Текст книги "Дневник добровольца. Хроника гражданской войны. 1918–1921"

25.03.1919. С утра была обычная перестрелка, а в 4 часа было приказано наступать и занять Железное. Наступление шло быстро и энергично. Мы со своей пушкой всё время выскакивали на открытую позицию и сбивали красных, облегчая нашей пехоте продвижение. Бронепоезд красных выпустил по нашему орудию около 15 снарядов, но они только просвистели над нами. Около 6 с половиной мы с орудием были уже в Железном, второе орудие шло сзади нас. Всё шло хорошо, было радостно и приятно на душе.

Около 9 часов на северном конце селения Железное, которое тянется версты три, наш правый фланг неожиданно подвергся пулеметному и сильному ружейному обстрелу. Рота Белозерцев от этого разбежалась и бросилась вдоль фронта на левый фланг. Наш полковник тоже попал в эту переделку и, бросив свою лошадь, пустился удирать пешком. Когда левому флангу эти разбежавшиеся сообщили, что правый фланг окружен (чего на самом деле не было), то тот счел необходимым отойти. Такое блестящее начало так неинтересно окончилось. В эту ночь селение и станция Железная оставались нейтральными. Наши части расположились у южной окраины деревни.

Когда мы начали наступать, кто-то сказал, что «в Благовещенье птица гнезда не завивает», а мы идем убивать людей.

26.03.1919. Утром мы заняли ст. Железную и начали уже продвигаться дальше. Красные упорно сопротивлялись и начали нас обходить. На левом фланге у них появилось довольно много кавалерии. Мы были уже на северной окраине деревни, когда обнаружился этот обход. Цепи наши вынуждены были отходить, и мы тоже двинулись обратно. Железную пришлось оставить. Мы всё время поддерживали наш левый фланг и очень удачно стреляли с открытой позиции: подбили пулемет красных, который двигался на тачанке, чем внесли некоторое расстройство в их ряды. Но, тем не менее, пришлось отходить, так как они лезли со всех сторон. Мы отходили попеременно со вторым орудием: когда мы отступали, они стреляли, затем они уходили назад, а мы их прикрывали. По дороге двигались повозки с ранеными. Много лошадей было переранено, их как-то больше жаль, чем людей. Только у Скотоватой мы выбрались из этого обхода. Но и у этой станции нам не удалось удержаться. Кавалерия противника снова обошла нас и появилась у нас в тылу на линии Землянок. В Землянках нами была набрана команда из нестроевых, кашеваров и т. п., человек 20, и под командой мл. Крокосевича выслана против этой кавалерии. Наше 2-е орудие запустило туда две шрапнели и окончательно ликвидировало этот прорыв.

Снарядов у нас немного, всё время приходится экономить. По полевым войскам часто стреляем зажигательными снарядами. Войск тоже совсем мало, везде и всюду нас могут обойти и окружить. Мы наступали на Железную, но на нас так «наступили», что пришлось оставить даже Скотоватую и удалось задержаться только у разъезда Землянок. Полковник Петров уехал из нашего орудия, теперь он будет в Иловайской замещать командира батареи, который назначен начальником артиллерии участка. С Петровым все-таки тяжело служить, человек он крайне нераспорядительный и панический. Для этой войны он совсем не подходит: мало живости и подвижности и чересчур много в нем осторожности.

