Текст книги "Вечерний лабиринт"

Татьяна Иванна неуверенно отступила.

– Уезжаю я, – тяжело дыша, сказал Коля. – Уезжаю! Понятно?

– Куда это ты уезжаешь?.. Ты что мне зубы заговариваешь, охальник?!

– Он правда уезжает, – вступился Федя, с трудом сдерживая смех. – Друг его позвал. На Дальний Восток. К океану.

Татьяна Иванна ошарашенно посмотрела на Колю, потом на Федю:

– Уезжает?..

– Ну!.. – сказал Коля, пытаясь застегнуть дрожащими руками рубашку. – А вы набросились сразу… Как будто у меня дел других нет, как к вашей Наталье бегать. – И сам же покраснел и отвел глаза.

Татьяна Иванна тяжело опустилась на лавку.

– Значит, уезжаешь. Дел других нет. Ну что ж, туда тебе и дорога. Давно пора. Надоел, сил нет. А то пристал, как банный лист, никак не отлепится. Вот и уезжай! И то лучше, чем без дела болтаться! Без тебя только спокойнее будет! Уезжай, скатертью дорога! – Она нервно поднялась. – Тьфу! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! – И пошла через двор, расталкивая задубевшие простыни и пододеяльники.

– Страшная женщина, – сказал Федя. – Просто террорист какой-то.

– Далече едешь? – спросила одна из старух у Феди.

– Чего?.. – не понял Федя.

– Едешь, говорю, далече? – повторила старуха.

– Да не я еду! – разозлился Федя. – Он едет!

Коля скорбно опустил голову.

– Далече? – спросила старуха у Коли.

– Далече, – сказал Коля.

– На океян, говоришь? – спросила другая.

– На океян.

– За рыбой, что ли?

– За рыбой.

– Это дело, – сказала старуха. – Рыба нужна. Что нужно, то нужно.

– А это где ж, океян? – спросила другая.

– Да недалеко, – вмешался Федя, – совсем рядом. Пойдете сначала прямо, потом налево, потом снова прямо, а там направо, и как раз за углом он и есть, океан.

– Далеко это, – сказал Коля. – Вы его не слушайте. Это лететь надо.

– А-а-а. Лететь… Тогда понятно…

– Я ж говорю, – сказал Федя. – Им все понятно.

– А Наташку, небось, тоже сманил?.. – спросила одна из старух.

Федя коротко хохотнул, замолчал, посмотрел на Колю.

– Да нет, – смутился Коля, – так вышло, что. – Он безнадежно махнул рукой и отвернулся.

– Знать, не берешь с собой? – пытала старуха.

– Не беру, – выдавил из себя Коля.

– Дело твое, – покачала головой старуха, – вольное.

– Когда едешь-то? – спросила другая.

– Сегодня он едет, сегодня! – вмешался Федя. – Чего человека расстраиваете? Едет, не едет, берет, не берет. Вам-то что до этого?

Старухи примолкли.

– Так ведь не чужой же, – пробормотала одна. – И прямо так, сразу.

– А чего ждать, – вздохнул Коля.

– Правильно, ждать нечего! – сказал Федя. – Человек сам кузнец своего счастья. Был бы молоток, все остальное приложится. А прождать всю жизнь можно. Вот я, дурак, ждал, ждал и. – Здесь он осекся.

К ним подходила Валя. По тому, как она шла, можно было заключить, что платье на ней новое и сшитое не к чему-нибудь, а к празднику.

– Ух ты! – сказал Федя. – Ты чего это так вырядилась?

– Воскресенье, – смутилась Валя. – И вообще. Коля уезжает. Нельзя, что ли?

– Можно, – сказал Федя, пораженный ее нерешительностью. – Да я разве что говорю. Пожалуйста.

– А где все? – неловко поинтересовалась Валя. – Почему нет никого?

– А кто его знает… – сказал Федя. – Рано, наверно. Ты во сколько поедешь, Коль?

Коля пожал плечами.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? – опешил Федя. – Ты что, не решил еще?

Коля посмотрел на Федю, на Валю, потом на старух и снова на Федю. Все ждали.

– Нет, почему же, – бесстрастно сказал он. – Решил. Вечером я еду.

– Последним автобусом, что ли? – спросила Валя.

– Последним, – сказал Коля.

Что-то оборвалось в нем, и он вдруг понял, что последний автобус, как и любой другой, тоже ходит по расписанию. А расписание вечно и незыблемо, и изменить его никак нельзя. И в точно назначенный час последний автобус будет его ждать.

