Текст книги "Отвага и риск"

2

Но выспаться не дали. Разбудил дежурный по стоянке третьей эскадрильи. Он долго тряс Беляка, пока тот, приоткрыв глаза, не выругался:

– Отвали!

– Да проснитесь же! – требовал рослый сержант.

– Чего тебе?

– Товарищ старший лейтенант! Проснитесь! Вас просят прийти к нам, на стоянку вертолета капитана Лукьяненко!

Беляк чертыхнулся. Вставать не хотелось, но знал, что сержант не отцепится. Надо идти. Что-то там хитрое задумал Анатолий Лукьяненко, раз послал дежурного Лукьяненко – юморист и весельчак. Невысокого роста, крепкого телосложения. Он на год раньше окончил Сызранское летное училище. Никогда не унывает и постоянно что-нибудь придумывает. Когда он дежурит по руководству полетами, и там без юмора не обходится. Запрашивает, например, у него летчик разрешение на посадку стандартной фразой: «Шасси, зеленые, посадку». А Лукьяненко отвечает: «Цепь, намордник, будка!»

В сопровождении сержанта Беляк зашагал на вертолетную стоянку. Над аэродромом стояла предутренняя темнота. Горели лампочки, освещая стоянку.

Подойдя к стоянке вертолета Ми-8, увидел капитана Лукьяненко, его экипаж и весь технический состав по обслуживанию винтокрылой машины. Понял, что Анатолий только прилетел. Перед ним стоял высокий офицер в рваной мобуте, полевой форме, с погонами подполковника. А рядом с ним Беляк увидел двое носилок с ранеными солдатами и четырех вояк, с оружием, одетых кто в чем, в грязных, рваных маскхалатах, полосатых тельниках. Все они перепачканы, с осунувшимися лицами, с пятнами засохшей крови на одежде, которую и одеждой-то назвать трудно. С них свисали одни лохмотья. У одного, высокого, голова перевязана, и сквозь бинт большим пятном выступала кровь. Белая повязка с пятном алой крови Александру невольно напомнила японский флаг.

Все они – подполковник и солдаты – с нескрываемым интересом смотрели на Беляка, словно ожидали его прихода.

На стоянку подкатила санитарная машина. За ней вторая.

Лукьяненко поздоровался с Беляком.

– Привет! – хмуро ответил Александр, не понимая, зачем тот поднял его с постели.

– Как дела? – спросил Анатолий.

– Нормально, – ответил Беляк и в свою очередь задал вопрос: – Откуда прилетел?

– Оттуда, где ты разбойничал этой ночью, – и, повернувшись к пехотинцам, громко произнес: – Хотели его видеть? Вот он и есть тот самый двадцать первый полосатый крокодил!

– Он? – спросил подполковник.

– Да! Собственной своей персоной, – и уже с юмором добавил: – Нашего ордена Кутузова героического полка, второй боевой собачьей эскадрильи гвардии старший лейтенант Александр Беляк!

И тут произошло то, чего никто не ожидал.

Один из четырех, в рваном тельнике, весь поцарапанный, в засохших пятнах крови, подошел к Беляку и упал перед ним на колени. Отбросил автомат и, обхватив Александра за ноги, громко зарыдал.

– Вы… Вы… вы!.. Мы… живы! – плача навзрыд, он заикался и невнятно, сумбурно выговаривал слова. – Нас… Вы!.. Мы… живые!..

К нему присоединились и остальные трое.

– Спаситель ты!..

– Подрываться уже хотели… Запалы ставили… Чтоб живыми не попасть к духам…

– А тут ты! Прямо с неба!.. И на них!

У Александра запершило и перехватило горло, он растерялся от неожиданности и сам готов был заплакать.

Но тут к ним подошел подполковник. Он тоже был взволнован. Попросил данные Беляка и его экипажа и старательно все записал:

– Буду лично ходатайствовать о награждении!

Раненых погрузили в санитарную машину. Вторая машина увезла остальных пехотинцев.

Как выяснилось, бой у блок-поста больше не возобновлялся.

А рано утром, когда подошло подкрепление, разобрались во всем. Своей ночной атакой экипаж Беляка положил семьдесят шесть духов. Снаряды и ракеты, как говорили, попали в «яблочко», создали на стороне душманов сплошной ад, перемешав все с землей. Уцелевшие моджахеды с воплем «Алла!» побросали оружие и в панике разбежались. Мотопехота добила раненых.