27.03.1919. Приехал командир, и мы снова перешли в наступление с целью овладеть Скотоватой. Около полудня мы были уже за станцией и начали сбивать красных с «желтого» и других бугров. Очень удачно расстреливали их цепи и сбили пулемет, причем пулеметчику нашей гранатой отхватило ногу. Красные стреляли по нашему орудию, но их снаряды всё время перелетали через наши головы. Часам к двум мы перешли на правый фланг и начали продвигаться дальше. Во время проезда через деревню я на рысях садился на лафет, но сорвался и начал падать. Меня подхватил и с трудом поддержал старший фейерверкер Луковников. Не будь его в это время поблизости, орудие переехало бы мне шею или голову и тогда – поминай, как звали… Часам к трем мы вышли на железную дорогу Горловка–Очеретино и подошли к самым нашим цепям, которые залегли по ту сторону этой линии шагах в 50. Тут над нами разорвалась шрапнель, и Дзиковицкий сразу рысью дернул в сторону от дороги, за бугор. Немного не того, в смысле хладнокровия и выдержки, ведет он себя в бою, а ведь кадровый офицер. Он сегодня как раз уезжает на службу в управление дивизиона к полковнику Шеину. Всё время стремился к этому и, наконец, словчился. Штабная должность, конечно, спокойнее. Меня удивляет только то, что за глаза он ругал полковника Шеина, а сам просится, чтобы служить с ним. Вообще, кадровых офицеров что-то мало видно на фронте, все полюбили штабы и прочие тыловые учреждения. Воюет главным образом молодежь.

Дальше железной дороги мы сегодня не продвинулись. Второе орудие ночью ушло обратно, и мы снова остались здесь только с одной пушкой, а между тем это направление стало очень важным, так как красные стянули сюда большое количество сил, много артиллерии и бронепоездов.

К нам тоже каждый день приходят один или два броневика, но все-таки с той артиллерией, которой мы располагаем на этом участке, против них, бороться трудновато. Когда второе орудие прибыло сюда, они все время хвастались трудностью своего участка, но, повоевав здесь пару дней, сказали, что наш участок очень паршивый и красные более стойко дерутся, чем у них. Здесь каждый день идут довольно интенсивные бои, благодаря чему вот уже две недели совсем не имеешь и часу времени для того, чтобы переодеться. Лошадей тоже за всё это время ни разу не распрягали и не разамуничивали. Тяжело им.

28.03.1919. Я остался после отъезда капитана Дзиковицкого на его месте – начальником 4‐го орудия. Утром мы вышли и заняли позицию у мельницы за заводом. Нужно заодно отметить, что тут невероятное количество ветряных мельниц. Куда ни посмотришь, везде их видишь. В каждой деревне найдешь, по крайней мере, не меньше десяти.

День был солнечный, но из-за сильного ветра было невозможно холодно. На батарее мы выкопали целый ряд ям, в которых укрывались от этого пронизывающего насквозь ветра. Я закутался в башлык и то никак не мог спастись от этого холода. Только в яме было тихо.

Часов около 2 фронт заметно оживился. Со стороны большевиков слева участвовало 3 орудия, в центре 2 бронепоезда, справа 4 орудия и до 3 с лишним батальонов пехоты с несколькими конными отрядами. Справа наша позиция была совершенно открытой. Часа в 3 обнаружился обход нашего левого фланга. Мы снялись с этой позиции и двинулись влево, чтобы облегчить положение левого фланга, но в это время получилось приказание начальника боевого участка обстрелять желтый бугор и мост в центре. Броневик наш начал отходить назад, и нашу пушку прямо рвало на части. Мы снова двинулись на прежнюю позицию, к которой большевики уже пристрелялись, и двигаться к которой нужно было по совершенно открытому месту. Андрей всё время убеждал меня не ехать туда и доказывал опасность того места. Мне это надоело, и я сказал ему официально: «Поручик Седельников, прошу без разговоров». Мне самому было приказано капитаном Вильманом вести орудие туда, и рассуждать было совершенно излишне. Не трудно было предугадать, что мы можем попасть в хороший переплет, потому я предупредил солдат, чтобы не было суетни и ничего бы не делалось без моей команды.