– Да… – мечтательно произнес Федя. – Был, был человек и вдруг взял, и нет его. Тю-тю…

– Да здесь я, – напомнил Коля. – Тю-тю.

– Ну это ты сейчас здесь, а завтра уже далеко будешь. Так далеко, что дальше некуда. Ты через Москву поедешь?

– Через Москву.

– Да. Везет человеку, – Федя задумчиво посмотрел на Валю, на ее новое платье, на сумочку в руке и снова на Валю.

– Ну чего уставился? – напряженно встретила его взгляд Валя. – Не видел, что ли?

– Видел, – сказал Федя и отвернулся.

– А вон и Филомеев! – обрадовался Коля. – Уже накупался. Я же говорил, вода холодная.

Через залитый солнцем двор обычным своим землемерным шагом к ним направлялся человек Филомеев с двумя корешами. Федя скользнул взглядом по приближающейся шеренге и резво повернулся к Коле.

– Ну ладно, – быстро заговорил он. – Постояли, и хватит. Надо собираться. Дело хлопотное. Последний день, пока обернемся, там, глядишь, и вечер. Можем не успеть. Туда-сюда, время быстро пройдет.

– Да что там, – попытался противиться Коля. – Мелочи всё это.

– Ну не скажи, не скажи. Мелочи! – Громче обычного разошелся Федя. – Дело нешуточное! Такое дело раз в жизни бывает! Лучший друг уезжает, это не что-нибудь! А он – мелочи! Может, тебе это и мелочи, а мне совсем не мелочи! – Он обиженно насупился. – Ты пойдешь или нет?

– Ладно, – согласился Коля. – Идем, раз такое дело.

Но здесь подошел Филомеев.

– Федя! Здорово!

Федя неспешно оглянулся.

– А… Здорово.

– Ты чего это такую компанию собрал? В дочки-матери играть будешь? Здорово, Валь. Вы что, всей семьей шефство над ними взяли?

Кореши заржали. Старушки приуныли.

– А мы по утряночке искупнуться шастали, – продолжал Филомеев. – Вода, братцы, лед. Ноги сводит и выкручивает. В прошлый год теплее было. Но загорать – самое оно. Как утюгом печет. Во!

Он расстегнул рубашку, показывая всем желающим покрасневшую шею и грудь.

– Очень хорошо, – без воодушевления сказал Федя и снова повернулся к Коле. – Нет, Коля, не мелочи это! И не что-нибудь! На океан, такое дело! А ты – мелочи! Для тебя это теперь, конечно, дело плевое, а я, можно сказать, близкого человека провожаю. Это не мелочи!

– Чего это у вас здесь? – спросил Филомеев.

– Да ничего, – сказал Федя. – Пошли, Коль, нечего резину тянуть.

– Здорово, Коль, – сказал Филомеев.

– Здорово.

– Во чтой-то вы здесь играете?

– Ни во что.

– Как это ни во что, когда я вижу.

– Провожаю я его, – сказал Федя. – Понял?

– Понял, – сказал Филомеев. – Когой-то ты провожаешь?

Федя очень удивился.

– А ты что, не знаешь?

– Не знаю, – признался Филомеев.

– Совсем-совсем не знаешь? – настаивал Федя.

– Совсем, – буркнул Филомеев.

– Колю я провожаю. Вот какие дела.

– Колю?.. – Филомеев недоуменно посмотрел на Колю. – Ты чего, в центр собрался?

– Ха-ха-ха, – развеселился Федя. – В центр.

– Ну, в общем-то, сначала… – промямлил Коля.

– Сначала он в Москву едет, – сказал Федя.

– В Москву? – Филомеев посерьезнел. – Ишь ты. Отпуск взял?

– Да нет, – робко возразил Коля.

– Какой отпуск? Какой отпуск? – с невыносимым презрением передразнил Федя Филомеева. – Совсем он уезжает! Совсем! Сначала в Москву, потом на Дальний Восток. На Тихий океан. Понял? Уезжает наш Коля, уезжает.

– На Тихий океан, – тихо повторил Филомеев. – Ну-ну.

– Чего, на Тихий океан? – опасливо спросил кореш.

– Да пошел ты! – огрызнулся Филомеев и, словно впервые различив Колю среди прочих, обвел его удивленным взглядом, начиная с ног и кончая головой.

Коля засмущался.

– Всё, хватит! – вмешался Федя. – Кончай интервью. Нам собираться надо. У нас дел по горло. Провожающих прошу вышвырнуться на перрон. Поезд отходит. Всем привет! Благодарю за внимание!

Он великодушно помахал всем рукой и потащил Колю в подъезд.

