Текст книги "Вечерний лабиринт"

– Да, понимаешь, – с трудом сказал Алексеев, – я бы не пошел, но надо. Неудобно все-таки. Я ведь их там запер. Нет, в самом деле, неудобно. Я их только открою и вернусь. Ладно? Ты подождешь меня? Я быстро. А?

– Ладно, – вздохнула Элеонора и отвела глаза.

Алексеев облегченно засуетился и торопливо повел ее обратно в гостиницу.

Наверху шеф захлопнул окно.

Они вернулись в холл. Расходились последние посетители ресторана. Здесь же, как пастух при стаде, разгуливал швейцар.

– Я быстро, – сказал Алексеев. – Открою и приду. Правда. Не сердись. Вот, я тебе даже портфель оставлю. Можно? Спасибо.

Он отпустил ее руку и, неловко оглядываясь по сторонам, пошел к лестнице. Проходя мимо швейцара, он униженно улыбнулся и развел руками.

Швейцар не обратил на него внимания и отвернулся.

Алексеев почувствовал себя еще более виноватым, вздохнул и быстрыми шагами поднялся по лестнице.

В холле четвертого этажа он взял ключ со стола дежурной и подошел к двери 415-го номера. Хотел открыть, но вовремя опомнился и постучал.

– Коля! Ты?! – закричал из-за двери шеф.

– Я, – сказал Алексеев и дернул за ручку. – Вы что, заняты?

– Коля, я не могу открыть дверь, нас кто-то запер!.. – Шеф замялся. – Какое-то недоразумение, узнайте у кого-нибудь, может быть, есть второй ключ?..

– Да что вы говорите!.. – сказал Алексеев. – Сейчас узнаю.

Он отошел в сторону, потоптался на месте и возвратился обратно.

– Есть! – радостно крикнул он. – Сейчас открою!

За дверью раздался вздох облегчения.

Алексеев открыл дверь.

Один за другим из номера вышли шеф, дежурная по этажу и мужчина в своем галстуке.

– Спасибо, Алексеев, – сказал шеф, вынимая из двери ключ и внимательно рассматривая его. – Где вы его нашли?

– На столе у дежурной, – сказал Алексеев и, встретившись с дикими глазами дежурной по этажу, вздрогнул.

Дежурная фыркнула и, энергично хромая, ушла по коридору. У нее был сломан каблук.

Алексеев проводил ее взглядом и вопросительно посмотрел на шефа.

Шеф смутился, пожал плечами и вдруг, бесцеремонно отодвинув Алексеева в сторону, быстрыми шагами пошел вслед за ней. Пальто на его спине треснуло по шву.

– Куда это он? – спросил Алексеев у мужчины в своем галстуке.

Тот пожал плечами, потом его озарило, он оторвал руку от левого глаза, под которым разместился синяк, и ринулся за шефом.

– Ах ты, черт! – с опозданием хлопнул себя по лбу Алексеев и побежал за ними.

К финишу, на первый этаж, они пришли почти одновременно.

Посреди пустого холла, опустив голову, в одиночестве прогуливалась Элеонора. Женщина-мечта. Женщина-приз. С портфелем под мышкой.

Швейцар и гардеробщик, стоявшие невдалеке среди пустых вешалок, усеянных жестяными номерами, как деревья листьями, молча наблюдали за ней из-за деревянного барьера.

Услышав дробный топот на лестнице, Элеонора подняла голову. Все трое, как по команде, перешли на шаг.

Элеонора переводила взгляд с одного на другого, и ее лицо мучительно грустнело.

Они остановились.

Мужчина в своем галстуке мгновенно оценил неравные шансы – все одеты, он без пальто – и бросился к гардеробу.

– Я сейчас! – крикнул он, убегая. – Только оденусь!

Шеф покосился по сторонам, степенно откашлялся и взял Элеонору под руку.

– Э-э. – сказал он, медленно увлекая ее к дверям. – Дело в том… что так получилось… а теперь. – Но Элеонора не увлекалась. Шеф озадачился. – Простите, – наконец нашелся он, – я не должен был заставлять вас столько ждать… но обстоятельства… так сложились… мне пришлось там задержаться, в номере действительно кто-то был, но мы его спугнули. Да вот и ваш… э-э… друг, – он махнул рукой в сторону гардероба, – может подтвердить, что видел свет в номере, а потом, как он погас.

– Ничего, ничего, – сказала Элеонора, – не беспокойтесь.

