Текст книги "Избранное. Том II"

«То пламя, что, подобно мотыльку…»

 
То пламя, что, подобно мотыльку,
К погибели бессмысленно стремится,
В моей груди нежданно загорится,
Когда я горизонт пересеку.
 
 
То пламя, чьим живительным теплом
Под знаком Льва земное лето длится,
В моей любви свободой возродится,
Когда я стану пленным мотыльком.
 

«Скажи мне, Солнце, где тебя искать?..»

 
Скажите, где, в какой стране
Прекрасная римлянка Флора?
 

Ф. Вийон в переводе Н. Гумилёва

 
Скажи мне, Солнце, где тебя искать?
Мне говорят: Восток – страна восхода,
А Запада печальная свобода
Должна закатной кровью истекать.
 
 
Восток неблизок, что здесь толковать.
А Севером владеет непогода.
Но, может быть, на Юге небосвода
Ты скрылось, Солнце, чтобы согревать
 
 
Благословенный край своим теплом?
Но без тебя на Севере пустом
Настала осень в середине лета.
 
 
И кто мне скажет, где искать твой след?
Под Солнцем Ариадны больше нет.
И нет любви без солнечного света.
 

19.06.1980

«Песочные часы…»

 
Песочные часы
отсчитывают время
моей любви и
жизни.
Впрочем, всё равно
любовь и жизнь отныне
суть одно.
Как есть одно спряженье
слов в поэме.
В поэме той, где нет
склоненья слов.
Где стоя непреклонным
строгим рядом
слова сопряжены
единым ладом
моей любви – последним из ладов.
Глаголы же любви сопряжены
всегда с одним
Евангелием Бога.
И счёт песчинкам заведён
так строго
всегда один – для мужа и жены.
И даже дерзкий
совершив побег
для слов любви пребудем мы
со всеми,
кому ещё отмеривают время
песочные часы
из века в век.
 

15.09.1980 Таллинн

«И это грустное вино…»

 
И это грустное вино,
И чистая тетрадь,
И книги, коих всё равно
Мне не перелистать.
 
 
И это тихое окно,
И добрая луна,
И фавны, коим не дано
Полуденного сна.
 
 
И это место, где темно,
И где равны вполне
И те, кто жив, и кто давно
Забылся в дивном сне.
 

16.12.1980

«Джауфре Рюдель, любить издалека…»

 
Джауфре Рюдель, любить издалека
Не значит ли – искать неудержимо
Не свет огня, но лёгкий призрак дыма,
Познав печаль, что словно дым легка.
 
 
Сжимает неподвижная рука
Тяжёлый меч – и цель недостижима,
И все дороги – лишь преддверья Рима,
И безнадёжность так любви близка.
 
 
Джауфре Рюдель, страна любви – весна,
И несть числа в стране весны канцонам,
И письменам влюблённым несть числа,
 
 
И призрак дыма – дальняя страна
Близка – она за тем соседним склоном,
Где безнадёжность розой расцвела.
 
 
Джауфре Рюдель, любить издалека,
Не думая о сопряженьях тела,
Лишь руки сновидения несмело
Целуя – эта мука так легка.
 

«Помянем время без часов…»

 
Помянем время без часов,
Свечу без света, свет без тьмы,
А также лето без зимы
И снег без белизны,
Слова без речи, речь без слов,
Дым без огня, огонь без дров,
Цвета помянем без цветов
И мужа без жены.
 
 
Помянем розы без шипов,
Шипы без роз, без дёгтя мёд,
Без мёда месяц, брод без вод
И вина без вины.
Помянем Бога без богов,
Помянем друга без врагов,
А дурака – без дураков
И мужа – без жены.
 

«Не печалься, если я молчу…»

 
Не печалься, если я молчу:
Нежность не находит громких слов.
Вряд ли нужен лунному лучу
Яркий свет неоновых цветов.
 
 
Вряд ли нужен солнечной весне,
Серый праздник снежной суеты
И сердечной тайны тишине —
Болтовня сердечной пустоты.
 