Валя попыталась увязаться следом, но Федя твердо остановил ее:

– Мы и так справимся. Погуляй, обомни сарафан.

Единственное, чем Коля по праву гордился, представляло собой шестнадцать квадратных метров паркетного пола, ограниченного, как и положено, четырьмя стенами. На одной стене было продолговатое окно, на другой – скрипела дверь. Это была Колина комната, которую он занимал вместе с кроватью, шкафом, двумя креслами и купленными по случаю, в расчете на активное общение, раздвижным столом на двенадцать персон с шестью стульями. Остальные шесть стульев Коля продал полгода назад, когда расчеты на общение не оправдались.

Теперь Коля провел пальцем по пыльной поверхности стола и пожалел об этом.

– Может быть, не стоило так, – сказал он Феде. – Может быть, их пригласить надо было?..

Федя был непоколебим.

– Еще успеешь. Сначала надо собраться. Где у тебя чемодан?

– Да погоди ты, – не выдержал Коля. – Чемодан, чемодан… Сядь лучше, подумать надо.

– А чего думать? – Федя механически открыл дверцу шкафа, вслушался в ее протяжный скрип и снова закрыл. – Думать нечего. И так все ясно.

Тем не менее он сел в кресло и мечтательно улыбнулся:

– Эх, Коля! Если бы ты знал, как я рад за тебя!

Коля с усилием выдавил из себя ответную улыбку и отвел глаза.

– Давно я у тебя не был, – сказал Федя, – все некогда было. Даже жалко. А теперь вот. Подумать только, последний раз пришел. Это надо же, что значит привычка: пока ты здесь, вроде как тебя и нет, а как только тебя нет – вроде как бы ты и здесь. Понимаешь?

– Нет, – обреченно сказал Коля.

– Ну это неважно, я и сам не совсем понимаю. Вот только одно знаю точно: если бы со мной такое случилось, я бы не ходил как ты, побитой собакой. Хвост пистолетом, Коля! А то даже неудобно за тебя перед всеми этими всякими разными.

В подтверждение его слов дверь дернулась и отворилась, впуская на полной скорости Колиного соседа – Филиппа Макаровича. Он был в пижаме и за скоростью не стеснялся этого.

– Коля, что же это?! – драматически воскликнул он, но увидел в комнате Федю и сбавил обороты: – А-а-а, ты не один.

– Здрасте, Филипп Макарыч, – сказал Федя с затаенным злорадством.

– Здравствуйте, – сухо ответил тот и постепенно совсем остановился. – Что же это, Коля? – повторил он, уже совершенно успокоившись, словно успел смириться.

– А что? – спросил Коля. Коля хотел точности.

– Да ничего, – сказал Филипп Макарыч. – Всё это, что происходит. – Он внезапно улыбнулся Коле, как улыбаются самые близкие друзья, знающие все твои тайны как свои собственные планы. – Значит, решился все-таки?

– На что решился?

– Ну на это самое. На отъезд.

Коля неуверенно задумался.

– Решился… А разве я, этого… Разве я сомневался?

– Ну, Коля, конечно. Или уже забыл? Вспомни, вспомни, как, бывало, вечерами ты со мной советовался, спрашивал про жизнь, про людей и всё не знал, как тебе быть. Вспомни, вспомни. А я тебе еще растолковывал, что у каждого человека должно быть свое место, и своя цель, и всякое такое. Помнишь?

– Не знаю. Может, и помню. – Коля почувствовал себя виноватым. – Сейчас разве вспомнишь, о чем помнишь.

– Ничего, ничего, вспомнишь. Еще добрым словом помянешь. – Филипп Макарыч говорил, а сам словно оглядывался на Федю. – Хорошие дела не забываются. В общем, что я тебе хочу сказать. Правильно ты сделал, что меня послушался. Теперь я за тебя спокоен, и я в тебя верю.

– Спасибо, Филипп Макарыч, – сказал Коля. – Я оправдаю.

– Ладно, тогда я пойду, не буду мешать вам дальше. – Филипп Макарыч огляделся по сторонам, как будто прощался с этой комнатой или, наоборот, здоровался, и, дружелюбно кивая, оставил Колю и Федю наедине.

– Что это он здесь нес? – спросил Федя. – Можно подумать, ты по его совету решил уехать.

– Какие там советы, обычный треп. Знаешь, как вечерами. Придешь, сядешь, делать нечего, говорить не с кем. Только и есть что сосед. Вот и слушаешь.

