Текст книги "Вечерний лабиринт"

Федино лицо приобрело виновато-глуповатый вид.

– Что? – переспросил он.

– У какого человека сын родился?

Все молчали. Федя мялся, не отвечал, вместо него пришлось ответить Вале.

– У тебя, Коля, – жалостливо сказала она.

– У тебя, у тебя! – поддержал ее Федя.

– Наталья родила, когда ты уехал, – объяснила Валя. – Он у нее старшенький.

Коля попытался осознать услышанное, но сразу не смог.

– Э-эх! Ну зачем сказали? – Филипп Макарыч снял шапку, пальто и сел на свободный стул.

– Родила? – спросил Коля. – Родила, а я и не знал?

– А откуда тебе знать-то? – покачала головой Валя. – Тебя-то не было. И где тебя искать, одному Богу известно. Сначала она тебя ждала, ждала, а потом ясно стало, не вернешься. Если живой, значит, живешь там, где жить можно. А если не живой, то и подавно.

– Сын, значит. У меня родился сын. У меня сын. А что же вы раньше молчали?

– Это не я, – сказал Федя. – Это она. Я бы сразу сказал. Как бы вспомнил, так и сказал. А она тебя подготовить хотела, чтобы ты это, вроде как не на пустой желудок. А кстати, за это же и выпить можно. Я имею в виду, за рождение сына. – Он оглядел присутствующих в поисках моральной поддержки – Ну и что, что родился не сегодня, а выпить-то можно… Филипп Макарыч, вам налить?

– Деваться некуда. Налей, – сказал Филипп Макарыч.

Федя налил Филиппу Макарычу и всем остальным, кому не хватало.

– За сына, Коля, за твоего сына!

– За сына… – потрясенно повторил Коля. – А зовут его как?

– Как, как… А ты догадайся!

– Коля его зовут, – подсказала Валя. – Конечно, Коля…

– Коля… – повторил Коля.

– Даешь швартовы! – чокнулся с ним Федя. – Полный вперед, сказал кочегар кочегару!

Все выпили. Коля даже закусить забыл, настолько задумался.

– Коля! Коля, я к тебе обращаюсь. Ну теперь-то скажи. Что же ты теперь, Коля, делать будешь? – Филипп Макарыч вспомнил, зачем пришел.

Коля хотел бы ответить, но ответ не находился.

– Пойду-ка я еще за одной схожу, – сказал Филомеев.

В другой квартире на другом этаже Славик стучал в дверь ванной комнаты.

– Эй, ты жива? – Он приложился ухом к двери, прислушался. – Слышь, кому говорю. Есть кто живой?

Наталья вышла из ванной. Славик едва успел увернуться от двери, но остался таким же миролюбивым, как прежде.

– С тобой всё нормально?

– Нормально.

– Правда нормально?

Она то ли плакала, то ли умывалась. Лицо было мокрое.

– Правда, правда.

– Ну как знаешь, – примирительно сказал он.

Наталья открыла шкаф.

Славик подошел к окну и с любопытством посмотрел вниз.

– Чья это машина такая? Ты шла, ты машину видела?

– Видела.

– Финик какой-то, наверно.

– Нет, не финик.

– А кто же еще? Японец, что ли?

Наталья стояла к нему спиной у открытого шкафа.

– Это Коля приехал.

– Какой еще Коля?

– Тот самый.

Славик оторвался от окна, обернулся.

– Какой тот самый?

– Какой, какой… – Она снова перебирала вещи в шкафу. – Ты что, не проснулся? Тот самый, который до тебя был.

– До меня? Господи ты Боже мой, так ведь сколько лет прошло, неужели я о нем помнить должен? Он же для меня как старый скелет в шкафу.

У Натальи опустились руки. На мгновение она замерла.

– Извини, – сказал Славик. – Я имею в виду, что уж и забыл о нем.

– Ты забыл, а я помню.

– Что, серьезно?

– Он все-таки отец моего ребенка.

– Подожди… Моего ребенка.

– Ты что, его родил?

– Нет, не родил. Но ведь я его, это самое, усыновил. Он же теперь мой, а не его. – Славик занервничал, начал ходить по комнате. – А какого черта он приехал? Что ему здесь надо? Как прошлогодний снег на голову. Я уж думал, он умер давно, черт бы его побрал. А откуда ты знаешь, что это он?..

– Мама сказала.

– А она откуда знает?

– Она его видела.

– И что он сказал? Зачем он приехал?

– Он ничего не сказал. Она его из окна видела.

– Из окна? Так, может, она ошиблась? Сколько лет прошло… Разве из окна узнаешь?