 
Что сказать тебе? Поверь мне: жизнь
Нам подарит счастье долгих дней.
Не печалься, лучше улыбнись
Молчаливой нежности моей.
 
 
Пусть ненастных зимних дней не счесть,
Пусть Фортуна слову неверна,
Ты смеёшься – значит в мире есть
Счастье – и балтийская весна.
 

Люди и тени

 
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет
 

Н. Гумилёв

 
Тем временем, когда никто не ждёт,
И в месте том, где некого искать,
Волненье крови исподволь влечёт
К тебе, крылатой речи благодать.
 
 
Где вечер века в городской пыли,
Где небо задыхается в дыму
Отравленном, вращение Земли
Всё медленней – письмо летит во тьму.
 
 
И входим мы в страну живых теней,
Тоскуя о безвременье слепом,
Но горькое прозренье тем больней,
Чем дольше мы в неведенье живём.
 
 
Тем временем, туда, где всё темно,
Письмом летит крылатой речи свет.
Мы – люди или тени? Всё равно —
Одним волненьем – кровь жестоких лет.
 
 
И забывает день о бывшем и небывшем,
И вырваны сердца зазубренной иглой,
Но вечный блюз луны над городом притихшим
Волненьем спящих душ восходит над землёй.
 
 
Живущий, в тёмный час в пустом ночном просторе
Взгляни – твой сон хранит слепая боль моя:
Театр абсурда звёзд над неумолчным морем
И музыка луны над пеной бытия.
 

Солнечные Часы

 
На песчаный берег падает
Тень от золотой стрелы.
Солнце, божество крылатое
Изгоняет змея мглы.
 
 
Снова, словно сновидение,
Словно музыка без слов,
Начинается весеннее
Время Солнечных Часов.
 
 
Начинается весеннее
Время Солнечных Часов.
 
 
Волей вечного вращения
Ветер возвращает птиц.
В небе слышно шелестение
Бело-голубых страниц.
 
 
Слышно ангельское пение
Над волненьем парусов,
В небесах плывёт весеннее
Время Солнечных Часов.
 
 
В небесах плывёт весеннее
Время Солнечных Часов.
 
 
Будет время – вновь возвысится
Над землёй слепая мгла.
Говорят, что осень близится
И зима не умерла.
 
 
Но над старостью осеннею
И над смертью зимних снов
Есть святое Воскресение —
Время Солнечных Часов.
 
 
Есть святое Воскресение —
Время Солнечных Часов.
 
 
И над миром быстротечности,
Миром скорби и золы
Всё бежит по кругу Вечности
Тень от золотой стрелы.
 
 
Волей вечного движения
Под созвездьем Близнецов
Летним днём цветёт весеннее
Время Солнечных Часов.
 
 
Летним днём цветёт весеннее
Время Солнечных Часов.
 

[1981?]

«Ночь поглощает сегодняшний пепел…»

 
Ночь поглощает сегодняшний пепел,
Время асфальтом ложится у ног,
Прах нашей юности в каменном склепе,
В каменном склепе – храни его Бог.
 
 
Долго мы строили наш реликварий,
Церковь над нами по небу плыла,
Травы и ветви исчезли в пожаре,
Юность сгореть до конца не смогла.
 
 
Дряхлый колодец готов развалиться
На перекрёстке пустынных дорог,
Прах нашей юности в мутной водице,
В мутной водице – храни его Бог.
 
 
Верность прощала и ревность слепила,
Нежность венки золотые плела,
Всё преходящее нам изменило,
Юность измены не перенесла.
 
 
Дряхлая тога ложится на плечи,
Вот он – пророчеством названный срок.
Прах нашей юности в церкви Предтечи,
В церкви Предтечи – храни его Бог.
 

