Текст книги "Дневник добровольца. Хроника гражданской войны. 1918–1921"

15.11.1918. Утром вернулись, наконец, в свою квартиру в станице Кавказской. Здесь за это время не произошло почти никаких изменений. Довольно серьезно заболел только Николай Николаевич Яшке. Для батареи за это время тоже ничего не получили. Привезли только откуда-то несколько шинелей и полушубков довольно слабого качества. Нужно думать, что только через некоторое время мы обзаведемся всем необходимым. Пока в Новороссийск прибыл только один транспорт союзников, другие пока ожидаются. Когда мы были в Новороссийске, то один офицер рассказывал нам, что будто бы англичане говорили, что они доставят нам полное обмундирование и снаряжение на армию в 150 тысяч человек, начиная от носового платка и кончая орудиями. Хорошо, если бы это было действительно так.

На Украине, или Малороссии, как ее теперь называют, в газетах прямо не разберешься, что делается. С одной стороны, там уже нет как будто гетмана, а с другой, получается, что власть его еще существует. Крестьянское восстание там разгорается. Петлюра то почти было соединился с большевиками, как здесь писали, то он разбил где-то большевицкий отряд на голову. Несколько отраднее то, что немецкое революционное правительство, по всем признакам, начинает понемногу отстраняться от русских большевиков. Послов Советской республики начинают изгонять почти из всех государств, и пребывание Иоффе в Берлине признано немцами нежелательным. Одним словом, все они в довольно некрасивом положении, а все-таки не унывают. Втемяшили себе в голову, что революция это то же самое, что уголовные преступления, и удивляются, если таких «передовых людей», как наши «товарищи» не везде соглашаются переваривать. Везде люди, не связывающие двух слов, читают публичные лекции на тему: «Перспективы мировой революции», а тут вдруг их представителей с треском гонят вон; но в некоторых местах с ними еще считаются.

До сих пор не могу понять, почему в Киеве в течение всего лета терпели пребывание представителя советской мирной делегации. Всё лето на Бибиковском бульваре провисел этот отталкивающий флаг узаконенного беззакония, эта красная тряпка – символ легализации бандитизма, при одном виде которой в памяти болезненно оживляется всё то безобразие, весь тот ужас, в котором тонут несчастные Москва и Петроград. Совершенно случайно вспомнил один случай с этим самым Раковским, про который рассказывал мне Томилов, когда я еще был в Киеве. Во время ранения Ленина 3 офицера Астраханской армии в погонах и со своими шевронами пришли к Раковскому и начали выражать соболезнование по случаю этого ранения. Тот возмутился и почти крикнул: «Что это за издевательство». Они ему ответили: «Обождите, мы еще не всё сказали. Когда будет убит Троцкий, мы тоже придем выразить свое сочувствие», – и с этими словами удалились.

16.11.1918. Ездили в хутор Романовский на хозяйской лошади за керосином. Со вчерашнего дня опять стало тепло и даже, можно сказать, жарко. Такая погода очень сильно, как я уже раньше говорил, напоминает весну. Солнце очень ярко светит, по дороге ходят и перелетают грачи, распевают какие-то птички, которые похожи на наших жаворонков, и даже в атмосфере чувствуется какая-то весенняя влажность и мягкость. Прямо удивительно, какие дни бывают здесь уже глубокой осенью; до сих пор еще без настоящих дождей и невольно сопровождающей их грязи, так что пока здешнюю осень можно назвать приятной и не такой надоедливой как у нас. Несмотря на то, что мы во время командировки проели, кроме казенных суточных 3 руб. 24 коп., больше 350 руб. своих денег, мы питались в общем не так уж хорошо и в разных местах ели разную дрянь. Результаты этого теперь сказываются, и мы с Андреем получили солидное расстройство желудка. Я от этого нездоровья избавляюсь очень быстро тем, что ем всё что попало, не обращая на желудок никакого внимания. Такое лечение, вообще говоря, нельзя назвать правильным, но в применении ко мне оно пока что оказывается действенным. Андрей же, несмотря на некоторую диету и лекарства, собирается проболеть подольше.

