Текст книги "Войны новых технологий"

Из истории понятия гибридной войны в США и России. Мятежевойна

Мы много говорим об информационной войне, но на самом деле это всегда психологическое воздействие, ведь информационные потоки как раз и настроены на получение эффекта в головах людей. Именно это является ее целью информационной войны.

Гибридную войну довольно часто толкуют не как что-то новое, поскольку большинство ее составляющих существовали и ранее. Новым стало объединение этих составляющих в единое целое, а также дополнительная особая роль информационного компонента, который на разных уровнях обеспечивает функционирование и создает условия для признания войны справедливой собственным населением, без чего не бывает современных войн.

В США первым ввел понятие гибридной войны Хоффман [1–3]. Он говорит: «Гибридные войны не являются новыми, но они [каждый раз] разные». И еще: «Гибридные войны объединяют в себе летальный характер государственных конфликтов с фанатичным и затяжным запалом нерегулярной войны».

Хоффман считает важным рост роли нарративов. Они облегчают рекрутирование, тренинг и мотивацию будущих бойцов. Как в случае российского рефлексивного контроля, Хоффман считает восприятие важнее победы на физическом поле боя. Он вообще привлекает внимание к когнитивному и виртуальному пространствам.

Поэтому он подчеркивает одну характеристику, которая действительно сработала в случае Стрелкова и других: «Успех в гибридной войне также требует, чтобы командиры небольших единиц умели принимать решения и владели тактическим мастерством в отношении неизвестного, а также соответствующее оборудование для быстрого реагирования и адаптации, чем завтрашние противники».

Понятно, что это новые требования. Они частично повторяют те требования, которые в свое время Аркилла определил для сетевой войны, акцентируя, что иерархия, к типу которой принадлежит армия, сможет побеждать сети только тогда, когда сама начнет воевать на принципах сети [4].

Одним из своих предшественников Хоффман считает Фрейера, который в офисе министра обороны занимался стратегическими вопросами. Именно он предложил интересную классификацию неожиданных событий, от которой можно отталкиваться при анализе и понимании гибридной войны.

Свою книгу 2008 года он начинает с критики военной аналитики [5]: «Оборонный анализ и стратегия по своей сути являются такими, что реагируют. Исторически развитие и планирование оборонной стратегии демонстрируют три критических недостатка. Довольно долго они лишь реагировали. Корпоративно в них нет достаточно развитого воображения. Как следствие, они уязвимы к неожиданному». Он подчеркивает, что все дальнейшие стратегические потрясения будут принципиально неожиданными.

В 2004 году американцы предложили новую классификацию угроз/вызовов: традиционные, иррегулярные, катастрофические и прорывные. Фрейер считает гибридной угрозой комбинацию двух таких вызовов. Кстати, он также ссылается на китайский вариант «неограниченной войны». Фрейер смотрит на эти вызовы как на архетипы, которые в чистом виде не встречаются. Нормой следует считать гибридные варианты.

Подобные угрозы он трактует как триггеры или катализаторы. Они порождают потрясения, меняют «правила игры», как это произошло с 11 сентября и его последствиями. В книге исследователя есть раздел «Политика, экономика, социальное действие и политическое насилие как гибридная война». Он подчеркивает, что гибридная война будет оставаться как можно более невоенной. Говорит также о важности синхронизации таких невоенных усилий.

Понятие «невоенный» тоже он понимает по-своему: «Невоенный не значит без насилия, без цели или без угроз. Он означает не быть рожденным военными или не включать военных в форме враждебного государства. Эти невоенные гибриды часто реализуются как сложные комбинации несанкционированного насилия и человеческой опасности».

Он акцентирует потребность не столько определять подобные вещи, сколько их описывать, поскольку они не очень поддаются определению. О гибридных угрозах он говорит: «Это оборонительные вызовы, происхождение, характер, модус и принципиальная сфера конфликта, которые трудно идентифицировать и классифицировать».

То есть роль неизвестного здесь достаточно важна. Правда, следует добавить, что неизвестность исчезает, когда конфликт переходит в чисто военную операцию. Это значит, что выстрелы в Крыму сразу превратили бы конфликт в чисто военный.

