Текст книги "Вечерний лабиринт"

Но на опушке его не слышали, занимались своими делами. Папа даже успел открыть бутылку вина. Тогда Кошкин осторожно, стараясь не расплескать, подтянул к себе миску и, так как ложки не было, жадно отхлебнул.

Сначала казалось, что время просто остановилось для Кошкина. Он лежал на животе с выпученными глазами и открытым ртом, потом время сдвинулось и подбросило Кошкина на ноги.

Он заорал в полный голос, прыгая на поляне и тряся ладонью у ошпаренного рта, отчего его вопль напоминал боевой клич индейцев.

Появление голого, скачущего и орущего индейца было настолько неожиданно, что белые поселенцы в паническом ужасе бросились к машине и, громыхая багажником, умчались прочь.

Голос Кошкина разносился по лесу, то затихая, то снова набирая силу. Птицы стаями снимались с мест и носились в небе, как при лесном пожаре.

Наконец Кошкин замолчал, и лес замер.

Глубокой ночью Кошкин вышел на пригорок.

Темное лесное урочище стояло за его спиной. Впереди расстилалась равнина. В ее глубине мерцали многочисленные городские огни.

Кошкин стоял на пригорке, положив на плечо дубину и держа в руке обглоданную курицу.

Полная луна взошла над землей.

Кошкин смотрел на нее, и по его щекам катились пьяные слезы.

Светила луна, светили огни города.

Внутри Кошкина зародилось и разнеслось по безлюдному лесу протяжное, берущее за душу завывание.

Ночью прошел дождь. Промозглый утренний туман поднимался над землей, струился среди непроходимого бурелома. Чаща щерилась почерневшими от дождя сучьями, вздыбленными, вывороченными корнями с нависшими комьями земли, собранный в кучу лежал валежник. Мокрый, черный от сырости, он гнил вперемежку с прошлогодними листьями.

Под ними виднелось серое, истощенное лицо Кошкина. Глаза его были открыты, и в них остолбенело страдание.

Сверху упала капля. Кошкин моргнул, рот его искривился, словно он хотел заплакать. Валежник зашевелился, показались руки, ноги. Кошкин вылез. Выглядел он хуже некуда. Общение с природой не прошло ему даром. Грязный, изнеможденный, весь искусанный и исцарапанный, он стоял, скрючившись от холода, и никак не мог распрямиться. На лице у него было написано невыносимое отвращение и к жизни, и к самому себе. Он встряхнулся, размазал грязь на лице, отыскал дубину и бесцельно полез в кусты.

Яркое солнце быстро высушило лес. Он снова заиграл летними красками, наполнился птичьими трелями и стал таким, каким мы его всегда любим, и даже лучше.

Кошкин внешне оживился, но живость его была странной. Движения стали нервными, резкими, и шел он, словно дрожал от внутреннего холода.

Показалась река. Кошкин вышел на берег и у тихой заводи спустился на прибрежный песок. Склонился над водой.

То, что он увидел, было его отражением. Но его отражение Кошкину было уже безразлично. Он умылся скорее механически, чем осознанно, выпил воды и вернулся под защиту деревьев. Здесь он сел на землю, положил рядом дубину и погрузился в прострацию.

Из этого состояния его вывело знакомое щебетание. Кошкин прислушался, потом повернул голову.

Мелькнул щегол и закачался на ветке.

У Кошкина приоткрылся рот, глаза увлажнились. И, с трудом ворочая распухшим языком, он позвал:

– Петя… Петя!..

Щегол прощебетал что-то в ответ.

– Петя!.. – вымолвил Кошкин со всей любовью и нежностью, на которую оставался способен, и, приподнявшись, медленно пошел к щеглу.

– Петя!.. Петя!.. Птичка моя!

Щегол вспорхнул с ветки и улетел.

Кошкин некоторое время смотрел ему вслед, потом пошел обратно. Внутри него начался какой-то могучий и необратимый процесс.

Кошкин делал круги по поляне. В нем росла страшная ярость. Росла, росла и выросла. Он вдруг схватил дубину и с грохотом ударил ею по дереву.

– Мать-природа!.. – прорычал он и ударил еще раз. – Мать-природа!..

Дерево гудело.

Он прошелся дубиной по кустам. Он врезал дубиной по земле. По пню. И пошел крушить всё вокруг.