17.11.1918. Полученное для нашей батареи имущество складывают теперь в крепости в сарай, у которого поставлен караул. В караул ходят пока только одни офицеры. Сегодня мы попали на это дежурство, но Андрей подал рапорт о болезни, так что я ушел с другим в этот караул, а он остался дома дежурить по ватер-клозету. Публика в карауле вся своя, так что чувствуешь себя довольно свободно, хотя стоять на посту весьма надоедливая штука. Невольно вспоминаешь, как стоял в школе на посту, и чувствуешь неизгладимую разницу между тем и этим. У подпоручика Яшке всё еще держится высокая температура, и он начал чувствовать себя настолько неважно, что его отвезли сегодня в войсковую больницу. Хотя говорят, что у него нет ничего опасного и что это только испанка в довольно сильной форме, но у меня такое чувство почему-то, что он больше не выздоровеет. Хотя я считаю себя свободным от всяких примет и предчувствий, но тут я почему-то вспомнил умершего пленного турка, которого дня за 2 до смерти, тоже отвезли в эту самую больницу, и здесь мне тоже безо всяких по-видимому оснований показалось, что бедного Яшке постигнет та же участь.

18.11.1918. 16 числа был год со времени разгрома нашего имения и имения Андрея. Нечего сказать, приятная годовщина этого гнусного и чисто разбойничьего темного события. В прошлом году я, как и многие другие в это время, думал, что это позорное большевицкое правительство продержится очень недолго и вместе с ним наступит конец разным «углублениям революции» и тому подобным безобразиям. Я вспоминаю теперь, как Оля год тому назад говорила, что она предчувствует, что так легко всё это не окончится и что настанет страшное гонение и резня интеллигенции. Тогда я почему-то не думал, что положение в России дойдет до такого кошмара, и пробовал успокоить ее в этом отношении, соглашаясь отчасти с мнением большинства, которые говорили про создавшуюся обстановку так: «Чем хуже – тем лучше». Но делалось хуже и не становилось лучше, и это постоянное «хуже» не влекло за собою конца. Теперь невольно соглашаешься с ее предчувствиями, которые довольно редко ее обманывали, в чем я уже имел случай не раз убеждаться за это время. Мне вспоминаются следующие слова А.К. Шеллера: «В жизни, как в море, нередко случаются внезапные бури, смущающие ее будничный покой. Мы приходим в замешательство, спешим отстоять себя, бросаемся из угла в угол, сталкиваемся с близкими, воюем за свое существование, теряем рассудок… Но вот, мало-помалу буря стихает, ее следы исчезают, мы успокаиваемся и хладнокровно осматриваемся кругом. Кое-что из нашей прежней обстановки погибло, кое-что надорвалось и в нас самих; но наступившая тишина все-таки дает нам возможность плыть дальше и с обломанными мачтами и с попорченным рулем и с ослабевшими силами, – и мы пускаемся в путь».

19.11.1918. В 5 часов утра умер в больнице Николай Николаевич Яшке. От чего он умер, так и неизвестно: одни говорят, сыпной тиф, другие – испанка в сложной форме. Человек он был совершенно не приспособленный к самостоятельной жизни. Постоянно нуждался в посторонней помощи, ничего не умел сам для себя сделать. Умер он 37 лет от роду, и до самой своей смерти не знал за всю свою жизнь ни одной женщины, о чем он сам несколько раз говорил в минуты откровения. Он был уроженец Москвы, и мы не раз мечтали с ним о том, как мы попадем туда с Добровольческой армией. Он всё время говорил о том, как мы в ресторане «Прага» будем есть белорыбицу. И тут глупая простуда и слепой случай унесли его в могилу. Смерть его вообще как-то неприятно подействовала на меня, и, кроме того, жаль его как человека. Но «живя на кладбище, всех покойников не оплачешь», и потому такому настроению поддаваться не приходится.