В целом мы видим, что мир уже достаточно давно вычислил основные характеристики гибридной войны. И именно главный ее аспект – маскировки под невоенный инструментарий, а также высокий уровень неопределенности/неожиданности.

У россиян к понятию гибридной войны обратился начальник генштаба Герасимов. Он отталкивался от констатации того, что в настоящее время изменились «правила войны», поскольку невоенный инструментарий начинает быть эффективнее военного. Он подразумевает политические, экономические, информационные, гуманитарные методы, активизирующие протестный потенциал населения. К ним добавляются скрытые военные средства. Кстати, именно поэтому российское министерство обороны теперь интересуется и цветными революциями.

В России существуют предшественники в теории подобных нетрадиционных войн. Это Г. Иссерсон [6] (статьи о нем [7] и [8]), чья книга 1940 года называлась «Новые формы борьбы» [9]. Все, начиная с генерала Герасимова, цитируют один ее пассаж: «Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами». Не объявление войны – это тоже коммуникационная характеристика именно нового времени.

Россия имеет еще одного теоретика нового типа войн, которую он обозначил как «мятежевойна». Это Евгений Месснер [10] (см. его работы [11–14]). Он родился в Херсонской губернии, а умер за рубежом. У него мы можем найти даже интересную цитату о войнах будущего: «В прошлых войнах важным считался захват территории. В дальнейшем важным будет рассматриваться захват душ в государстве, с которым враждуют».

Он считал, что традиционные методы ведения войны уже исчерпали себя. Еще один его вывод: «Когда-то войны шли в двухмерном пространстве – на поверхности моря и суши. Затем появился третье измерение – война в воздухе. Теперь важнейшим стало четвертое измерение – психика сторон, которые воюют». Американцы проиграли войну во Вьетнаме именно в головах, а не на поле боя, считал он.

Мир сейчас практически живет именно в таком измерении. Правда, пока мы говорим об информационной войне, но это скорее война именно психическая, ведь информационные потоки как раз и направлены на получение эффекта в головах людей. Именно это является целью информационной войны.

И последняя интересная фраза: «Политика есть искусство объединения людей. Важнейшей задачей мятежевойны является объединение собственного народа и привлечения на свою сторону части народа того государства, с которым ведется война. […] Мятежевойна – это война всех против всех, причем врагом может быть и свой, а союзником – чужой. У каждого человека должны быть психологические стрелы и психологический щит».

Иссерсон и Месснер определяли войну будущего, а нынешние события продемонстрировали, что будущее уже приблизилось. Поэтому аналитики пишут, что Россия ведет «мятежевойну» против Украины [15], а Месснера называют любимым стратегом Путина [16]. Кстати, Иссерсона арестовали в 1941 году за участие в вымышленном военном мятеже, вышел он только в 1955-м, а Месснер воевал на стороне белой армии, поэтому в результате оказался в Аргентине, где и умер.

Гибридная война все время опирается на войну информационную. Поэтому в случае Крыма и Донбасса британские эксперты увидели следующие фазы [17]:

• первая: создание у «российских соотечественников» так называемой мягкой лояльности к России путем акцентирования культурных, языковых и идеологических связей;

• вторая: распространение страха, что их правительства начнут работать против них; это делается акцентированием нацистской тирании времен войны и спасительной роли советских войск;

• третья: гуманитарная интервенция российских войск в форме или в гражданском для защиты или присоединения к России.

Гибридная война всегда начинается внезапно. Поэтому военные должны учиться заранее, как иметь дело с неожиданными угрозами. Время всегда работает против тех, кто ориентируется на старые варианты войн. Их можно изучать, но на них нельзя ориентироваться как на единственно возможную модель войны.

Литература

1. Hoffman F.G. Hybrid vs compound war // armedforcesjournal.com/hybrid-vs-compound-war/.

2. Hoffman F.G. Conflict in the 21st century: the rise of hybrid wars // www.potomacinstitute.org/images/stories/publications/potomac_hybridwar_0108.pdf.