Один наш солдат, который был тяжело раненным, умер в госпитале. А еще одного, получившего осколочное ранение, медики выходили.

Ночную сцену на вертолетной стоянке наблюдал и новый замполит полка Мостовидов, заменивший убывшего в Союз Перепалкина, но такой же дотошный и въедливый. Назидательно погрозив пальцем, он сказал Беляку:

– А за двенадцать дырок на боевом вертолете придется спросить с коммуниста Беляка. Не бережете, товарищ старший лейтенант, не бережете государственное имущество, дорогую социалистическую собственность, которую вам доверили! Всего пару месяцев назад командование доверило вам новенький вертолет. Прямо с завода! А вы что? Как обращались с ним? Стыдно смотреть! За это короткое время уже успели превратить его в сплошное дырявое решето, покрытое самодельными заклепками!

3

– Внимание! Внимание! – раздался голос в микрофоне. – Всем пассажирам пристегнуть ремни! Самолет идет на посадку!

Подполковник Аболакин, не отрываясь от иллюминатора, машинально застегнул ремень. Сквозь стекло он смотрел на суровые горные хребты, пики и вершины, покрытые вечными льдами и снегом. Под крылом самолета были не облака, которые привык видеть при полетах в Союзе, а высочайшие горы мира. А большой тяжелый самолет, натужно гудя двигателями, низко летел над ними, как над землей при бреющем полете. Снег искрился в лучах солнца. Видны были впадины, острые пики, расщелины, темные проемы глубоких ущелий.

Подполковник взглянул на прибор, показывающий высоту полета. Стрелка застыла на высоте около пяти тысяч метров от уровня моря. «В этих местах, над этими дикими горами, – невольно подумал подполковник, – мне предстоит летать и воевать». В душу закралась настороженность. Радости мало, экзотика слишком суровая. Одно дело – читать, слышать рассказы о высоченных горах Гиндукуша, совсем другое – видеть их своими глазами. «Да, радости мало, далеко не Кавказ, – снова подумал он и тут же себя успокоил: – Другие же летают? А я чем хуже? Освоюсь, привыкну!». И еще подумал о том, что летит в полк с повышением, на должность начальника штаба полка. А командир хорошо знаком – Женька Крушицын. Вместе учились четыре года в летном училище, жили в одной казарме, да еще в одной эскадрилье. Эти годы не забываются! Правда, последние десять лет не виделись, не встречались, служить каждому пришлось в разных местах Советского Союза. В полку служит еще один однокашник, майор Владимирский, командует эскадрильей, но с ним у него особо дружеских отношений тогда не было… А вот Женька – свой в доску! Это надо же, какая удача!

При мысли о встрече с однокурсником Аболакин улыбнулся. Он вез в чемодане пару бутылок армянского коньяка, бутылки водки, да не простой, а самой лучшей, «Юбилейной» и «Петровской», сырокопченую колбасу, баночки с красной икрой… Отметим встречу и начало совместной службы! Женька – командир полка, а он, Генка, начальник штаба!

– Идем на снижение! – повторил властный голос. – Всем пристегнуть ремни!

Сделав крутой вираж, проваливаясь в воздушные ямы, транспортный самолет встряхнул пассажиров, как в огромном миксере, объединяя их в одну настороженно-взволнованную массу, и резко пошел на снижение, словно стремительно заскользил вниз с горы, нервно завибрировав от перегрузок. В пассажирском салоне раздались тревожные возгласы, крики; в глубине салона кто-то громко матерился, посылая ругательства в адрес пилотов.

Подполковник Аболакин был предупрежден, как и многие военные пассажиры, о своеобразной специфике посадки на Кабульский аэродром. Но и он, за годы службы в авиации привыкший к полетам на вертолетах, к крутым взлетам и посадкам, пережил в эти короткие минуты резкого снижения довольно неприятное чувство. И когда самолет вышел на прямую, коснулся колесами бетонки взлетно-посадочной полосы, дико затрясся, снижая скорость, Аболакин, как и большинство пассажиров в салоне, испытывал счастливые мгновения благополучного приземления. Раздался всеобщий вздох облегчения и радости. Ура! Сели!