– Ты смотри, – предупредил Федя. – Теперь ведь каждый встречный, кто хоть раз словом обмолвился, будет считать, что на путь истинный наставил. Знаю я их. А как до дела дойдет, никого не допросишься. – Федя энергично встал, прошелся по комнате в поисках дела и спросил: – Ну так где чемодан?

Коля грустно вздохнул:

– Нет у меня чемодана. И никогда не было.

– Как это нет и не было?.. – возмутился Федя. – А как же ты поедешь?..

Коля неопределенно пожал плечами:

– Не знаю…

– Ладно, чемодана нет. А что есть?

Коля подумал:

– Сумка есть.

– Тащи, – сказал Федя. – Посмотрим.

Коля со вздохом опустился на колени и полез под кровать. Многократно придавленно выругавшись, он вскоре вытащил из-под кровати блеклую сумку спортивного общества «Динамо», доверху набитую проросшей картошкой.

Федя разочарованно присвистнул:

– Нет, мала… – и задвинул ее ногой обратно под кровать. Потом прошел к шкафу, открыл настежь дверцы и прикинул на глаз содержимое. – Да, без чемодана не обойдешься.

– Так ведь воскресенье, магазин закрыт, – обрадовался Коля, – до завтра ждать придется, раньше никак.

– Ничего, – успокоил его Федя. – Чемодан – это не проблема. Чемодан достанем. – Он подошел к окну и высунулся: – Филомеев! Давай сюда! Дело есть!

Несмотря на яркий солнечный свет, для Коли угас последний луч надежды.

А Федя повернулся к нему с сияющим лицом и восторженно замахал руками:

– Ты посмотри! Ты посмотри, толпа какая! Все собрались! До единого! Да посмотри же!

Коля обреченно подошел к окну и выглянул.

Внизу загудело. Коля отпрянул.

– Видал?! – радостно шлепнул его по плечу Федя. – Целая демонстрация. Всеобщая солидарность трудящихся! И это только начало!..

От пронзительного звонка в дверь Коля испуганно вздрогнул и душевно заметался в поисках укрытия.

– Я открою, – великодушно вызвался Федя. – Это Филомеев.

Он торопливо вышел, а Коля приблизился к окну и, стараясь оставаться незамеченным, осторожно посмотрел вниз. Когда на скрип открывающейся двери он обернулся, на его лице была бледность потолка.

Деловито вошел Федя, за ним Филомеев. Хотел войти и кореш, но Филомеев закрыл перед ним дверь.

– Садись, – сказал Филомееву Федя. – Поговорим.

Филомеев деревянно сел и медленно обвел глазами комнату.

– Коля уезжает, – сказал Федя. – Ты это знаешь.

Взгляд Филомеева уперся в Колю.

– Знаю, – кивнул он.

– Уезжает далеко и надолго, – продолжал Федя. – Может быть, навсегда. – Он вопросительно посмотрел на Колю.

Коля подтвердил.

– А магазин закрыт, – завершил Федя. – Потому как воскресенье.

– Как же закрыт, – воспротивился Филомеев, – когда открыт.

– Да не тот, – поморщился Федя. – Промтоварный.

– А-а-а, – сказал Филомеев, принимая это к сведению и теряя всяческий интерес. – Промтоварный…

– Так вот, – продолжил Федя, не обращая внимания на отчетливые нюансы филомеевского поведения. – Нам нужен чемодан. А его у нас нет. А у тебя он есть.

Филомеев задумался, потом согласился:

– Ну есть.

– Ты дашь нам чемодан, а за нами не заржавеет. Поставим, сколько запросишь. Годится?

Филомеев мрачно посмотрел на Федю, встал и подошел к Коле.

– Дай лапу, Коля, – сказал он.

Коля дал.

– Чемодан – святое дело, – торжественно сказал Филомеев. – Без чемодана человек как дерево. Всю жизнь на одном месте. Я подарю тебе свой чемодан.

Он еще раз пожал Коле руку и вышел из комнаты.

– Ну ладно, – после паузы смирился Федя. – Будем считать, что чемодан у нас есть. Полдела сделано. Теперь. Что-то еще надо было сделать. Что-то необходимое. Но что?.. Ты не знаешь?

– Не знаю, – уныло сказал Коля. – Тебе виднее.

В дверь снова позвонили. Федя решительно пошел открывать. Оставшись на мгновение в одиночестве, Коля с дикой, сверхчеловеческой тоской обвел глазами свою комнату, собрался взвыть, но шум за дверью заставил его взять себя в руки.

Дверь приоткрылась. У порога теснились вежливо-виноватые лица. Где-то в коридоре бессильно надрывался Федя:

– Ну чего?! Ну чего приперлись?!

