Текст книги "Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие"

В Византии, подобно халифатам, крестьяне в большинстве своем платили налог государству, отвечали перед казной, но личного владыки-феодала над ними не было. Более отчетливо феодальный строй установился при Комнинах, в X–XII вв. В это время развились зачатки правового иммупитета, многоступенчатых вассальных отношений. До той поры в Византии, как это обычно бывает на Востоке, все феодалы, сколь бы разного масштаба ни были их владения, имели единственного непосредственного сюзерена – императора. Интересно, что сразу же после установления при Комнинах этих первых начал феодализма параллельно развивается типичная для феодализма культура – возникает византийское рыцарство (поздно, в XII в.!), устраиваются при Мануиле I рыцарские турниры, утверждается культ рыцарской (личной!) чести. Подъем Византии в XI–XII вв. принято относить к событиям класса «предренессанс», и действительно, византийцы в это время чаще, чем ранее, обращались к наследию античности. Однако гораздо более явственно в это время начали развиваться феодальные институты, и это время правильнее называть «префеодализмом». Правда, этот феодальный период истории Византии длился недолго, вскоре (в XIII в.) Константинополь был взят крестоносцами, и от этой катастрофы Византия не оправилась до самой гибели. Поскольку гибель Византии в XV в. и захват Константинополя турками является одной из опорных дат, на которых историки основывают начало Нового времени, возникает забавная ситуация: перед началом Нового времени Византия переживала период «префеодализма».

Тут надо учитывать, что Византия не имеет отношения к развитию Европы в Новое время. Причем не только потому, что она «скончалась» до начала этого времени. Византия попросту продолжает то развитие, которое началось для нее в античное время; сходства с западноевропейским развитием весьма слабы. Можно сказать, что Византия лишь в малой степени входила в ту «область», которая развивалась таким образом, чтобы перейти в Новое время. Поэтому примерно в то же время, когда на Западе наблюдались явления «предренессанса», в Византии можно найти только «пред-феодализм».

Феодальные отношения в Византии и правовой иммунитет никогда не достигали полного развития. Как и во многих других странах Востока, в жизни Византии была очень велика роль государственной власти. Историк Византии А. Каждан (1997) отмечал: особенностью общественной структуры Византии является противоречие резкой индивидуализации и подчеркнутого огосударствления, в государственных структурах Византии были растворены все подчиненные элементы. Отмечалась слабость любого рода корпораций, высокая отчужденность индивидуального человека от общественной жизни. Судебный иммунитет в Византии был развит слабо и обозначал не собственно возможность своего суда, а освобождение из юрисдикции местных властей и постановку под контроль столичного суда. Это совсем иное явление, чем правовой иммунитет Западной Европы. Византийское право, в силу сильного развития государственного, централизующего начала, также было «неевропейским»: все, что угодно государю, считалось законом. Василеве был выше закона и ограничивала его лишь традиция. С другой стороны, как любая жесткая система, централизованная автократия Византии была весьма неповоротлива, сильно инерционна. Жесткая, единообразная форма управления оказывала влияние и на другие сферы общества, делая их более традиционными, неизменными. Традиционными были формы хозяйственной и культурной жизни. Напротив, Западная Европа, страдая от отсутствия централизации, имела менее традиционную сферу культуры, более гибкую хозяйственную жизнь. То есть государственная и культурная жизнь Византии и ранних государств Западной Европы находились в противоположном отношении; на западе доминировала культурная и отчасти экономическая жизнь, на востоке Европы – жизнь государственная. Отличия культурной и государственной сфер Западной Европы и Византии проявляются практически во всех частях общественной жизни. Например, византийская градация титулов знати не гомологична западноевропейской титулатуре, поскольку византийский титул не давал реальной власти, а определяли лишь внешние знаки отличия, место придворного во время торжественных церемоний. Реальная власть принадлежала фаворитам императора, которые могли обладать совсем незначительным титулом.

