Текст книги "Дневник добровольца. Хроника гражданской войны. 1918–1921"

К вечеру я чувствовал некоторое утомление, после 19-часового непрерывного сидения на солнце в душной колокольне, но тем не менее пошел в 12 часов на вечер, который устраивал Кубанский батальон по случаю взятия Царицына. Наконец-то нам удалось проникнуть в это осиное гнездо красных. Три раза наши части подходили в разное время к этому городу, и только 17‐го числа сопротивление красных у этого опорного пункта на Волге было сломлено. Мы узнали об этом только сегодня. По официальным сообщениям, там захвачена огромная добыча и больше 2000 пленных. В этом деле работали танки. На вечере, кроме военных, была и частная публика. В городе замечается тревожное настроение.

22.06.1919. С утра красные начали нажимать на наш правый фланг. Тут достаточно курьезный и возмутительный случай получился с офицерской ротой, составленной из местных мобилизованных офицеров. Они попали в небольшой переплет, смешались и побежали. Один ухитрился сойти с ума, а остальные сильно подвержены панике. Все-таки эти застрявшие офицеры – большие трусы, которые в большинстве случаев ничего не стоят. Из 106 человек этой роты к вечеру собрали в городе около 50 человек, остальных не нашли. Всё у нас осталось почти на месте, верстах в 8 от города, а они, бросив вещи, драпанули в город. Пришлось из номеров и батарейных пулеметчиков составить собственную «пехотную цепь» и останавливать красных.

С 4 часов красные начали крыть артиллерийским огнем по Песчанке, а вскоре и по Константинограду. Не особенно весело было смотреть, когда от их снарядов начали загораться дома. К счастью, ветер был очень слабый, а то охватило бы всю левую часть перепуганной Песчанки. Крыли большевики основательно, до позднего вечера. Мы уже снялись и легли спать, а они всё еще продолжали бить в нашем направлении. Опять у них появились бризантные снаряды, всё это рвалось в стороне от батареи, не ближе 50–60 сажень. Два раза шрапнелью закатили по наблюдательному посту около колокольни. Очень эффектно рвались эти «бризантемы» вечером.

Жители в Константинограде спешно начали собираться и разъезжаться. Наш обоз тоже ушел.

23.06.1919. В 2 часа мы встали на свою «работу». Наш взвод двинулся на правый фланг, а 1-й встал на наше место. К 2 часам дня после солидного нашего артиллерийского огня нам удалось сбить красных и самим перейти в наступление. На этот раз офицерская рота, в которой осталось только 40 человек (остальные какие-то прохвосты) наступала и дралась довольно странно: бегали вместе с сестрами милосердия по полю под артиллерийским огнем, не зная куда приткнуться, и спрашивали у меня, куда им лучше пойти, на что я строгим и несколько сердитым голосом отвечал: «Это ваше частное дело». Смешно все-таки на новичков смотреть в бою, но иной раз и возмутить же они могут своим поведением и вопросами. К вечеру Тишинковка, сахарный завод и Мариановка были очищены от красных. В Мариановке один мужик спросил меня: «Какая это ваша партия, – и просил нас идти за Учредительное собрание, – а то нам очень страшно, кабы опять не было бы царя». Публика тут сильно напугана большевиками, которые про нас наговорили им всевозможнейших ужасов и страхов.

24.06.1919. Утром пришло приказание всему отряду вернуться в Константиноград. В Мариановке осталась только сотня Хоперского полка. На нашем участке наступление почему-то пока еще не предполагается.

Когда мы выезжали оттуда, я поблагодарил крестьянина, у которого ночевал, за угощение, он в ответ на это сказал: «Спасибо вам, что нас не били». Основательно вошло им в голову запугивание красных.

Поход обратно был не из приятных. 18 верст нам пришлось тащиться по весьма солидной жаре. Ни кусочка тени, ни единого деревца на этих степных дорогах. На мокрое тело в изобилии садилась пыль. Вчера тоже была солидная жара. Тяжело было наступать, но воображаю, каково было отступать красным. По всему полю они побросали бочки с водой. У нас за вчерашний день тоже были случаи солнечных ударов. Урожай везде в этих краях роскошный. Засеяно очень много полей. В особенности хороши ячмень и пшеница. Вчера я имел полную возможность не спеша обратить внимание на поля.