Отступать было некуда, и Коля ощутил смутное удовольствие.

– Проходите, – сказал он. – Садитесь.

Шумно и быстро комната вбирала в себя людской поток. Стульев не хватало. Садились на кровать и на подоконник. Коля каждому кивал, а иногда жал руку.

– Уезжаешь, – с пониманием сказал ему малознакомый человек в кепке.

Коля неопределенно двинул головой.

– Уезжаю. – И все, кто слышал, вздохнули.

Последними вошли две старухи с четвертого этажа и разозленный Федя. Старух усадили, а Федя беспомощно развел руками. Вслед за ним в комнату попытался пролезть стриженый оболтус лет двенадцати, но здесь Федя оказался на высоте.

– Тебе-то чего?.. Тебе? Проваливай. Хотя нет, постой. У тебя есть карта мира?

– Чего?..

– Чего, чего… Карта мира, вот чего!

– Наверно. А какая? Физическая или политическая?

– Да все равно! Какая-нибудь. Тащи любую. И быстро. Понял?

– Понял! Тащу!

Тем временем все вновь прибывшие рассредоточились по комнате и теперь выжидательно молчали. Коля растерянно улыбался:

– Мне даже угостить вас нечем.

Малознакомый человек в кепке остановил его движением руки и тотчас оказался без кепки. Коля еще смотрел с удивлением на его вовремя полысевшую голову, а кепка уже пошла по кругу.

– Да что вы. Не надо… – вяло сопротивлялся Коля, но на него никто не обращал внимания, только старухи укоризненно заохали, когда до них дошла кепка.

– Не надо! – повысил голос Коля. – Слышите! Не надо!

Здесь распахнулась дверь, Филомеев торжественно внес священный фанерный чемодан и поставил его перед Колей.

– Вот, – сказал он. – Ручной работы.

Стихийные проводы были в самом разгаре. Стол на двенадцать персон с трудом вмещал острые локти желающих. И потому многие держали их на коленях. Только одному человеку среди этого застолья не было тесно. Это был человек в кепке. Оказавшись гармонистом, он упрямо аккомпанировал.

– И на Ти-хом океа-не… – выводил окосевший Филомеев, – свой зако-нчили поход.

Его никто не поддерживал.

Коля сидел с давно окаменевшим лицом во главе стола и тупо смотрел, как Валя у раскрытого шкафа перекладывает вещи в фанерный чемодан Филомеева. Вокруг нее ходила кругами высохшая гражданка с умными, широко расставленными глазами и постоянно заглядывала то в шкаф, то под кровать или просто раскачивала стулья с гостями.

Разговоры за столом дробились, временами затихали, временами нарастали, но в любое время ничуть не касались Коли. Поэтому когда к нему подошел Федя с листком бумаги и авторучкой, Коля даже обрадовался.

Недолго думая, Федя расчистил перед ним стол и сунул ему авторучку:

– Пиши. Заявление.

Коля недоверчиво взглянул в его дружелюбные глаза и послушно написал: «Заявление».

– Прошу предоставить мне, – диктовал Федя, – очередной отпуск. Дата: двадцатое. И подпись. Вот так. Хорошо.

Он выдернул из-под рук Коли заявление и положил перед ним следующий лист.

– Пиши. Заявление. Прошу уволить по собственному желанию. Что ты на меня так смотришь?.. Что-то не так?

Коля отвел глаза.

– Всё так.

– Тогда пиши. Уволить по собственному желанию. Дата: двадцать третье. И подпись.

Федя аккуратно сложил бумаги и забрал из Колиных рук авторучку:

– Все будет в порядке. Можешь не волноваться. Сначала в отпуск, потом по собственному желанию, никто не придерется. А документы я тебе сразу же вышлю.

Коля закрыл глаза и, казалось, полностью потерял интерес к жизни, только губы его что-то тихо шептали, но что именно, никто не слышал.

А неглупая гражданка тем временем закончила очередной круг и подошла к Коле с выношенным намерением. Растолкала:

– Так что?.. Вести?

Коля посмотрел на нее в меру безумными глазами, без облегчения вспомнил и сказал:

– Веди.

Она загадочно кивнула и ушла неразгаданная, бережно храня свою недалекую тайну.

– Я как душеприказчик, – сказал Федя. – Ты мне зарплату платить должен.

Коля механически полез в карман.

– Нет, нет, ну что ты! – остановил его Федя. – Я пошутил.

Но Коля совершенно неумышленно достал пачку сигарет и закурил. Федя кисло заулыбался.