В целом феодально-зависимые отношения в Византии были выстроены по восточному образцу и были очень похожи на таковые в арабском мире, в халифате Аббасидов. Византийский земельный собственник, получивший за службу землю, получал с нее часть налогов (солемния, в т. ч. прония – право на фиксированную сумму государственного налога, уплачиваемого определенной группой крестьян; арифмос – передача сеньору некоторого количества крестьян с налогами). При таком устройстве владения землей не возникает правовой иммунитет, функции управления землей со стороны держателя редуцированы. Иерархия владения всего лишь двухступенчатая: вместо многоэтажных вассальных отношений, развившихся в Западной Европе, здесь, на Востоке, имеются отношения только верховного владыки (халиф, султан, император) и бенефициария. Точно так же не существовало в Византии и вольных городов, подобных западноевропейским. Элементы городского самоуправления в Византии не делали город независимым, он был жестко подчинен государственной администрации, императорскому казначейству, суду, военным властям и т. д. Поэтому, хотя городов в Византии было гораздо больше, чем в Западной Европе, они не играли такой роли в социальном развитии, как на Западе.

Если мы продвинемся еще дальше на Восток, то встретимся с китайским обществом, которое уже в I тысячелетии до н. э. оценивается историками как феодальное. Действительно, если обращать внимание только на государственную сферу общественной жизни, подобие европейскому феодализму удивительное. Владыка-ван является первым среди ряда знатных феодалов, мы встречаем институт инвеституры, сравнительно развитую систему иммупитета. Право инвеституры, принадлежащее вану, означало, что каждый новый «князь», занимая престол, получал жезл правителя из рук особого посланца вана. В чжоуском Китае периода Чупьцю присутствовали аристократические кланы (феодальные дома), крупное наследственное землевладение, местничество, вассалитет, кодекс чести, аристократическая этика, включающая рыцарскую доблесть и верность сюзерену. Характерна также смена власти традиционной на власть реальную: изначальные владыки – ваны – затем уступили реальную власть высшим представителям знати, и сохранили за собой только сакрально-представительские функции. Такие же процессы шли во Франции Меровингов, когда майордомы управляли вместо королей, так же развивалась полутора тысячелетиями позже Япония.

Итак, в экономике феодализму наиболее соответствует этап натурального хозяйства, и в экономическом смысле феодализм заканчивается, когда на смену такому хозяйству приходит денежная экономика. В Европе это примерно XVI, даже XVII века, в России – XVIII. Начинается стадия натурального хозяйства в Европе примерно с IV–VI вв., в России приблизительно с VIII–IX, то есть «экономический феодализм» продолжается примерно 1000 лет. В государственно-правовой сфере феодализму соответствует частное право, и феодализм разрушается с появлением централизованного государства и государственного кодифицированного права, по характеру своему не локальному, а универсальному. В Западной Европе, как и в России, такое разрушение государственной системы феодализма имело место в период XV–XVI вв. В Западной Европе «правовой феодализм» возник, как уже говорилось, в IX в., в России подобное ему явление возникло в XII, то есть в Европе феодализм в государственном смысле существовал – разумеется, чрезвычайно приблизительно, поскольку в разных странах это было очень по-разному – около 6 веков, а в России лет 350. В России феодализм – или нечто подобное ему – начался позже и закончился раньше, чем в Западной Европе.

Так идут реальные процессы; научные концепции, выстроенные учеными разных регионов, учитывают этот разнобой дат, хотя и на особых основаниях. Зарубежные ученые обычно датируют начало нового времени XV в., а отечественные – второй половиной XVII или даже XVIII вв. (ориентируясь на буржуазные революции – Английскую или Французскую). Считается, что в Византии Средневековье отставало: во Франции раннее Средневековье началось в IX в., с распадом империи Карла Великого, а в Византии – примерно с XII в. В Италии с конца X в. начался уже период развитого Средневековья. Уже пример России показывает, что соответствие сфер общественной жизни может не быть полным, натуральное (феодальное) хозяйство может существовать в уже централизованном государстве. В Германии, где феодальная раздробленность задержалась, наоборот, феодальная государственность сосуществовала с денежной экономикой. Рассмотренные выше примеры феодализма в странах Востока показывают многочисленные отличия и от классических стран Запада, и от более восточной России.