20.11.1918. Около 12 часов состоялись похороны Николая Николаевича. Все офицеры нашего полка и часть солдат шли за гробом в строю с винтовками под звуки похоронного марша, и я, конечно, в том числе. Хоронили его с соответствующими почестями за счет офицерства нашей батареи. На кладбище, при опускании гроба в могилу, был дан троекратный ружейный залп. С кладбища мы возвращались тоже строем, причем с места пошли под шумный и веселый марш. Довольно странный обычай возвращаться с кладбища с веселым маршем. Несмотря на то, что похоронный марш оркестр исполнил довольно плохо и идти под него, не сбиваясь с ноги, было очень трудно, тем не менее, как говорили полковники, мы шли очень прилично, причем видна была известная сколоченность.

21.11.1918. На этих днях вернулся из Анапы поручик Пиленко5959
  Пиленко Дмитрий Юрьевич, р. 1893. Произведен в офицеры из вольноопр. 1915. Подпоручик 50-й артил. бригады. В Добр. армии и ВСЮР в 3-м отдельном артдивизионе, затем в 3-й батарее Дроздовской артил. бригады. Поручик (с 11 янв. 1919). Ум. от тифа в начале апр. 1920 в Севастополе.


[Закрыть], командированный туда к себе домой за вином. Получили мы с Андреем по 3 бутылки белого и красного вина. Вино это очень молодое, нельзя назвать его очень хорошим, но все-таки немножко выпить было довольно приятно. Довольно печальный случай получился из-за этого вина с прапорщиком Добровольским. Он довольно основательно подвыпил и в таком состоянии появился на вечере в хуторе Романовском. Номеров он там никаких не выкидывал, так как его довольно быстро оттуда отправил кто-то из офицеров домой. Тем не менее, это дошло до командира, который арестовал его на 7 суток и отправил в Екатеринодар на гауптвахту. Дело это может принять еще более серьезный оборот, так как не особенно давно был приказ генерала Деникина о том, чтобы офицеры, замеченные в нетрезвом состоянии в общественных местах, подвергались строгим взысканиям, вплоть до разжалования в рядовые. Если этот случай окончится только 7 днями ареста, то можно сказать, что Добровольскому не мешает немного посидеть, потому что он, как человек и как офицер, вполне заслуживает такого с ним обращения, не за этот именно случай, а во всех других отношениях. Печален только тот факт, что кто-то из младших офицеров донес официально командиру об этом случае на вечере.

22.11.1918. По газетным сообщениям, большевики в данное время направляют главные свои усилия на борьбу с Донской и нашей армиями. В этих районах они сосредотачивают довольно крупные силы. Но изо всех этих усилий у них ничего не получается. Донцы за последнее время одерживают довольно крупные победы: забирают в плен много красных и захватывают много технических средств и снаряжения. Кроме того, некоторые части красных на этом фронте целиком уничтожаются. Наша армия на Ставропольском направлении тоже ведет с ними очень успешную борьбу и наносит им очень чувствительные удары. Дела в общем обстоят хорошо. Было бы значительно веселее, если бы помощь от союзников подходила бы быстрее, а то пока что это всё идет медленно.

23.11.1918. Прямо-таки приходится удивляться русским людям. Казалось бы, что теперь все борющиеся с большевизмом должны были сплотиться как можно теснее, а не преследовать ни собственных выгод, ни каких-нибудь других идей. Но на деле выходит наоборот. Рада в последнее время начинает артачиться, и между армией и ею назревает конфликт. Донской атаман генерал Краснов, несмотря на то, что союзники признали главенство только Добровольческой армии, не хочет предоставить все свои силы в распоряжение генерала Деникина. В газете сегодня сообщается, что союзники оставляют в распоряжение Добровольческой армии те танки, которые предназначены для Донской армии до тех пор, пока генерал Краснов не признает единое командование в лице генерала Деникина. Всякие такие несогласия отдаляют окончательный разгром большевизма, а между тем каждый лишний день владычества компании Ленина и Троцкого приносит неизгладимый вред. Вечером мы с Андреем у одного казака-кожевника, к которому мы зашли посмотреть товар, разговорились с его сыном, который служит в «волчьей сотне» полковника Шкуро. Он нам говорил, что во время их набега на Кисловодск они освободили оттуда больше 500 офицеров и, кроме того, бывшую великую княжну Ольгу Николаевну, которая теперь ездит с их отрядом вместе с женой полковника Шкуро6060
  Шкуро Андрей Григорьевич (Шкура), р. 7 фев. 1886 (1887) Из дворян, сын войскового старшины, казак ст. Пашковской Кубанской обл. 3-й Московский КК 1905, Николаевское кав. училище 1907. Полковник, командир 2-го Линейного полка Кубанского казачьего войска, командир Кубанского конного отряда особого назначения. В мае 1918 возглавил восстание против большевиков в районе Кисловодска, в июне сформировал на Кубани добровольческий отряд, в июле 1918 присоединился к Добр. армии; нач. Кубанской партизанской отдельной бригады, с 9 нояб. 1918 нач. Кавказской конной дивизии, с 30 нояб. 1918 генерал-майор. До апр. 1919 нач. 1-й Кавказской казачьей дивизии, с 4 мая 1919 командир 3-го Кубанского конного корпуса, 29 янв.– мар. 1920 командующий Кубанской армией Генерал-лейтенант (4 апр. 1919). В эмиграции во Франции. Участник формирования антисоветских казачьих частей в годы Второй мировой войны. Выдан в 1945 г. англичанами и казнен 16 янв. 1947 в Москве.