Левый фланг нашей армии соединился с Крымским корпусом. 17 числа Крым очистился от красных войск. Газеты теперь сплошь покрыты жирным шрифтом о занятии городов и захвате трофеев. При взятии города Балашова нами захвачено 70 орудий. Жаль, что газеты очень редко попадают к нам, благодаря чему при не сплошном фронте совершенно не знаешь, что делается на всех прочих участках фронта.

25.06.1919. Встал поздно. За всё это время привык вставать рано, и часов в 7–8 уже не спится дольше. Хорошо было бы сохранить эту привычку и на то время, когда уйдешь от военной службы. Днем был приглашен на обед к одному петроградскому студенту-путейцу, прапорщику офицерской местной роты. Его жена путешествует вместе с ним в качестве сестры милосердия. Она восхищалась тем спокойствием и, как она говорит, торжественностью, с какой двигалась наша пушка вперед под обстрелом при наступлении на Шинковку. С другой стороны, она возмущалась тем, что 21‐го числа устраивался вечер. По-видимому, ей казалось, что раз ее муж 22‐го должен был отправиться на позицию, то никто в этот вечер не имел права веселиться. Занятны такие рассуждения, право. Вечером сыграл в преферанс по 3 коп. и заработал за это дело 428 рублей.

26.06.1919. В 3 часа утра нас неожиданно разбудили и сообщили, что начнем сегодня наступать на ст. Карловка. Пришлось опять тянуться 18 верст до Мариановки, а оттуда пройти еще верст 5 к Карловке. Позиции у большевиков тут великолепные. Карловка расположена на высоком бугре, который далеко тянется вправо и влево. Перед бугром река с болотистыми берегами, мосты через которую взорваны. Хуже всего то, что подходить к Карловке приходится по совершенно открытому полю, на котором нет ни одной складочки, ни одного кустика. Скат этого поля обращен к противнику, благодаря чему противник видел наш подход, начиная верст с 9 от Карловки, как на ладони. Двинулись мы на Карловку только потому, что были получены сведения, что там осталось немного большевиков с 2 орудиями и 2 броневиками. Мы наступали в количестве двух пеших сотен, офицерской роты (50 штыков), 2 конных сотен и 2 наши пушки. Сначала большевики нас прозевали, мы успели пройти версты 3 с половиной по открытому полю. Это дало нам повод думать, что Карловка ими оставлена. Но на самом деле оказалось, что они стянули сюда довольно значительные силы. Сначала они постреливали из одной пушки. Мы скоро обнаружили ее и принялись ее обделывать. После нескольких выстрелов она замолчала, притом видно было, как там все стремительно разбежались, бросив пушку. Но в этот самый момент мою 4-ю пушку начали обделывать слева, с центра и справа. Пришлось отправить подальше передки и прекратить стрельбу. Третье орудие наше тоже сбили с позиции. В это время мне пришло приказание от командира: сняться с позиции и отойти в балку. Абсолютно все наши движения им были видны отчетливо, и, располагая шестью орудиями и 2 бронепоездами, они могли оставить от нас только одно мокрое место. Только я успел взять свое орудие в передки, как они с удвоенной энергией начали нас обкладывать со всех сторон. Гранаты рвались всё время по сторонам, впереди и сзади нас. Несмотря на то, что они выпустили по нас больше 100 снарядов, только около 10 были опасны по месту своего падения, так как все остальные рвались саженях в 20–30 от нас. Одна из гранат ахнула от меня в 2 с половиной шагах. Место ее падения не трудно было предугадать и я лег вплотную на землю, чего раньше не делал, и нужно сказать, что вовремя, так как иначе бы представлял из себя кусок окровавленного мяса; все осколки со свистом пронеслись над моей головой, меня окутало дымом и забросало землей. Впечатление от разрыва было такое, как будто меня сильно хватили чем-то по голове. До самого вечера звенело в ушах, и основательно побаливала голова, но больше никаких прочих следов не осталось от этого неприятного взрыва.