Она посмотрела на Алексеева с такой жалостью, что он закусил нижнюю губу и отвернулся.

– Эх, Коля… – сказала она.

– Откуда же я знал, что так получится, – сказал Алексеев. – Я же не мог. – Он замолчал.

На ходу влезая в пальто, вернулся мужчина в своем галстуке. Подошел к Элеоноре.

– Мир? – спросил он, протягивая ей согнутый мизинец. – Больше не будем ссориться?

Элеонора, казалось, не замечала протянутой руки. Она снова посмотрела на Алексеева, встретилась с его круглыми, беспомощными глазами, тягостно вздохнула и перевела взгляд на шефа. Шеф тотчас же сделал два рьяных шага, взял мужчину в своем галстуке за плечо и сказал:

– Послушайте, вам не кажется, что вы здесь лишний?

– Что?!. – рассвирепел тот. – Да кто ты такой?! Что ты лезешь ко мне все время?!

– Алексеев! – закричал шеф. – Наших бьют!

Алексеев бросился на помощь.

– Без рук! Без рук! – вмешался подбежавший швейцар. – Спокойно, граждане! Или в милицию опять захотели?! А то это можно… – увещевал он, придерживая разгоряченного мужчину в своем галстуке.

Алексеева в свою очередь оттеснял гардеробщик. И только шеф, негодующе фыркая, приводил себя в порядок.

– Лишний! – возмущался мужчина в своем галстуке. – Это я лишний! Элеонора, я лишний?! – вопрошал он.

Элеонора мельком взглянула на него и подошла к Алексееву.

– Если мы сейчас не уйдем отсюда, – сказала она, – то мы не уйдем никогда.

– Да пусти ты меня! – разозлился Алексеев на гардеробщика, пытаясь оторвать от себя его руки.

– Ну-ка, ну-ка, – заверещал вдруг гардеробщик, ухватив Алексеева за руку. – Номерок! У вас номерок от гардероба!

Казалось, из Алексеева выпустили воздух. Он сдался.

– Ишь как прихватило, – бормотал гардеробщик, – почти как намертво. Вросло. Ножовкой брать придется, – говорил он, увлекая Алексеева к гардеробу, – иначе не снимешь. Ну мы это одним мигом.

– Коля!.. – простонала ему вслед Элеонора.

Алексеев обернулся, расплылся жалобной улыбкой, хотел что-то сказать, но не сказал.

Зато шеф за спиной Элеоноры повернулся к мужчине в своем галстуке и злобно сказал:

– Дурак!

– Сам дурак! – сейчас же ответил мужчина.

Элеонора обернулась, смерила их уничтожающим взглядом и пошла вслед за Алексеевым к гардеробу. Шеф и мужчина в своем галстуке свирепо переглянулись и поплелись за ней.

– У вас есть ножовка? – спросил гардеробщик, цепко держа Алексеева за руку.

– Сейчас посмотрим, – сказал швейцар и скрылся за незаметной дверью с надписью «Посторонним вход запрещен».

Шеф почесал в носу.

– Ну что ж, Алексеев, – сказал он и посмотрел на часы. – Так вы ничего и не сделали… А час уже поздний… Нехорошо, Алексеев, нехорошо… А ведь я вас предупреждал. Всё из-за вашей неорганизованности. Почему со мной ничего не случается? А с вами.

– С вами тоже, – через силу сказал Алексеев.

– Со мной?.. – Шеф даже поперхнулся от этой наглости. – А что со мной?.. Со мной ничего не случается! Вы бы лучше за собой понаблюдали, вместо того чтобы делать мне необоснованные замечания! – Он взглянул на Элеонору, ожидая найти одобрение, но нашел что-то другое и потому поспешно добавил: – И вообще, не время сейчас выяснять эти вопросы. У нас с вами много других, более важных дел. Не забывайте, мы должны сдать типовой проект. Поэтому я буду ждать вас завтра. Где-нибудь в десять часов утра. Да, да, пожалуйста, в десять. Только без опозданий. А то это становится уже невыносимым. Итак, я буду ждать вас у себя в номере. Если меня там не будет, значит, я завтракаю. Тогда зайдите в ресторан, ясно?

– Ясно, – безжизненным голосом сказал Алексеев.

– Надеюсь, – сказал шеф и с улыбкой повернулся к Элеоноре. – Надеюсь, ваш начальник завтра нас примет?..

– А что? – влез в разговор мужчина в своем галстуке.

– А ты не лезь, не твое дело!