– Мать-природа!.. – ревел он. – Природа-мать! Природа-мать!..

Он погнался с дубиной за бабочкой, он молол ударами воздух, он рубил ударами, он крушил ударами, но по бабочке попасть не мог.

Он рыдал и бил, умолял и бил, он ненавидел и бил. Он не мог попасть.

Без сил, без голоса, он упал на землю, приник к ней, замер, пристыл, потом воздел голову к небу в последней надежде, в последней мольбе и стал ждать, обезумевши глядя на солнце.

Наползла туча.

Кошкин пугающе медленно поднялся и деревянными, ходульными шагами пошел к реке. Камнем на шее болтались ключи.

Он спустился на берег, подошел к воде.

Дно полого уводило в глубину.

Кошкин сбросил с бедер разломанную клетку.

Кошкин уходил всё глубже и глубже.

– Пук, пук, пук, пук, – делал старенький буксир.

Зеленая вода с пятнами мазута послушно рассекалась надвое.

Облокотившись на поручень, стоял моторист и, дымя самокруткой, с тоскливым постоянством смотрел на воду. А смотрел на воду он давно. Но такого не видел.

Глаза у него округлились, и, пока буксир плыл мимо, моторист, не отрываясь, провожал глазами представшее перед ним зрелище.

В заводи, достаточно далеко от берега, но по шее в болотной ряске, стоял человек. Собственно, и не человек даже, а просто голова на воде. Голова эта тоже смотрела на моториста, смотрела молча, сурово, исподлобья, а когда буксир прошел, повернулась и пошла своей дорогой.

Потом голову видели в начале Лебяжьей канавки. Она медленно двигалась среди спокойной воды, держась поближе к середине, и на берег не вылезала.

Когда голова вошла в канал Грибоедова, на нее никто даже не обратил внимания. Настойчиво, упорно голова двигалась к своей цели.

Вечером ее можно было видеть с моста на Невском. Решимость продолжать путь не могла вызвать сомнения.

Вечер тем временем стал ночью, бледнели редкие фонари, пустели улицы, гасли окна, а голова все шла и шла по темной воде, оставляя позади подкову Казанского собора.

Наконец город затих. Настала прекрасная, почти белая ночь. И когда на Неве развели мосты, наступил апофеоз.

На холодные гранитные ступени из мерцающей воды вылез голый человек. Поднялся на набережную и решительно направился по пустой гулкой улице к своему дому. И величественный город побежденно раскрывался перед ним, распахивался вдоль по улице, не в силах устоять перед его натиском.

«ГОЛЫЙ», 1987 г.,

киностудия имени А. Довженко, ЭМТО «Дебют»

Авторы сценария – Константин Лопушанский, Георгий Николаев

Режиссер-постановщик – Галина Шигаева

Оператор – Александр Шумович

Композитор – Вячеслав Назаров

В ролях: Юрий Евсюков, Светлана Тормакова, Михаил Светин, Алла Семенишина и др.

Приз в категории «Лучший короткометражный и среднеметражный фильм» на VI Международном кинофестивале молодого кино в Турине (1988 г.)

Свадебное путешествие

(Кинокомедия для одиноких мужчин)

Туристический автобус отечественного производства плавно катил по городу. Чередовались дома, полупустые улицы и полусонные утренние пешеходы. Гид, усталый мизантроп средних лет, тоскливо смотрел в одну точку.

– Посмотрите направо. Вы видите постройку двадцатого века в стиле девятнадцатого века. Здесь прошло детство поэта, здесь он учился в средней школе и отсюда ушел в большую жизнь. Теперь на доме установлена мемориальная доска с его инициалами. У забора – елочка, посаженная поэтом. Старожилы города помнят поэта-песенника и всегда охотно рассказывают о нем. Посмотрите налево. Вы проезжаете переулок, названный его именем. Закрой рот, папаша, уже проехали.

В салоне захихикали. Папаша закрыл рот и виновато пожал плечами. Гид широко зевнул и потер натруженные бессонные глаза. Чувствовалось, что ему это изрядно надоело. Салон был завален тюками, свертками и пурпурными связками ватных одеял. Меж них шевелились женщины в ситцах и редкие мужчины в мятых рубашках.

Автобус неторопливо выехал на центральную магистраль города. Здесь с ним недолго соперничал человек в синем спортивном костюме. Он упорно бежал по кромке тротуара рядом с автобусом, но не выдержал и отстал, сердито глядя ему вслед.