[Закрыть]. Он уверял даже, что Ольга Николаевна принимала парад их отряда, а в Кисловодске она жила под чужим именем6161
  Характерный пример невероятных слухов, которые в то время распространялись относительно судьбы членов Императорской семьи.


[Закрыть].

В газете «Россия» не так давно были сообщены ужасные подробности расстрела всей царской семьи, описанные со слов приехавшего из Сибири генерала Гришина-Алмазова6262
  Гришин Алексей Николаевич (Гришин-Алмазов), р. 24 нояб. 1981 в Кирсановском у. Из дворян Тамбовской губ. Воронежский КК 1899, Михайловское артил. училище 1902. Офицер 8-й Сибирской стрелковой артил. бригады. Полковник. Георгиевский кавалер. По заданию ген. М.В. Алексеева организовывал офицерское подполье в Сибири. Организатор свержения большевиков в Новониколаевске 27 мая 1918. 28 мая – 12 июня командующий войсками Омского ВО, с 13 июня до 5 сен. 1918 командующий Сибирской армией, с 1 июля одновременно управляющий Военным министерством; уволен 6 сен. 1918. В сен. 1918 отбыл в Екатеринодар, с 29 нояб. 1918 в Одессе, с 4 дек. 1918 военный губернатор Одессы и (до 15 янв. 1919) командующий войсками Добр. армии Одесского р-на, с 24 фев. по 23 апр. 1919 врид командующего Войсками Юго-Западного края. В апр. 1919 послан в Омск во главе делегации к адм. Колчаку. Генерал-майор (с 11 июля 1918). Застрелился под угрозой плена 22 апр. (5 мая) 1919 в Каспийском море.


[Закрыть]. Чему теперь верить, прямо-таки не знаешь.

24.11.1918. В первый раз в жизни ел сегодня соленый арбуз. Здесь приготовляют еще зеленые маринованные помидоры и, как их здесь казаки называют, «бадражаны» вместо баклажаны. Это довольно вкусная и очень острая вещь; арбуз же мне соленый совсем не понравился. Весьма возможно потому, что я совсем не привык к такого рода комбинациям. Вечером устроили довольно веселую игру в «железку». Выиграл я около 300 руб., но так как игра была достаточно крупная, то эту сумму нельзя было бы назвать даже нормальным выигрышем. Андрей всегда возмущается, когда я играю в карты, но теперь он ничего не говорит.

25.11.1918. Сегодня я опять почему-то попал в дежурные, на этот раз только по батарее. В караул начали назначать теперь солдат, а в качестве караульных начальников – прапорщиков. За последнее время в батарею начало прибывать довольно много солдат из мобилизуемых. Компания всё не совсем надежная. Последняя группа в 92 человека перед отправлением сюда из Ставрополя устроила митинг и даже, как говорят, начала срывать с офицеров погоны. За это дело 8 человек из них расстреляли там же на месте, и только 84 прибыли к нам. Наиболее ненадежный элемент представляют собою мобилизованные из станицы Песчанокопской, они попали как раз в наш и 3-й взвод. Их, по всей вероятности, будут держать построже.