– Не знаю, – сказала Элеонора. – Вы лучше у него спросите.

– Да? – удивился шеф. – А как?

– Да вот так прямо и спросите. – Она повернулась к мужчине в своем галстуке и сказала: – Здесь товарищ интересуется, примите вы его завтра или нет.

Дверь с надписью «Посторонним вход запрещен» распахнулась, и оттуда вышел швейцар с ножовкой в руке.

– Порядок, – сказал он. – Сейчас всё сделаем. – И в недоумении остановился.

Вытаращив глаза, шеф неудержимо пятился. В воздухе пахло озоном.

– А что ему нужно? – спросил мужчина в гробовой тишине, гипнотизируя шефа свирепеющим взглядом.

Элеонора молча достала из портфеля Алексеева типовой проект.

Никакая сила не могла заставить шефа что-нибудь сказать, он только мелко кланялся, отступая все дальше, дальше, прямо к лестнице. А сверху, ему навстречу спускались двое – маленькая женщина с печальными глазами и бритый наголо мужчина угрожающего вида с тяжелым чемоданом в руке. Женщина ахнула и остановилась.

– Этот?.. – хрипло спросил мужчина с чемоданом.

Женщина, сдерживая слезы, еле заметно кивнула.

Мужчина поставил чемодан на пути пятившегося шефа и скрестил руки на могучей груди. Шеф наткнулся на препятствие, от неожиданности не удержался и беспомощно шлепнулся ему под ноги.

– Не надо, Семочка, – тихо сказала женщина, удерживая мужчину за руку.

Шеф посмотрел на чемодан, на женщину с печальными глазами, потом на того, кто с нею был, подумал и не стал подниматься с пола.

– Вставай, – сказал ему мужчина.

Шеф жалобно завертел головой: нет. В сторону гардероба он старался не смотреть.

– Вставай и бери чемодан, – сказал ему мужчина.

Шеф недоверчиво хихикнул, встал, с трудом поднял чемодан и нежно погладил его свободной рукой.

– А теперь неси, – сказал мужчина.

– Куда? – еле слышно спросил шеф.

– На вокзал, – сказал мужчина. – А потом поговорим.

Гардеробщик дернул Алексеева за руку.

– Это что, твой приятель? – спросил он.

Алексеев обернулся, посмотрел на гардеробщика и отрицательно замотал головой.

– Не. Начальник. – И под холодным взглядом мужчины в своем галстуке опустил глаза.

Сгибаясь под непомерной тяжестью чемодана и поминутно украдкой оглядываясь, шеф брел к выходу на непослушных ногах. За ним шли маленькая коварная женщина с печальными глазами и бритый мужчина. Дверь открылась и захлопнулась.

– Значит, это вы… – полувопросительно сказал мужчина в своем галстуке, держа проект двумя пальцами.

– Мы… – тихо согласился Алексеев.

Мужчина разжал пальцы, и проект провалился в недра подставленного портфеля.

– Это я возьму с собой, – сказал он.

Алексеев тоскливо кивнул.

– Ладно, хватит, – вмешался гардеробщик. – Пора и честь знать. Нам пилить надо.

– Ну мы пошли, – брезгливо сказал мужчина в своем галстуке и взял Элеонору под руку. Но Элеонора не двинулась с места.

– Идем, – сказал ей мужчина. – Это не для женских глаз.

Элеонора смотрела на Алексеева, и в глазах ее была и мольба, и нежность, и еще что-то, чего Алексеев никогда не встречал.

– Иди, – сказал он ей. – Я прошу тебя. Мы еще встретимся.

Элеонора вдруг улыбнулась, кивнула и, вырвав свою руку из руки мужчины в своем галстуке, быстро пошла к выходу.

Мужчина вздохнул и смерил Алексеева презрительным взглядом.

– Конечно, мы еще встретимся, – сказал он, – если вы опять не опоздаете… – и ушел вслед за Элеонорой.

– Да не сжимай ты пальцы, – сказал Алексееву швейцар, прилаживая ножовку. – Она, правда, туповата, но ничего, потерпишь. В крайнем случае пой.

У Алексеева на лбу выступил холодный пот.

– Что петь? – спросил он.

– Что хочешь, – душевно разрешил швейцар.

– Поосторожнее, – сказал швейцару гардеробщик. – Номерок не задень.

И Алексеев запел.

Это и есть музыкальный конец. Песню, которую он пел, знали многие, и поэтому швейцар с гардеробщиком ему подпевали. Если хотите, можете к ним присоединиться.