3. Hoffman F.G. Hybrid warfare and challenges // Joint Force Quarterly. – 2009. I. 52.

4. Networks and netwars. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. – Santa Monica, 2001.

5. Freier N.P. Known unknowns: unconventional «strategic shocks» in defense strategy development. – Carlisle, 2008.

6. Иссерсон, Георгий Самойлович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%81%D1%81%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BE%D0%BD,_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D0%B9_%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B9%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87.

7. Ходаков И. Неуслышанный пророк // nvo.ng.ru/history/2010-07-02/ 15_isserson.html.

8. Богусловский А. Размышления к 9 мая. О Георгии Самойловиче Иссерсоне // militera.lib.ru/science/isserson/pre.html.

9. Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы // militera.lib.ru/science/isserson/index.html.

10. Месснер, Евгений Эдуардович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B5%D1%81%D1%81%D0%BD%D0%B5%D1%80,_%D0%95%D0%B2%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%AD%D0%B4%D1%83%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87.

11. Месснер Е. Э. Мир без мира // vtoraya-literatura.com/publ_2025.html.

12. Бутусов Ю. Современные офицеры должны стать командирами хаоса. 10 цитат полковника Генштаба Евгения Месснера // censor.net.ua/resonance/3080402/sovremennye_ofitsery_doljny_stat_komandirami_haosa_10_tsitat_polkovnika_genshtaba_evgeniya_messnera.

13. Месснер Е. Э. Всемирная мятежевойна. – Жуковский – Москва, 2004.

14. Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е. Э. Месснера. – М., 2005.

15. Гольц Ф. Россия ведет «мятежевойну» против Украины // www.ej.ru/?a=note&id=25059.

16. Федорович А. Любимый стратег Путина // www.inoforum.ru/inostrannaya_pressa/lyubimyj_strateg_putina/.

17. Thornton R. The Changing Nature of Modern Warfare

Responding to Russian Information Warfare. – RUSI Journal. – 2015. – Vol. 160/ – I. 4.

Нетрадиционные войны никогда не исчезнут

Нетрадиционная война сильна как своей неожиданностью, к которой невозможно подготовиться, так и незаметностью, когда принятие решения заторможено из-за того, что не распознается агрессивный характер происходящего. На него начинают реагировать только тогда, когда уже поздно что-либо изменить.

До войны обычной, физической (и часто во время ее) становится возможным использование всех других вариантов давления на страну-противника. Это может быть финансовая война, торговая война, экономическая война… Если обычная война использует инструментарий физического пространства для получения политических результатов, то в гибридной войне, как видим, разных видом инструментария гораздо больше.

Сюда же мы можем отнести и то, что именуется принудительной дипломатией. В ней констатируется, что сама по себе угроза применения силы в случае невыполнения требований должна быть усилена действиями в физическом пространстве. Например, передвижением войск, скоплением войск на границе. Первая мировая война получила в качестве повода массовую мобилизацию, которую провела Россия, что Германия восприняла как угрозу и начала войну, когда Россия отказалась остановить мобилизацию по требованию Германии.

Развитие цивилизации порождает как новые силы, так и новые точки уязвимости, о которых раньше не думали. Только с 2016 года НАТО признало киберпространство в качестве оперативного пространства. В соответствующем документе констатируется: «Определение поле битвы для киберпространства является уникальным, хотя оно затрагивает такие традиционные военные понятия, как понимание действий и возможностей противника. Киберпространство как тема для обсуждения наполнено конкурирующим и словарями, понятиями и терминами, над которыми НАТО работает, чтобы разобраться не только в терминологии, рно также путем создания общих стандартов для обмена информацией» [1]. То есть появляется как уязвимость, так и возможность для атаки, в результате мы имеем еще одно нетрадиционное измерение войны.

Финансовые войны тоже имеют богатую историю, учитывая то, что от экономики зависят как возможности вооруженных сил, так и поддержка их со стороны населения (см., некоторые исследования [2–3]). На наших глазах прошла санкционная война, которая, в числе прочего, замедлила военное развитие России.

Первоначально Украина заговорила о гибридной войне со стороны России, когда появились так называемые «зеленые человечки». Их функцией было торможение принятие решений Украиной и мировым сообществом об агрессивной направленности этих действий.