– Всё. Точка, – сказал гид. – Больше достопримечательностей в этом городе нету.

Он по инерции подмигнул одному из ситцевых платьев и плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Но автобус не прибавил скорость, а наоборот, затормозил. Перед ним, тяжело сотрясая мостовую, двигался прицеп с поникшим трактором.

Гид горько вздохнул и снова повернулся к салону.

– Товарищи туристы! В связи с вынужденной медлительностью нашего движения прошу не засыпать и не клевать носом. Папаша, это и к вам относится. Наберитесь терпения, нас уже ждет райский завтрак в столовой номер четыре. А пока прошу вас обратить внимание на редкий поток местных жителей, спешащих в это раннее утро на места трудовой доблести.

Так как автобус двигался со скоростью пешехода, это не составляло труда.

– Вы видите наших славных тружеников в тот момент, когда они уже проснулись, но еще не заняты общественно полезным бодрствованием. Обратите внимание, как предвкушают они встречу то ли с раскаленным металлом, то ли с кирпичной стеной или просто с любимым начальником…

Алексей Петрович, весь в сладких грезах, шел рядом с автобусом по тротуару и вяло поводил блаженными глазами по сторонам.

– Посмотрите на этого типа, – сказал гид. – Он счастлив, как будто нашел на тротуаре тысячу рублей или что-то вроде этого.

– Не может быть, – усомнился кто-то.

– Может, – сказал гид. – Только это случилось не на этой дороге, иначе бы он всё еще смотрел себе под ноги.

– А у него шнурок развязался, – стыдливо сказал папаша.

Гид наклонился к окну.

– В самом деле, – он помахал Алексею Петровичу рукой.

Алексей Петрович заметил наконец обращенные на него из автобуса многие лица и страшно смутился.

– Вы посмотрите, какой дурак, – сказал гид. – Я ему показываю, что у него шнурок развязался, а он улыбается.

Алексей Петрович в самом деле смущенно улыбался и кивал головой. Мимо него пробежал человек в синем спортивном костюме и победоносно помахал рукой автобусу.

– От судьбы не убежишь, – сказал гид. – А теперь для вас, любознательные и любопытные. Даю краткий психологический портрет. Представленный вам на тротуаре экземпляр отличается тихим нравом и непомерным избытком доброты. Тем самым он внушает окружающим безмятежную скуку и тоскливое знание наперед всего того, что он скажет в течение ближайших суток, если не всей жизни. Другими словам, его любят, но с собой не берут.

Алексей Петрович снова добродушно закивал головой под окнами автобуса.

– Вот, пожалуйста, – сказал гид, – он подтверждает.

Автобус остановился. Прицеп с экскаватором медленно сворачивал, освобождая дорогу.

– Всё, – сказал гид. – Мы прощаемся с этим милым, но неказистым человеком и продолжаем свой путь к новым духовным ценностям. Девушки, сделайте ему ручками.

Девушки сделали. Алексей Петрович расцвел от смущения и удовольствия одновременно.

Гид высунулся из окна и мстительно крикнул:

– У вас шнурок развязался!

Автобус отъехал. Растерянно глядя ему вслед и стараясь не наступить на шнурок, Алексей Петрович свернул за угол и, оглядевшись по сторонам, как будто собирался сделать что-то непозволительное, пристроился на ближайших ступеньках. Ступеньки принадлежали отделению милиции, из полуоткрытой двери которого доносилось жалобное мяуканье, но никого не было видно. Только со стенда «Их разыскивает милиция» на Алексея Петровича мрачно смотрели четыре лица: три мужских и одно простое, круглое, женское. Алексей Петрович, кряхтя, сделал узел и уже собрался добавить к нему бантик, как отвратительный резкий сигнал заставил его подскочить на месте.

Рядом стояла легковая машина. Из-под колес поднималась пыль.

Алексей Петрович еще щурил в испуге близорукие глаза, когда из машины вылез большой жизнерадостный человек и расхохотался.

– Будь я не я, это Леха!

Алексей Петрович с облегчением вздохнул.

– Здравствуй, Семен.

– Как жизнь, Леха? – радовался Семен, с воодушевлением хлопая его по плечу. – Все толстеешь, лысеешь, умнеешь… – Он погладил его по лысине с материнской нежностью. – Когда же я видел тебя последний раз?.. А?