Не успели мы произвести и четырех выстрелов, как нас начали уже солидно обкладывать на перелетах. Пехота наша начала быстро отступать. На нее навалились три пушки слева, а нашим орудием заинтересовалась батарея красных справа, которая видела нас как на ладони. С наблюдательного пункта быстро было передано приказание браться в передки и рысью отойти в ближайшую балку. В этот момент я давал направление орудию на мост и находился на бугре впереди орудия; когда я подошел к пушке, мне этого не было передано. Я приказал приготовиться к отходу и оставаться спокойными. Сам я чувствовал себя удивительно спокойно и всё время следил за тем, чтобы не развилось паники. В передки мы брались под сильным шрапнельным огнем. Когда было получено приказание уходить рысью, снаряды начали рваться над самой пушкой. Я обождал еще полминуты, чтобы дать возможность номерам сесть, и двинул орудие рысью, но никто из номеров не сел, все разбежались в стороны. Остались у орудия только Андрей, Щербак и я. Мы, с началом движения, сели на лафет, но в этот момент они закатили шрапнелью по самой пушке. Андрей упал, как сноп, прямо под колесо, всё орудие было в дыму и пыли. С громадным трудом под таким огнем мне удалось остановить орудие, так как ездовые легли в седлах и всё время постегивали лошадей. От места падения Андрея мы отъехали всего только 30–40 шагов, остановились, подобрали его и снова под огнем двинулись дальше до балки. Только там через некоторое время собрались все наши, так как все, вполне естественно, предпочитали далеко рассыпаться по полю и не идти по той дороге, поскольку красные всё время крыли по нашей пушке.

Рана у Андрея не опасная: шрапнельная пуля попала в голову, но кость не пробила; гораздо серьезнее то, что мы переехали его пушкой. Тут его наскоро перевязали и отправили вместе с прапорщиком Егоровым105105
  Егоров Александр Николаевич. Прапорщик. Во ВСЮР весной 1919 в составе 3-го отдельного артил. дивизиона. В Русской армии в Дроздовской артил. бригаде до эвакуации Крыма. Подпоручик. Галлиполиец. Осенью 1925 в составе Дроздовского артдивизиона во Франции. Штабс-капитан.


[Закрыть], которого контузило в правое плечо и голову. Кроме них пострадал еще один солдат, и по шее лошади скользнула пуля. Потерь было мало, если считать, что за очень короткий промежуток времени по пушке попали более 70 снарядов. Какое счастье, что лошади не были переранены и перебиты.

Андрей страшно волновался, говорил, что теперь он уже отдохнет, как следует, и когда приехал в Ясиноватую, то сказал кому-то, что его бросили бы, если бы он был ранен более тяжело. Таким словам я уже возмутился. Я остановил бы орудие, если бы был ранен кто-либо из солдат, а не то что он.

Не успели мы дать возможность лошадям отдышаться, как пришлось двигаться на правый фланг и облегчить отход пехоты. Снялись мы только после того, как наши цепи совсем близко подошли к нашей пушке. Скотоватую опять пришлось оставить и удерживаться перед разъездом Землянки. На этот раз цепи наши подошли к нему версты на полторы.

29.03.1919. Начали снова наступать на Скотоватую. Наша пехота совсем измоталась, лошади тоже с трудом передвигаются. Пошли в наступление мы не совсем бодро, не было надежды продвинуться вперед. Пехоту нашу тоже с трудом подняли. Мы с пушкой сперва двинулись к Новоселовке и нашим огнем помогли занять ее. Справа от полустанка Батмановка на Скотоватую шли две роты офицерского полка, человек по 30 в каждой. Затем мы перешли к ст. Ново-Бахмутовка, в которую вскоре начала входить наша пехота. Из селения их удалось выбить часам к трем, а на станции Скотоватая они задержались до самого вечера. Мы было уж совсем начали входить в Скотоватую, но наш взвод оттуда вышибли, и пушку пришлось оттянуть на полверсты назад и снова крыть по станции и желтому бугру.

Около 5 с половиной мы вновь подошли к Скотоватой. В это время их броневик вышел из-за поворота и начал приближаться к станции. Вообще он шел очень смело и даже нахально, очевидно, не зная как следует обстановки. Наши солдаты, как я узнал потом, здорово передрейфили, хотя броневик и не стрелял в нас. Мы быстро снялись с передков и закатили в него гранатой, после чего он поспешно удалился. Уже совсем поздно вечером наши заняли этот пресловутый «желтый бугор». До сих пор не понимаю, как нам удалось снова занять Скотоватую. У красных на этом направлении было 3 бронепоезда и 2 батареи и много снарядов, расходовать которые они совсем не стесняются (так как кроют всё время), и, несмотря на это, они бежали.