Выпутались мы из этой истории очень удачно, потеряв только 1 человека. К вечеру и мы, и пехота отошли к Мариановке. Во время пути я сказал полковнику Ягубову: «Кто-то пошутил с донесением относительно сил противника в Карловке». На это он ответил: «Да, кто-то злостно пошутил». Как оказалось, у красных на буграх окопы полного профиля, а в районе Карловки сосредоточены 8 пехотных полков и кавалерия. Пришлось временно оставить мысль взять Карловку со стороны Мариановки и оперировать здесь, на совсем открытой позиции, с нашими пушками. Немного не интересно получается, когда на каждую нашу пушку приходится 3 с разных сторон.

27.06.1919. По приказанию командира батальона весь отряд опять вернулся в Константиноград. Там остались опять одни только кавалеристы для разведки и сторожевки. Утром командиру батареи пришла телеграмма, по которой командир бригады требовал, чтобы меня откомандировали в управление бригады на должность начальника связи. Прямо странно, что так получилось, тем более что я никогда не просил и сам не собирался устраиваться в тылу. Я как-то с поручиком Ващинским спорил относительно индукции, микрофонов и электричества, и он, должно быть в силу этого, и порекомендовал меня командиру бригады. На эту телеграмму я ответил командиру батареи, что до тех пор пока я здоров, я из боевой части не уйду и не собираюсь уходить. Андрей мне передал, что когда полковник Ягубов получил эту телеграмму, он сказал: «Безобразие, у меня берут всех лучших офицеров». Несколько дней тому назад приходило требование на офицеров в управление дивизиона на место казначея дивизиона, которое пока вакантно.

Вечером устроили открытие офицерского собрания, завернули ужин с водкой. Публика с места поднакачалась от весьма незначительного количества живительной влаги. Ослабел и изнервничался народ за время этой гражданской войны.

28.06.1919. За последние дни красные снова начали приходить в себя. То тут, то там они начинают наступать и в некоторых пунктах потеснили даже наши войска; они опять заняли Лиски и Балашов. Наше же наступление почему-то приостановилось почти на всех направлениях. По всем данным, готовится новый удар красных, и сейчас идет перегруппировка войск.

Генерал Деникин посетил Царицын и Харьков. Везде его встречали очень тепло и восторженно. В Харькове дамы, по сообщению газет, падали на колени, плакали и целовали генералу руки. В своей речи 2 дня назад он сказал, что им отдан приказ южным армиям двинуться на Москву. Я этого приказа не видел, но говорят, что он состоит из трех слов: «Вперед на Москву». Это весьма знаменательный и радостный приказ. Нужно думать, что армия наша уже готова для этого и очищение Великороссии от большевиков закончится к осени текущего года.

По сведениям из газет, адмирал Колчак начал общее наступление. Уральские казаки подходят к Хвалынску. Красным за Волгой скоро придется отходить на север по длинному и узкому коридору, так как Донцы находятся уже в 60 верстах за Волгой. Рассказывают, что перед Царицыном было 18 рядов проволочных заграждений и минированные поля, на которых якобы пострадало несколько наших рот. Говорят, танки сильно помогли в деле взятия Царицына.

29.06.1919. Сегодня открывается сезон охоты. В связи с этим на батарее с утра начались охотничьи разговоры. Было бы весьма приятно позаниматься охотой, тем более что здесь в этом отношении богатая местность. Но это пожелание придется отложить до того времени, когда наша главная «охота» на большевиков закончится.

По случаю праздника казаки сегодня изрядно напились. Под вечер по всему городу пошла стрельба ради развлечения и удовольствия, в результате которой один офицер-казак был ранен в живот. В городе жители были настроены тревожно. Вообще, казачки ведут себя очень скверно и всё время возбуждают население против себя. Там, где расположены только добровольческие части, всё тихо и спокойно и население действительно отдыхает, а где казаки – там стоят стон и вой. Они не хотят ни с чем считаться. Этим они сильно вредят Добровольческой армии в деле восстановления в стране правового порядка.