Подхватив свою поклажу, подполковник Аболакин направился к выходу. Но когда открыли дверь и он стал спускаться по ступенькам трапа на землю, ему показалось, что он очутился где-то на другой планете. Его мгновенно окутала непривычная жара, словно он, не раздеваясь, в верхней одежде очутился в финской сауне. Дышать нечем. Все вокруг, как в тумане, окутано облаком серой пыли, и в этом пыльном облаке двигаются машины, куда-то торопятся люди…

– Вы подполковник Аболакин?

Перед ним стоял невысокий плотный офицер в выгоревшей на солнце форме, тоже с двумя звездами на погонах, предпенсионного возраста, на груди – орден Красного Знамени.

– Да, я! – ответил Аболакин, приятно отмечая, что его встречают.

– Приветствую с прибытием на землю древнего Афганистана!

Он представился. Это был начальник штаба полка, которого Аболакин прилетел заменить, подполковник Торопцев.

Поехали в военный городок. Ровные, длинные, как школьные пеналы, ряды унылых сборных щитовых домов. Ни одного кустика, ни одного деревца.

– Вам приготовили комнату в модуле управления полка.

Просторная комната с широким окном, стандартная армейская кровать, застеленная новым серым одеялом, чистые простыни, платяной шкаф, небольшой холодильник, стол, телефон, пара стульев. Чисто, прибрано и, главное, прохладно. Монотонно гудит кондиционер.

– Командир полка вас примет в восемнадцать ноль-ноль, – сказал Торопцев. – Если не возражаете, у нас есть время познакомиться с гарнизоном.

Аболакин внутренне улыбнулся. Понятненько! Женька Крушицын даже первую официальную встречу перенес на вечер! И вслух произнес:

– Согласен!

На территории гарнизона размещались девять различных авиационных частей. Ознакомился внешне с каждой, потом объехали посты внешней охраны аэродрома и военного городка, где службу несли сухопутные подразделения, затем обошли основные объекты гарнизона, аэродрома.

Ровно в шесть вечера подполковник Аболакин бодро вошел в кабинет командира полка. Крушицын сидел за письменным столом, подписывая какие-то бумаги. «Приосанился!» – подумал о нем Аболакин и, сдерживая радость, четко доложил:

– Прибыл для прохождения дальнейшей службы!

– Садитесь, подполковник! – сухо и официально произнес Крушицын и указал на стул возле своего стола.

– Благодарю! – ответил Аболакин, не пряча улыбку.

– Рассказывайте, где раньше служили?

На лице – сугубо официальное выражение. Крушицын задавал вопросы ровным канцелярским тоном, равнодушно, без эмоций, как чиновник в отделе кадров. Словно раньше никогда не встречались. Тем же ровным и четким тоном рассказал о некоторых особенностях службы в Афганистане и в конце беседы спросил:

– Как вы относитесь к спиртному?

– Положительно! – ответил Аболакин.

– А как вы относитесь к женскому полу?

– Очень даже положительно! – улыбнулся Аболакин, ожидая ответной дружеской реакции.

Но, к его удивлению, командир полка в ответ не улыбнулся, а произнес длинную речь воспитательного характера, словно перед ним был не старый друг по училищу, не подполковник со стажем службы, а молоденький лейтенант, прибывший служить в полк. Аболакин, слушая поток правильных слов, невольно подумал, что высочайшие хребты Гиндукуша, которые он преодолел на самолете, на самом деле еще и отделили прошлое от настоящего, и лед вечной мерзлоты охладил тепло дружеских взаимоотношений навсегда.

Улыбка слетела с лица Аболакина. Перед ним был не тот, с кем он мечтал встретиться и вместе служить. Перед ним был не Женька Крушицын, свой в доску, а чужой человек с таким же именем и фамилией. Официальный тон и обращение на «вы» ставили точку над их прошлым и открывали новую страницу в их будущих взаимоотношениях. Этим приемом он поставил Аболакина на место, дал понять, что он – командир, начальник, а ты, хоть и был когда-то другом в далекие курсантские годы, сейчас подчиненный и будь любезен соблюдать дистанцию и не переступать служебные границы.

– Завтра с утра жду вас в штабе, – произнес на прощание Крушицын.