У шкафа Валя наконец защелкнула чемодан:

– Всё! – Попыталась поднять, но не смогла.

Открылась дверь, появилась стриженая голова.

– Федя! Федя! – оболтус войти боялся, звал издалека и просовывал в дверь глобус.

– Во! То, что нужно! – откликнулся Федя. – Дуй сюда! Граждане, сейчас будет тост! – Он взял глобус и проверил его движение вокруг оси. Движение было подходящее. – Тишина, тишина, внимание! Тост!

Все замолчали, усердно глядя на признанного мастера слова.

– Готовы? – спросил у них Федя. И сам же ответил: – Готовы. Дорогие товарищи! Вы только посмотрите сюда. – Он поднял глобус и сосредоточил на нем всеобщее внимание. – Чего здесь только нет! И вода. И суша. Океаны! Атлантический, Тихий, Индийский. Тут тебе и Африка, и Америка, и Европа. Реки какие-то, озера. Города кругом понатыканы, страны. От полюса до полюса. Не говоря уже об экваторе. И вот на этом на всем свете, вот здесь, вот сейчас… – Он нашел на глобусе место. – Вот здесь! Вот здесь сидит наш Коля! Да! Здесь сидит, в натуре, наш Коля, а вокруг него сидим мы! – Он стал стучать по глобусу, означая место, где «сидим мы». – Вокруг, вокруг, вокруг. Но пройдет совсем немного времени, и наш Коля уже не будет здесь сидеть. Нет! Он будет сидеть вот здесь!.. И разница между нами будет. – Он измерил разницу на глобусе. – Вот такая! А на самом деле. – Он раскинул руки и объял необъятное. – Во-о-от такая! Так выпьем же за то, что я сказал. За масштаб.

Не вникая в подробности, все выпили.

– Пусть Коля скажет, – предложил Филомеев, который не умел останавливаться.

Его шумно поддержали. Коля хотел избежать, но Федя уже объявил:

– Слово предоставляется нашему дорогому, уважаемому Коле! Коля, давай, скажи нам что-нибудь! Ну, Коля!..

Понукаемый Коля поднялся с места и стал искать слово. Все ждали, а слово не приходило, будто его в помине не было. Время остановилось, как на фотографии. Надо было что-то делать.

И тогда в комнату вошла Наталья.

Федя предостерегающе толкнул Колю в бок. Коля нервно обернулся, посмотрел и медленно, как во сне, поставил рюмку на стол. Федя подтолкнул его, и он неловко пошел навстречу, задевая сидящих и не сводя с Натальи глаз. Потом остановился, хотя уже казалось, что не остановится.

– Говорят, ты уезжаешь, – сказала Наталья.

Коля затравленно огляделся, хотел сказать «нет», но уже не смог и потому сказал:

– Да.

– Куда? – невинно спросила Наталья.

Коля махнул рукой.

Наталья кивнула.

– Понятно.

Разговор оборвался. Они замолчали.

Уловив их ожидание, Федя торопливо поднимал собравшихся из-за стола и с жестокой исторической необходимостью толкал их к выходу. Валя помогала.

Гости растекались по комнате двумя любопытными потоками и, миновав Колю с Натальей, оглядываясь, давились в пробке у дверей. Оставшись за столом в меньшинстве, человек в кепке засуетился, подобрал гармонь и, сунув Филомееву в карман открытую банку рыбных консервов, вышел, отвешивая поклоны, и увел за собой недоумевающего Филомеева.

– А что?.. А что?.. – вопрошал Филомеев. – Только начали, а теперь?..

Вслед за ним Федя вытолкнул Валю и, многозначительно кашлянув, вышел сам и закрыл за собой дверь.

– Можно сесть? – спросила Наталья.

– Конечно, садись, – опомнился Коля, – хочешь за стол, хочешь в кресло, садись куда хочешь…

– Спасибо. – Наталья села в кресло, намеренно подальше от стола.

Коля сделал шаг вперед, потом под ее взглядом – два шага назад.

– Чего-нибудь хочешь? – он оглянулся на стол. – Хотя и ничего не осталось.

– Спасибо. Тем лучше.

– Что тем лучше? – не понял Коля.

– Что ничего не осталось, – в ее голосе был вызов.

– А-а-а, – сказал Коля, но насторожился. – Что ты имеешь в виду?

– Всё.

Коля задумался. Покачал головой:

– Ты ошибаешься.

Он подошел к ней, боязливо протянул руки, попытался обнять. Наталья вырвалась:

– Не трожь!

В дверь без стука заглянули умные глаза:

– Можно?