Манипулирование информационными потоками стало еще одним проявлением нетрадиционной войны. М. Мур, директор Центра по изучению медиа, коммуникаций и власти Кингс Колледж, Лондон считает: «Фейковые новости вскрыли более серьезную проблему. Это кампании столь мощные и столь способны к прорывам. Они думали, что они разрывают политику, но в позитивном ключе. Они не подумали о последствиях. Этот инструментарий предоставляет удивительное усиление, рно в нем есть и темная сторона. Он позволяет людям делать очень циничные, разрушающие вещи» (цит. по: [4]).

Военный инструментарий – это система разрушения. Можно разрушать мосты, но можно – человеческий разум, представления о мире, которые записаны в нем. Бомбардируется модель мира страны-противника, чтобы отнять у нее право на сопротивление. И война становится невозможной, когда свою армию не поддерживает свое же население. Поэтому с населением начинает говорить уже не журналистика, а пропаганда.

Система пропаганды должна говорить единым голосом, наказывая сомневающихся и критиков. И. Яковенко пишет об этом феномене с точки зрения реагирования российских медиа на оскорбление Путина на грузинском ТВ: «Вероятно, в том мире, в котором пребывает Соловьев, все люди планеты Земля обязаны говорить о Путине только восторженное или, в крайнем случае, просто хорошее, а если кто скажет плохое, то его все должны немедленно осудить, причем те, кто осудил недостаточно, должны в свою очередь подвергнуться строжайшему осуждению. К досаде Соловьева, не осудивших не нашлось, во всяком случае, из известных людей, зато были те, кто осудил неправильно. Это Алексей Венедиктов, Дмитрий Гудков и другие ненавистные Соловьеву люди» [5].

Правильный с точки зрения пропаганды мир очень системен. Враги все делают неправильно, они глупы и над ними можно только смеяться. Телевизионные политические ток-шоу очень наглядно это демонстрируют своим подбором двух команд: говорящих правильно и говорящих неправильно. Последние иногда даже подвергаются и физическому воздействию со стороны находящихся в пламенном гневе ведущих.

Мир существует перед нами в двух своих ипостасях: физической и виртуальной. Если первая атакуется противником физически, то последняя – информационно, надеясь внести бреши в виртуальную картину мира. И «дыры» в картине мира также можно латать с помощью виртуального продукта – телесериалов и кино. Это не монография по истории, поэтому здесь возникают определенные отклонения, которые важны именно для пропаганды. А она очень любит клеймить врагов и обожествлять героев. Тем самым пропаганда как бы задает полюса правильного и неправильного поведения.

Р. Форно считает основной целью современных подходов в киберпространстве воздействие на человека. Он пишет: «Некоторые наблюдатели предполагают, что использование инструментария интернета для шпионажа или в качестве базы для дезинформационных кампаний являются новой формой „гибридной войны”. Их идея состоит в том, что границы размываются между традиционной кинетической войной бомб, снарядов, оружия и нетрадиционной, скрытой войны против „сердца и разума” иностранцев, которую ведут разведка и силы специальных операций. Однако нам представляется, что это вовсе не новая форма войны: это скорее те же старые стратегии, использующие последние появившиеся технологии. Точно так, как онлайновые маркетинговые кампании используют спонсорский контент и манипуляции поисковых машин, чтобы распространять искаженную информацию населению и правительствам, они опираются на интернет-инструментарий для достижения своих целей. Другими словами они занимаются хакингом других типов систем с помощью социального инжиниринга в больших масштабах» [6].

Однако новые технологии, преследуя старые цели, все равно кардинально меняют картину воздействия. Это связано с тем, что любая технология имеет свои собственные сильные и слабые стороны. Они были одними у ракет, но стали другими при воздействии сквозь соцсети.

Ракеты, к примеру, всегда носят клеймо врага, а соцсети рассматриваются как свои. Человек не любит врагов, но любит друзей. Поэтому здесь резко занижена критичность в восприятии предлагаемого материала. Это мимикрия под нейтральный информационный поток.