В таком случае мы можем отметить сходство всех наблюдаемых феодализмов, а также задаться вопросом: что же отличало западноевропейский феодализм от прочих их собратьев? Это явным образом другой феодализм, чем в Китае, и даже совсем другой, чем в Византии (если даже мы будем называть значительно более централизованные системы Востока «феодальными»). Чем он отличается, мы сегодня, конечно, знаем: из него, из западноевропейского феодализма, выросло Новое время, а на Востоке феодализм длился и длился, перемежаясь кратковременными периодами смуты с последующим автократическим правлением. Какими же были отличия западного феодализма от восточного? Что «нововременного» было в западном феодализме еще до того, как наступило Новое время?

Если мы пытаемся найти ответ на эти вопросы, анализируя экономическую и государственную жизнь сравниваемых регионов, мы получаем ряд ответов, но все они несколько неубедительны. Историки повторяют ссылки на роль корпораций и вольных городов, на заморскую торговлю и специфические черты правовой жизни Европы («двоевластие» – баланс светских и церковных властей). Каждый аргумент в пользу особого «нововременного», какого-то особенно прогрессивного феодализма в Европе, выдвигаемый с точки зрения специфики экономических или государственных образований Европы, оказывается при ближайшем рассмотрении недостаточным, сходные явления обязательно находятся и в других регионах, и самое главное – во всей хозяйственной и политической жизни Европы прослеживается некий единый стиль, которого мы не находим в других феодализмах. При рассматривании этого явления мы находим, что этот стиль приходит в хозяйственную и правовую сферы из культурной жизни Европы.

Мы можем подойти к вопросу и с другой стороны. Согласно последним исследованиям, феодализм (в широком его понимании) был распространен практически всемирно и на протяжении огромных промежутков времени. Нет другого типа общественного строя, который был столь же распространен, как феодализм. Далее, мы замечаем, что при деградации социума, во время кризисных явлений любой строй скатывается к элементам феодального. Феодальный строй является самым устойчивым из видов организации общества, это как бы потенциальная яма, в которую попадает любое общество в случае, если оно не способно удерживать более сложные общественные структуры. Это происходит таким образом, потому что государственная и экономическая сферы феодализма очень слабо развиты. Собственно, при характеристике этих сфер можно видеть, что феодализм характеризуется отсутствием всяких сложных (высокоорганизованных) хозяйственных и государственно-правовых образований. Сложность феодального права – это сложность кучи песка, а не сложность организма: описание положения каждой отдельной песчинки представляет собой почти невыполнимую задачу, однако всю структуру в целом представить себе довольно легко. Именно потому, что государственная и хозяйственная сферы общественной жизни при феодализме обычно развиты очень слабо, находятся в определенном смысле на нижнем пределе возможного, – поэтому и складывается ситуация устойчивости этого общественного строя. Ниже падать, в общем-то, некуда.

Совершенно иное представление складывается при взгляде на культуру феодального общества. Если мы проведем перед мысленным взором все те общества, которые мы можем отнести к типу феодальных,