– Узнаешь. Еще как узнаешь, если это он, а она моя мать.

Наталья все так же стояла у открытой дверцы шкафа, а Славик, как заведенный, продолжал ходить по комнате.

– Хотел бы я знать, что ему здесь надо… А к кому он приехал? Ведь не просто так.

– А я откуда знаю?

– А кто знает? Кто-нибудь, наверно, знает? Что ты роешься в этом дурацком шкафу? Что ты там ищешь?

– Платье.

– Ну конечно! Как это я сразу не понял! Платье! А со стороны посмотреть, так ты в этом шкафу спрятаться хочешь!

Наталья еле слышно всхлипнула.

Славик подошел к ней и положил руку на ее вздрагивающее плечо.

– Послушай, ты это, серьезно, лучше не надо. В общем, не сходи с ума.

– Я не схожу.

– Нет, сходишь. Я же вижу, что сходишь.

Наталья повернулась к нему, обняла и опять стала плакать, теперь уже всерьез, ни от кого не прячась.

Дверца шкафа заскрипела и закрылась.

Федя, Валя и Филипп Макарыч сидели на кухне у стола, а Коля ходил кругами и не мог остановиться.

– Он же мне сын! А что, Наталья тоже против?

– А ты как думал? – отвечал ему Филипп Макарыч.

– Но увидеть-то я его могу?

– Можешь. Но издалека.

– А поговорить?

– О чем поговорить? Тебе за тридцать, ему за десять. Какие у вас общие интересы? Никаких.

– Но я ведь его отец.

– Биологический. Исключительно биологический отец.

Федя не выдержал, возмутился.

– Ну, Филипп Макарыч, вы его еще фауном назовите…

– А что, я не прав? Может, он дитя растил, учил, воспитывал? Нет. Кто ему игрушки носил? Кто ему книжки читал? Кто ему уроки делал? Я. Я, я, а не он.

– Ну уж так и вы… – усомнилась Валя.

– Ну, может, не только я. Но и я, в немалой степени.

– Но я же ничего не знал… – пытался оправдаться Коля. – Мне и в голову не приходило, что так может быть…

Филипп Макарыч был непреклонен.

– Конечно, не приходило. Я не сомневаюсь. Кому это может прийти в голову, что от подобного баловства дети рождаются. Хорошо, Славик серьезный человек, женился, усыновил, всё по закону. Вот отец так отец, настоящий, не то что ты. Правда, спит много…

Раздался звонок в дверь, и Феде пришлось подняться из-за стола.

– Это Филомеев.

– Давно пора, – сказал Филипп Макарыч.

Федя ушел в прихожую, и вскоре оттуда донесся его голос.

– Не снимай. Не надо снимать. Сколько раз говорить можно.

На кухню вошел Филомеев, поставил бутылку на стол.

– Вот, еще теплая.

Вслед за Филомеевым на кухню вернулся недовольный Федя.

– Чего так долго?

– Так ведь свежая. С пылу с жару. Да и народ лезет, хря. Все уже знают. Спрашивают: когда зайти можно? А я что отвечу? Не знаю, говорю. Вот разберутся, тогда приходите.

– Ладно, давай наливай, – поторопил Федю Филипп Макарыч.

Федя вынул пробку, стал наливать.

– Филипп Макарыч, – сказала Валя. – А Татьяна Иванна не будет потом…

– Не будет. Чего ей быть? Она же понимает.

– За что пьем? – спросил Федя.

Все молчали, пребывая в невеселых размышлениях.

– Дожили, – сказал Федя. – Сели на мели. Не за что, что ли?

Филипп Макарыч поморщился.

– Ну давайте, чтоб все обошлось.

– Чтоб все обошлось… – отозвались все печальным эхом.

И все выпили. Только Коля задержался.

– Что значит, обошлось? – спросил он. – Без меня обошлось, что ли?

Ему никто не ответил, потому что на улице противно завыла сирена автомобильной сигнализации.

– Неужто моя? – сказал Коля.

– А чья же? – ответил Федя.

Все стали выглядывать в окно.

Внизу двое детей бегали друг за другом, кидались снежками. Иногда попадали в Колину машину. Между детьми суетилась Татьяна Иванна и безуспешно пыталась их остановить. Несмотря на воющую машину, некоторые из ее криков были слышны.

– Коля! Я кому сказала! Коля! Черт тебя возьми! Прекрати немедленно!

На кухне все продолжали толпиться у окна.

– Татьяна Иванна, что ли? – спросил Коля.

– Она. Ишь ты, узнал, – сказала Валя.

– А кроме нее не узнаёшь никого? – заулыбался Федя. – Вон тот, что постарше…

– Это он?