Вообще нужно сказать, что в армии нет той дисциплины, которая была до революции; распущенности среди солдат довольно много. При прежних условиях можно было бы в кратчайшее время привести всю эту митингующую компанию в надлежащий и приличный вид. При теперешних условиях на это нужно несравненно больше времени. Андрея командир батареи назначил артиллерийским каптенармусом, подметив в нем известную хозяйственность и любовь к разного рода оружию и инструментам. Он же всё еще до настоящего времени возится с лечением желудка. Вечером пошел легкий снег, на улицах забелели дорога и крыши. Чем-то приятным и родным повеяло от этого случайно и ненадолго запорошившего крыши домов и землю мокрого снега.

26.11.1918. Снег шел всю ночь, и к утру открылась уже санная дорога, так как толщина снежного покрова доходила уже до 3–4 вершков. Стало довольно холодно, и ноги начинают уже подмерзать на улице. Я вообразил, как мерзли бы мы, если бы до этих пор оставались жить у Рудичевых. Здесь все-таки в комнате всё время держится нормальная температура. Никак только не можем устроиться со столом, с нашей кухней одно безобразие. Считается, что мы состоим на казенном довольствии, а между тем там варят такие обеды и ужины, к которым редко бывает можно притронуться. Несколько раз возбуждали вопрос о том, чтобы нам выдавали вместо казенной еды деньгами или те продукты, которые на каждого из нас отпускаются натурой, но из этого ничего не вышло. Пришлось махнуть на кухню рукой и питаться, пока можно, на стороне за свои деньги. В этом, конечно, мало интересного.

Вечером собралась опять компания поиграть в «железку». Я принял в этом деле участие, но на этот раз не совсем удачно, так как эта комбинация обошлась мне свыше 600 рублей. Андрей страшно возмущался, узнав про этот номер, и всё время брюзжал и ворчал. Я же ему доказывал, что всякая неудача, в том числе и проигрыш, оказывают на человека некоторое хорошее влияние и имеют отчасти воспитательное значение, так как приучают человека к известной выдержке, спокойствию и заставляют его спокойнее относиться ко всему, конечно, в том только случае, если этот проигрыш не настолько велик, что заставляет себя чувствовать в течение очень долгого времени. На меня лично иногда проигрыши действуют очень хорошо; получается невредная встряска, которая отнюдь не мешает среди общего равновесия. Как бы там ни было, я успокоил Андрея тем, что сделанного не поправишь, а поэтому говорить об этом много не приходится. На жизнь деньги у нас еще остались, а покупку каких-либо вещей придется отложить до более благоприятных финансовых обстоятельств.

27.11.1918. Сегодня по случаю девятого дня со смерти Яшке устраивали общую панихиду в главной церкви станицы. Андрей всё еще не может прийти в себя после моего проигрыша и продолжает на меня дуться. В общем, живем мы с ним очень хорошо, несмотря на то, что характеры и привычки у нас совершенно различные. Он ведет всё хозяйство нашей общей и несложной жизни, моет после чая посуду и следит за порядком и чистотой. В этом отношении я ему вполне доверился и почти всегда соглашаюсь со всеми его проектами. Деньги у нас тоже общие и тратятся они также на общие потребности. Когда я выигрывал, то деньги тоже поступали в общее распоряжение. На себя лично каждый в месяц тратил очень немного и приблизительно одинаково. Жаль только то, что за последнее время он стал очень раздражителен, волнуется и возмущается из-за всякой мелочи и усвоил себе привычку немилосердно ругаться и выражаться не совсем литературными сравнениями. Я нередко его останавливаю и сам никогда не ругался еще в жизни, но это на него не действует.