30.06.1919. Почувствовал себя что-то совсем неважно. Днем поднялась температура до 38,1, страшно заболели и заныли все кости. В этот день дивизионный врач осматривал всех у нас в батарее. Он осмотрел меня, выслушал, нашел признаки какой-то сыпи и заявил, что у меня сыпной тиф. Я как-то странно отнесся к этому заявлению, оно на меня не произвело ровно никакого впечатления. Не то я ему не поверил, не то мне было всё равно. Это я объяснял весьма скверным моим состоянием, в котором всё мне было безразлично. Почти весь день я провалялся и ничего решительно не ел. В этот день мне страшно захотелось попасть в Москву или домой, лечь на мягкую, хорошую постель и видеть вокруг себя своих, которые отнеслись бы к моему состоянию с известной заботливостью. Пришлось же проваляться на разостланном на полу ковре и совсем одному. От такой твердой постели, которая меня вполне удовлетворяла в здоровом состоянии, кости еще больше болели и ныли.

1.07.1919. Понедельник. Весь день пролежал в постели. Вечером пошел к частному врачу. Он осмотрел меня, но ничего определенного сказать не мог. Посоветовал мне беречься и прописал какую-то микстуру, которой я не смог достать в Константинограде. При таких условиях мою болезнь придется лечить довольно долго. Когда я хотел заплатить ему за визит, то он мне сказал: «Со своих защитников денег не беру и лечу их с удовольствием». Он всё время удивлялся, что нас так мало, и боялся, что большевики могут снова занять Константиноград, сказав при этом, что, по слухам, красные накапливаются здесь.

2.07.1919. Получили приказ, по которому нашу батарею требуют немедленно, по окончании Полтавской операции, в свой корпус, в свою дивизию. Уже указан путь для дальнейшего нашего наступления. Наш I корпус, как самый старый в Добровольческой армии, получает самое главное направление: Харьков-Курск-Орел-Тула-Москва. Приятно было услышать это сообщение. При одном только слове «Москва» прямо-таки сердце останавливается.

3.07.1919. На нашем участке всё еще нет оживления. Несколько раз в день подымается артиллерийская перестрелка, главным образом между бронепоездами. По сведениям разведки, красные стянули на наш участок значительные силы, которые превышают 30 000 человек, с солидной артиллерией и большим числом конницы.

Вечером опять ходил к тому же врачу. Он выяснил, что тифа у меня нет. Конечно, я с ним разговорился и проболтал часа 2–3. Довольно симпатичный немец. Приглашал меня завтра зайти поболтать. Температура у меня все-таки держится около 38 с лишним, и состояние довольно паршивое.

4.07.1919. Красные наконец зашевелились и раскачались. Они потеснили наше сторожевое конное охранение и заняли Тишинковку и Мариановку снова. Этого и нужно было ожидать вследствие того, что мы всё время, за исключением неудачного похода на Карловку, держались здесь совершенно пассивно. Одно наступление на Константиноград не удалось; теперь они уже в значительно более солидной степени предпринимают второе, причем слева и справа от Кон-града собирают тоже значительные группы. Как видно, наше направление делается одним из наиболее важных, и не дальше как завтра предстоят уже серьезные бои. Сюда подошла гвардия – пехота и артиллерия. Этот факт нас несколько смущает, потому что наши гвардейцы обязательно не удержат того, что им поручено будет оборонять. Таково уж их основное свойство. Не люблю с ними воевать.

Всё последнее время едим очень много сладостей. Дошли в этом отношении до одурения. Кажется уже абсолютно всё посыпано сахаром. На конфетной фабрике нам приготовили из захваченного нами сахара разных конфет, мармеладу, зефир-тянучек, помадок. Целый день подслащиваешь себя всей этой историей. На каждого офицера и солдата вышло по 5 фунтов. Кроме этого, отдельные группы самостоятельно варят себе варенье, разные компоты и другие комбинации.

5.07.1919. В 2 ночи мы уже выехали на позицию, опять на правый участок. Чувствовал себя еще достаточно скверно, температура была 38, но я решил поехать, так как, по моим соображениям, сегодня должен быть здоровый бой.