– Он.

– Мой Коля?

– Твой Коля.

Прижавшись лицом к стеклу, Коля смотрел вниз, во двор. Ему было плохо видно, стекло запотевало, он хотел открыть окно, но оно, как назло, не открывалось.

– Ты что, оно заклеено! – остановила его Валя.

– Я сейчас! – И Коля устремился в коридор.

Но Филипп Макарыч цепко поймал его за руку.

– Ты куда? Стоять, Коля. Стоять! Спокойно. Ты что надумал?

– Я ничего. Я только посмотреть.

– Отсюда смотри. Отсюда. Нечего детей пугать. Вот сюда иди и смотри.

Коля обреченно вернулся к окну, снова посмотрел во двор.

Но там уже никого не было. Только Колина машина стояла среди сугробов и продолжала выть на разные голоса.

Тем не менее все остались стоять у окна. Смотрели, молчали.

– Хорошая сигнализация, – сказал Федя. – Здорово орет.

– Нормально, – ответил Коля.

– А выключить это можно? – спросила Валя.

– Можно. – Коля достал брелок с ключами, выключил сигнализацию.

– Надо же, как все легко и просто, – удивился Федя. – Нажал, и все дела, и никаких проблем.

– Вот если б все так было, – сказал Коля.

– А это, Коля, уж от тебя зависит. – Филипп Макарыч не мог удержаться от назиданий. – Как себя поведешь, так с тобой и будет. Целиком и полностью. Твое отцовство, Коля, это тебе не сберкнижка на предъявителя.

Наталья сидела на кровати, а Славик снова ходил по комнате из угла в угол. В нем еще теплилась надежда на легкий исход.

– А может, он ничего не знает и никогда не узнает?

– Узнает.

– Думаешь, ему уже сказали?

– Как не сказать, сказали.

– А чего тогда не пришел до сих пор? Я бы сразу пришел. Давай я с ним поговорю. Как мужчина с мужчиной. Дело-то простое. Он ведь об этом и знать не знал, и слыхом не слыхивал. Случайно ведь заехал. Дай, думает, себя покажу и других посмотрю. А тут вон оно как. Он же отцом себя никаким не чувствует. Ни на каплю. Какой он отец? Да он хуже пробирки.

Наталья не отвечала, смотрела на него печальным взглядом.

– Ну что ты на меня так смотришь? – продолжал Славик. – Я что, не прав? Для меня сейчас главное что? Главное, чтобы Колька наш ничего не узнал. Рано ему еще. Когда-нибудь позже – пускай, но не сейчас. Не надо ему сейчас. Ведь хорошо у нас все. Всё ведь в порядке. Зачем нарушать? Живем не хуже других. Не лаемся. Тихо, мирно, спокойно. Что еще надо?

Неожиданный и настойчивый звонок в дверь заставил его замолчать.

– Подожди, не открывай! – Наталья вскочила с кровати, бросилась к зеркалу.

Звонок трезвонил. Славик медлил.

– Да это твоя мать наверняка, кто ж еще так будет…

– Тогда открывай.

Она отошла от зеркала и снова села на кровать. Ее взгляд остановился на окне, за которым не было видно ничего, кроме зимних облаков.

Из прихожей донеслись крики детей, шум, топот и голос Татьяны Иванны.

– Стой, отряхнись, все извалялись. Рыбу на кухню! Сами к себе! Да не путайся ты под ногами!

– А мама! Мама нашу рыбу не видела!

– Не нужна маме ваша рыба! У нее голова болит. Марш к себе! – Татьяна Иванна вошла в комнату.

Вслед за ней в комнату хотел зайти Славик, но Татьяна Иванна его остановила.

– Иди побудь с детьми.

– Но я тоже имею право…

– Побудь с детьми, я сказала. Мы тут без тебя разберемся.

Славик спорить не стал, повернулся, ушел. Татьяна Иванна закрыла за собой дверь и, не снимая тулуп, присела на стул.

– Не приходил?

Наталья покачала головой.

– Нет.

– И ты не ходила?

– Нет.

– Ну и правильно. Ты сторона потерпевшая, тебе туда соваться ни к чему, ты дома сидеть должна.

– Мама, ну сколько можно, я никакая не потерпевшая.

– Хорошо, хорошо. Не потерпевшая. Пусть будет по-твоему. Мой Филипп не заходил? Нет? Видно, пошел куда-то. Форточка закрыта. А своему-то… – она кивнула на стенку, отделявшую комнату от кухни, – рассказала?

– Рассказала.

– Ну и как он? На рожон не лез?

– Не очень.