Одним из выводов после американских президентских выборов стала необходимость нового контроля над техгигантами, особенно в случае выборов. Исследователи также приходят к такому выводу: «Понимание Cambridge Analytica и больших машин пропаганды на базе искусственного интеллекта является сегодня базовым для тех, кто хочет понять современную политическую власть, выстроить движение или уберечься от манипуляций. Военизированная пропагандистская машина искусственного интеллекта является новой предпосылкой достижения политического успеха в мире поляризации, изоляции, троллей и черных постов» [7]. Последними являются реально неопубликованные посты, но которые могут появиться в новостной ленте пользователя с подачи рекламистов [8–9].

Трудности с этими типами действий осложнены тем, что все обвинения в ведении гибридной войны сразу же опровергаются. И это облегчено тем, что в современной войне многие действия идут в «серой зоне» между войной и миром. А мы все привыкли видеть войну только в реально военных действиях. Армия учит человека стрелять автоматически, а когда человек задумывается, что ему делать, он может и не выстрелить. Именно на это часто нацелены гибридные подходы, скрывающие одно и подчеркивающие другое. Например, крымские «зеленые человечки» как бы источали дружелюбие к окружающим, правда, держа в руках автоматы. На них также не было привычных знаков различия.

Гибридные действия тяжело поддаются идентификации, что открывает прекрасные возможности для их отрицания: «Фактически, когда Запад говорит о модели возросшей российской военной и разведывательной активности на восточных границах НАТО, Москва доказывает противоположное: нет доказательств присутствия российской подводной лодки в шведских водах, эстонец, обвиненный в шпионаже, был на российской стороне границы, российская военная активность в Балтике не выходит за пределы нормы и всегда находится в международном воздушном или водном пространствах. И более того, говорит Кремль, если говорится о гибридной войне, то это пропагандистская кампания, инспирированная и руководимая западными правительствами, ведомыми США, чтобы изобразить Россию врагом» [10].

К приведенному выше набору опровергаемого негатива можно добавить новые ситуации:

• итальянскую партию обвиняют в получении финансирования на выборы со стороны России путем предоставления выгодного нефтяного контракта [11];

• фейк об убийстве работника Демократического Национального Комитета был запущен и продвигался российской разведкой, что показало расследование Yahoo News [12–13];

• конспирологи хорошо освоили соцсети [14];

• появились документы из круга Пригожина, в которых прослеживается намерение использовать расовые трения США не только в связи с выборами 2016 года [15];

• российские тролли выводили людей на митинги друг против друга [16];

• российские агенты искали в американском казначействе секретную информацию о Клинтон [17].

Россия всегда отрицает подобные обвинения, правда, иногда и признает, но в художественной форме. Американская пресса активно цитирует слова из статьи В. Суркова «Долгое государство Путина»: «Чужеземные политики приписывают России вмешательство в выборы и референдумы по всей планете. В действительности, дело еще серьезнее – Россия вмешивается в их мозг, и они не знают, что делать с собственным измененным сознанием. С тех пор как после провальных 90-х наша страна отказалась от идеологических займов, начала сама производить смыслы и перешла в информационное контрнаступление на Запад, европейские и американские эксперты стали все чаще ошибаться в прогнозах. Их удивляют и бесят паранормальные предпочтения электората. Растерявшись, они объявили о нашествии популизма. Можно сказать и так, если нет слов» [18]. И это «вмешательство в мозги» очень задело американскую прессу.

В. Сурков под псевдонимом Н. Дубровицкий недавно выпустил повесть о Донбассе, назвав ее «Подражание Гомеру». Здесь у одного из героев есть такие мысли, в чем-то созвучные приведенному выше: «Его всегда смутно тянуло к тупым людям, в их обществе он отдыхал умом и душой. Редкие, медленные, тусклые мысли, исходившие от идиотов, их несложные и оттого нестрашные хитрости и желания, их упрямство в пустяках при идущей от безразличия податливости в делах важных и возвышенных вселяли в него надежду на осуществление благородных целей войны. И действительно, насколько он знал и понимал историю человечества, чтобы получилось когда-нибудь жить в тех идеальных утопиях, ради которых якобы велись и ведутся войны, во всех этих атлантидах, городах солнца, пятых монархиях, коммунизмах, сферах совместного процветания, вечных мирах и глобальных демократиях, необходимо не только одолеть врага, но и порядком поглупеть» [19].