Против нашего небольшого участка наступал 2-й Золотоношский полк красных с артиллерией и конницей в 1500 всадников. Нас было 2 сотни, 2 наших пушки, и кроме нас правее сотня кавалерии. Красные начали очень энергично наступать, и мы, благодаря этому, попали под приличный огонь и обкладку. Пластуны быстро отошли, так что перед нашими пушками не осталось ни одного человека. Пришлось и нам сняться и отойти на северный край Песчанки. В это время вместо полковника, командовавшего нашим участком, сегодня впервые был назначен капитан Шарай. Он быстро привел пластунов в порядок, и мы почти тотчас же снова перешли в наступление, к вечеру большевики уже бежали. Нам оставалось около 4 верст до Тишинковки. Но в это время разразился страшный ливень. Такого дождя я еще не встречал. Лило как из ведра. Пришлось из-за погоды остановить преследование противника. Видно было, как целые полосы воды падали на землю. Такая история продолжалась все 8–9 верст нашего пути до Константинограда. Я решил, что теперь уже заболею окончательно и схвачу воспаление легких, если не хуже. Всё промокло насквозь: шинель, верхняя рубаха, брюки и всё белье. Из сапог я вылил по полстакана воды, несмотря на то что всё время ехал верхом.

День был в общем неудачный: мы потеряли в бою 3 лошадей, не могли до конца преследовать противника и, кроме того, все буквально промокли. В Константиноград мы вернулись только в 11 с половиной ночи, а вставать завтра снова часов около 2–3. Завтра эта 30 000 группа красных, несомненно, опять произведет сильный нажим на нас.

6.07.1919. Всей батареей мы вышли сегодня налево от Константинограда на то место, где стоял 1-й взвод нашей батареи. Прямо против Кон-града стал батальон осетин с гвардейской батареей, правее были пластуны на нашем вчерашнем участке. Не успели мы встать на позицию, как нас начали основательно обкладывать. Эта обкладка была совсем непонятна, тем более что мы еще не начинали стрелять, а позиция была закрытая. Кто-то высказал предположение, что стрельбу корректируют красным по телефону с нашего тыла, так как снаряды рвались всё время на батарее и даже между орудиями. Такое удовольствие предстояло нам в течение всего дня. Боёк сегодня был солидный. Не умолкая трещали пулеметы и винтовки. Мы выпустили около 600 снарядов. Чувствовал я себя вполне прилично, несмотря на вчерашний дождь. По всем признакам, моя болезнь прошла.

Под вечер бронепоезд красных подошел к нам очень близко и «угощал» нас из-за поворота железной дороги. Наши бронепоезда сегодня как-то очень нерешительно работали. До самой ночи мы не отошли, удержав утреннее положение. Осетины несколько отступили и пострадали в этот день, они обвиняли в этом гвардейскую батарею. Я рассчитывал, что мы будем ночевать на старом месте, и поэтому немало удивился, когда мы начали уходить из города. Оказалось, что наши фланги отошли, и красные переправились уже через реку Берестовую у Лебяжьего на левом фланге и у Берестовеньки на правом. Гвардейцы, охранявшие наши фланги, отошли. Чтобы выйти из этого обхода, нам пришлось отойти верст на 7 к деревне Поповка. Еще вчера ночью группа кавалерии красных прорвалась к ст. Кегичевка и взорвала там мост. Сначала распространился слух, что это сделали жиды, но потом выяснилось, что это кавалерия, которую отчасти ликвидировали. Было как-то неприятно оставлять Константиноград. Очень эффектно среди полной ночной тишины раздались три взрыва в городе. Это взрывали железнодорожные мосты наши отходящие части. Не завидую оставшимся в Константинограде жителям. Много семейств успело выехать уже несколькими днями раньше.

7.07.1919. Красные вошли в Константиноград только около 10 часов утра и начали обкладывать Поповку. После небольшого боя мы без давления отошли к ст. Балки. Тут была небольшая перестрелка с кавалерией противника. Через некоторое время после окончания ее мы почему-то снова двинулись назад без давления. Говорят, что большие группы кавалерии обходят наши фланги. Остановились мы у деревни Крутояровки около разъезда Шляховой. Наша батарея расположилась в разгромленном имении Третьякова. Судя по всему, отходить дальше мы не собираемся. Сюда должны подойти войска для наступления на Полтаву. Как нужно думать, Полтавская операция теперь несколько удлиняется и затягивается. Верст на 15–18 мы стали теперь еще дальше от Полтавы. Как выяснилось вчера, осетины потеряли около 40 человек, но зато и красных стало много меньше. Осетины роскошно стреляют.