«ВЕЧЕРНИЙ ЛАБИРИНТ»,

1980 г., киностудия «Мосфильм»

Автор сценария – Георгий Николаев

Режиссер-постановщик – Борис Бушмелев

Оператор – Марк Дятлов

Композитор – Георгий Гаранян

В ролях: Владимир Басов, Виктор Ильичев, Татьяна Васильева, Александр Лазарев-старший, Валентина Талызина, Николай Парфенов

Голый[1]1
  В соавторстве с Константином Лопушанским.


[Закрыть]

В клетке прыгал щегол. Клетка висела на форточке.

– Что наша жизнь? – думал щегол. – Вот за окном я вижу мост, гранитный парапет канала, столбы фонарей, каменные дома, вижу людей, вижу машины, вижу собаку – и больше ничего. Вот шпингалет на окне, вот ключ в ящике стола, вот дверная ручка.

Щелкает замок, щелкает кнопка лифта, скользит трос.

Снова дверь, снова ручка, пыльные стекла – по ним кто-то давно провел пальцем, да так и осталось. Угол дома, край тротуара, железная решетка для стока воды. Спичечный коробок, трамвайный рельс, булыжник. Кожа сиденья, железная рама и снова дверь.

Что наша жизнь? Водосточная труба, колесо машины, горбушка хлеба. И снова двери, такие разные, такие непохожие, но все открываются и закрываются.

Последними захлопнулись двери электрички.

Величественный лес обступал поляну. В высоких кронах мелькало солнце, их густая сочная зелень заполняла небо и, заполнив, опускалась ниже, по стволам, переходя в глубокую с темным отливом листву кустарника.

Всюду, куда доставало солнце, природа играла радужными красками. Блестела паутина, порхали бабочки, и среди травы, папоротника вдруг прыгала лягушка, предвещая близость воды. Сонная послеполуденная тишина нарушалась редкими птичьими голосами и случайными порывами ветра, заблудившегося в деревьях.

Потом раздалось сухое потрескивание веток, а вслед за этим неторопливо приближающиеся шаги.

Кошкин шел медленно, стараясь держаться еле заметной тропинки, петляющей среди зарослей орешника. В одной руке у него была большая сухая палка, в другой – клетка с прыгающим щеглом.

Иногда Кошкин останавливался и смотрел по сторонам. На его губах блуждала мягкая, добрая улыбка. В своих потертых парусиновых штанах из тех, что носят на даче, и в старенькой ковбойке он выглядел лет на сорок, хотя был моложе.

На тихой солнечной поляне он остановился снова, осмотрелся и, подняв клетку, сказал щеглу:

– Ну что, Петя, здесь?..

Щегол прыгал и не отзывался.

– Посмотри, какое место, – сказал Кошкин. – Лучше уже не найти. Это, Петя, мать-природа.

Он поставил клетку на пенек, присел на корточки и, открыв дверцу, достал щегла. Любовно, нежно держа в руке, поднял к солнцу и разжал пальцы. Щегол выпорхнул, метнулся над поляной и исчез в листве.

Кошкин вздохнул, чуть грустно, чуть мечтательно, потом закрыл у клетки дверцу, снова обвел поляну взглядом, словно прощался с ней, и пошел назад.

Тропинка плутала между деревьями, и Кошкин упруго шагал, раздвигая ветви руками, шагал энергично и устремленно, словно знал, куда идет, пока тропинка не пропала, не растворилась в траве, в пружинящем мху, прямо под ногами. Кошкин постоял, посмотрел на солнце и свернул.

Вскоре он вышел на пригорок и здесь остановился. Что-то привлекло его внимание. Он прислушался, повернул голову и вдруг начал торопливо спускаться вниз, к небольшой ложбинке, где мелькал цветастый женский платок.

– Эй! – крикнул он. – Эй, подождите!

Старушка чуть не выронила корзинку с ягодами, но, увидев Кошкина, передохнула.

– Подождите, пожалуйста, – повторил Кошкин, спускаясь со склона. – Здравствуйте. Вы, должно быть, знаете… Как к электричке выйти, не подскажете?

– Это ж к какой электричке? – удивилась старушка, оглядывая Кошкина. – Ты откудова идешь-то? Со станции, что ли?

– Со станции, – кивнул Кошкин.

– И-и, – еще больше удивилась она, – туда и затемно теперь не поспеешь. Далеко ты заплутал, сынок, считай, к заповеднику вышел!