Узнал, что Андрея отправили в Ростов в 16-й госпиталь.

30.03.1919. Сегодня на нашем участке было как-то особенно тихо. Только изредка прилетали к нам отдельные снаряды. За весь день мы почти не стреляли. Из-под Авдеевки всё время доносились звуки артиллерийской стрельбы. За эти две с лишним недели упорных и непрерывных боев на нашем участке перебывало очень много наших броневиков. Так мы работали с «Белозерцем» до его гибели, с «Дмитрием Донским», «Князем Пожарским», «Генералом Корниловым», «Генералом Алексеевым», «Иоанном Калитой», «Единой Россией», была у нас и одна площадка из бронепоезда «Офицер».

Броневики всё время менялись, а мы бессменно защищали этот участок. Чувствуется некоторая утомленность. Приятно было бы отдохнуть дня 2–3. Пехота так та совсем вымоталась.

Сообщают, что 75-й советский полк разошелся по домам, мотивируя свое нежелание воевать дальше тем, что «это фронт украинский и украинцы должны его защищать». Это пока еще слухи, а у нас действительно в эту ночь перешло на сторону противника 23 человека. На всём фронте, около 20 верст протяжением, нас осталось не более 40–50 человек и наша пушка. Тут как-то странно делается: мобилизуют население и заставляют его драться на своих же местах, а они попросту берут и переходят в свои деревни, которые заняты теперь красными.

31.03.1919. Пошел дождь. Дорога и поля совсем было уже высохли, везде от выстрелов подымались столбы пыли, а теперь опять всё превращается в липкую грязь, а по полю уже невозможно проехать.

На нашем фронте опять более или менее тихо. Начинаешь как-то уже мирно настраиваться. Только всё поле очень густо и часто покрыто воронками, везде валяются осколки, ружейные гильзы, шрапнельные стаканы, кое-где лежат еще не подобранные трупы, по полям бегают раненые собаки и при орудийном выстреле или разрыве с лаем бросаются в стороны. Во время боев и передвижения пехоты по полям как угорелые носятся зайцы в большом количестве. Тут их очень много. Почти на каждом шагу встречаешь подземные норки и их обитателей – сусликов, которые, несомненно, здесь приносят большой вред посевам. Начался перелет уток, гусей, лебедей и дроф. Приятно было бы несколько деньков поохотиться и пострелять по птице вместо ежедневной стрельбы по людям.

В один из последних дней сквозь тучу совершенно ясно было видно два солнечных диска на порядочном расстоянии друг от друга. Я обратил на это внимание наших солдат, после чего один из них сказал: «Ну, да так оно и должно быть: одно наше, другое большевистское». Занятный все-таки народ, эти русские солдаты.

1.04.1919. Понедельник. Утром пришел взвод 4-й батареи, чтобы сменить нас. Как сообщили, нам дадут сегодня отдохнуть в Ясиноватой, а завтра рано утром отправят на присоединение к нашему второму орудию. Там, как оказывается, у большевиков появилось много артиллерии, встречается даже несколько тяжелых. В Ясиноватой мы рассчитывали за этот день слегка помыться и поспать, но когда прибыли туда на станцию, то оказалось, что нас спешно, сейчас же отправляют под Авдеевку. Подвело нас, все-таки первое апреля.

На станции Ясиноватой мы узнали, что союзники оставили Одессу, правительство Клемансо ушло в отставку и что нынешнее правительство решило совершенно не вмешиваться в русские дела и отозвать свои войска из России. Приятный сюрприз, нечего сказать. Говорят даже, что в руки большевиков под Одессой попало 5 танков. Красивый будет номер, если мы познакомимся с действием этих танков с большевистской стороны. Поговаривают о полном разрыве с союзниками и о том, что Гинденбург предложил генералу Деникину двухсоттысячную армию с артиллерией и инженерными войсками и кроме того обещал снабдить всю нашу армию всем, с тем чтобы Россия, вставши на ноги, помогла Германии сбросить с себя позорные условия мира с союзниками. Одним словом, союз с Германией и война с союзниками: получается совсем даже интересно, из этого вышла бы солидная комбинация.