5.06.1981

«Поль Клодель в погоне…»

 
Поль Клодель в погоне
За бабочкой изумрудной
Прихотью безрассудной
Он начинает день
Над ним облака из мёда
И ангелы в детских платьях
О высоких понятьях
Беседуют поутру
А на земле под Солнцем
Ликуют цветы и травы
Для вящей Господней славы
В низине цветёт сирень
И Поль Клодель улетает
Оставив свой дом унылый
За бабочкой легкокрылой
Танцующей на ветру.
 

8.06.1981

«Под солнцем, убивающим цикад…»

 
Под солнцем, убивающим цикад,
Под парусами облачной державы
Сплетаешь ты венок посмертной славы,
И над тобою ангелы парят.
 
 
Ты умирала сотни лет назад,
Звала отрадой горький вкус отравы,
Деревья над тобой склоняли главы,
Ты их листву листала наугад.
 
 
Но всё должно пройти. Бог весть куда
Течёт Сантаны[12]12
  Намек на картину Н. К. Рериха «Река в Гималаях. Сантана».


[Закрыть] мутная вода.
Ты умерла – умершим нет возврата.
 
 
Что нам осталось? Лодка и весло,
Да омут, где живут добро и зло,
Где жили, может быть, и мы когда-то.
 

5–6.07.1981

«Мой мир похож на пустой дом…»

 
Мой мир похож на пустой дом,
Не то он брошен людьми, не то
Он просто скоро пойдет на слом,
И в нем не живет никто.
 
 
Мой дом похож на звезду. Он
Сверкает ночью и спит днем,
Не то он видит дурной сон,
Не то он шутит с огнем.
 
 
Мой сон похож на огонь. Нет
У сновидений грехов любви.
Горит мой дом – и его свет
Смежает веки твои.
 
 
А утром колоколов звон,
И скажут мне: «Что с тобой, друг?»
И я отвечу: «Пустой звук.
Я видел радостный сон».
 

20.08.1981

«У музыки свои законы…»

 
У музыки свои законы.
Они, быть может, не верны,
Но только лиственные кроны
Деревьев жить осуждены
Под их эгидой – ибо света
И дерева не лишены.
У музыки свои приметы,
Хотя они и не верны.
 

20.08.1981

«Я слишком часто видел сны…»

 
Я слишком часто видел сны
И слишком редко верил звёздам
Я слишком долго ждал весны
Весной наш мир устроен просто
 
 
Весной наш мир устроен так:
Здесь – свет без тьмы, там тьма без света
Здесь – лютый друг, там верный враг
Вчера – зима, а завтра – лето
 
 
А летом мир ещё ясней,
Ещё безоблачней и проще
И утро ночи мудреней
И нечего искать на ощупь
 
 
Но вот и осень настаёт
Дожди смывают все границы
Листва пускается в полёт,
Из сердца улетают птицы
 
 
И следом падает зима
На голову нежданным снегом
И с белизною снега тьма
Холодным делится ночлегом
 
 
И жизнь уже не приручить
Последней новостью известий
И в небесах не различить
Ни сновидений, ни созвездий.
 

6–8.09.1981

«Крест и костёр. Последний привал…»

 
Крест и костёр. Последний привал
Последний свидетель: Бог.
Кто-то вырубил чёрный овал
На скале у скрещенья дорог.
 
 
Усталый ветер в высокой траве
Ищет источник воды
Над древней сосной качаются две
Путеводные звезды.
 
 
Когда мы дойдём до кургана, друг,
Ночь будет ещё темней.
Костёр погас. Кто-то выложил круг
В темноте – из белых камней.
 

24.09.1981

«О, эти бронзовые цепи…»

 
О, эти бронзовые цепи —
клеймо афинских мудрецов!
Мы с вёслами навеки скрепим
запястья быстрые гребцов.
 
 
Сарматам, скифам, амазонкам
оставим от своих щедрот.
А о судьбе гребцов потомкам
расскажет старец Геродот.
 

5–6.10.1981

«Это памятный день…»

 
Это памятный день —
нет ни солнца ни слёз.
Это только свирель —
это ветер и воск.
 
 
Это сон о земле
в тайниках тишины
на холодном огне
неизбытой зимы.
 