Коля бессильно отступил:

– Можно.

Вошла высохшая гражданка. За ней ввалились два страждущих мужика.

– Этот? – спросил наиболее разговорчивый, показывая на шкаф.

– Этот, этот, – сказала гражданка.

Мужики вытряхнули из шкафа пару сломанных вешалок и впряглись. Шкаф закачался под потолком и медленно выплыл из комнаты. Коля проводил его взглядом, подобрал вешалку, повертел в руках и бросил в угол.

– Ты ошибаешься… – повторил он. – Ничего не изменилось, ничего не произошло. Все остается на своих местах.

Он перехватил ее язвительный взгляд на пыльный прямоугольник пола, оставшийся на память о шкафе, и, раздражаясь, поправился:

– Я совсем не это имею в виду. Я говорю о наших отношениях.

– Не может быть! – удивилась Наталья.

– Да, – серьезно сказал Коля. – И если бы я даже уехал, это бы еще ничего не значило. Наши отношения все равно не изменятся.

– Вот это верно, – сказала Наталья. – Не изменятся. Уедешь ты или нет, а ничего не изменится.

– Да?.. – опешил Коля.

– Да.

– Ты в самом деле так думаешь?..

– Ты сам так сказал.

– Но я не это имел в виду.

– А я это.

– Ах так. – Коля мужественно принял ее слова к сведению и постарался избавиться от растерянности. – Вообще-то, конечно. Все равно у нас с тобой ничего не могло выйти. Ты сама говорила. Так что всё без разницы, что так, что эдак. Может, даже лучше то, что я уезжаю. Все спокойнее будет.

Они замолчали. Со двора доносился шум. Играла гармонь. Пел Филомеев и слабые женские голоса.

– Я буду тебе писать, – сказал после паузы Коля. – Ладно?

– Пиши, – сказала Наталья. – Если делать больше нечего.

– Что-что, а делать там есть чего, – сказал Коля. – Но ведь десять минут на письмецо всегда найти можно.

В дверь воровато заглянул несовершеннолетний оболтус и захныкал:

– Коль, а Коль, у тебя моя книжка была, про приключения… Я ее возьму, да?

– Подожди, подожди, – Коля потер лоб рукой, напрягая память. – Да я не прочитал ее еще.

– А я что могу сделать? Ты же уедешь.

Коля тяжело вздохнул и бесповоротно сдался:

– На подоконнике.

Когда дверь закрылась, Коля покрутился по комнате и наконец решился:

– Может, со мной поедешь?

Не глядя на него, Наталья отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Почему?

– Потому.

– Ну если потому… – вздохнул Коля. – Тогда конечно. А то смотри, вдвоем веселей.

– И смотреть нечего, – была непреклонна Наталья.

С каждым новым поражением у Коли оставалось все меньше сил для сопротивления. Теперь их не осталось вовсе.

– А хочешь, я останусь?.. – осторожно спросил он.

– Зачем? Уезжай.

– Так прямо и уезжать?.. – не поверил Коля.

– Так прямо и уезжай.

– И уеду, – обиделся Коля.

– И уезжай.

– И уеду!

– И уезжай!

– Ну и черт с тобой, – сказал Коля.

И снова отворилась дверь, и снова ввалились мужики и с ними – руководство.

– Теперь эти, – было указано им на кресла.

И самый неразговорчивый застыл, как столб, перед Натальей, а она не поняла и еще долго не понимала, пока он не стал выдергивать из-под нее кресло. Тогда она вскочила и в полной растерянности отступила к столу, а довольный мужик потащил освободившееся кресло из комнаты.

Наталья всхлипнула.

– Ну что ты, – нежно сказал Коля. – Не надо… – И тронул ее за плечо.

Тогда Наталья разрыдалась, бросилась к двери, но столкнулась со своей матерью. Татьяна Иванна тут же взорвалась.

– Что здесь происходит?! Что?!

Крепко держа Наталью за руку, она подвела ее к осиротевшему разом Коле.

– Что происходит?! Отвечай!

– Да ничего, – еще пытался оправдаться Коля.

Наталья громко плакала.

– Прекрати, – одернула ее Татьяна Иванна. – Прекрати, тебе говорят! – Она подставила ей стул. – Садись!

Наталья безропотно села.

Татьяна Иванна села рядом и тяжело посмотрела на Колю:

– Тоже садись.

Коля сел.

– Выкладывай.

– Что?..

– Всё!

– Я уезжаю, – сказал Коля и замолчал.

– Я знаю! Дальше!

– На Дальний Восток, – выдавил из себя Коля. – Друг позвал.