8.07.1919. Утром вся батарея вышла на позицию, но ввиду того что на фронте всё было довольно спокойно, две наши пушки сняли с позиции часов в 18 дня. Воспользовавшись этим случаем, я с поручиком Баженовым113113
  Баженов Николай Парфеньевич. Окончил университет. Подпоручик, командир батареи 18-го мортирного артил. дивизиона. Во ВСЮР в составе 3-й батареи 3-й (Дроздовской) артил. бригады. Убит 12 июля 1919 в Песчанке у Константинограда.


[Закрыть] отправился побродить по запущенному саду имения, сидели у заросшего пруда и у фамильного кладбища. Настроение было тихое и слегка поэтическое. Хотелось представить живших здесь людей. Всё время вспоминался Тургенев, описываемые им типы и обстановка. Приятно было мысленно перенестись в те времена.

К вечеру бронепоезд противника прошел уже взорванный мост. Очень скоро все-таки они починили мосты. Очевидно, наши не сумели как следует подорвать их. Вечером под гул артиллерийского огня сыграли в шахматы. Во время ужина все основательно и солидно выпили. Некоторые офицеры даже перепились.

9.07.1919. Утром будить публику было очень трудно. Почти каждый со сна передавал командование взводом и орудием другому, который в свою очередь передавал по старшинству третьему и т.д. Но через полчаса всех все-таки раскачали. Только мы стали на позицию, как бронепоезда начали обстрел площадями того места, где мы стояли. Обстреливали они 42-линейными. У нас этой обкладкой выбили двух лошадей и одного солдата. Попадали очень близко от нас. Довольно внушительные осколочки летали по полю. Я нашел один около аршина длиной. По всем данным, красным кто-то сообщил о месте нахождения нашей батареи. Эти два бронепоезда вели себя довольно нахально. Мы с четвертой пушкой выехали вперед наших пехотных цепей версты на 3 и обкатили основательно эти бронепоезда. В результате подбили бронепоезд «Товарищ Егоров» и вспомогательный. Этим выездом мы дали возможность нашим бронепоездам продвинуться к ст. Балки. Хорошо, что пехота противника не наступала в этот день, а то нашей пушке пришлось бы кисловато.

10.07.1919. Начали подтягиваться на наш участок войска. Через день-два должны будем двинуться в наступление. Ничего особенного не было, только мелкие перестрелки и бои бронепоездов. Красные, должно быть, решили укрепляться. В своих сообщениях они пишут, что ими прочно занят Константиноград. Сыграл несколько партий в шахматы с поручиком Баженовым. Бродил вечером по помещичьему саду, варил яблочный компот с вишнями.

11.07.1919. Сегодня день именин мамы и Оли. Как-то грустно на душе стало с самого утра. Захотелось побыть вместе со своими. Они наверно сегодня тоже вспоминают меня. Часов в 8 мы двинулись в наступление отдельной обходной группой, состоящей из 8‐го пластунского батальона и нашей батареи целиком. Пошли мы через хутор Разсоховатый, деревню Циглировку на Берестовеньку. Двигались мы без задержек и сопротивления. Очень скверно было переправляться через реку Берестовую. Пушки грузли выше боевой оси в болоте, и их с трудом оттуда вытягивали. Хорошо, что эта переправа происходила не под огнем, а то было бы совсем неинтересно. Здесь мы немного задержались и, воспользовавшись этим случаем, выкупались в реке.