Ни о какой дружеской встрече вечером не было и намека. Так начались и сохранялись в течение многих месяцев, до его замены, отношения с Крушицыным – только служебные, только официальные, только на «вы». Крушицын ни разу не пригласил его к себе в комнату, где жил. Впрочем, никто из его заместителей тоже в ней ни разу не был.

Придя к себе, Аболакин достал бутылку коньяка, открыл, налил стакан, выпил. Не раздеваясь, лег на застланную новым шерстяным одеялом кровать. Заложив руки за голову, смотрел в потолок. На душе было хмуро и тоскливо. Разве такого приема он ждал от встречи с другом по училищу?

Ничего себе, хорошенькое начало службы!

4

Утром побрился, привел себя в порядок, оделся строго по форме. Вышел из щитового дома и сразу окунулся в летний азиатский зной. Солнце припекало с раннего утра и сухой воздух, насыщенный мельчайшей пылью, зацарапал горло. Перед входом в штаб полка его кто-то окликнул:

– Генка, ты?

Аболакин обернулся. К штабу шел майор; загорелое лицо показалось знакомым, особенно улыбка.

– Юра Владимирский?

– Он самый! – они дружески обнялись.

– Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами пожаловал к нам? – радостно улыбался Владимирский.

– Прибыл по замене. После академии направили сюда на должность начальника штаба!

– Растешь, Гена! Мы рады за тебя, слышали, что ты в академии. – Владимирский говорил искренно и открыто, так, словно не было прожитых лет, а они не покидали стен училища. – Идешь представляться?

– Это сделал вчера, сразу после прилета, – ответил Аболакин. – А ты как?

– Командую второй эскадрильей, скоро на замену пойдем!

Дружеская встреча с Владимирским сразу ободрила, смягчила неприятное впечатление, которое осталось после официального представления и беседы с Крушицыным. Есть в полку и нормальные люди!

Весь день ушел на ознакомление с работой штаба полка. Подполковник Торопцев, не прекращая исполнение своих обязанностей, вводил в курс службы, водил по отделам, представлял, знакомил с заместителями командира полка. Замом по летной подготовке был подполковник Павлов, он летал на самолетах Ан-12, поэтому отвечал за первую эскадрилью, военно-транспортную. Он был малоразговорчив, замкнут в себе. Командовал первой эскадрильей майор Смирнов. Транспортные самолеты эскадрильи занимались в основном перевозкой грузов и личного состава в Союз и обратно, а внутри Афганистана – обеспечением связи и руководства боевыми действиями с воздуха.

Аболакин был рад познакомиться с заместителем командира полка, подполковником Екимовым, человеком простым и открытым. Учась в академии, в военных журналах читал статьи о его подвигах, был наслышан о его личном мужестве, боевых делах, когда Екимов командовал отдельной эскадрильей в Джелалабаде, еще в первый год ввода наших войск в Афганистан.

Вторая и третья эскадрильи были вертолетными. Командиром второй эскадрильи, экипажи которой летали на боевых Ми-24, был однокашник, майор Владимирский. В основном этой эскадрильей, знаменитой своими успешными ратными действиями, занимался Екимов, который сам часто летал, возглавлял и руководил боевыми операциями.

Командиром третьей эскадрильи, экипажи которой летали на вертолетах Ми-8, был майор Герцев – смелый, отважный офицер, хороший руководитель. На плечи экипажей эскадрильи возлагался большой спектр задач. Это доставка и десантирование войск, эвакуация раненых, подача целеуказаний фронтовой авиации на наземные цели противника, нанесение бомбовых ударов по противнику, перевозка грузов и личного состава внутри Афганистана и еще многое, многое другое.

Начальник политотдела полка, подполковник Мостовидов, летал на Ан-12, в боевых действиях, конечно, не участвовал, на КП (командном пункте) не дежурил. Занимался он в основном партийной учебой, разбирался с нарушителями воинской дисциплины, с женщинами – военнослужащими и прибывшими по контракту, допускавшими вольное поведение, а также составлял списки и руководил распределением дефицита в магазине военторга – кому магнитофон, кому баночку икры и т. д.