 
Под январским снежком
постаревшая медь
даже под наждаком
продолжает тускнеть.
 
 
Сводят счёты свои
дерева и мосты.
Это время любви
переходит на ты
 
 
С теми, кто ещё жив,
если только они
неспособны ко лжи
в эти чистые дни.
 

5–6.10.1981

«Вечность-горбунья, беден твой дом…»

 
Вечность-горбунья, беден твой дом,
Дом без ни одного окна.
Нет ни кола, ни двора. На пустом
Месте хозяйка всегда одна.
 
 
В гости пришедших к тебе тайком
Ты запираешь в темный чулан.
Вечно содержатся под замком
Те, кто был зван и кто не был зван.
 
 
Звездный нимб над тусклым лицом.
Праздник кончен. Напрасно ты ждешь,
Вечность-горбунья, даже скупцом
Названа ты по имени: ложь.
 

9.10.1981

«Таков мой город. Сотни городов…»

 
Таков мой город. Сотни городов
Соединились в нём одним дыханьем,
И все они своим существованьем
Обязаны тому, что нет следов
Истории, смешений, стилей, рас.
Здесь всё – едино: языки и стили
Смешались так, что жители забыли,
Где «да», где «нет», где профиль, где анфас.
Однако ночью (вот уж третий час!)
Все жители спокойно спят. Тем паче
Все жительницы. Не смыкаю глаз
Лишь я – иду куда-то наудачу,
Бог весть куда. В пустыне из камней
Всё тихо. Нет прохожих. Лишь витрины
Сияют. Неподвижен хор теней
На мостовой. На стройке – горы глины
И щебня. Вот и площадь. Словно снег,
Недолговечна белизна строений.
Вот площадь и – не может быть сомнений —
На белом фоне зданий – человек.
…
И что вам осталось? Лёгкий озноб…
И зеркало вновь разбито,
Но вот отраженье: огненный столп,
Река и куски гранита
…
Река. Гранит расколот на куски,
И месяц, улыбающийся криво,
Дробится и плывёт неторопливо
Вдоль смутного течения реки.
 
 
Цветы роняют в воду лепестки.
По воле ветра волны еле живы,
Но здания черны и молчаливы,
И звёзды бесконечно высоки.
 
 
Река. Молчанье. Свет. Провал во тьму.
У набережной возвела тюрьму
Металлолома ржавая держава.
 
 
Каменоломня есть за три версты.
По берегу идёт дурная слава.
Разведены последние мосты.
 

12–13.10.1981

«Кровью река течет в каменном сердце твоем…»

 
Кровью река течет в каменном сердце твоем
город мой – истукан, город мой – камнелом
 
 
Имя твое по всей стране разнесла молва
что ни река – Москва, что ни город – Москва.
 
 
Я люблю наблюдать осень в садах твоих
ветер стремится ввысь, словно свободный стих
 
 
Листья стремятся вниз, словно осколки строф
город мой – вертопрах, город мой – пустослов.
 
 
Александровский сад. Каменная стена.
Кремль – это просто дом – дом, где стена одна
 
 
Кремль – это Божий дом, место без общих мест.
Кремль – это просто мост. Кремль – это просто крест.
 
 
Город прямых крестов, снятых с церквей святых
город каменных снов каменных мостовых
 
 
Город – железный свод, город – ружейный ствол
город – живая жизнь, город – святой престол.
 
 
Кто ты, что ты – Бог весть – истина или ложь
белый день – ты скорбишь, черный день – ты поешь
 
 
Облик твой сотворенный – лишь подобье творца
нет начала тебе – и не видно конца
 
 
Можно лгать о тебе – ты не станешь винить
можно долго тянуть бесконечную нить
 
 
Но на слово твое не наложишь печать
ты и в смутное время не сможешь молчать
 
 
Я люблю тебя, город мой – пепел и дым
город мой – стародум, город мой – херувим
 
 
Город желтой больницы и серой тюрьмы
город красного лета и белой зимы
 
 
Нет ни воли расстаться, ни силы уйти
нас одно возвращение ждет на пути
 
 
В город – вечный покой, город вечный укор.
Город смерти – закрытый Успенский собор.
 