– Давно уже, – сказал Алексей Петрович, стараясь уклониться от его руки. – Лет пять прошло, а то и больше.

– Пять лет!.. – восхитился Семен. – А я тебя сразу узнал, как будто вчера видел. Ну и гуднул. Здорово ты подпрыгнул. Я даже не ждал от тебя такой прыти. Небось, нервишки шалят, а?

Алексей Петрович растерянно пожал плечами.

– Да нет, вроде в порядке всё…

– В порядке, говоришь… – Семен внезапно и оглушительно хлопнул в ладоши под ухом Алексея Петровича. Тот в ужасе присел.

– Ха, ха, ха! Точно, нервишки, – констатировал Семен.

Из двери милиции, на ходу расстегивая кобуру, выскочил милиционер. Возбужденно оглядевшись и увидев в конце улицы упруго бегущего человека в синем спортивном костюме, он выхватил пистолет и бросился за ним, тяжело стуча сапогами по каменной мостовой.

– Нервишки лечить надо, – ласково сказал Семен Алексею Петровичу. – Где это видано, чтобы в нашем возрасте так пугаться. Хотя ты всегда такой был… пугливый. Работаешь там же? Машинистом?

Алексей Петрович кивнул:

– Машинистом.

– Ну и как? – без интереса спросил Семен.

– Всё так же, – улыбнулся Алексей Петрович. – Без изменений.

– Ну-ну, – Семен зевнул и тоскливо посмотрел по сторонам.

В конце улицы милиционер скинул тяжелые сапоги и, мельтеша белыми портянками, скрылся за углом.

– Значит, так и живешь… – уныло повторил Семен.

– Так и живу. А ты как?

– Я-то? Я-то хорошо. Я вон машину купил. Теперь катаюсь… – Он суеверно постучал по деревянной доске стенда «Их разыскивает милиция» и посмотрел на часы. – Жалко, времени нет, а то бы поговорили. Все-таки давно не виделись.

– Да, да, конечно, – согласился Алексей Петрович.

– Так что, может, как-нибудь встретимся. Посидим, поболтаем, глядишь, чего нового вспомним. Я ведь как-то записывал твой рабочий телефон… Точно, записывал. Не изменился?

– Нет, нет, всё тот же, – сказал Алексей Петрович.

– Ну вот, тогда я тебе как-нибудь звякну. Может, даже в ближайшие дни. Глядишь, и чего-нибудь придумаем. Годится?

– Годится, – сказал Алексей Петрович и вдруг засветился мыслью. – А знаешь что, приходи ко мне в воскресенье. Ладно? Я тебя приглашаю. Можешь один, а можешь с кем-нибудь… Ну со своей знакомой какой-нибудь… Придешь?

Семен недоуменно посмотрел на Алексея Петровича и почесал в затылке:

– А чего это будет?

– Да ничего, – сказал Алексей Петрович и смущенно признался: – Я женюсь.

Семен опешил.

– Ты? Женишься?

– Ну да, – кивнул Алексей Петрович. – Женюсь.

– Ну-ну, – сказал Семен. – Прямо в воскресенье?

– В воскресенье.

– Так это же надо отметить! – пришел в себя Семен. – Это же событие! Друг детства! Школьный товарищ! Конченый человек! И вдруг женится! Что ж ты раньше молчал? Я тебя поздравляю! Я тебя поздравляю!

Он тряс руку Алексея Петровича, как будто хотел ее оторвать. Алексей Петрович мужественно улыбался.

– Никогда не мог бы подумать, – поражался Семен. – Это надо же… Леха женится… Кто эта дура? – Он поперхнулся и, смягчая, добавил: – Прости, конечно, это я так, по привычке…

– Ничего, ничего, – Алексей Петрович понимающе улыбнулся. – Ты ее просто не видел, потому так и говоришь. Если бы ты ее знал, ты бы был о ней другого мнения.

– Другого, другого. Сейчас расскажешь… А ну, пойдем… Заодно я тебя на работу подброшу.

– Да что ты, не надо, – сопротивлялся Алексей Петрович, но Семен уже распахнул перед ним дверцу.

– Садись!

Он протиснулся за руль и включил зажигание.

– Ну давай, выкладывай… Кто она и зачем?