– Знаю.

– Я позвал. – Коля кивнул на Наталью, – ее с собой, а она отказалась.

– И правильно сделала!

Коля робко пожал плечами:

– Вот и всё.

– А чего она плачет? – не успокаивалась Татьяна Иванна.

– Откуда я знаю… – сказал Коля. – Плачет, и всё. Ей виднее, чего она плачет. У нее и спрашивайте.

– Нет, это ты мне объясни, почему она плачет, по-хорошему прошу, объясни. А не то, смотри, как бы тебе самому плакать не пришлось!

– Татьяна Иванна! – взмолился Коля. – Я же вам всё как есть говорю! Не знаю я, почему она плачет, не знаю! Она сама мне говорит: «Уезжай! Уезжай!» А я, может быть, вообще ехать никуда не хочу! Мне и здесь, может быть, хорошо! Понятно вам?! А я поеду! Назло вам поеду! Не хочу, а поеду!

– Ты не ори! – оборвала его Татьяна Иванна. – Ишь, разорался. Думаешь, если теперь уезжаешь, то орать на меня можешь?!

– А я не ору, – покаялся Коля. – Я разнервничался.

– То-то, – Татьяна Иванна успокоилась. – А в остальном я с тобой согласна. Все правильно.

– Что правильно?

– Что поедешь. Хоть делом займешься. А так, ни туда ни сюда, болтаешься, как козел на веревке, одно знаешь – под окнами свистеть. Кому ты здесь такой нужен… Свистун.

– Мама! – всхлипнула Наталья.

– Значит, не нужен? – распаляясь, уточнил Коля.

– Не нужен. Вот уедешь, может, человеком станешь. Тогда посмотрим.

– А вот и не уеду! Назло не уеду! И человеком не стану! Свистеть буду! Как козел на веревке! И делайте что хотите, а от меня не избавитесь!

– Ты мне голову не морочь, – сказала Татьяна Иванна. – Ты едешь или не едешь?

– Да не еду я никуда! Вот пристали! Я же сказал, не уеду!

В комнату невозмутимо вошли мужики. Остановились перед столом, переглянулись.

– Стол-то прибрать надо бы, – сказал наиболее разговорчивый.

Коля чертыхнулся и нервно смел всё со стола на пол.

Мужики с грохотом сложили стол пополам и вынесли.

Вбежала запоздавшая гражданка, обшарила умными глазами опустевшую комнату, захватила три свободных стула и замешкалась перед дверью. Чтобы ее открыть, она ставила стулья на пол, а пока бралась за стулья, дверь успевала закрыться.

– Дверь подержите! – кинула она через плечо.

Коля подчинился. Придерживая дверь, он старался никуда не смотреть, чтобы ничего не видеть, но, к сожалению, это не мешало ему знать.

Татьяна Иванна покачала головой:

– Распродаешь, значит.

– Распродаю, – огрызнулся Коля.

– А комнату? – поинтересовалась Татьяна Иванна.

– Поменяю!

– Ты же только что остаться собирался.

– А я и собираюсь.

– Как же ты собираешься остаться, если всю мебель распродал, а комнату поменяешь?..

– А вот так и останусь! Во дворе буду жить! Под вашими окнами! На чемодане! Чтоб каждый день меня видели! Каждую минуту! Как бельмо на глазу!

– Дело твое, – сказала Татьяна Иванна и дернула Наталью за руку. – Пошли.

Наталья поднялась и, не оглядываясь, пошла. Вместо нее оглянулась Татьяна Иванна.

– Дурак ты, Коля, – сказала она.

Вы чувствуете? Вы чувствуете, как вращается Земля под вашими ногами, вместе с вашим домом, вместе с деревьями за окном, вместе с собакой, поднявшей ногу у забора? Хотя нет. Вы тоже вращаетесь вместе с ней, не в силах остановиться. Для вас вращается глобус. Сначала быстро, пестро, потом медленнее, разборчивей, чередуя материки и океаны, укачивая плешью Северного полюса и удерживая экватором, и наконец еще медленнее, так что начинают различаться заливы и полуострова, острова и озера, зеленое и желтое суши сменяется голубым мелководьем и чернильной синевой глубины, пока глобус не останавливается, и тогда ваш сосредоточенный взгляд оказывается перед бледносерым участком на глобусе, где нет ни названий городов, ни артерий рек, ни каких-либо других условных обозначений, отражающих состояние земной поверхности. Нет вообще ничего, кроме ровного, бледно-серого цвета, который стал бледным именно потому, что слишком многое можно было покрасить серым.