13–14.10.1981

«Дом из дерева. Вид…»

 
Дом из дерева. Вид
На переулок. Лёд
На мостовой. Стоит
Церковь напротив. Бьёт
Ветер в колокол. Звон.
Снежная кутерьма.
Тёмные окна. Сон.
Это зима. Зима.
 

3.11.1981

«Ты счастлив ли, хозяин добрый мой?..»

 
– Ты счастлив ли, хозяин добрый мой?
– Но кто ты? И какое тебе дело?
– Я ложь твоя. Поговори со мной.
Ты лжёшь всю жизнь. Тебе не надоело?
– Я не умею лгать. – Постой, постой!
Не забывай кто я! – Ты тень без тела.
– Я ложь твоя. Не лги же мне. – Одной
Лишь правды я хочу! – И я хотела…
– Но где же правда? – Ржавчина разъела.
– Оставь меня. – Нет, я умру с тобой.
 
 
– Но в чём я лгу? – Ты всё твердишь: святой
Франциск, любовь, Христос… – Как ты
посмела!..
…смиренье, Бог… Всё это – звук пустой
В твоих устах! – Ты лжёшь! – А ты? Сгорела
В моём огне душа твоя. – Пой, пой…
Все песни лжи – не ложь ли. – Почернела
Твоя больная совесть. – Белизной
Лишь ангелы… – Что было прежде бело —
Не очернить. – Ты мне осточертела!
Оставь меня! – Нет, я умру с тобой.
 

«Осенние черные птицы…»

 
Осенние черные птицы
Нашли золотое дерево.
Они опустились плавно
На ветви. Поднялся ветер.
Дождь оказался похожим
На белый цветок холодный.
Медленно под облаками
Опускались его лепестки.
И ветер тихо смеялся
Между землей и небом.
Ветер любил смеяться
Над листвой и дождем.
Но вот потемнело небо,
Ветер и дождь умолкли,
Дерево облетело,
А птицы остались одни.
 

7.11.1981

«Бездомное белое облако…»

 
Бездомное белое облако
Свило себе гнездо
В водосточной трубе.
Иногда к нему в гости
Залетал теплый ветер,
Игравший роль почтальона,
И приносил письма
От других облаков.
Письма были завернуты
В конверты из желтых листьев
И говорилось в них
Всегда об одном и том же:
О городах и звездах,
О звездах и городах.
Но однажды пришла телеграмма
Без конверта и с предупреждением,
Что черные тучи летят
На город и будет дождь.
Облако улыбнулось,
Погрустило, но плакать не стало
И, попрощавшись с ветром,
Улетело Бог весть куда.
А гнездо так и осталось,
И после дождя наутро
Его вынул водопроводчик
Из трубы и отнес домой.
 

«Дом. Золотая соль…»

 
Дом. Золотая соль
Под зелёным стеклом.
Люди проходят вдоль
Улицы, входят в дом.
 
 
В доме на стенах спят
Белые облака.
В городе – листопад.
В доме – ни ветерка.
 
 
В городе – пыль столбом,
В доме – бесплотный дым
Белый, и синий дом
Кажется голубым.
 
 
В воздухе взмах рукой —
Золотая черта.
В доме всегда покой.
В городе – суета.
 
 
Здесь не умер никто.
Здесь никто не живёт.
Здесь происходит то,
Что не произойдёт в городе…
 

28.11.1981

«Не выходя из комнат…»

 
Не выходя из комнат
Где наши души спят
Нас так и похоронят
Но вряд ли сохранят
Положат – и прогонят
Земной порядок свят
Забывшие – припомнят
Умершие – простят
 
 
Нельзя же в самом деле
Печалиться всерьёз
Без лишней канители
Без лишних слов и слёз
(И слова не проронят —
Хоть бейся об заклад!)
Забывшие – припомнят,
Умершие – простят.
 