– Китай до новой эры и Европу Средних веков, Японию XVI в. и Индию на протяжении почти всей ее истории, – мы убедимся, что культура феодального общества может быть любой, что культурная жизнь почти не коррелирует с ярлычком «феодализм», который мы наклеиваем на общество определенного типа. Это, в свою очередь, означает, что специфику отдельному феодальному обществу придает его культурная сфера. То, что есть развитого в некоторых феодальных обществах, то, что позволяет развиваться другим, плохо развитым его сферам, – это культурная жизнь. В этом смысле феодализм демонстрирует основополагающую роль культуры в обществе – не в том смысле, что люди могут жить картинами и музыкой, не питаясь, а в том, что специфику государственной и хозяйственной жизни, скорость их развития, темпы перехода к другим типам общественного устройства в конечном счете определяет культурная жизнь феодального общества. Культура делает это в том числе и посредством многих специфических инструментов в государственной и экономической жизни, но все же это делает именно культура. Если мы будем представлять себе различные феодальные общества, и в первую очередь самое знакомое из них – европейский феодализм, – мы можем убедиться, что сначала нам вспоминаются образы, имеющие отношение к культуре, и именно они оказываются наиболее яркими. Внутренне для большинства и нас феодализм является в первую очередь культурой, а уж затем мы можем вспомнить о некоторых государственных или экономических механизмах, действовавших в то время.

В таком случае различие разных феодальных обществ должно определяться культурой. В культуре мы должны искать тот элемент, который делает европейский феодализм непохожим на все остальные. Мы должны понимать, что относительная динамичность развития хозяйственной жизни европейского Средневековья, отмечаемая историками экономики, корпоративность и система двоевластия (светская и духовная власть), которые выделяют историки государственной сферы, – все эти особенности являются в той или иной мере производными от специфики развития культурных институтов того времени. Поэтому рассмотрим подробнее некоторые явления культурной жизни феодальной Европы, чтобы найти их отличия от соответствующих явлений восточного феодализма.

Когда мы сталкиваемся с проблемой европейской феодальной культуры, первое, что мы замечаем, – огромную роль, которую в ней играла религия. Очень велик соблазн свести отличия между, например, китайским феодализмом и его европейским собратом к разнице религиозной жизни этих регионов. Действительно, возникновение множества важнейших институтов Нового времени удается объяснить через особенности религиозного устройства Европы. Церковь способствовала развитию в Средневековой Европе письменности и грамотности, литературы, философии, архитектуры, живописи, возникновению науки, в частности столь специфического органа ее развития, как университет, она была тем элементом общества, который сохранил античное наследие в области права; церковь была во главе многих экономически преобразований в Европе (роль монастырей в развитии водяных мельниц, интенсивного типа хозяйства; одни из самых первых банков в средневековой Европе создали тамплиеры).

Однако вопросы, связанные с религией, столь многогранны и столь важны, что лучше сначала обратиться к феноменам несколько меньшего масштаба, чтобы представить себе, в чем же находится отличие исторического пути Европейской цивилизации. Так, одним из самых ярких и запоминающихся образов Средневековья является рыцарство, рыцарская культура.

Происхождение рыцарства – Романо-германский синтез

Г. Федотов (1991) выделял в качестве явлений, гомологичных рыцарству, следующие: самураи Японии времен сёгуната, рыцарство феодальных королевств Европы, рыцарство арабских халифатов. Он объяснял рыцарство, указывая, что оно появляется в не-имперских государствах: рыцарства не было, по Федотову, в Китае и Египте, Византии и позднем Риме. Тем самым он связывает рыцарство с периодами феодальной раздробленности, при возникновении унифицированного централизованного государства (автократии) рыцарство исчезает.

Чтобы разобраться в происхождении рыцарства, рассмотрим его классические проявления и сравним их с другими образцами. Классическое европейское рыцарство в своем происхождении связано с пересечением двух культурных явлений: феодализма и германства. Там, где феодализм был развит слабее, рыцарство не обладало четко выделенным характером. Если мы будем подробно сравнивать проявления рыцарства в Германии и во Франции, в Испании и Италии, на севере и на востоке Европы, мы увидим, что наиболее отчетливо рыцарство проявляется именно на пересечении ареалов феодализма и германства. Там, где не было германского элемента, было слабо развито рыцарство (Византия, Восточная Европа, населенная славянами). Польская шляхта – явление Нового времени, это не столько само рыцарство, сколько его отголосок; с тем же успехом рыцарями можно называть казаков, противостоящих шляхте, а вслед за ними записать в рыцари разбойников Робин Гуда и сподвижников Спартака. Княжеская дружина на Руси не была проявлением рыцарства; такая дружина существовала во всех феодальных обществах, но далеко не все вооруженные люди являются рыцарями.