Часа в 3 мы встали на позицию рядом со вторым орудием. Стоим мы на огороде между домами. Большевики занимают станцию и северную окраину села, а мы – южную. Подъезд и отъезд с позиции крайне неудобен и открытый. Тут идет довольно веселая артиллерийская стрельба.

2.04.1919. Почти целый день идет легкий дождь. По утрам очень сильный туман, в 30–40 шагах ничего не видно. Большевики, очевидно, приблизительно знают месторасположение наших орудий: всё время гвоздят и попадают сравнительно недалеко. Почему-то до сих пор на этой линии нет нашего бронепоезда, приходится двумя пушками задерживать всё, что на нас движется. Фронт теперь держится исключительно артиллерией. Во многих ротах пехотных полков осталось по 7–12 человек, в одной даже всего только 3 человека, а у них на этом участке расположен целый полк 3-батальонного состава по 350–450 человек в батальоне. Днем они загвоздили 6-дюймовый снаряд в один из домов недалеко от нас, всё разлетелось к черту, полетели вверх целые стропила из крыши. Мирное население здорово страдает от всех этих комбинаций. Почти каждый день бывают жертвы от обстрела красных.

3.04.1919. С утра предполагалось их наступление. Мы пока только обороняемся и наступаем только тогда, когда нас оттеснили, и то только до исходного положения. Рано утром они открыли такой огонь и попадали настолько близко от нас, что совершенно нельзя было расслышать команд при нашей стрельбе; всё слилось в сплошной грохот.

Сегодня в первый раз за всё это время номера работали на коленях, и мы даже вырыли окопчик, так как нас обкладывали целый день. Их цепи пробовали подыматься несколько раз, но мы всё время их сбивали.

Вечером на смену капитану Вильману приехал капитан Слесаревский. Он сообщил, что Колчак продвинулся в некоторых местах верст на 100 с лишним, что восточная большевистская армия почти совсем разгромлена, что поляки с галичанами продвигаются к Киеву. Под станцией Каменской Донская армия захватила 20 орудий, 52 пулемета и 1000 пленных. Шкуро взял Мариуполь, захватил оставленные нами броневики и в общей сложности взял тоже 27 орудий. В общем, настроение начинает повышаться. Скоро Колчак подойдет к Волге и пойдет на соединение к нам. Нужно сознаться, что наша армия совсем измотана, и только соединившись с ним, мы начнем делать дела.

4.04.1919. С утра обозначилось наступление красных. Часов до 12 мы держались, но затем кавалерия противника обошла нас справа, и нам пришлось уходить. Стояли мы на прежней позиции, и я до сих пор удивляюсь, как большевики пропустили тот момент, когда мы совсем открыто двигались вдоль железной дороги. Почти сразу пришлось выслать цепь из наших номеров, чтобы защитить себя от кавалерии. Цепь всё время двигалась параллельно с орудиями, шагах в 50. Версты две мы двигались под сплошным ружейным огнем. Пули всё время свистели очень близко, одна пролетела у самого моего затылка. Какой-то пехотный офицер с совершенно растерянным лицом, стоя на повозке, всё время подхлестывая лошадей криком, старался обогнать нас. Мы ехали спокойно, шагом и в полном порядке. Его паническое настроение так меня возмутило, что я крикнул на него: «Потрудитесь не создавать здесь паники».

Как только мы выехали из-за посадки на гладкое поле, нас начали обкладывать гранатами; на протяжении 2 с лишним верст нам доставили такое удовольствие. Очень часто гранаты попадали между запряжками, но, к счастью, за всё это время была ранена только одна лошадь, и то очень легко.

У блока № 4 мы остановились и стали задерживать наступление. Погода была роскошная, день на редкость ясный и теплый, везде пели скворцы, и я с утра был очень мирно настроен, а тут такая история. За весь день большевики выпустили на этом участке около 2000 снарядов, из которых на нашу долю пришлось тоже солидное количество; с этой стороны сегодня тоже не было холодно.

