоторое общее или частность. Таким образом она содержит в себе оба определения формы крайних терминов и есть определенное отношение субъекта и предиката; она есть наполненная содержанием связка суждения, единство понятия, вновь выступающее из суждения, в крайних терминах коего оно было утрачено. Через это наполнение связки суждение стало умозаключением.

Третья глава
Умозаключение

Умозаключение оказалось восстановлением понятия в суждении и тем самым единством и истиною их обоих. Понятие, как таковое, держит свои моменты снятыми в единстве; в суждении это единство внутреннее или, что то же самое, внешнее, и моменты, хотя и соотносятся, но положены, как самостоятельные крайние термины. В умозаключении положены как определения понятия, так и крайние термины суждения, а вместе с тем и их определенное единство.

Таким образом умозаключение есть вполне положенное понятие; первое поэтому есть разумное. Рассудок признается способностью определенного понятия, прочно удерживаемого для себя через отвлечение и форму общности. В разуме же определенные понятия положены в их целостности и единстве. Поэтому не только умозаключение есть разумное, но все разумное есть некоторое умозаключение. Деятельность умозаключения издавна приписана разуму; но с другой стороны о разуме в себе и для себя, о разумных основоположениях и законах говорится так, что не усматривается, как связаны между собою тот разум, который умозаключает, и тот разум, который есть источник законов и иных вечных истин и абсолютных мыслей. Если первый должен быть лишь формальным разумом, второй же порождать содержание, то именно по этому различению второй не может быть чужд форме разума, умозаключению. Несмотря на то, оба отделяются один от другого и при одном из них не упоминается о другом, так что разум абсолютных мыслей как бы стыдится разума умозаключения, и умозаключение кажется привходящим в действие разума лишь как бы извне. Но очевидно, как было только что замечено, что логический разум, рассматриваемый как формальный, должен быть по существу обнаружен и в разуме, имеющем дело с каким-либо содержанием; даже более: каждое содержание может быть разумным лишь через разумную форму. Обратиться здесь к весьма обычной речи о разуме нельзя потому, что она воздерживается от объяснения, чтó следует разуметь под разумом; это долженствующее быть разумным познание большею частью занимается своими предметами так, что оно забывает познать самый разум и различает и обозначает его лишь посредством обладаемых им предметов. Если разум должен быть познанием, знающим о Боге, свободе, праве и обязанности, безусловном, сверхчувственном, или сообщать о всем этом лишь представления и чувства, то отчасти последние суть лишь отрицательные предметы, отчасти же вообще остается нерешенным первый вопрос, чтó такое есть во всех этих предметах, в силу чего они разумны. Это зависит от того, что бесконечное в них есть не пустое отвлечение от конечного, бессодержательная и неопределенная общность, но наполненная общность, понятие, которое определено и имеет в нем свою определенность таким истинным образом, что оно различает себя внутри себя и есть единство этих своих рассудочных и определенных различений. Лишь таким путем разум возвышается над конечным, условным, чувственным, или как оно может быть иначе определено, и в этой отрицательности по существу полон содержания, будучи единством определенных крайних терминов; но лишь таким образом разумное есть умозаключение.

Ближайшим образом умозаключение, как и суждение, есть непосредственное; поэтому его определения (termini) суть простые, отвлеченные определенности; оно есть таким образом умозаключение рассудка. Если остановиться на этом его виде, то разумное, хотя присущее ему и положенное, конечно в нем незаметно. Существенное в нем есть единство крайних терминов, связующий их средний термин и сохраняющее его основание. Отвлечение, поскольку оно удерживает самостоятельность крайних терминов, противополагает им это единство также, как столь же прочно сущую для себя определенность и таким образом понимает последнюю скорее, как не-единство, чем как единство. Выражение: средний термин (medius terminus) взят из пространственного представления и с своей стороны способствует тому, чтобы определения оставались одно вне другого. Но если умозаключение состоит в том, что в нем положено единство крайних терминов, если притом это единство понимается, с одной стороны, как частное для себя, а с другой, как лишь внешнее отношение, и существенным отношением умозаключения делается не-единство, то разум, коль скоро он есть последнее, не способствует разумности умозаключения.

Умозаключение существования, во-первых, в коем определения определяются столь непосредственно и отвлеченно, обнаруживает в нем самом, так как оно, как и суждение, есть их отношение, что оно содержит в себе не такие отвлеченные определения, но что каждое из них есть отношение к другому, и что в среднем термине частность положена не только в противоположность определениям крайних терминов, но и в нем.

Через эту свою диалектику оно обращается в умозаключение рефлексии, во второе умозаключение, – с определениями, как таковыми, в коих по существу имеет видимость другое, или которые положены, как опосредованные, какими они и должны вообще быть согласно умозаключению.

В-третьих, так как эта видимость или это опосредование рефлектируется в себя само, то умозаключение определяется, как умозаключение необходимости, в котором опосредывающее есть объективная природа вещи. Так как это умозаключение определяет крайние термины понятия также, как полноты, то умозаключение в соответствие своему понятию или среднему термину и своему существованию или крайнему различению достигло своей истины и тем самым перешло из субъективности в объективность.

1. Умозаключение, как непосредственное, имеет своими моментами определения понятия, как непосредственные. Они суть тем самым отвлеченные определенности формы, которые еще не дошли через опосредование до конкретности, но суть лишь единичные определенности. Первое умозаключение поэтому есть собственно формальное. Формализм умозаключения состоит в том, чтобы оставаться при определении этого первого умозаключения. Понятие, разделенное на свои отвлеченные моменты, имеет своими крайними терминами единичность и общность, и само является, как находящаяся между ними частность. В силу их непосредственности они суть лишь относящиеся к себе определенности, составляющие вместе одно единичное содержание. Частность образует ближайшим образом средний термин постольку, поскольку она соединяет в себе непосредственно оба момента единичности и общности. Ради ее определенности она, с одной стороны, подчинена общему, а с другой единичное, противоположное общему, подчинено ей. Но эта конкретность есть ближайшим образом лишь одна двусторонность; ради непосредственности, которая свойственна среднему термину в непосредственном умозаключении, он есть простая определенность, и образуемое им опосредование еще не положено. Диалектическое движение умозаключения существования состоит лишь в том, что опосредование, одно образующее умозаключение, положено в своих моментах.