С другой стороны, страны со слабым развитием феодализма также не породили рыцарства. Хороший пример – Северная Европа: населенная германскими племенами, она тем не менее не производит рыцарства, поскольку феодальные отношения там развились достаточно поздно и не приобрели особой силы. Чем далее от романского ареала, тем позднее оформляется государственность у германских племен. С другой стороны, характерный для средневековой Европы тип государственности (феодальный) получает свое наибольшее выражение именно в той германской государственности, которая построена на романском субстрате. Тем самым для создания феодального государства нужен германо-романский синтез, а не одно из этих начал в изолированном виде. Чисто-романское начало дает только империю («раннюю империю»), а чисто-германское – племенное вождество, как этот строй называется по классификации этнографов. К объединениям последнего типа были близки так называемые королевства Британии до норманнского завоевания и первые протогосударственные образования в Скандинавии.

Представление о романо-германском синтезе используется и для объяснения некоторых других явлений Средневековья. Так, немецкий искусствовед В. Воррингер объясняет при помощи этой идеи происхождение готики в архитектуре. Сама идея о взаимодействии романских и германских элементов в культуре Средневековья очень стара, очень распространена и слабо проговорена. Воррингер писал: «Романский энтузиазм, способный достигать высшего напряжения, не теряя своей ясности, находит ясную формулировку для неясной нордической воли, иными словами, создает готическую систему» (Worringer, 1927: 96). Такая идея о романских и германских элементах требует обращения к представлению о специфических свойствах народных душ, народных характеров и в таком качестве должна быть ясно высказана. Однако сейчас надо прежде всего убедиться, что представление о соотношении романских и германских элементов в том или ином явлении помогает нам понять явления Средневековья, в том числе рыцарство.

Британия была относительно слабо романизована (романизация продолжалась только с первых веков нашей эры до V в.). В результате в Британии был слабый романо-германский синтез и не наблюдалось развития феодализма. Мы находим в Британии I тысячелетия н. э. типичное для германства общество: поначалу там существовали семейные общины, подобные тем, что мы встречаем в исключительно-германской Исландии. Деревни, выстроенные уже не по чисто семейному принципу, соседские общины, там возникли в VIII в. Жили в них не феодально-зависимые крестьяне, а свободные общинники. Государство было слабым, это было не королевство, а вождество, в котором власть верховного правителя относительно слаба (что также напоминает Исландию и страны Скандинавии). Феодализация Британии началась примерно с VII в., до XI в. она развивалась медленно. В IX, X вв. Британия испытала сильное датское влияние. Силы англосаксов представляли собой типичное для германцев пешее крестьянское ополчение (фирд). Датские набеги еще замедлили феодализацию, так что только в X в. появились маноры, крупные вотчины, подобные французским сеньориям.

Начавшийся процесс феодализации был прерван норманнским завоеванием, которое принесло с собой сравнительно сильное (для этого региона, но слабое по сравнению со странами востока Европы) государство и классическое рыцарство. Над местными «королями» (= племенными вождями) Вильгельм поставил «норманнских» рыцарей (точнее, наемников и лихих людей со всей Европы, из которых состояла «армия вторжения»). Он составил крупный королевский домен, который очень медленно расходился на феодальные вотчины. Вильгельм Завоеватель установил обычай, что все феодалы держали лены от него, а не друг от друга. Поэтому рыцарство в Англии не имело развитого правового иммунитета, вассальные отношения были малоступенчатыми, лестница вассалитета была очень короткой. В результате феодальные отношения не получили столь четкого выражения, как во Франции. Следствием завоевания стала сильная централизация власти, пришлые феодалы медленно сливались с местными жителями. Центральную власть поддерживали почти все слои населения, в том числе крестьянство: центральная власть охраняла их от закабаления феодалами. Недостаток романства в Англии сказался в незначительной силе государства. Этот тезис почти не нуждается в подтверждении, когда речь идет о до-норманнской Англии, однако эта ситуация сохранилась и позже. Это можно видеть в судьбе английских вольностей, во взаимоотношении потомков Завоевателя с дворянством.