– Это как же так?

– Городской, небось, – посочувствовала старушка. – То-то птицелов… Места тут заповедные, тропинки путаные… Давно плутаешь?

– С утра, – сознался Кошкин.

– И-и, непутевый. Ты вот что, низом иди, к озеру выйдешь. Там тропинку наверху заприметишь. По ней и ходь. К конторе попадешь, там и автобус.

– Сперва сюда, что ли? – Кошкин махнул в сторону редеющего леса.

– Сюда, сюда, – закивала ему вслед старушка, – только ходко иди, автобус у них редкий.

– Спасибо, успею. – Кошкин легко запрыгал под горку.

Озеро было небольшое. В зеркальной воде отражались зеркальные облака, высокие деревья и переливались, искрясь, низкие лучи вечернего солнца. Кошкин постоял, любуясь озером, и вдруг решительно стал раздеваться. Квакали лягушки.

Всколыхнулась вода, и вот уже Кошкин, размашисто работая руками и фыркая от удовольствия, выплыл на середину, нырнул, затем лег на спину и уставился в высокое бирюзовое небо.

Тем временем на берегу зашуршали кусты, и из зарослей показалось нечеловеческое лицо: заросшее щетиной, искусанное комарами, с царапинами и ссадинами, разбитым носом и зловеще редкими передними зубами. Завершали картину полуразбитые очки в дорогой оправе.

– Ага, – торжествующе прорычал неизвестный. – Попался, попался… – и торопливо подбежал к одежде Кошкина.

Оказалось, что он абсолютно голый, если не считать пары лопухов на сплетенной из травы веревке.

Кошкин продолжал колыхаться в зеркальной воде, не подозревая об опасности. Ему было хорошо. Наконец он окунулся пару раз с головой и плавно поплыл к берегу, но тут же высунулся из воды и встревоженно закричал:

– Эй!..

Незнакомец уже полностью оделся, проверил карманы, демонстративно показал Кошкину часы, деньги, ключи и положил их на землю.

– Эй! Что вы делаете!!! – закричал Кошкин и захлебнулся от возмущения. – Эй!

Незнакомец радостно запрыгал на берегу, разводя руками во все стороны и приплясывая, потом показал Кошкину кулак и стремительно побежал к зарослям.

Кошкин кричал, бил руками об воду, плыл изо всех сил, торопился, но до берега было еще далеко, а незнакомец уже бесследно исчез. И всё же Кошкин выбрался на берег и на подгибающихся ногах бросился вглубь леса.

– Подождите! Стойте! Я же голый совсем! – раздавалось в заповедных лесах, но даже эхо не отвечало Кошкину.

Кошкин вышел не к конторе с автобусом, как ожидал, а к небольшому дачному поселку. На его бедрах болталось странное фанерно-проволочное сооружение, в котором можно было узнать птичью клетку. К этому было добавлено несколько лопухов. Вокруг шеи, как ожерелье из звериных клыков, болтались на проволоке ключи от квартиры.

Солнце тем временем закатилось, и дело близилось к ночи. Кошкин, сложив руки за спину, озабоченно выхаживал за кустами, не решаясь выйти из леса.

На окраине поселка было три дома. Они стояли довольно далеко друг от друга, разделенные буйно зеленевшими участками и неприметными заборами. В первом и во втором – окна были открыты, горел свет, и даже слышались голоса. Третий дом казался вымершим.

Кошкин закусил губу и остановился. Его взгляд сверлил темный прямоугольник пустого дома.

– Ладно, – решился он и стал продираться по лесу, болезненно чертыхаясь и стараясь не натыкаться босыми ногами на корни.

Обойдя дом с тыла и держась в тени, Кошкин подкрался к забору и хотел перелезть, но тут же занозил ногу. Некоторое время Кошкин еще пытался незаметно перемахнуть через забор, потом плюнул на это дело, взялся за штакетник руками и в титанической попытке стал раздвигать его, как прутья в клетке. Сухое дерево затрещало и переломилось. Где-то залаяли собаки.

Кошкин выждал, потом пролез в образовавшуюся дыру и проскользнул к дому. Ставни были закрыты изнутри, и он без толку поковырял их и со всеми предосторожностями подобрался к двери. Дверь венчал крупный амбарный замок. Кошкин только тихо вздохнул. С соседних дач раздавались голоса и слышалась музыка. Там была жизнь.