Слева от нас центральная группа вела бой вдоль по железной дороге. Без всякого труда мы выбили небольшие кавалерийские части из Берестовеньки и заняли ее. Тут красные солидно побезобразничали. Одна женщина, к которой я заехал выпить молоко, почти в слезах обратилась ко мне: «Где вы, господа, были эти дни? Они нам жить не давали». Всех хуторян здесь красные обобрали и поразгоняли. Завтра мы должны будем выйти в тыл Константинограду и этим облегчить задачу нашей центральной группе. Брать Константиноград в лоб довольно трудно, так как город стоит на высоком бугре, и кроме того, нужно еще с боем овладеть переправой. Первый раз брать Кон-град было легче, потому что мы их потрепали под Кегичевкой и на их плечах вошли в город. Так или иначе нам приказано занять завтра Константиноград, а к 17-му и город Полтаву.

12.07.1919. С утра у меня было какое-то паршивое настроение и скверное предчувствие каких-то роковых событий. Часов около 6 утра неприятельский разъезд приблизился к Берестовеньке, но его быстро отогнали ружейным огнем. Первые выстрелы неприятно подействовали на меня, видимо, под влиянием этого предчувствия. Вскоре мы двинулись дальше и на протяжении нескольких верст не встречали противника. Вдруг, совершенно неожиданно, мы столкнулись с кавалерией красных. Наши разведчики съехались с ней шагов на 300–400 и сначала думали, что это наши, но, когда обнаружилось, что это красные, они повернули и галопом прискакали на батарею. Лошадь разведчика Скосарева была ранена пулей, упала, и он остался.

По кавалерии мы открыли артиллерийский огонь, причем пушки стреляли не сразу, а кто как успеет. Пулеметным и нашим огнем мы рассеяли эту кавалерию. Выяснили обстановку и двинулись дальше. Справа и слева скакали какие-то конные, которые в конце концов оказались нашими. В это время на повозке привезли тело Скосарева. Красные нанесли ему шашечный удар по шее, несколько штыковых ран и убили выстрелом в рот, причем подбородок продавили ударом приклада, срезали погоны, обобрали и сняли с лошади седло и уздечку. Его лошадь намного раньше, шатаясь, присоединилась к нам. Ее пришлось пристрелить, так как пули пробили ей заднюю часть крупа, и у нее хватило сил только дойти до нас, после чего она легла. Этот случай подействовал очень неприятно на всех. День начался очень неудачно и усугубил этим мое предчувствие. Когда мы узнали, что нескольких кавалеристов захватили в плен, то потребовали, чтобы их дали нам в батарею, чтобы показать им дело их рук и сделать с ними то же самое. Но пленных к этому времени увезли далеко назад, а нам нужно было двигаться вперед. Случилось это недалеко от хутора Цебиха.

Через короткое время мы совсем близко столкнулись с пехотой противника. Когда мы становились на позицию, в это время из-под самой пушки вылетела дрофа, ее можно было уложить винтовочными выстрелами, но об этом никто не подумал. Первым артиллерийским выстрелом был оглушен дрофёнок, которого мы подобрали. Очень скоро мы сбили пехоту противника. Но всё сегодня как-то не клеилось и выходило не совсем удачно.

Мы продвинулись еще вперед, свернули влево и вышли на ту дорогу, по которой красные наступали на Константиноград и Песчанку. Под Константиноградом шел бой. По всем данным, красные не собирались его оставлять. Как оказалось потом, гвардейцы подходили уже к переправе, но их отбили. Мы рысью пошли по этой дороге, остановились верстах в 4 от Песчанки и закатили по Песчанке 25–30 снарядов. Наша пехота дала несколько залпов, и всё смолкло. Большевики увидели, что мы наседаем на них с тыла, бросились уходить по железной дороге через опытное поле, на котором стояла наша батарея 6 июля при защите Константинограда. Наш маневр решил участь боя за Константиноград. Всё было тихо, и я уже было решил, что мое предчувствие меня обмануло.