Феодализм в Англии был в значительной степени импортирован с материка; собственная феодализация была прервана норманнским нашествием, которое принесло вполне развитые феодальные порядки, но без собственных корней феодального строя. И в этом смысле рыцарство Англии было не выращенным, а импортированным, из-за чего его ожидала совсем особая судьба. Английское рыцарство классического образца сохранялось сравнительно недолго, и вскоре стало сменяться совсем другими по характеру явлениями (возникновение джентри и проч.), которые мы рассмотрим позже. Сейчас важно отметить, что на севере Европы, где романо-германского синтеза почти не было и имел место почти беспримесный германский элемент, рыцарства не было вовсе, а на западе Европы, где романо-германский синтез происходил с сильным преобладанием германского элемента, классическое рыцарство было развито относительно слабо и было недолговечным.

На востоке Европы мы также наблюдаем недостаточный романо-германский синтез и не находим развитого рыцарства. В центре Европы романо-германский синтез проходит достаточно сильно и гармонично; несколько слабее он в Германии, там лишь постепенно усиливается романский элемент. Соответственно, классической страной феодализма является Франция, в Германии также развивается классическое рыцарство, но несколько позже, но при этом оно и существует там несколько дольше, чем во Франции. Что же происходит на юге Европы?

Если на севере, в Исландии, Скандинавии и Англии, романо-германский синтез прошел с сильным уклоном в сторону германства, во Франции было достигнуто гармоничное соотношение и развился классический феодализм, то на юге синтез был слабее из-за превалирования романского элемента. Давно романизованная территория Испании быстро была захвачена мусульманами (VIII в.) и не показывает нам примера общества с германским (вестготским) государственным стилем и сильной романской культурной основой. Германство в Средние века почти не проникало далеко на юг Европы, там мы почти не наблюдаем романо-германского синтеза. Тем важнее немногие примеры такого рода. О возможностях взаимодействия романского и германского начал на юге и влияния их на тип рыцарства дает возможность судить пример Сицилийского королевства (королевства обеих Сицилий), одного из самых южных форпостов германизма.

Сицилийское королевство возникло в ИЗО г. в результате захвата норманнами (Рожер II) у мусульман древней романизованной территории (Сицилии и Южной Италии). Рассмотреть этот пример интересно, так как здесь мы встречаемся с самой южной точкой синтеза германства и романства. В Сицилии и южной Италии романо-германский синтез шел с преобладанием романского элемента (что, конечно, не противоречит тому, что норманны заняли все руководящие посты в завоеванном ими государстве). Изучая Сицилийское королевство, мы обнаруживаем, что норманны воспроизвели в нем многие византийские и арабские порядки. Ничего похожего на традиционные германские государства, на германскую общину мы здесь не находим: возникло сильное, очень централизованное государство. Долгое время Сицилийское королевство было наиболее сильным и боеспособным государственным объединением в Италии. Германцы, в остальной Европе являющиеся носителями элемента феодальной раздробленности и рыцарства, не смогли здесь превозмочь восточного влияния. «Второй Франции» не получилось. Романо-германский синтез прошел с сильным романским уклоном, и возникло очень четко иерархизованное общество, с одноступенчатой системой вассалитета. Как и в Англии, феодалы получали владения только в пожизненное пользование и только из рук короля, подвассалы не допускались. Возникла объемистая система чиновников, которые осуществляли суд, надзор за порядком, управление финансами. Чиновники эти назначались сроком всего на 1 год, причем прямым распоряжением короля, так что и чиновный элемент был всецело под контролем центральной власти. Закрепощение крестьян усилилось. Армию сицилийские владыки сделали наемной и постоянной, так что рыцарство тоже было слабо выражено. Особенно ярко эти тенденции проявились при Фридрихе II. В этом случае можно видеть, что примат государственности, свойственный «восточной модели», задавил тенденцию к раздробленности, присущую германству.