Кошкин отошел в тень деревьев и стал разглядывать запертый дом. На фоне потемневшего неба дом казался неприступной крепостью, готовой выдержать любую осаду. Кошкин почувствовал, как в нем пробуждается память истории. Волна безумной отваги и непреклонной решимости захлестнула его. Протрубил рожок. Сплоченными рядами Кошкин подступил к дому и полез на стену.

Это был яростный штурм. Метр за метром отвоевывал Кошкин. Выступ за выступом. Бревно за бревном. И когда он вцепился намертво в крышу, сомнений не оставалось – он победит.

Бледной фигурой, голым привидением выпрямился Кошкин на крыше, но победный клич не издал, наоборот, тут же склонился, спрятался в тень и полез к чердачному окну. Ставни не выдержали его напора, хрустнули шпингалетами, распахнулись, и Кошкин, дрожа от нетерпения, забрался внутрь.

В рассеянном вечернем свете чердак был пуст и темнел углами. Кошкин обеспокоенно огляделся и, замирая от нахлынувшего предчувствия, двинулся к лестнице.

На первом этаже было темно, и только шорохи выдавали присутствие Кошкина. Щелкнул выключатель.

Кошкин оглядел пустую безжизненную комнату и вышел в коридор. Прошелся. Открыл одну дверь, другую. Все было так же безнадежно. Только на кухне стояли банки с краской, лежали инструменты и несколько пустых бутылок. Одежды не было. Вообще ничего не было. Был ремонт. Кошкин сник и погасил свет.

В ночной темноте голый Кошкин крался вдоль забора. Где-то лаяла собака, слышались голоса. Кошкин тихо скрипнул калиткой и через участок подобрался к темному открытому окошку, в котором светился огонек сигареты. Кошкин помедлил, потом встал на бревнышко, и его голова появилась над подоконником.

– Добрый вечер, – вежливо сказал он.

– Ой, – негромко удивился приятный женский голос. – А вы шутник.

Кошкин, жалко улыбаясь, промычал что-то смущенное.

– Тоже не спится? – с пониманием заметила незнакомка, затягиваясь сигаретой. Вспыхнул огонек. Насколько Кошкин мог рассмотреть в темноте, его собеседнице было лет тридцать, и она показалась ему весьма привлекательной. От этого Кошкин растерялся еще больше.

– Я знаю, почему вы пришли, – грустно сказала она. – У вас курить нечего.

– В общем… да, – выдавил из себя Кошкин.

– Берите, – женщина протянула ему сигареты. – Вот так всегда, – продолжала она игриво, – думаешь, рыцарь, а посмотришь, голый меркантилизм.

Кошкин при слове «голый» закашлялся и выронил изо рта сигарету.

– Вы не обижайтесь, – незнакомка по-своему поняла нерасторопность ночного гостя, – это не про вас. Так… грустные ночные мысли.

Покурили немного молча. Кошкин несколько раз решительно затянулся, готовясь к постыдному разговору.

– Смотрите, какая луна! – неожиданно восхитилась женщина. Кошкин послушно посмотрел на луну.

– А вы любите мечтать? – незнакомка взволнованно задышала.

– Э-э… в каком смысле? – не понял Кошкин.

– В поэтическом. Вы любите стихи?

– Какие?

– Что с вами? – укорила она. – Посмотрите вокруг. Какая ночь, запахи… тишина… петь хочется… У вас нет гитары?

– Нет, – грустно сказал Кошкин и хлопнул себя по голой ноге. Кусались комары.

– Жаль, – сказала она и внимательно посмотрела на Кошкина. – Я бы вам сказала одну вещь, но боюсь, вы меня неправильно поймете.

– Нет, почему же… я догадываюсь, – смутился Кошкин.

– Вряд ли, но все равно… лучше не буду, а то вам совсем неловко станет.

– Мне уже, – вконец потупился Кошкин, – ужасно неудобно. Вы простите, пожалуйста, просто какое-то необъяснимое стечение обстоятельств. Случается же такое…

– Вы телепат! – собеседница восхищенно положила свою теплую ладонь на вцепившуюся в подоконник руку Кошкина. – Вы прочли мою мысль! Скажите, только честно, что вы подумали?

– Я… я ничего не подумал.

– Как же, ведь вы догадались!

– Ну в общих чертах… предположил.

– Что? То, что я подумала?

– Э… да, – Кошкину показалось, что он уже проваливается на бревне сквозь землю, но незнакомка крепко держала его за руку.