– Раз в четыре дня, таков у нас порядок, будете заступать на дежурство ответственным на КП, – пояснял Торопцев, – но это еще не все! На аэродроме в Газни постоянно находятся четыре вертолетных экипажа от нашего полка, по два экипажа от второй и третьей эскадрилий, два вертолета Ми-24 и два – Ми-8. Их задача – авиационная поддержка сухопутных войск, которые дислоцированы недалеко и ведут боевые действия. Поэтому мы трое – заместитель командира полка Екимов, старший штурман полка подполковник Мельничук и начальник штаба, теперь это будете вы, по очереди находимся по десять-пятнадцать дней в Газни в качестве старших офицеров для контакта и взаимодействия с командирами сухопутных частей, для организации боевых вылетов.

– А самим летать разрешается? – поинтересовался Аболакин, которому хотелось проявить, а главное, испытать и проверить свои способности и навыки в боевых условиях.

– По своему усмотрению, – ответил Торопцев, который сам нечасто отваживался садиться в кресло вертолета, чтобы лететь навстречу опасности.

«Вот с таким командным составом 50-го ОСАП – отдельного смешанного авиационного полка, пестрым и неоднородным, – думал к концу дня подполковник Аболакин Геннадий Васильевич, – предстоит мне и воевать, и жить под жарким солнцем Афганистана двенадцать долгих месяцев».

Глава третья

1

Согласовав с Крушицыным все текущие дела и вопросы, подполковник Быховец, заместитель командира полка по инженерно-авиационной службе, доложил:

– Вертолет Ми-8, бортовой номер 67, полностью восстановлен и его можно включить в состав действующих.

– Очень хорошо! – сказал командир полка.

– Да не совсем все хорошо.

– А что именно?

– Вертолет восстановлен, проверен, но летчики отказываются на нем летать, – сказал инженер полка и пояснил: – До вашего прибытия в Афганистан этот вертолет дважды лежал на редукторе.

Евгений Николаевич сразу мысленно представил себе крупную авиационную катастрофу. Лежал на редукторе – это означает, что вертолет в воздухе перевернулся и упал двигателем вниз. Да не один раз, а дважды. И оба раза вниз головой. Вертолет приобрел дурную славу. Летный состав отказывался на нем летать на выполнение боевых задач. Находились желающие только на один полет – перегнать его в Союз и сдать на капитальный ремонт.

После очередной аварии вертолет восстановили силами здешней инженерно-авиационной эксплуатационной службы. Машина еще не выработала установленный ресурс, списывать ее нельзя, и злополучный вертолет как восстановленный учитывался в штабе ВВС армии, включался в боевой расчет полка и на него ставились боевые задачи. Как тут быть? Ситуация не из приятных. А решать ему, командиру полка. Силой никого не заставишь сесть в кабину вертолета.

– Облет производили? – спросил подполковник.

– Еще нет! – ответил инженер и уверенно добавил: – По техническим показателям все в норме!

Евгений Николаевич на минуту задумался. Он в полку новичок, в боях еще не участвовал, как говорится, пороху еще не нюхал. А отказываются летать на этом вертолете опытные боевые пилоты. И он решился.

– Ну, если все в норме, – мягко, с улыбкой сказал Крушицын, – тогда готовьте его к первому облету.

– Когда?

– Сегодня! – сказал Крушицын и посмотрел в глаза инженера. – У меня к вам просьба!

– Слушаю, товарищ полковник!

– Прошу вас, Владимир Захарович, полететь со мной в качестве бортового инженера.

– Бортовым инженером? – переспросил Быховец, но глаз не отвел.

– Именно! В полете мы с вами определим и оценим его боевые и полетные достоинства.

Главный инженер, не задумываясь, дал свое согласие. Это вселяло уверенность в то, что восстановительные работы проведены капитально. Крушицын посмотрел на часы.

– Встречаемся в четырнадцать ноль-ноль!

Быстро освободившись от текущих дел, полковник сходил в свой модуль, переоделся в летный комбинезон. Вертолет находился на стоянке и около него уже топтался главный инженер, тоже переодевшийся в летную форму. Боевая машина сверкала свежей зеленой окраской, а на борту четко выделялся номер «67». Крушицын задержал взгляд на номере и машинально в уме сложил обе цифры и получил в сумме число тринадцать. Чертова дюжина! Не это ли число отпугивало летчиков? В авиации, как он знал, многие пилоты тайно и явно придерживаются различных суеверий. У вертолета суетились солдаты технической службы.