28.11.1918. Нескольких офицеров нашей батареи отправили в Керчь. Поговаривают о том, что скоро части Добровольческой армии будут выдвинуты на Украину. Если судить по газетам, то там такое положение, что спасти его может только скорый приход союзников и нашей армии. Как оказывается, борьба с большевизмом и анархией даже для организованной армии совсем не такое легкое дело. Нужны очень большие силы для того, чтобы не только восстановить, но и поддерживать порядок. Когда я ехал сюда в армию, то мне казалось, что восстановление порядка пойдет значительно более скорыми шагами, чем всё это получается на самом деле. Чересчур уж сильно распустился народ, и, кроме того, среди всех сил, борющихся с Совдепией, нет того единения, которого можно было бы ожидать. Кроме того, советские войска представляют собой теперь нечто уже значительно лучше организованное, чем раньше. Иногда они выдерживают очень упорные бои и дерутся с большим ожесточением. Рассказывают, что недавно большевики атаковали в пешем строю наш бронированный автомобиль и, подбежав к нему вплотную, с редкой яростью набрасывались на него, били по бронированным щитам прикладами и в бессилии кололи их штыками.

29.11.1918. У нашей хозяйки есть несколько интересных кур и петушки совсем небольшой величины. Куры эти относятся к породе «корольков». Один из этих петушков всё время взлетает на бочку и почти беспрерывно кричит своим тоненьким голоском, а другой важно расхаживает по двору и очень часто даже задирается с людьми. Догонит кого-нибудь, подскочит и ударит крыльями по ноге. Довольно забавна вся его манера задираться, в особенности, если принять во внимание, что сам он по величине только немного превосходит голубя. Хозяйка говорит, что он в драке побивает и больших петухов, и даже индюков.

По вечерам мы с Андреем обыкновенно читаем. Он по-прежнему изумляет меня своим быстрым чтением: в очень короткое время он проглатывает что-то очень много страниц и успевает прочесть раза в три больше, чем я. В последнее время я занялся чтением Шеллера-Михайлова; и нахожу, что он совсем не так скучен, как мне казалось раньше. За этот год я сильно пристрастился к чтению и с большим удовольствием просиживал в Могилеве целыми днями и вечерами за книгой. Сколько раз невольно вспоминаешь свои гимназические годы и до глубины души возмущаешься тем времяпрепровождением, которое в то время казалось более интересным, и занимательным. За те свободные часы и дни, которые тогда тратились на пустую игру в карты и на выпивку, которая нередко принимала не совсем красивые и интересные формы, можно было очень многое прочесть и вообще значительно больше сделать для своего развития и образования, чем это было сделано на самом деле. Скверно то, что сознаешь это всё значительно позже, чем бы это нужно было. В этом виноваты и мы сами, и общая постановка дела, и общая всем русским черта, благодаря которой «у нас всё делается своевременно или даже несколько позднее», вследствие которой мы всегда бываем умны только задним умом. В этом всё наше несчастье.

30.11.1918. Сегодня день Ангела Андрея. Совершенно случайно этот день ознаменовался приятным и радостным событием. За всё это время мы получили сегодня первую весть относительно положения нашего дома. Андрей получил из Киева от Нади Сазоновой письмо, в котором она сообщает, что наши перед вступлением большевиков в Могилев переехали в Гомель и живут теперь где-то за городом на даче. Им дали целый вагон и они перевезли почти все свои вещи. Из Могилева, по ее словам, бежали решительно все. Сазонов же остался в Могилеве. Свирелин тоже куда-то уехал. Этих сведений о доме, конечно, недостаточно, но лучше что-либо, чем ничего. Кроме того, теперь можно быть несколько спокойным в том отношении, что непосредственная опасность их жизни пока не угрожает. Я раньше ломал голову и не знал, переехали они или остались.

Конечно, остаться они там не должны были, несмотря на то, что переезд стоит весьма солидную сумму. Положение их весьма неважное, и как подумаешь об этом, то голова прямо-таки кругом идет, так как вследствие отсутствия средств я не вижу никакого выхода из создавшейся для них обстановки. Теперь можно было бы списаться с нашими через Надю, но тут опять появилось новое препятствие: из-за восстания Петлюры всякая связь с Киевом отсюда прекратилась и письма, адресованные туда, идут только до Ростова или просто отсюда совсем не отправляются.

1.12.1918. Суббота. С некоторого времени я стал очень плохо засыпать по вечерам. Ложимся мы по-прежнему очень рано, часов около 9–10; раньше такой бессонницы я не замечал за собою. С другой стороны, ложиться позже не предоставляется никакой возможности, потому что из-за ограниченного количества керосина, остается или сидеть в темноте, если спать не хочется, или идти искать какую-либо компанию, которая играла бы в этот вечер в карты. Как то, так и другое не представляет особого интереса. Волей-неволей ложишься и ворочаешься часов до 2 ночи пока не уснешь.