Мы начали въезжать в Песчанку. Поручик Баженов предлагал мне пойти пить чай. Я думал о том, где бы зажарить дрофёнка, – одним словом, начались мирные разговоры. Батарея проезжала через мост и начала подниматься в гору перед церковной площадью. Вдруг на улицах, выходящих на эту площадь, показывается группа красных, которые с красным флагом бросаются направо и налево и открывают по нам пулеметный огонь. Батарея останавливается, все ездовые, как по команде, соскакивают. Я хватаю винтовку и начинаю стрелять по тем красным, которые бегут левее нас по огородам. Поднимается страшнейший пулеметный и ружейный огонь и крики: «Пулеметы сюда». Тут появляется полковник Самуэлов, командует: «Ездовые, садись, налево, кругом». Мы рысью отъезжаем шагов 150, снимаемся с передков и начинаем садить картечью из 4 пушек по трем направлениям. Скверно было то, что мы все стояли на площади, а красные перебегали по огородам и стреляли в нас из-за всех углов. Эта схватка происходила сначала шагов на 40, а потом это расстояние уменьшилось до 15–20 шагов. Красные со всех сторон лезли на батарею. Мы изо всех сил отбивались пушками, пулеметами, винтовками и даже револьверами. В английской пушке все шрапнели стоят не на картечь, а на удар. Это страшно задерживает стрельбу в таких случаях, так как надо срывать колпачок и устанавливать дистанционное кольцо. На моих глазах несколько человек от нашей стрельбы были разорваны на клочки.

Я всё время стрелял из винтовки. Страшно неприятно было видеть, как в 15–20 шагах из-за угла высовывается морда и начинает в тебя стрелять. В этих случаях я старался успеть бухнуть в него раньше, чем это успеет сделать он, и даже не интересовался знать, попал я в него или нет, только каждый раз видел, как эта морда исчезала.

Часть красных обошла батарею и начала стрелять в нас сзади. 4-е орудие, откатываясь на сажень после каждого выстрела (подрывать хобот, конечно, не было возможности), подъехало к 3-му. В этот момент кто-то крикнул: «Бросай пушки». Тут раздается еще выстрел 3‐го орудия, и нам картечью разбивает колесо. Пушки, действительно, нужно было оставить и идти в атаку, потому что иначе, если бы мы еще задержались на этой площади, у нас не осталось бы ни лошадей, ни людей. Но этот крик подействовал как-то неприятно. Все бросились к церкви. Я сначала шел, держа лошадь в правой руке, и всё время отстреливался. Потом, когда увидел, что сзади меня почти никого нет, пробежал шагов 50–60. В этот момент я видел, как падал с передка поручик Баженов, он упал лицом вниз и остался неподвижен. Не очень далеко от него лежал солдат нашей батареи, ездовой 2‐го орудия, убитый наповал.

Тут со мной произошел такой случай. Всё это время я носил ботинки с обмотками. От продолжительной езды рысью верхом они ослабли и слегка размотались. Во время этой истории кто-то наступил мне на ногу и придавил конец обмотки, которая снизу начала уже совсем разматываться. Заметил я это слишком поздно, поскольку из-за града летевших пуль не было возможности обратить на это внимание – приходилось отстреливаться. Я дернул несколько раз и хотел оборвать вверху шнурок, но мне это не удалось. Я прошел еще шагов 30–40 и запутал вторую ногу так, что уже не мог двигаться дальше. Товарищи, видя, что мы отходим, открыли еще более интенсивный огонь. Тут я остановился, отпустил свою лошадь, которую всё время держал за повода в локтевом сгибе правой руки, поскольку она после каждого моего выстрела прыгала и вообще сильно волновалась, положил винтовку и начал развязывать и распутывать обмотки. Я остановился прямо на дороге, по которой немного впереди меня красные пропустили пулеметную очередь, которая оставила сплошную линию пыли за собой. В этот момент я перестал обращать внимание на весь этот рой свистевших и шлепавших по дороге пуль и в первый раз за всю свою жизнь подумал «неужели из-за простых обмоток я погибну». После этого на меня нашла полная апатия и безразличие, я наконец распутал свою обмотку, взял винтовку и, не смотря по сторонам и не стреляя, пошел к церкви. В это время шагах в 70 передо мною выросла цепь наших пластунов. Я увидел капитана Шарая и нашего командира – полковника Ягубова, который с винтовкой в руках кричал, чтобы подбодрить пластунов перейти в атаку. Вся эта цепь начала стрелять: одни – лежа, другие – с колена, третьи – стоя.