– Ну и хорошо. – Татьяна Иванна поднялась со стула. – Ты вот что. Сиди здесь и не суйся, не рыпайся. А я пойду схожу, узнаю, что к чему.

Наталья тоже поднялась.

– Мама, только я тебя прошу, не надо скандалов, не делай снова из этого трагедию.

– Не буду я делать ничего снова. Пусть только свою вину прочувствует.

– Какую вину? Он же не знал ничего, я ведь тоже не знала…

– Не знала, да узнала. Ладно, всё уже в прошлом. Пусть все там и останется. Да и вообще, какое нам до него дело? Захочет – зайдет, захочет – нет. Нам-то что? Чихать мы на него хотели. У нас своя жизнь, у него своя. Пусть он провалится, пусть он подавится, пусть он лопнет, что б ему пусто было.

– Я прошу тебя, не говори так, мама.

– Почему это, не говори? Что есть, то есть. На нашей стороне правда.

– Мама, ты не понимаешь. Я же его всё еще люблю.

Татьяна Иванна как стояла, так и села.

– О господи! Вот угораздило! Только этого мне еще не хватало… Да что же это делается, да что же это за напасть такая! Она его всё еще любит!..

Застолье продолжалось в том же составе: Коля, Федя, Валя, Филипп Макарыч и Филомеев.

– Коля, ты нам честно скажи, ты ведь из-за Натальи приехал? – допытывалась Валя.

– Ну в некотором роде…

– Старая любовь не ржавеет! – обрадовался Федя.

– Любовь не любовь, а семья важнее, – мрачно произнес Филипп Макарыч. – Хватит, один раз нашкодил, второго не будет.

Но Федю уже понесло.

– Интересно, а что же тогда будет? Ну если ты Наталью уведешь.

Коля вздохнул.

– Да о чем ты? Зачем я ей нужен?

– Нужен, нужен, – улыбнулась Валя. – Уж я-то знаю.

Филипп Макарыч отреагировал немедленно.

– Я попросил бы прекратить подобные разговоры.

– Да ладно, Филипп Макарыч, это же мы просто в порядке изучения вопроса, – успокоил его Федя. – Вот если, к примеру, Коля и Наталья, вместе…

– Никаких вместе. Не позволю.

– Филипп Макарыч, – обратилась к нему Валя по-женски проникновенно. – Подумайте об этом теоретически. Вот если Коля и Наталья, несмотря ни на что, решают снова соединить свои судьбы…

– Какие еще судьбы? – возмутился Филипп Макарыч. – Что значит, несмотря ни на что? А дети?

– Вот мы об этом и говорим! – подхватил Федя. – С детьми-то что делать? Ну старшего-то они, конечно, с собой, а младшего куда? Тоже с собой брать? Или Славику оставить?

– Славик один не справится, – задумчиво сказала Валя. – Как отец-то он ничего, а как мать – никудышный.

– А Татьяна Иванна на что? – напомнил Федя. – Да и Филипп Макарыч есть. Правда, Филипп Макарыч?

Филипп Макарыч поморщился.

– Детей пополамить нельзя, – неохотно ответил он.

– Что правда, то правда, – согласилась Валя. – Нехорошо это. Все-таки братья.

– Значит, что же, обоих оставить на Филиппа Макарыча, а самим на пляж, в Акапульку?.. – не слишком уверенно, как вариант, предложил Федя.

Филипп Макарыч незаметно для себя втянулся в дискуссию.

– Наталья детей не бросит. Она не такая.

– Значит, надо их обоих с собой брать, – легко согласился с ним Федя, но это не устроило Валю.

– А Славик? Про Славика забыли? Славик детей не отдаст. Он и к старшему как к родному, а про младшего и говорить нечего. Что же его, чужому дяде отдавать? Не выйдет.

– А может, Славика им тоже с собой взять? – подумав, сказал Федя. – Будут все вместе жить. Сейчас так бывает.

– Тогда пусть и меня возьмут, – решил Филипп Макарыч. – В эту самую. В Акапульку.

Такой поворот событий Феде не понравился.

– Да… Это мы, наверно, переборщили немного. Очень все сложно. Прямо безвыходно.

– То-то и оно, – грустно сказала Валя. – Что ни сделаешь, все плохо.

– А я вам что говорил? – напомнил Филипп Макарыч. – Лучше оставить всё как есть. А Коля чтобы был, как будто его нет.

– Как привидение, что ли? – удивился Федя.

– Да хоть как. Лишь бы жизнь никому не коверкал.

– Коля, ты привидение, Коля! Ты привидение!

Коля не знал, что на это сказать. Единственное, что ему оставалось, это ответить Феде безрадостной улыбкой.