Южноевропейский, романский элемент всюду вносил с собой тенденцию к абстрактно-иерархическому строению общества, к формализации правовых отношений. Именно на основе влияния романства в конце концов появляется в Европе монархия. Германский элемент несет с собой племенную организацию, которая легко перерастает в систему независимых княжеств. Взаимодействие этих начал приводит к становлению феодализма, который южнее не может возникнуть, задавленный централизацией, а севернее вырождается в во вполне неиерархическое строение, в совокупность равномощных владетелей.

Итак, мы видели изменения характера рыцарства в Европе при движении с северо-запада на юго-восток. Теперь можно обратиться к более далеким явлениям, сходным с рыцарством. Говорят о «гомеровском рыцарстве», об описании рыцарской культуры у Гомера. В «Илиаде» описаны турниры, т. е. формальные, более менее фиктивные поединки, такие, как поединок Аякса и Диомеда на погребальных играх в честь Патрокла. Воинственная греческая аристократия (койрои) образует особое сословие, то собирающееся вокруг сильного властителя (басилевса = вана, сегуна, императора), то расходящееся по пожалованным наделам.

Расширяя понятие «рыцарства» на любую воинственную аристократию, говорят о рыцарстве в Китае за тысячу лет до новой эры. Китайские «рыцари» знали рыцарскую честь и «куртуазность»: в бою колесничный воин, повстречавшись с врагом своего ранга, приветствовал его; взятый в плен знатный человек мог рассчитывать на достойное обхождение. Можно вспомнить о рыцарстве в Индии, где кшатрии на боевых колесницах обменивались в бою стихами и соблюдали правила ведения боя. Иногда это сопровождалось выстраиванием классической лестницы вассалитета, как в конце периода Хэйан в Японии, иногда аристократия была менее организованной, более гомогенной, без выраженной иерархии сеньоров и вассалов. В иньском Китае, в Японии эпохи сёгуната, в микенской Греции – везде мы встречаем сходные черты: придворное вежество, весьма манерное обхождение со знатным противником на поле боя, культ героизма, состязания в красноречии, официальные поединки наподобие рыцарских турниров…

К таким аналогиям можно добавить «рыцарство» индейцев Северной Америки. Известно, что они объединялись в ордена независимо от племенной принадлежности, имели развитый кодекс чести, обряды посвящения в орден. Отсутствие связи между строением ордена и устройством племени указывает именно на «рыцароподобное» явление, а не вариант племенного посвятительного мужского культа. Члены одного ордена, имевшего сложную иерархию, не сражались друг с другом, даже встретившись во время боевых действий между разными племенами. С религией эти «индейские ордена» связаны не были – во всяком случае не более тесно, чем рыцарство с христианством. Однако все это лишь аналогии: во всех подобных случаях (японском, арабском, индейском, некоторых африканских вариациях (зулусы), аналогиях у ранних (доимперских) монголов) имеет место прежде всего групповая этика, «рыцарство» здесь является прежде всего сословием. Только в Западной Европе рыцарство связано с личным кодексом чести прежде всего.

Феодализмы в разных регионах очень сходны по своим политическим и хозяйственным особенностям и чрезвычайно чужеродны по культуре. Точно так же и рыцарство: военные и некоторые поверхностные черты сходства между рыцароподобными явлениями разных культурных регионов заставляют объединять все эти явления в общую группу, однако судьба этих образований и их влияние на другие феномены общественной жизни очень различны. При сравнении этих различных «рыцарств», военных аристократий, можно заметить, что все они объединяются некоторой формой групповой этики. Что же касается европейского рыцарства, то кроме групповой этики к «рыцарскому кодексу» примешивается еще и личный элемент в гораздо большей пропорции, чем мы встречаем это в других «рыцарствах».