– Да никто она, – сказал Алексей Петрович. – Женщина…

Семен хохотнул и дал газу. Машина резко сорвалась с места, и Алексей Петрович испуганно уперся руками в панель.

– Женщина – понятие абстрактное, – сказал Семен, аккуратно объезжая валяющиеся на дороге сапоги. – У меня тоже была жена – женщина, но этого ей было мало. Ты расскажи конкретнее, по существу. Какая женщина, откуда, сколько лет, где работает и чего ей от тебя нужно. Понял?

– Понял, – Алексей Петрович немного подумал и, с трудом подбирая слова, сказал: – Она прекрасный человек, очень добрый, отзывчивый, простой… – Его глаза приобрели мечтательное выражение: – И очень меня любит.

– Знакомая картина, – сказал Семен.

– Нет, правда, она удивительный человек, такая внимательная, заботливая, я еще не встречал таких женщин.

– Леша, Леша… Они все заботливые и внимательные. Других не бывает. Это потом они другими становятся. Гостей много пригласил?

– Да нет, что ты… Какие там гости… Я даже не сказал никому. Ты первый…

– И никто не знает?! – удивился Семен. – Ну и дела!.. Это так оставлять нельзя. Я это должен взять в свои руки. Тебе одному такое не под силу.

Алексей Петрович благодарно кивнул.

– Спасибо, Семен. Спасибо. Вот здесь, на углу.

– Что на углу? – не понял Семен, проезжая мимо.

– Остановиться… На работу, – робко сказал Алексей Петрович и оглянулся. – Вот… Проехали.

– Да ты что, отделаться от меня решил? Не выйдет! Я тебя так просто не отпущу. Такое дело, а он на работу! Ничего с твоей работой не случится! Позвонишь, скажешь, что возьмешь работу на дом. Машинист ты или нет?

– Машинист, – тихо согласился Алексей Петрович.

– Все машинисты берут работу на дом.

– Но у меня машинки дома нет.

– Плевать. Я тебе достану. А теперь ты мне лучше скажи, сколько ей лет и как она из себя. Ничего, а?

Алексей Петрович смутился.

У столовой номер четыре, где стоял автобус и кормили райским завтраком туристов, машина круто развернулась и помчалась в другую сторону.

– Сейчас заедем ко мне, – сказал Семен, – у меня там пятиминутное дело.

– Вот и хорошо, – сказал Алексей Петрович, – а я в магазин схожу, пока ты вернешься, я тоже успею, а то дома, может, и нет ничего, а так, хоть куплю что-нибудь на всякий случай, так сказать, если в самом деле вдруг там ничего.

Семен вник в суть сказанного и качнул головой:

– Не надо.

У стеклянного здания гастронома он свернул за угол и въехал во двор, заставленный пустыми ящиками.

– Ну как же не надо, – сомневался Алексей Петрович. – Если так получится, что Лиза еще никуда не ходила, а мы приедем и даже поставить на стол будет нечего, не то, что уж там, чего другое, для гостей специально… Мы же просто живем, картошка там, морковка какая-нибудь. – Он попытался вылезти из машины.

– А я говорю: не надо! – прикрикнул на него Семен. – Сиди и ни шагу из машины. Я ее не запер. Мало ли что.

Алексей Петрович неохотно смирился и принялся изучать машину. Открыл дверцу, закрыл дверцу. Опустил стекло, поднял стекло. Попрыгал на сиденье, хотел покрутить руль, но здесь появился Семен. Под мышкой он нес большой картонный ящик. Открыв дверцу, он поставил его на заднее сиденье и с энтузиазмом сказал:

– Заказ из двадцати двух предметов первой необходимости в экстренных случаях! Не кантовать! – Сел за руль и стал разворачиваться. – Так что можешь не беспокоиться, стол у тебя будет в порядке. Вот только жаль, пива нету, директор выпил.

– Это как же… – растерялся Алексей Петрович. – Это же неудобно получается…

– Что неудобно? Что директор пиво выпил?

– Да нет, при чем здесь пиво! Я же тебя вроде как в гости позвал, а ты теперь всё сам… Я так не могу… Я не буду… И Лиза обидится.

– Ты меня на воскресенье звал, а сегодня пятница, – посмеиваясь, возразил Семен. – Сегодня я сам к тебе напросился, а вот в воскресенье ты уж будь добр, такой стол организуй, чтобы я из-за него подняться не смог. Вот это я понимаю.