– Какой вы стеснительный, – шепнула она, – по-моему, в этом нет ничего удивительного, такие вещи часто случаются.

– Да? – безрадостно удивился Кошкин.

– Конечно, вот, например, моя подруга. Тоже случайно познакомилась, а он – ну вылитый «первая любовь», даже имя совпадает. Знаете что. Забирайтесь в комнату, а то так разговаривать неудобно. И увидеть могут.

Кошкин смутился, замешкался.

– Вы что, в окно залезть не можете? – спросила она игриво.

Тогда Кошкин тяжело вздохнул, подпрыгнул и подтянулся на руках.

– Ох, – только и сказала женщина, отпрянув в темноту.

На фоне звездного неба Кошкин походил на космического гимнаста.

– Как вы смеете?! – с гневом, с болью воскликнула женщина. – Как вы могли такое подумать? Убирайтесь немедленно.

Она бросилась к окну и столкнула Кошкина с подоконника. Кошкин упал, поднялся и снова полез в окно.

– Подождите! Одну минуту! Умоляю вас! Я не всё сказал! У меня к вам просьба!

– Как вы себя ведете! Уберите руку с окна! Уберите руку! Я друзей позову!

Она свела оконные рамы и больно прищемила Кошкину пальцы. Он ойкнул и сорвался с подоконника. Окно захлопнулось, стукнула форточка, звякнула задвижка, и где-то в темноте зацокали, удаляясь, каблуки.

Кошкин сунул пальцы в рот и торопливо отбежал к кустам.

Возле большой двухэтажной дачи стояло несколько машин. Свет из открытых окон освещал широкую площадку перед домом, на которую выходили, прощаясь с хозяевами, гости. Следовали последние поцелуи, рукопожатия и усталый смех. Гости разбредались в ожидании конца церемонии, зевали и сонно переговаривались друг с другом. Импозантная пара, обнявшись, подошла к машине. Мужчина сел за руль и включил фары.

Женщина пронзительно завизжала. Все обернулись.

Выхваченный из темноты внезапным светом, у дерева застыл голый Кошкин. Он был в столбняке, как животное, захваченное врасплох.

Первой пришла в себя хозяйка дома.

– Голый! – тонко выкрикнула она.

Кошкин дернулся, как под током. И ринулся в кусты.

– Голый! Голый! – преследовало его.

Поднялся гвалт, залаяли собаки, взревел мотор. Поселок просыпался, зажигались окна. Кошкин петлял по улице, как заяц, пока не выскочил к какому-то дому, и здесь в последней надежде стал барабанить в дверь.

Вспыхнул свет, и за столом веранды появилась пожилая женщина. Застегивая халат, испуганно всмотрелась.

– Кто? Кто там?

– Я, я, – взмолился Кошкин. – Откройте! Помогите! Мне бы одежду! Какую-нибудь, старую, грязную, помогите!

За спиной женщины появился мужчина.

– Кто это? Что вам нужно?

– Одежду! – причитал Кошкин – Какую-нибудь! Прошу вас!

– Нет никакой одежды, – решительно сказал мужчина. – Уходите. Слышите? Отойдите от двери.

– Позови соседей, – нарочито громко сказала женщина.

– Дайте одежду! – Кошкин сгоряча дернул за ручку. – Я же совсем голый! Дайте одежду!

– Он дверь ломает! – закричала женщина и исчезла.

С другой стороны дома раздавались голоса, смешивались с собачьим лаем и с шумом мотора.

– К нам опять голый лезет! – истерично закричала женщина.

Свет фар заметался по дому. Кошкин не выдержал и бросился бежать.

Остановился он в зарослях, довольно далеко от поселка, отдышался и прислушался. В поселке началась паника. Во всех окнах горел свет. Безумно лаяли собаки.

Кошкин в ужасе торопливо уходил в лес.

– Боже мой, Боже мой, Боже мой, – стонал он.

Тут ему показалось, что собачий лай в поселке усилился и даже вроде бы стал приближаться.

Кошкин затравленно оглянулся и припустил без оглядки.

Только в глухой лесной чаще Кошкин наконец остановился и, теряя последние силы, со стоном опустился на землю. Он дрожал, задыхался и отчаянно страдал. Племя не принимало его, не пускало в свои пещеры, к своему костру. Он был обречен на гибель. Кошкин прислонился к стволу и замер.

Высоко над деревьями стояла большая желтая луна и освещала Кошкина зловещим, тревожным светом. Ровно шумел лес. Кричали ночные птицы. Хлопали крылья. Все вокруг шуршало.