Есть и вероятная отсылка на З. Прилепина, поскольку других писателей там особо не было: «Правда, как известно, не влияет на общественное мнение, и за автором книги все же закрепилась слава человека бывалого, знающего жизнь с изнанки, сведущего в военном деле и даже отчасти героического. Его стали звать на всякие милитаристические ток-шоу, участвуя в которых он понемногу и сам уверовал в свое вымышленное предназначение. Он так распалил себя в этих диспутах, выказал столько телевизионного мужества, нагнал такого страху на воображаемых врагов, что от собственных речей несколько двинулся умом. Оглушенный бравурными фантазиями, мозг его головы заглох, как двигатель, в который залили вместо бензина шампанского. Не заметив, что теперь он думает уже не головным, а исключительно костным мозгом, популярный писатель додумался до участия в настоящей войне. Ему захотелось быть как Эсхил, Сервантес, Толстой, Мальро – настоящие солдаты, владевшие оружием так же прилично, как и словом».

Сурков пишет и о будущем, где настал вечный мир, поскольку возник инструментарий контролируемых войн. И этот будущий мир не очень привлекает, поскольку там даже искусственный интеллект приобрел не лучшие человеческие черты: «Все рутинные умственные хлопоты окончательно перепоручили искусственному интеллекту, народы предавались заслуженной праздности, наступал, возможно, последний, но, без сомнения, золотой век. Правда, АI, созданный методом эмуляции, переноса функций человеческого мозга в машину, приобрел вместе с этими функциями и неизбежно сопутствующие им отдельные особенности чисто человеческой психики, а именно склонность к религиозности и воровству. Машинные алгоритмы и нейросети, управлявшие финансами, системами безопасности, государственными заказами, торговлей, образованием, здравоохранением и транспортом, обманывали и обкрадывали людей и вымогали у них взятки. Коррупция искусственного интеллекта достигла поистине сверхчеловеческих пределов. Люди, впрочем, не слишком страдали, потому что разучились негодовать и бунтовать, они предпочитали шутить и похахатывать по поводу всего, что раньше их возмущало, ими правили комики и остряки, более всего ценилось хорошее настроение и всякого рода позитив».

Сурков был, когда руководил этим сегментом, креативен, с хорошей школой административной и коммуникативной, то есть идеальным игроком для ведения гибридной войны, в которой война была в целях, а по методам – набором гибридных действий. Но политика требует быстрого достижения целей, в противном случае подобные цели не имеют смысла, и Суркова убрали, поскольку он скорее мог быть автором комбинаций, но не результатов.

Наступило время не просто статей, анализирующих это наступление, но и серьезных и ответственных текстов. Пентагон, например, выпустил целое исследование о стратегических интенциях России [20], РЭНД о работе России в соцмедиа Восточной Европы [21], а Интернет-институт Оксфордского университета – о медиаманипуляциях [22]. И такая направленность вполне понятна, поскольку любая атака напрямую зависит от наличия имеющихся точек уязвимости.

Часто поведение России на международной арене ставит в тупик исследователей, которые не могут понять, на какие типы нарушения международного права может пойти Россия дальше. По этой причине интересно, что пишут об этом сами российские независимые исследователи. Г. Павловский в серии своих статей предложил свою модель поведения России на внешней арене. Он считает, что Россия делает все, чтобы занять в международной системе то место, которое она сама себе придумала. И поскольку это место резко выше ее реальных возможностей, Россия все время играет на обострение, бросаясь в те мировые точки, где возникает дефицит власти: от Украины до Венесуэлы.