Несколько дней тому назад хозяйка согласилась взять нас на полный пансион. Едим теперь вполне сытно и прилично, жаль только, что она всё готовит несколько жирновато. Каждый день в довершение обеда съедаем целую миску компота.

2.12.1918. Часу в 10-м вечера вдруг ни с того ни с сего поднялась в станице ружейная и револьверная стрельба. Мы с Андреем вышли на двор и ничего не могли сообразить. Стреляли, как казалось, со всех сторон; кроме того, слышались какие-то дикие крики и непрерывный собачий лай. Мы взяли винтовки, зашли к Люшу и Зиновьеву и хотели пойти узнать, в чем дело, тем более что стрельба происходила совсем вблизи нас. Оказалось, что это ради шутки и пущей важности стреляют напившиеся ради воскресенья казаки. Через полчаса стрельба прекратилась, причем за это время было сделано более 60–70 выстрелов.

Какие-то неуместные забавы и пьянство практикуются здесь в такое серьезное время. Начальника местного казачьего гарнизона есаула Гливенко редко можно застать в трезвом виде. По крайней мере, я видел его только пьяным и вследствие этого в сонном состоянии. Говоришь с ним по делам службы – сегодня он обещает одно, а на следующий день от него слышишь совсем иное.

3.12.1918. По приказанию командира батареи ездил на станцию Кавказскую, для того чтобы переправить вагон, который пришел для нашей батареи из Новороссийска с грузом, на полустанок Гетмановский. Для того, чтобы в настоящее время раскачать и растолкать публику на что-либо, нужно потратить немало времени. Так и я потратил на это дело целый день, начиная с 6 утра.

Грязь везде от растаявшего снега стала прямо непролазной, так что с трудом ходишь и вытаскиваешь ноги. Вечером еще пришлось прогуляться на Гетмановский пешком, чтобы справиться относительно этого вагона, и так как его еще не оказалось там, то пришлось напомнить о нем телеграммой в Романовский. С некоторых пор я стал замечать, что у меня появилась привычка очень часто пользоваться словом «так что», которое несомненно вошло у меня в такое широкое употребление под влиянием пребывания на военной службе.

Дело в том, что солдаты в большинстве случаев начинают свои доклады с этого именно слова. Отсюда и получилась эта привычка, так как прочие офицеры и я сам очень часто вставляли это «так что» для комизма, в каком-либо рассказе или даже в обычном разговоре. Кроме этого недостатка в этих заметках у меня появился еще другой: я стал писать как-то очень неразборчиво, буквы в большинстве случаев сливаются и очень похожи одна на другую. От каких причин получается это последнее я, право, сам не могу сказать; тем более что стараюсь писать аккуратно и не спешу.

4.12.1918. Закрыли газету «Россия» за то, что в статье «В поисках нашей наилучшей республики» там было написано что-то против Рады. С этой Радой постоянные недоразумения. Почему происходит такая церемония прямо-таки непонятно. До сих пор всё еще не научились объединяться и хотя бы на некоторое время забывать партийную рознь; всё идет по-старому; ни сколько не задумываясь, люди вносят разлад и разложение во всё что ни попало, а между тем до полного поражения большевиков еще далеко. Теперь, с закрытием «России», не будешь даже знать, что делается на всех участках нашего фронта, потому что в других газетах оперативная сводка нашего штаба появляется довольно редко. Говорят, что типография «России» опечатана, вследствие чего пока нет надежды на то, что она скоро начнет выходить под другим названием.

Андрей всё это время возится с табаком. Так как денег у нас почти нет, то нам приходится курить казенный табак, который несколько крепковат. Для того чтобы эту крепость несколько смягчить, он по чьему-то совету мочит его, потом сушит, затем еще что-то делает и в результате выбрасывает его вон, так как получается что-то черное, что курить совсем нельзя. Все эти манипуляции он производит уже второй раз по двум различным методам и оба раза одинаково неудачно. Больше всего меня занимает то, что последние дни он вследствие насморка смазывает свой нос внутри моим французским кремом, который имеет специальное назначение и по-моему для носа не совсем подходит.