«На корабле, скользящем так легко…»

 
На корабле, скользящем так легко
В воде живой и в голубом огне,
Стекло звенит. Лети, Вдова Клико,
Осколками в ночной голубизне.
 
 
Стекло звенит, и весла воду пьют,
Цветет фальшивым золотом волна.
Слепым гребцам лепешки выдают,
Когда земля встает из полусна
 
 
Вдали. И дышат в трюме тяжело
Лимонный шелк и сладкая смола.
Под ветром гаснет медь. Звенит стекло.
Слепит глаза седая полумгла.
 
 
Благословен тот день, вчерашний свет,
Когда, оставив время за кормой,
Как бы страну, которой больше нет,
Мы входим в этот сумрак голубой.
 
 
Благословен тот вечер – легкий страх,
Тот черствый хлеб, та чистая вода.
…На корабле, летящем в облаках,
Звенит стекло, прощаясь навсегда.
 

Звезда

 
Я излучаю лёгкий свет,
Столь лёгкий, сколь пустой,
Я думаю, что много лет
Назад я был звездой.
 
 
Звездой – в песочном царстве звёзд,
Невидимых с Земли,
Слезой – в небесном море слёз,
Что с Божьих глаз текли.
 
 
Я был звездой, я был огнём,
Десятки тысяч лет
Вокруг меня вращался сонм
Безжизненных планет.
 
 
Я дал им жизнь. Лучи мои
Согрели их во мгле,
Рождались люди – и цвели
Сады на их Земле.
 
 
Рождались люди, города
Шумели. Мир был прост,
Все знали: есть одна Звезда
В безбрежном царстве звёзд.
 
 
Но вот мой свет угас. Вослед
За ним их жизнь ушла —
Во мгле Вселенной жизни нет
Без звёздного тепла.
 
 
Теперь – родившись в век иной,
Я стал рабом Земли,
Но звёзды свой огонь пустой
Навек во мне зажгли.
 
 
Но нет от моего огня
Ни счастья, ни тепла.
Вращаются вокруг меня
Холодные тела.
 
 
Верни, Господь, лучи мои
Мой прежний свет верни
А если нет – так оборви
Мои пустые дни.
 
 
Нет места звёздам в жизни сей,
Так лучше смерть, чем свет,
Чем для любимых и друзей
Судьба пустых планет.
 

8–9.01.1982

«Детство моё, ты приходишь всё чаще…»

 
Детство моё, ты приходишь всё чаще
В гости ко мне из твоей синевы
Солнечным светом и снегом звенящим,
Грустью умерших и счастьем живых.
 
 
Детство моё, ты приходишь нежданно,
Школьные сказки твердишь наизусть.
Где же твои неоткрытые страны,
Страны, где счастье похоже на грусть?
 
 
Детство моё, ты смеёшься всё так же,
Пишешь стихи, о любви говоришь.
Что ни напишешь ты, что ни наскажешь —
Сердце моё уже не удивишь.
 
 
Бог с тобой! Видно уж мне не проститься
С детством моим до конца никогда,
Видно и в старости будет мне сниться
Вечного детства живая вода.
 
 
Нищим, как жил, не оставив наследства,
Смерть мою встретив без слёз и без слов,
Я, улыбнувшись, вернусь в моё детство,
Вечное детство земли и цветов.
 

9.01.1982

«Двести лет назад чёрный дуб стоял…»

 
Двести лет назад чёрный дуб стоял
На улице Белых Шуб.
Нищим жёлуди раздавал,
Как будто червонцы, дуб.
 
 
Когда на улице Белых Шуб
Поставили эшафот[13]13
  Намек на песню Жозефа Косма на стихи Жан-Поля Сартра «На улице Блан-Манто» («Dans la rue des Blancs-Manteaux»), в которой упоминаются казни времен Французской революции XVIII в.


[Закрыть] —
На чёрный помост распилили дуб,
А виселица – не в счёт.
 
 
Двести лет качается чёрный труп,
Помост занесла метель…
Растёт на улице Белых Шуб
Вечнозелёная ель.
 