– На внешний вид вертолет смотрится хорошо, даже красиво, как новенький, – сказал Крушицын, имея в виду, что ремонтники добротно потрудились над фюзеляжем и выправили погнутости, вмятины, от которых почти не осталось следов.

– Стараемся, товарищ полковник! – ответил рослый сержант, польщенный оценкой.

– Теперь посмотрим, как он ведет себя в воздухе!

Крушицын занял место летчика, Быховец бортового инженера.

Полковник включил двигатели. С привычным шелестом над головой завертелись лопасти. Прислушался к монотонному и басистому рокоту двигателей. Они вселяли уверенность. Вырулил на взлетную полосу, окруженный пыльным облаком. Чуть помедлил и дал газ.

– «Поехали», как сказал Гагарин!

Вертолет плавно оторвался от земли, завис и потом по команде Крушицына стал набирать высоту. Вел он себя нормально, слушался управления. Придраться было не к чему. Крушицын выполнил облет по утвержденной программе, да еще вдобавок проверил на машину на крутых виражах. Вертолет, как живое существо, почувствовал руку хозяина, послушно подчинялся каждому приказу.

– Как у тебя? – спросил инженера.

– Винтомоторная группа работает нормально!

Полковник был доволен, полет радовал, он отметил только один недостаток – несколько повышенную вибрацию.

Наблюдавшие с земли отметили и слабую вибрацию хвостовой балки. Но все это вместе взятое не превышало технических нормативов. Крушицын планировал в будущем свои полеты, в том числе на выполнение боевых задач, но у него не было личного вертолета. И он распорядился:

– Запишите борт шестьдесят семь за мной!

Полковник тут же, на стоянке, подписал документы о приеме боевой машины в эксплуатацию, а заодно поблагодарил всех, кто над ней работал.

– Товарищ полковник, срочно!

Из подкатившего штабного «газика» на вертолетную стоянку выскочил дежурный офицер.

– Вас ждут! Прилетает командующий округом!

Командующий Туркестанским военным округом генерал армии Герой Советского Союза Максимов любил, чтобы его встречали с подобающим парадным офицерским строем. Перед посадкой его самолета на аэродром на стоянку прилетающих самолетов прибывали чины из штаба армии, вызывались все командиры близлежащих частей и соединений, начальники политотделов, начальники штабов. Все выстраивались в одну длинную шеренгу у трапа самолета.

Крушицын едва успел занять свое место за чинами штаба армии, как комфортабельный самолет подрулил к стоянке. Командующий вышел из самолета в окружении двух генералов и трех полковников. Его встретил старший по званию, заместитель командующего 40-й армией генерал-майор и доложил, как положено.

Командующий округом кивнул в ответ, пожал руку и со своей свитой направился к шеренге офицеров, которые замерли по стойке смирно. Правофланговый, вскинув руку к фуражке, представился. Командующий кивнул, пожал ему руку. Потом представился следующий полковник, офицер штаба. Солнце припекало, а шеренга была длинной. Подошла очередь представляться Крушицыну. Он сожалел, что не успел переодеться. Вскинув руку к виску, четко доложил о себе.

– Командир отдельного смешанного авиационного полка полковник Крушицын! – и, уловив в глазах командующего округом недовольство его внешним видом, сразу добавил: – Извините, что одет в рабочую летную форму. Прибыл встречать вас прямо после проверки и облета боевого вертолета Ми-8, отремонтированного своими силами!

Командующему понравились слова «отремонтирован своими силами» и он, подобрев лицом, спросил:

– Ну и как?

– В полном ажуре, хоть сейчас на боевое задание!

– Молодцы! – похвалил командующий и повернулся к трем полковникам, щеголевато одетым, по всему видать, из Москвы. – Вот вам и извозчик! Воздушное такси! Слетайте в Бамиан, как вам хотелось, и посмотрите на гигантскую статую Будды, вырубленную в скале! Здесь говорят, что если не побываете в Бамиане, то, считайте, что не видели Афганистана! – и снова посмотрел на командира полка. – Задачу уяснил?

– Так точно, товарищ командующий, быть воздушным извозчиком!

– Шуточки, полковник, прибереги для жены! – рыкнул командующий. – Благодари судьбу, что я сегодня добрый!

И пошел дальше вдоль шеренги.