Алексей Петрович недоверчиво покачал головой.

– Все равно, это как-то не совсем как положено… Конечно, если бы Лиза знала, она бы приготовила… Она хорошо готовит… Может, я хоть деньги заплачу?

– Обижаешь, дорогой, – сказал Семен с интернациональным акцентом. – Сегодня я угощаю.

Семен с ящиком в руках тяжело поднимался по лестнице.

– Ты только не обращай внимания, если у нас не убрано, – говорил Алексей Петрович, поднимаясь вслед за ним. – Все-таки Лиза нас не ждет и могла поэтому не успеть, да и вообще не знала, что сегодня так получится. Так что если там непорядок, ты уж извини… Она вообще-то аккуратная, хозяйственная, энергичная такая, и это даже хорошо, а то ведь ты меня знаешь, я сам-то в этом бытовом устройстве не очень, лень всё, да и не с руки как-то…

Здесь Семен, шедший перед ним, споткнулся, выругался, и из-под ног у него запрыгала ножка от стула.

Алексей Петрович поднял ее, недоуменно повертел в руках и положил обратно. Странная была какая-то ножка. Но голова у Алексея Петровича была занята другим.

– Я теперь и не знаю даже, как бы я без нее обходился. Ты не поверишь, только месяц прошел, а я так привык уже, просто некуда дальше, даже не представляю, как это я раньше жил один, да еще не хотел жениться сначала… Вот здесь, пришли уже, – он остановился перед дверью, виновато посмотрел на тяжело дышавшего Семена и повторил: – Так что если там беспорядок какой, ты уж как-нибудь… Ну понимаешь, в общем.

– Понимаю, понимаю, – вздохнул Семен, неуклюже ворочая ящик в руках.

Алексей Петрович удовлетворенно кивнул, позвонил и после паузы поторопился крикнуть:

– Лиза, я не один!

Но дверь им никто не открыл.

– Она, наверно, в магазине, – поспешно объяснил Алексей Петрович. – Она всегда в это время в магазин ходит. – Он поискал ключи по карманам, нашел и стал ковырять замок. – Это даже хорошо, что она в магазине. Мы ей будем как сюрприз.

Семен с ящиком нетерпеливо вздохнул.

– Замок старый, – извинялся Алексей Петрович. – Его бы починить надо, да вот всё руки никак не доходят. Сейчас, сейчас, ну-ка… Или он изнутри закрыт? Нет, с какой стати… Есть!

Он обрадованно хмыкнул, и дверь наконец распахнулась.

– Прошу! – торжественно воскликнул Алексей Петрович и пропустил Семена вперед.

– Проходи, проходи в комнату, – говорил он, входя следом и стараясь закрыть за собой дверь.

Семен вошел в комнату.

Как он вошел, так он и остановился. Потому что комната была пуста. То есть совсем пуста. На полу еще кое-что валялось, оставленное в спешке, а мебели не было. Ну совсем не было. И на гвозде висело, как издевательство, свадебное платье пополам с фатой.

– Вот так номер, – оторопело сказал Семен и оглянулся на Алексея Петровича.

В Алексее Петровиче что-то перевернулось, да так и осталось перевернутым. Он стоял на пороге, и улыбка медленно уходила с его лица, пока не ушла совсем.

От мебели остались одни координаты. Темные прямоугольники на полу – длина и ширина. Светлые на обоях – высота.

Солнечный свет бил в чистое окно, из двора доносились детские голоса, и все было так тихо, спокойно, безмятежно…

– Лиза! – жалобно воскликнул Алексей Петрович и бросился вон из комнаты.

Было слышно, как хлопали двери кухни и ванной.

Семен сурово вздохнул и поставил опротивевший ящик на пол.

На пороге появился Алексей Петрович и бессильно прислонился к косяку.

– Нету? – спросил Семен.

Алексей Петрович отрицательно мотнул головой. Глаза его были безжизненны и слепы.

– Тогда надо в милицию сообщить, – сказал Семен.

Долго молчали.

– И чем быстрее, тем лучше, – снова сказал Семен.

Алексей Петрович ничего не видел и не слышал.

– А где же Лиза?.. – выдавил он из себя.

– Переехала, – со вздохом сказал Семен.

– Куда?.. – как будто издалека спросил Алексей Петрович.