Вот некоторые из его высказываний:

• «Мы все лучше объясняем мир, который все менее понятен, но все более аномален. Кто его лидеры? Мастера беспорядка, штурманы аномальности» [23];

• «Москва – излучающий риски фактор. Она преступает законы и нарушает правила. Кремлевская радиация ощутима далеко вне границ РФ. Она источник проблем, а не решений. Действуя сверх малых сил, Россия творит влияние из ничего и живет, будто у нее в запасе еще один глобус. Людей Путина встретишь повсюду в мире, и везде они оперируют деньгами неясного происхождения. К тому же Россия заразна» [23];

• «Попрактиковавшаяся на Украине, российская Система искусно просачивается сквозь границы, смешивая логику войны, торговли и спецопераций» [23];

• «Кремль поглощен другим делом – транзитом российской Системы из региональной в мировую государственность. В глобальную платформу присутствия, просачивания и влияния в любых регионах мира. То, что мы видели на Донбассе, в Сирии или в ЦАР – не эксцесс личной власти. Это и есть модель nation building России» [24];

• «Взгляните на обустройство внутренней России – помимо укладов, необходимых для глобальных операций, все прочее в небрежении. Так выглядит дальний тыл при развитии наступления – генералов не интересует мусор, оставленный армией позади. Уборка тылов не их дело. Отсюда дикий хаос внутренней политики. Причина не в том, что власть якобы немощна и не в силах подавлять ради «наведения порядка». Отнюдь нет – но места приложения ее сил не в России. Порядок ей нужен в Сирии, в Венесуэле, в Луганске – там сосредоточено все ее внимание» [24];

• «Договорные модели стратегической стабильности вырабатывались для фронтовых держав. Сегодняшняя невозмутимость мира, атакуемого хакерами-подрывниками, кажется загадкой. Разгадка в том, что мир не един и возмущения в нем не передаются от домена к другим доменам. Любой „геополитический хакер” (термин из словаря СВОП) знает, что его действия оставят без последствий. Радикальное противодействие хакингу рискованней попустительства, а аномальный мир стерпит много абсурдных импровизаций. Такова самовосстанавливающаяся мультиглобальность, ее аутопоэзис» [24];

• «Официальные идеологи часто выражают имперские фантазии и экспансионистские мотивы, но ничем для этого Система не располагает. Ставки российского транзита высоки, но они не „подготовка к войне”, обустройство новой мировой идентичности России. Портал в аномальный мир. Политика Москвы аномальна, но у нее есть шанс, совпав с турбулентным мейнстримом, перейти порог нового состояния мира, где прежняя норма будет не столь важна» [25].

Из всего этого следует неправильная интерпретация «взятия Крыма». Все понимали ее как решение проблем на внутреннем фронте необходимостью поднятия рейтинга, однако внутренние проблемы реально не так интересны Путину, как проблемы внешние – Крым был заявкой на новое место в мировой политике.

Гибридные угрозы трудно не только распознавать, но тем более предсказывать. По этой причине весь имеющийся опыт подвергается тщательному анализу. Даже когда вероятный источник агрессии ее отрицает.

Вероятно, проблема гибридности/нетрадиционности должна делиться на два класса:

• актуальная опасность, известная из прошлого опыта. Россия, к примеру, сама с опаской относится даже к намеку на цветную революцию;

• потенциальная опасность как вариант будущей угрозы национальной безопасности.

Нетрадиционные подходы мы также можем обозначить как управление неуправляемым. Противник/оппонент пытается управлять пространством, которым не имеет права управлять, например, чужими выборами или референдумом. Они имеют политическое значение, а управлять приходится массовым сознанием голосующих чужой страны. Гибридные подходы прячут свои действия, прячась за анонимностью. То есть то, что предстает перед наблюдателем как случайный процесс, на самом деле является процессом системного порядка с вполне конкретными целями, которые и пытаются скрыть.

Литература

1. Ablon L. a.o. Operationalizing Cyberspace as a Military Domain. Lessons for NATO // www.rand.org/pubs/perspectives/PE329.html.

2. Lin T.C.W. Financial Weapons of War // www.minnesotalawreview.org/wp-content/uploads/2016/04/Lin_ONLINEPDF.pdf.

3. Durden T. America’s Global Financial War Strategy Is Escalating // www.zerohedge.com/news/2019-05-03/americas-global-financial-war-strategy-escalating.

4. Cadwalladr C. Google, democracy and the truth about internet search // www.theguardian.com/technology/2016/dec/04/google-democracy-truth-internet-search-facebook.

5. Яковенко И. Грузинские снаряды для информационной войны // newtimes.ru/articles/detail/182725.