Кошкин сидел напряженно, с остановившимися, широко открытыми глазами.

Хрустнул сучок. Мелькнула тень. Сверкнули зрачки. Из глубин Кошкина стал подниматься животный стон. Ужас объял его. Он вскочил и, круша всё на своем пути, бросился в чащу.

Его били ветви, хлестали кусты, он натыкался на деревья, падал, поднимался снова и бежал, бежал, бежал, пока его ноги вдруг не заскользили вниз, и, потеряв опору, Кошкин полетел в овраг.

Докатившись до дна, он растянулся внизу загнанной жертвой и, уже готовый к близкой смерти, вдруг нащупал рукой здоровый узловатый сук.

Тогда Кошкин медленно поднялся на ноги и, сжимая его двумя руками, грозно зарычал.

Утром снова светило солнце, шелестела под теплым ветром трава, и деревья шумели верхушками – все дышало покоем и умиротворением.

Кошкин косолапо брел по лесу с дубиной на плече и ключами на шее. Иногда он наклонялся и рвал ягоды. Запихивал, давясь, в рот и шел дальше. Выглядел он неважно. Исцарапанный, весь в ссадинах, с ввалившимися глазами, почерневшим, искусанным лицом и с разбитыми в кровь губами он походил на опустившегося вконец лешего.

Впереди мелькнула тропинка. Кошкин заметил ее, подошел и, оглянувшись по сторонам, торопливо пересек. Потом осторожно пошел вдоль тропинки, старательно прячась за кустами. Он уже не рисковал встречаться с людьми.

Тропинка вскоре вывела его к лесному озеру. Когда среди деревьев заблестела вода, Кошкин остановился.

С озера доносился громкий плеск, словно в нем резвилось большое энергичное животное. Скрываясь за деревьями, Кошкин подобрался к берегу и увидел умиляющую душу картину.

Посреди озера радостно бултыхалась мужская человеческая особь.

Лихорадочно блестя глазами, Кошкин оглядел берег: совсем недалеко от кустов виднелась сложенная одежда. Дрожа от нервного возбуждения, Кошкин уронил свою дубину и быстро-быстро засеменил к одежде. Как он предвкушал этот счастливый миг!

Он уже почти подобрался к ней, почти протянул руку, как в кустах затрещало, и прямо на Кошкина вышел угрюмый волкодав. Кошкин с ужасом уставился в непроницаемые звериные глаза. Его рука так и повисла над одеждой.

– Собака – друг человека, – запинаясь, сказал Кошкин волкодаву. – Собака – друг человека…

Сил уже не было. Кошкин еле волочил ноги. А когда наклонялся за ягодами, то со стоном хватался за поясницу. День подходил к вечеру, и лес постепенно тускнел, умолкал, готовясь к ночным развлечениям.

Кошкин тоже готовился: искал подходящий сук. И вдруг его что-то насторожило.

Он нервно потянул носом. Потом еще раз. Откуда-то доносило дымок костра и нежные тонкие ароматы. Кошкин оживленно засуетился и, принюхиваясь, пошел на запах.

То, что вскоре открылось перед его глазами, заставило Кошкина судорожно сглотнуть и облизнуться.

На опушке леса, в блеклых лучах заходящего солнца нежилось милое румяное семейство. Папа, мама и невинное чадо. Чуть поодаль стояла машина с разинутым багажником. Но не это переполняло Кошкина эмоциями. На небольшом аккуратном костре, сидя на шампуре и роняя в огонь капли жира, покрывалась аппетитной корочкой ядреная курица.

Кошкин вцепился зубами в кулак. Только не застонать, не закричать, не выдать своего присутствия!

Папа подкладывал в костер веточки, мама резала помидоры, а чадо охотилось за кузнечиками.

Кошкин пополз. Метр за метром он подбирался всё ближе и ближе. Глаза его горели сумасшедшим голодным пламенем. Что он собирался делать, он не знал.

За деревом Кошкин замер. Перед ним, стоило только протянуть руку, лежал нарезанный черный хлеб, стояли кружки и полные деревянные миски. Все было готово к трапезе.

Кошкин выбрал удобный момент и в следующее мгновение уже запихивал в рот куски черного хлеба, запихивал жадно и безостановочно, пока не икнул и не замер в испуге с битком набитым ртом. Выждал несколько секунд, успокоился, начал пережевывать и икнул снова.