Семен хотел уже ответить, но в последний момент сжалился и только пожал плечами. Потом подошел к висевшему на гвозде свадебному платью, недоверчиво осмотрел его и спросил:

– А ее вещи тоже пропали?

– У нее почти ничего с собой не было, – прошептал Алексей Петрович. – Я ей еще купить собирался, к свадебному путешествию.

– Теперь она сама себе купит, – подвел итог Семен. – Во время свадебного путешествия. – И неохотно добавил: – Надо в милицию сообщить, пока не поздно…

Алексей Петрович затравленно посмотрел на него и до боли закусил губу.

– Ну а что делать?.. – оправдываясь, сказал Семен. – Делать больше нечего. Никуда не денешься.

Наступило неловкое молчание. Семен тяжело вздохнул.

– Может, тогда у соседей спросить?

В глазах Алексея Петровича появился проблеск надежды.

– Да, да, конечно, – он сорвался с места и исчез за дверью.

На лестничной площадке он бросился к соседней двери и суетливо позвонил.

Дверь не открывали. Он позвонил еще раз и прислушался.

Семен выглянул из окна, удостоверился, что его машина на месте и, стараясь удобнее устроиться, заерзал на подоконнике.

Открылась дверь, и в комнату бессильно ввалился Алексей Петрович. На него было жалко смотреть.

– Ну что? – спросил Семен.

Алексей Петрович ничего не ответил, прошел, как заведенный, в угол комнаты и механически сел туда, где, по-видимому, всегда стояло кресло.

Семен озабоченно почесал в затылке, слез с подоконника и, подойдя к Алексею Петровичу, присел перед ним на корточки.

– Ну, ну, Леша… Тебе что, нехорошо?

Алексей Петрович сидел на полу с закрытыми глазами и молчал. Семен осторожно потряс его за плечо. Из закрытого глаза Алексея Петровича выкатилась скупая слеза. Он стер ее рукавом и тихо сказал:

– Мне хорошо. Только Лиза уехала вместе с мебелью. Примерно час назад. На грузовике. С ней было двое мужчин. Один, черный, смазливый, за рулем сидел…

– А номера машины никто не заметил?

Алексей Петрович жалобно посмотрел на Семена.

– Но я же не мог об этом спрашивать… Они бы догадались…

Семен выпрямился и сурово сказал:

– Будь мужчиной, Леха. Теперь не время для личных чувств. Мы должны вызвать милицию, ничего не поделаешь.

– Но я не хочу… – умоляюще прошептал Алексей Петрович.

– Мало ли что ты не хочешь. Я тоже этого не хочу. Никто этого не хочет. Но хочешь ты или не хочешь, сообщить надо.

Алексей Петрович одиноко сидел на полу в самой беззащитной позе, и в глазах его бился ужас.

– Но это же мое дело…

– Нет, это не твое дело, – сказал Семен. – Это дело общее и касается нас всех одинаково. Сегодня это случилось с тобой, а завтра, если мы не вмешаемся, это может случиться с каждым, и со мной в том числе! Так что, Леша, я понимаю твое дурацкое положение и искренне сочувствую, но меня удивляет твое отношение к случившемуся… Я понимаю, что Лиза была… была, так сказать, субъективно чем-то тебе даже близким и, может быть, дорогим, но объективно она, и это прежде всего, как выяснилось, оказалась… антиобщественным элементом. Да, будем откровенны! Антиобщественным и социально опасным!

Алексей Петрович бессильно опустил голову.

– Поэтому мы должны сообщить в милицию, – спокойно закончил Семен. Потом выждал паузу и спросил: – Ну?

Алексей Петрович медленно повел головой.

– Что? – опешил Семен.

– Нет, – выдавил из себя Алексей Петрович.

Семен на мгновение потерял дар речи.

– Нет, – повторил уже твердо Алексей Петрович, словно отвечая самому себе.

– Как это нет? Как это нет? – возмутился Семен. – Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Нет, – снова сказал Алексей Петрович.

– Что нет? Что нет, когда да! Если ты не сделаешь этого, то я сам сообщу.

– Тогда я тебя убью, – тихо сказал Алексей Петрович и сам испугался.

У Семена от удивления приоткрылся рот.