Филомеев поднялся из-за стола и направился к двери.

– Ты куда? – спросил Федя.

– Не люблю я эти сериалы. Пойду еще принесу.

– А, это всегда пожалуйста.

Филомеев ушел в прихожую, но очень скоро появился снова. Он был смущен и виновато разводил руками.

– Я токо дверь открыл, а она тут как тут…

Следом за ним на кухню вошла Татьяна Иванна. Взглянула на всех сидящих за столом и только Колю словно не заметила.

– Извиняюсь, что без приглашения, но это и так понятно. Филипп! Так вот ты где! Пьешь? Конечно, пьешь. Тебе же нельзя, Филипп, ты же знаешь. Или, может, праздник какой?

– Никакой не праздник, а совещание. Ты что, не видишь, у нас здесь Коля вернулся…

– Почему же не вижу, вижу. Даже очень хорошо вижу.

Коля торопливо поднялся из-за стола.

– Здрасте, Татьяна Иванна.

Татьяна Иванна что-то буркнула и кивнула в ответ.

– Татьяна Иванна, вы садитесь, – сказал ей Федя. – Вон туда, где Филомеев сидел.

Филомеев огляделся по сторонам.

– А я куда?

– Ты же уйти хотел, – напомнила ему Валя. – Ладно, вон табуретку возьми.

Татьяна Иванна и Филомеев уселись рядом, и на кухне наступила минута молчания. Татьяна Иванна с прищуром посмотрела на Колю. Кто такое вытерпит? Коля отвел глаза.

– Ну как жизнь, Коля? – недобро спросила Татьяна Иванна.

– Да ничего, спасибо.

– И тебе спасибо.

– А мне-то за что?

– Сам знаешь, за что. Ведь слышал уже, наверно?

– Слышал. Татьяна Иванна, я же в самом деле не знал. Да если б я знал, я б в жизни никуда не уехал. Я вам правду говорю, Татьяна Иванна, хотите, я на колени перед вами упаду, чтоб вы поверили?

Он собрался упасть на колени, но на кухне для этого не хватало места, да и Валя его удержала, чтобы стол не перевернул невзначай.

– Нечего падать, – сказала Татьяна Иванна. – Хватит, нападался уже, куда надо и не надо. Ты мне лучше вот что скажи: ты от нас отвяжешься когда-нибудь или нет? Тебе что, на свете места мало? Чего ты снова сюда приперся?

– Да что вы такое говорите, Татьяна Иванна, – встал на его защиту Федя. – Человек на Родину вернулся, а вы…

– Я не тебя спрашиваю. Пусть сам ответит.

– Ну скажи ей, Коля, скажи…

Федя думал, что Коля даст ей достойный ответ, но Коля не дал, даже не пытался, только руками развел.

– Да что говорить, это ж понятно. Ну вернулся, повидаться хотел…

– Конечно, может, потом уже и не выйдет… – поддержал его Федя. – Жизнь у него, знаете, какая? Опасная. Тонул сколько раз. Мало ли что, может, и не увидимся больше.

– Федор… – одернула его Валя.

– Утонет он, дождешься, – сказала Татьяна Иванна.

– Татьяна Иванна…

Валя укоризненно покачала головой, и даже Филипп Макарыч почувствовал себя не в своей тарелке.

– Да, Танюсик, ты что-то слишком.

– А он не слишком? Когда мы тут только разобрались, только жизнь наладили, в себя наконец пришли, а он тут как тут, всё по новой… – Татьяна Иванна повернулась на стуле, посмотрела на Колю. – Не с кем тебе тут видаться. Так и заруби себе на носу. Только через мой труп.

Коля давно уже сидел, обреченно опустив голову. Вздыхал. Похоже, даже шмыгал носом.

Валя забеспокоилась.

– Коль, ты чего? Плохо себя чувствуешь? Ты не заболел?

– Заболел он! – снова вскинулась Татьяна Иванна. – Такие не болеют. Пить меньше надо.

– Э-эх! – сказал Коля и поднял голову.

Лицо его было грустным, а взгляд отрешенным.

– Зря вы так, Татьяна Иванна, – сказал он. – Но я на вас не в обиде. Вы же не знаете. Конечно, если бы вы знали, вы бы так не говорили.

Татьяна Иванна посмотрела на Колю, потом на Федю с Валей.

– О чем это он?

Но Федя и Валя были явно не в курсе. А Коля вздохнул и продолжил.

– Я ведь в самом деле последний раз приехал. На родные места посмотреть. Можно сказать, попрощаться.

Федя не поверил своим ушам.

– Что это такое ты говоришь, Коля?