6.03.1982

«Четыре предмета в школе…»

 
Четыре предмета в школе
Учат детей тому,
Как из серой неволи
Попасть в голубую тюрьму.
 
 
Первый предмет – сложенье.
Всё складывается вокруг.
Победа плюс пораженье
Равняется: враг плюс друг.
 
 
Вторая наука – деленье.
Мир делится на добро
И зло, цепь событий – на звенья,
Крыло – на кость и перо.
 
 
Вслед за тем – вычитанье.
Душа минус тело – ноль.
Крик минус звук – молчанье.
Здоровье – хлеб минус соль.
 
 
И наконец умноженье
Знаком креста отметь:
Множится всё: движенье,
Жизнь, остановка, смерть.
 

7.03.1982

«Богу помолимся в тишине…»

 
Богу помолимся в тишине.
Отдых – спинам,
радость – сердцам.
Господи, сколько ещё камней
нужно
чтоб возвести Твой храм?
Не на телеге
не на арбе
возим —
молча, с пеной у рта
каждый несёт на своем горбе
камень.
Он не легче
креста.
Что толку спорить
о тяжести
нош.
Несенье креста
нелегкий труд.
Но если ты собственный крест
несешь —
радуйся: скоро тебя
распнут
и ты отдохнешь.
Камень страшней
чем крест.
Ни время ни смерть
не ждет.
Босые
по остриям камней
мы носим
камни
из года в год.
Изо дня в день
из часа в час
из лета в лето
из века в век
мы носим камни
а если нас
выносят —
так значит навеки.
Снег
над нами кружится
солнце палит
ветры и ливни
сбивают с ног.
На черный мрамор
ложится
гранит
каменный блок
на каменный
блок.
Го с поди!
Твой ли строим престол?
С нами ли не заключишь
союз?
Как бы Твой камень
ни был
тяжел, —
совесть – более тяжкий
груз!
В гору
(что там Сизиф!)
на спине
камень,
а совесть – в себе
несём.
Го с поди!
Сколько ещё
камней
нужно чтоб возвести
Твой Дом?
 

Апрель 1982

«Смотри: попадешь в тиски…»

 
Смотри: попадешь в тиски —
Останешься без руки
Останешься без души
Останешься без (пиши
пропало!) зрения. Без
Слуха. Без всех чудес
Мира. Потом – ищи
Ветра в поле! (Не возропщи!)
Гляди, пропадешь в тисках
Останешься в дураках
(А может – в веках?) в руках
Останутся пух и прах
Останешься без (как нож
в сердце!) жизни. На грош —
тела. Одна душа
И то – лишь на два гроша.
 

Рогово

 
Неспешно – время не стоит
на месте – идёшь по направлению
на север
без компаса – а в небе облака
почти что спят,
а под ногами клевер
цветёт
и вдалеке течёт река.
И ты идёшь – и нет вокруг
волненья,
и листья на ветвях не шелестят,
затем что ветра нет.
Поёт
безвестной птицы голос.
Вот вода,
но это не река – почти ручей
ничей.
Затишье за собой ведёт
на поводу
грозу.
Реки нет и следа,
ковыль
напоминает спелый колос,
четыре озера
раскинулись
внизу.
 

26.04.1982

 
Вот мы и снова
на воле
недалеко от небес.
С одной стороны
бескрайнее поле,
с другой —
бесконечный лес.
Ни слова —
спит тишина.
Как бы не разбудить…
Ничья дорога,
ничья страна.
Стоит лишь затаить
дыханье – и ты поднимешься
ввысь,
бросив последний взор
в вечность,
в которой и смерть
и жизнь —
сон четырёх озёр.
 

27.04.1982

 
Чем дальше,
тем бережней,
тем осторожней ступаешь.
Вот кажется, ветер проснулся
и бросился прочь.
Здесь время исчезло.
Как странно, что не замечаешь,
какое сегодня число,
и невольно ещё различаешь,
что на небе…