Говорят, что штаб в Ясиноватой сильно сдрейфил, когда туда стали доноситься звуки разрывов. Какой-то полковник с бледным лицом и трясущимися руками подошел к телефону, вызвал начальника нашего участка и приказал немедленно наступать, чтобы самому не слышать всей этой перепалки. Люди у нас были настолько измотаны, что с трудом сдерживали натиск, а о наступлении не могло быть и речи.

5.04.1919. После полудня мы начали наступать всё с теми же 100 пехотинцами, нашими орудиями и 48-линейной гаубицей. Часа в 3 гаубица завинтила свой снаряд в 1 пуд 16 фунтов в броневик красных. Эта бомбочка попала в орудийную площадку, разворотила там солидно и произвела взрыв снарядов, которых там было до 700. Всё это начало гореть, трещать и взрываться. Паровоз сейчас же бросил эту платформу, но она покатилась под уклон к Авдеевке и создала большую панику в стане красных. Это облегчило нам занятие селения и станции Авдеевки. На этот раз мы своими орудиями нанесли им существенные потери. Говорят, что было подобрано до 100 трупов. Одной из наших гранат сразу были убиты командир батальона и 3 красноармейца.

Часов в 5 с половиной наша пушка попала под такой сильный и близкий пулеметный огонь, что приходится удивляться, как мы вылезли из этой махинации совершенно невредимыми. Нас буквально засыпали пулями. У меня справа и слева на уровне пояса, совсем у самой шинели, пролетело несколько десятков этих штучек. Пришлось открыть из своего пулемета огонь и повернуть пушку для того, чтобы защитить лошадей. Пулемет скоро замолчал, очевидно, под влиянием нашего огня.

К вечеру село и обе станции, пассажирская и товарная, были нами заняты. Те в панике бежали, и нашему орудию удалось собрать 9 верст телефонного провода. По всем признакам организация у них очень хорошая; всё соединено между собой телефонами по всем правилам.

6.04.1919. День был на редкость тихий в боевом отношении. С утра и до сумерек я слышал всего только 3–4 орудийных выстрела. Воспользовавшись этой тишиной, мы вызвали прямо на позицию парикмахера, и многие начали бриться, сидя прямо на пушке. Почти все раздевались прямо на воздухе и ловили вшей. Довольно занятная картина. Буквально все, и в особенности я, чрезвычайно загорели, лицо стало прямо темно-бронзовое.

Скворцы стали очень удачно подражать свисту пуль, благодаря чему солдаты иной раз при ружейной стрельбе с какой-либо стороны приходят в некоторое раздумье. Некоторые деревья заметно позеленели.

Ночью я с некоторыми другими офицерами пошел к заутрене. Обязательно хотелось побывать в этот день в церкви. Как-то хотелось согласовать свои действия, хоть один раз, с нашими и Арнак, которые едва ли пропустят эту службу.

Пришлось идти с винтовкой в церковь, которая была в одной версте от нашего расположения. Всё время мы ожидали, что большевики в эту ночь выкинут нам какую-нибудь пакость, как они обещали и предупреждали об этом мирное население. Конечно, при таких условиях не могло быть хорошего настроения. Во время службы думал и скучал о своих. Ночь, однако, прошла совершенно спокойно. Пришли на батарею и, не раздеваясь, завалились на голом полу спать. Невесело.

7.04.1919. Получил из батареи кое-какие подарки к празднику. Офицерам и солдатам будут выдавать наградные в размере месячного оклада. День прошел спокойно, хотя нам приходилось стрелять несколько раз. Эти даже редкие выстрелы как-то нарушают тишину и святость праздника. На жителей Авдеевки это затишье подействовало ободряюще: многие повыползали из своих домов и начали уже прогуливаться. Какая-то старушонка прошла мимо и проговорила: «Вот хорошо, что так тихо, прямо отдыхаешь и отходишь, вот бы всегда так». Мы ей ответили, что если нас не будут беспокоить красные, то и мы стрелять не будем.