– Умирать, что ли, собрался? – опять не удержалась Татьяна Иванна.

Но Коля как будто не слышал ее. Ни на кого не смотрел и говорил как будто в никуда.

– Ничего не поделаешь. Не хотел я этого говорить, но, видно, придется.

Повисла пауза. Все ждали, что скажет Коля, а он молчал.

– Ну так говори, говори, чего молчишь-то? – не вытерпел Филипп Макарыч.

– Трудно, – сказал Коля. – Потому и молчу.

Здесь и Федя заерзал от нетерпения.

– Коль, ну скажи, чего тянуть-то?

– Даже не знаю, с чего начать, – тяжело вздохнул Коля. – Наверно, с конца. В общем, жить мне осталось недолго. Месяц от силы.

Валя охнула. Все остальные молчали. Кто от потрясения, кто от недоумения.

– Вот поэтому я и приехал, – печально продолжал Коля. – Думал напоследок увидеть вас всех, извиниться, если чего не так. В общем, сказать последнее прости-прощай.

Первой пришла в себя Валя.

– Ты чего, правда?..

– Да уж правдее некуда.

– Это что, в самом деле? – недоверчиво спросил Федя. – Не врешь?..

– А я врал когда-нибудь?

Валя повернулась к Феде.

– Да что ты говоришь, кто ж такое врать будет? Ох, Коля…

– Это ж надо же, – сказал Филипп Макарыч.

– Ну дела, – добавил Филомеев.

А Татьяна Иванна вдруг всхлипнула.

– Коля, я же не знала, я и подумать не могла, ты уж прости меня, старую дуру, за всё, что я тут… Надо же, горе какое… Что ж теперь делать-то, как быть…

– Да, ладно, ладно, – простил ее Коля. – Чего зря убиваться. Здесь уж ничего не поделаешь.

– А что у тебя, Коля? Неужто это?.. – спросила Валя.

– Нет, не это. У меня редкая болезнь. У нас в стране такой больше никто не болеет. Я в своем роде единственный.

– А эта болезнь, она не заразная? – поинтересовался Филипп Макарыч с некоторой опаской.

– Нет. Не заразная. Ни капли. Так что за себя не волнуйтесь.

– Да мы не за себя. Мы за страну. Главное, чтоб эпидемии не было.

– А что за болезнь-то? – спросил Федя. – Хоть как называется?

– Узу-зузу. Это на ихнем. На местном.

– А что за место-то? Откуда она такая?

– Да всё оттуда же. Ею каннибалы болеют. На Западном Самоа.

– Каннибалы – это же те, которые друг друга…

– Ну да. Сначала едят, а потом заболевают. Это им как Божье наказанье.

– А тебя-то как угораздило?.. – спросила Валя.

– Да просто. Нас на этом самом Самоа в гости позвали. Ну и угостили.

– Ужас какой…

– Мы ж не знали. А если б знали, все равно не откажешься. Смертельная обида. Вот так и заразились всей командой.

– Всей-всей?

– Ну кроме тех, кто на вахте был.

– И что, все умерли?

– Про всех не знаю. У нас команда интернациональная была. Ливанцы, алжирцы, украинцы. Из русских я один. Вот украинцы точно умерли, а про остальных не знаю.

– Страшное дело, – сказал Федя.

У Филиппа Макарыча тоже возникли вопросы.

– Ну а симптомы у нее есть? В чем она, эта болезнь, проявляется?

– Да почти ни в чем. До последней минуты…

– Ну а когда последняя…

– Я не видел. Но говорят, лучше не смотреть. Это как пляска Святого Витта пополам с огнями Святого Эльма.

– Чего, чего?.. – спросил Филомеев, но на него никто не обращал внимания.

– Ничего себе, – сказал Федя.

– А тебя хоть лечат как-то? – спросила Валя.

– Да нет, какое лечение. В моем случае медицина бессильна. У меня только анализы берут. Я же у нас единственный такой. Они из меня хотят вакцину сделать. Чтобы других потом можно было спасать. Я, между прочим, в Москве нарасхват. Во всех медицинских учреждениях.

– А тебе хоть платят за это? – поинтересовался Филипп Макарыч.

– За что? – не понял Коля.

– Ну за это, за анализы?

– В общем, да. В основном питанием.

Федя потрясенно покачал головой.

– Да, Коля, я всегда знал, что ты человек непростой судьбы, но чтобы настолько…

– Что делать, не всё в жизни счастье, – согласился Коля. – Главное, что сын у меня есть. Вот что главное. На сына-то хоть посмотреть дадите?

– Да что ты, Коля, конечно… – растрогалась Татьяна Иванна.