– Вот, вот, – сказал он, приходя в себя. – Одно преступление влечет за собой другое. Как же у тебя язык поворачивается на лучшего друга руку поднимать…

– Прости, Семен, – жалобно сказал Алексей Петрович. – Но ведь это дело мое, личное, семейное, при чем здесь милиция…

– Как это личное? – устало возразил Семен. – Что ты говоришь? Она, может быть, сейчас уже следующего обчищает…

Алексей Петрович вздрогнул, как от удара.

– Прости, конечно, – торопливо извинился Семен. – Это я не подумал.

Они надолго замолчали. Семен походил по комнате, постоял у картонного ящика, так и не распечатанного с утра, потом повернулся к Алексею Петровичу, поникшему без движения в углу комнаты, и нерешительно спросил:

– Слушай, Леш, а может, это в полуофициальном порядке сделать? У меня есть знакомые в управлении.

– Нет, – сказал Алексей Петрович.

– Ну как же, Леш. Это же выход. Ну хочешь, совсем неофициально, а?

– Я же сказал – нет! Значит, нет! И не надо мне никаких знакомых! Без них обойдусь! Я ее сам найду! Понятно?! Сам!

Семен задумчиво почесал в затылке.

– Это интересно. Так прямо сам и найдешь?

– Найду.

– Ну-ну, – сказал Семен. – А зачем?

– Как зачем? – не понял Алексей Петрович.

– Так, зачем?

Алексей Петрович растерялся.

– Ну как же… Мне же надо ее найти… Я же должен знать…

– Что знать?.. – покачал головой Семен. – Знать бесполезно. Даже если ты ее найдешь, все равно она тебе ничего не отдаст, пока ты не сообщишь куда следует…

– А мне и не нужно ничего, – с отчаянием сказал Алексей Петрович. – Мне она сама нужна… Мы же любили друг друга…

– Любили? – переспросил Семен.

– Любили… То есть… любим… То есть…

Алексей Петрович всхлипнул.

– Тьфу! – сказал Семен и раздраженно заходил по комнате.

– Ну что же, – наконец сказал он. – Может быть, в самом деле стоит попробовать… Но как?

– А если по справочникам поискать?.. – тихо предложил Алексей Петрович, обретая слабую надежду и поднимаясь с пола.

– А ты фамилию знаешь?

– Караваева…

– Каравай, каравай, кого хочешь выбирай… Ты хоть паспорт ее видел? Хотя паспорт может быть поддельным или ворованным…

Алексей Петрович загнанным зверем посмотрел на Семена.

– Ладно, ладно, – сказал Семен. – А фотография у тебя есть?

– Нет, – всхлипнул Алексей Петрович. – Не успели мы…

– А где она жила до этого?

– На озере…

– Ишь ты… Это она тебе сказала?

– Она, – тихо, с мольбой в голосе сказал Алексей Петрович.

– Врала наверняка, – вздохнул Семен.

– Нет! Не врала! – истерично закричал Алексей Петрович. – Не врала она! Она правду говорила!

Он отвернулся к окну и уткнулся лицом в забытую занавеску.

Семен смущенно кашлянул.

– Ну ладно, пусть не врала… А откуда она вообще взялась? Где ты с ней познакомился?

– Там же, на озере, – прорыдал Алексей Петрович.

– Ее там знают?

Алексей Петрович затряс головой.

– Сто пятьдесят, – сам себе сказал Семен. – Два часа. В конце концов, можно будет искупаться, озеро все-таки. Хорошо. Тогда едем. – Он подошел к ящику и поднял его. – А это будет наш сухой паек. Правда, не совсем сухой, а скорее мокрый…

Алексей Петрович растерянно оторвался от занавески.

– Как, прямо так вот, сейчас?..

Но Семен его уже не слышал. Бережно обнимая ящик, он выходил за дверь.

Алексей Петрович обвел безумным взглядом пустую комнату и заспешил вслед за ним.

Спускаясь по лестнице, он вдруг увидел на ступеньках ножку от стула и остановился. На глазах его навернулись слезы, он поднял ее, повернулся и пошел обратно.

Семен поставил ящик на заднее сиденье, обошел машину и озабоченно посмотрел на дверь подъезда.

Алексея Петровича не было.

Семен неторопливо потоптался на месте, потом не выдержал, открыл дверцу машины и пару раз просигналил.

Дверь подъезда распахнулась, и Алексей Петрович торопливо направился к машине, пытаясь на ходу запихнуть в портфель что-то белое.