Как только раздалось несколько выстрелов, вся эта празднично настроенная публика всполошилась и начала разбегаться. Потом опять многие выползли, когда снова всё успокоилось. И мирному населению приходится крайне туго от всех этих пертурбаций.

Красные сегодня напирали на Юзово. Оттуда всё время доносились выстрелы. Лежал на солнце у пушки и думал о Москве и о доме.

8.04.1919. Всё время стрельба доносилась со стороны Скотоватой, а у нас опять относительно спокойно. Завтра, верно, нажмут на нас, так как слева и справа по соседству они уже попробовали за эти два дня.

Приходила к нам, к орудиям, какая-то женщина с узелком, передала его и сказала: «Может, вам не пришлось попробовать святых кулича и яиц, так я вам принесла». Такое отношение со стороны простого народа весьма трогательно.

Приехал подпоручик Клим и привез мне из Иловайской целый мешочек от Кленяевых и письмо с приглашением обязательно при первой возможности приехать к ним. Замечательно милые и отзывчивые люди, относятся как к родному. Получили мы еще подарки от хутора Романовского и из редакции «Вечернего Времени». Эти дни, в общем, едим довольно плотно. В особенности довольны солдаты, раньше им не хватало хлеба, а теперь у них казенный хлеб даже остается, а едят они полубелый, кисло-сладкий праздничный. Лучше всего то, что за эти дни слегка отдохнули и отоспались днем на свежем воздухе в поле при пушках, а то всё последнее время ложишься около 10–11, а встаешь раньше 4-х, всё время ходишь, не выспавшись, и утром встаешь с трудом.

9.04.1919. Несколько дней вместе с нами работает наше первое орудие на площадке от бронепоезда «Белозерец». Этот бронепоезд самодельный, у нас его шутя называют «Вперед за штаны» или просто «Без штанов». Сооружение, в общем, весьма непрочное, это просто пушка, поставленная на обыкновенную платформу. В связи с этим последним свойством таким бронепоездам присвоено название «гроб» или «клуб самоубийц».

С утра началось наступление красных. Часов в 10 они попали в паровоз этого нашего бронепоезда, убили машиниста и прапорщика нашей батареи Костюкова, ему совершенно раздробило обе ноги.

Нас опять начали обходить и слева и справа. Красные заняли Юзово и собирались выйти на линию нашей дороги, чтобы отрезать нам пути отступления. Когда мы двинулись, и я снова увидел справа кавалерию, смеясь, сказал капитану Слесаревскому: «Опять, кажется, повторение пройденного». Было похоже, что в точности повторится 4-е число. Впереди нас по-прежнему отходила гаубица. Капитан Слесаревский говорит мне, что он совершенно не знает, что делается справа и слева. Я на это, шутя, так ему сказал: «Если обстреляют нашу гаубицу ружейным огнем, то мы тогда узнаем обстановку и будем знать, что нам делать дальше».

Связь абсолютно отсутствует, и всё время приходится самому смотреть по сторонам. Мы снова отошли к четвертому блоку и начали задерживать «товарищей». Они здорово начали обкладывать и нащупывать наше орудие, но всё обошлось довольно счастливо.

Под вечер появилось 5 наших аэропланов. Большевики довольно прилично обстреливали их бризантными снарядами и шрапнелью. Говорят, что у них появилось много германцев-спартаковцев, но это едва ли так. У них несомненно есть немцы, но это из застрявших военнопленных. Под Горловкой одному из немецких батальонов всыпали солидно.

10.04.1919. Утром на том же броневике убит еще один из наших офицеров – поручик Еремин. Что-то стало не везти нашей батарее. Обоих убитых отправили в Иловайскую, где они и будут похоронены. С Ереминым я виделся минут за 20 до его смерти. Он всё время этот бронепоезд называл не иначе как «гроб», и он действительно для него таковым и оказался. Нервы как-то притупляются, и смерть других особого впечатления не оставляет. После этого случая полковник Соколов приказал снять пушку с этой площадки, и взамен ее стали присылать на наш участок настоящие бронепоезда.