Филипп Макарыч тоже оказался не против.

– Какие вопросы, мы же понимаем, смотри сколько угодно… Ты ж вроде не заразный.

– Вот и хорошо, – сказал Коля, поднимаясь из-за стола. – А сейчас я устал что-то, мне бы отдохнуть немного… Валь, если я там, в комнате, ненамного прилягу, можно?

– Конечно, Коля, конечно. Ложись на сколько хочешь. – Она тоже встала вслед за Колей, но он остановил ее.

– Не надо меня провожать. Я сам дойду.

Валя осталась стоять у стола.

– Отдыхай, Коля, отдыхай…

Уставший Коля направился из кухни в комнату. Его провожали глазами, смотрели вслед, пока он не скрылся в коридоре. Валя села обратно к столу. Все молчали, переглядывались, сокрушенно качали головами.

– Может, выпьем? – шепотом предложил Федя.

– Ты что? – тоже шепотом ответила Валя. – Разве можно, когда такое?

– Как раз и можно. Правда, мужики?

– Что правда, то правда, – ответил Филомеев.

– Согласен по всем статьям, – отозвался Филипп Макарыч.

– Тьфу! – сказала Валя. – Тогда уж всем наливай. Вы как, Татьяна Иванна?

Татьяна Иванна была удивлена таким вопросом.

– А как же. Я ж не бестолочь.

Федя разлил по стаканам.

– Вот оно как в жизни бывает. Начали за здравие, а кончили за упокой…

Комната тонула в сумраке. Занавески на окне были плотно задернуты. Коля лежал на диване и смотрел в потолок. Потом его глаза закрылись. Когда-то, в другое время и в другой жизни он тоже лежал на диване перед тем, как уйти далеко и надолго. А надолго – это иногда, считай, как навсегда.

Теперь от тех дней остались одни воспоминания. Пройдет время, и от этого дня останется то же самое…

Все, кто раньше сидел на кухне, теперь одевались на ходу и, стараясь не шуметь, на цыпочках выходили из квартиры на лестничную площадку.

Филипп Макарыч набросил на Татьяну Иванну пальто.

– Ты, Танюська, не простудись… А то разгорячилась, небось…

Филомеев держался за дверь, не хотел отпускать.

– Э-эх!.. И чего уходим? Только отлегать стало…

– Да тихо ты!.. – прикрикнула на него Валя. – Разбудишь!

Филомеев поник головой и побрел к лестнице. Валя осторожно прикрыла дверь квартиры.

Татьяна Иванна и Филипп Макарыч уже спускались вниз. Федя остановил Филомеева.

– Дай закурить.

Филомеев стал шарить по карманам.

– Федор, ты же бросил, – недовольно сказала Валя.

Федя махнул рукой.

– Что толку, что бросил. Один черт, все помрем.

Филомеев протянул ему пачку дешевых папирос.

– И прикурить, – сказал Федя.

Филомеев дал ему коробок спичек. Федя прикурил. Вернул коробок.

– Может, пойдем дадим еще по стакану? – предложил Филомеев.

– Нет, хватит ему, – вмешалась Валя.

– Ну хватит так хватит, – без лишних разговоров согласился Филомеев и, держась за перила, стал спускаться вниз по лестнице.

Федя глубоко затянулся, выпустил дым и снова затянулся. Бросил взгляд на Валю.

Валя осуждающе молчала.

– Да ладно, – сказал Федя. – Одну выкурю и снова брошу. Это у меня на нервной почве.

Он снова затянулся и сел на ступеньку.

– У тебя всё на нервной почве, – Валя немного помедлила, потом присела рядом с ним.

Посидели помолчали, слушая, как внизу затихают голоса и хлопает дверь подъезда.

– Да, не задалась у Коли жизнь, – сказал между затяжками Федя.

Валя вздохнула.

– Как будто у нас она задалась.

– Ну не настолько же.

– Не настолько. У него хоть ребенок есть. А вот мы, умрем, и что от нас останется?

– Ну вот, опять… А я что, против был?

– Да нет, не против. Только кто говорил: давай потом, давай потом. А что потом, суп с котом?

– Да я же думал, потом лучше станет. А оно, видишь как?.. Дети… Что мы можем им дать? Ничего. А ведь им для счастья столько всего надо…

– Да ничего им для счастья не надо. Только чтоб любили. Вот и все счастье, – Валя взглянула на Федю. – А это-то мы можем.

– Можем, – сказал Федя. – А думаешь, не поздно?

– Нет, не поздно.

Они смотрели друг на друга и улыбались. Наверное, они видели свое будущее.