5.12.1918. Сколько раз раньше и теперь я задумывался над строением нашего общества и условиями службы и, чем старше я становился, тем более безотрадное заключение я выводил из этих размышлений. Чем больше встречаешь людей и знакомишься с ними, тем больше убеждаешься, что «люди – не братья», между ними нет ничего общего, а у каждого из них в отдельности в большинстве случаев нет ничего твердого, основательного и устойчивого настолько, чтобы никакие внешние причины не могли его поколебать, если действительно его убеждения не ошибочны.

На примере этой революции можно было убедиться, каковы отношения людей друг к другу и насколько люди вообще тверды в своих убеждениях. Каждый почему-то счел для себя более выгодным остаться пассивным зрителем всей этой мерзкой картины и очень немного делал для того, чтобы избавить других и себя от всех этих насилий, несмотря на то, что он сам был безусловно против этого. При каждом известии, что кого-то из знакомых или такого-то из людей одного круга и положения расстреляли или обобрали, каждый вздыхает только, охает и думает про себя, что хорошо, что это случилось не с ним, и дальше продолжает только возмущаться и ничего не делать в этом отношении. Я говорю здесь только про тех людей, которые не имеют ничего общего с большевизмом, так как про последних и говорить не приходится, их нельзя считать не только членами общества, но даже вообще людьми. Так люди относятся друг к другу, когда всех постигает общее страшное несчастье и разорение. Не лучше условия людей при обычных мирных условиях жизни. Каждый строит свое счастье на несчастии других и, преследуя свою выгоду, не думает о том, что получается из такого образа действий для других. При таких условиях, когда подумаешь о будущей службе, то не особенно как-то тянет к ней и хочется занимать какое-либо независимое и более обособленное положение в жизни, тем более что в высшие чины обычно пролезают более ловкие и не всегда более достойные люди. Я говорю здесь не про военную службу, а вообще, так как на военной службе я считаю себя временным человеком, до окончания операций и установления более или менее твердого порядка. Здесь мне хочется привести несколько слов из сочинений Сен-Симона, с которыми в некоторых отношениях я соглашаюсь и который в одном месте говорит так: «Ибо невежество, суеверие, лень и пристрастие к дорогим удовольствиям составляют удел высших руководителей общества, а способные, экономные и трудолюбивые люди служат им лишь орудием и подчинены им. Ибо, одним словом, во всех родах занятий неспособные люди руководят способными, самые безнравственные люди призваны блюсти добродетель, а самые большие преступники поставлены карать провинности мелких». Такими словами он доказывает, что «человеческий род с политической точки зрения еще погружен в безнравственность» (Парабола из «Организатора»).

6.12.1918. Получили на батарею 3 ящика ружейных патронов немецкого изготовления. Патроны прибыли, судя по надписям на ящиках, из Софии. Изготовлены эти патроны специально для русских винтовок в Карлсруэ, и нужно заметить, что работа их значительно превосходит нашу собственную. Не только патроны, но и упаковка их и сами ящики прямо замечательны. Всё сделано очень прочно, красиво, просто и чрезвычайно удобно и для переноски, и для того, чтобы вынимать их из ящика. Даже ручки на ящиках прибиты так, чтобы тесемка как можно меньше резала руки при носке. Пули заключены в медную оболочку. Одним словом, видно, что там каждый был на своем месте и работал не за страх, а за совесть. Жаль, что такая совершенная техника теперь может сильно пострадать в связи с теперешним революционным состоянием Германии. Хотя нужно думать, что там таких бессмысленных уничтожений, как у нас, не должно быть, там простой народ будет поумнее нашего, и, кроме того, революция там не принимает нашего «российского» широкого направления с углублением.

Вечером Александр Александрович предложил нам по случаю праздника составить небольшую компанию с целью выпивки, но мы с Андреем отказались и из-за отсутствия денег и из-за того, что не особенно уже хотелось пить «самогонку», а другой водки тут не достать. Вместо выпивки мы провели вечер за мирным чтением.