Сегодня мы весь день простояли на открытой позиции. Днем с перерывами шел дождь, а к вечеру разразился настоящий ливень. Печально было смотреть, как семьи железнодорожных служащих, весь день скрываясь от обстрела, просидели в сырых трубах под насыпью. Незавидное у них житье в районе военных действий.

Наши части сегодня вновь заняли Юзово. Должно быть, нам теперь опять придется наступать на Авдеевку, эти танцклассы порядком надоели. Одно время говорили, что нас сменят здесь осетины, а мы всей дивизией пойдем на Царицын и дальше на присоединение к Колчаку. Это было бы гораздо веселее и, безусловно, интереснее.

11.04.1919. Неделю тому назад у нас организовалась смена на несколько дней отдельных офицеров и солдат. Сегодня приехало несколько человек, и меня отпустили на неделю для отдыха и починки обмундирования. За эти 7 недель слегка набралось усталости. Весьма приятно будет переодеться и побывать в человеческой обстановке.

Как раз в этот момент, когда я переносил свои вещи на подводу, красные закатили три 6-дюймовых снаряда близко от орудия. Подводчик всё время торопил нас с отъездом, его эти разрывы приводили прямо в ужас. Я решил воспользоваться предложением Кленяевых и поехать на эти дни в Иловайскую. В Ясиноватой я обратился с этой просьбой к полковнику, и он отпустил меня всего только на 2–3 дня, сказав, что теперь идут серьезные операции и, быть может, мое присутствие потребуется раньше срока, а из Иловайской вызвать довольно трудно. Действительно, доехать туда теперь не так просто. Я попал туда только после шести вечера и во время дороги пересаживался 4 раза, хотя расстояние невелико, всего около 50 верст.

Хозяева меня сразу не узнали. Я оброс такой бородой, какой у меня не было еще ни разу в жизни: в ней прятались пальцы, и застревала гребенка. Приняли они меня с искренней радостью, великолепно накормили с рюмкой «Царской» водки, которую они всё время хранили, надеясь, что я приеду, и устроили в гостиной. Я на радостях, что можно поспать, как следует, разделся донага и уснул с приятным и спокойным чувством на двух простынях и подушке. Давно не имел такого удовольствия.

12.04.1919. Переодел решительно всё верхнее и нижнее, и даже сапоги. За весь день не ощутил присутствия ни одного паразита. Всё заметно позеленело, на деревьях уже основательные листочки. Помылся в ванне и ходил, как обновленный.

Ешь здесь, действительно, шикарно. Наша казенная еда такова, что кроме того, что остаешься целый день голодным на позиции, еще можно быть обеспеченным в том смысле, что даже самый здоровый, каменный желудок после нескольких месяцев приобретает себе самый настоящий катар.

Сколько я ни справлялся, где находится Андрей, никак не мог ничего узнать. Одни говорят, что он в Таганроге, другие – в Ростове, а третьи – на Кубани. Поехать и самому справиться не имею ни возможности, ни времени, а он ничего о себе не сообщает.

Несколько дней тому назад, после усмирения восстания, прибыло в Иловайскую наше 3-е орудие. Все они возвратились потолстевшими и отъевшимися так, что дальше уже некуда, и кроме того с громадными запасами всего, и в частности личных вещей. Одним словом, все разбогатели. Не знаю как кто, а я рад, что наше орудие не участвовало в этой карательной экспедиции, хотя иные дни мы ели сырую кукурузу и жмыхи.

Вечером собралась компания в «железку». Игра была крупная. В середине я был в выигрыше больше 1000 руб., а когда мы окончили, то оказалось, что я проиграл 915 руб., другими словами, остался без копейки и кроме того не спал всю ночь до 5 часов утра. Настроение от этого у меня ничуть не пострадало. Жаль только то, что благодаря 2-месячному пребыванию на фронте и праздничным наградным у меня собралась небольшая сумма, которая так сразу ухнула. Так ничего, а если заболеешь или будешь ранен, то без денег здорово скверно придется.