Проснувшись, Коля открыл глаза: то ли еще день, то ли уже вечер, не разберешь. Вечные сумерки. Некоторое время он лежал на диване, прислушивался. В квартире было очень тихо. Стараясь не шуметь, Коля медленно поднялся, подкрался к двери, приоткрыл ее и снова прислушался. Создавалось впечатление, что в квартире никого нет. Коля осторожно вышел из комнаты.

Прошел на цыпочках по коридору и заглянул на кухню…

На кухне за чисто убранным столом сидела Наталья и смотрела на Колю.

– Коля! – Она встала из-за стола и осталась стоять.

– Наталья! – Коля сделал шаг вперед и тоже остановился.

Друг от друга их отделял только стол, но чем дольше они молчали, тем понятнее становилось, что их разделяет иное: прошедшие годы, подросшие дети, замужество Натальи и болезнь Коли. Наталья всхлипнула.

– Коля, я уже все про тебя знаю…

Она всхлипнула еще раз, а потом стала плакать. Коля хотел что-нибудь сказать, но не смог. Наталья опустилась на стул, закрыла лицо руками и плакала, плакала, плакала…

Коля сел напротив, протянул руку и осторожно дотронулся до ее руки.

– Не надо. Не надо, не плачь, пожалуйста.

Наталья постаралась успокоиться, посмотрела на Колю. Глаза залиты слезами, во взгляде горькая печаль.

– Как же не плакать, Коля? Как же не плакать, когда такое…

– Ну все равно, не надо. Слезами горю не поможешь.

– А чем? Чем помочь-то?

– Да ничем. Давай просто о чем-нибудь поговорим.

– О чем?

– О нас. О тебе. О нашем сыне. Он похож на меня?

– Похож. – Она вытерла слезы. – У него нос твой. И уши.

– А глаза?

– Глаза мои, зеленые. Знаешь, я его Колей назвала.

– Знаю, мне сказали. Спасибо.

– За что?

– За то, что Колей назвала.

– А как еще?..

– Да, в общем, наверно, никак. Слушай, я даже не знаю, когда у него день рождения.

– В мае, ты же в сентябре уехал, вот в мае он и родился. Двенадцатого.

– А весил сколько?

– Килограмма четыре. С чем-то.

– А рост какой?

– Пятьдесят сантиметров. Или около того. Я уж не помню. Давно это было.

Коля вздохнул.

– А для меня как сегодня. Значит, полметра? Большой. Все хорошо прошло?

– Ага. Меня почти сразу выписали.

– Мать сильно ругалась?

– Нет, не сильно. Она его как увидела, так больше и не ругалась. Она мне очень помогла тогда.

– Ты прости, что я уехал. Я ведь не знал.

– Конечно, Коля. Я ведь тоже не знала.

– Жаль, что так вышло… Могло бы совсем по-другому.

– Могло. Чего теперь жалеть. Единственное, может, ты бы не заболел. Если б остался… – она снова всхлипнула. – Коля, это правда совсем неизлечимо? Совсем-совсем?

– Давай не будем об этом. Прошу тебя.

– Ну да, конечно, я понимаю, каково тебе об этом все время… Прости, я больше не буду. А хочешь, я могу с тобой поехать…

– Со мной? Куда?

– В Москву. Или куда тебе надо.

– Зачем?

– Ну чтобы помочь тебе как-то, поддержать, чтоб ты не один был, в этих, в больницах.

Коля смутился, чуть замешкался.

– Ну нет. Не надо. Тебя туда не пустят. Там с этим строго. Карантин. Так что не нужно этого. Хотя, конечно, спасибо… Да и семья у тебя, дети. Ты лучше с детьми будь. Ведь детям мать нужна, все время, постоянно, чтоб росли нормально, учились. А, кстати, как он учится?

– Да как все… То так, то этак.

– Ну и правильно. Нельзя ж все время одинаково. Это в каком он классе?

– В четвертом уже. Он теперь, знаешь, какой, почти взрослый уже.

– Знаю, я видел. Из окна.

– Да что из окна?.. Пошли к нам. Посмотришь. Вблизи увидишь.

– А можно? – обрадовался Коля.

– Конечно. – Она поднялась из-за стола с готовностью.

Коля тоже поднялся.

– А твой муж? Он не будет?..

– Нет, он понимает.

– Это хорошо. А то бы объяснять пришлось.

– Да что ты, он у меня спокойный, тихий. Знаешь, наш Колька его любит очень.

– Да?

– Ты только не ревнуй. Он как отец правда хороший. Ты, наоборот, радоваться должен.

– Да я и радуюсь.

– Я тебя только об одном прошу. Ты Кольке не говори, что ты его отец, ладно?