Текст книги "Отвага и риск"

Глава пятая

1

За окном – чернота афганской ночи, за тонкой щитовой стеной модуля – шум аэродрома, а в тесной комнате шумно за столом, вокруг которого расположились экипажи Александра Беляка и Алексея Белицкого. Отмечали день рождения бортового техника лейтенанта Сергея Поспелова.

– Сережа, еще раз поздравляю тебя с праздничным днем в твоей жизни! – Беляк поднял свой нурсик. – Ты заменил Сашу Артамонова и, честно скажу, своим трудолюбием и открытой душой вошел в наш экипаж как член нашей боевой семьи, которая с самых первых дней прилета сюда, в Афган, живет по принципу «один за всех и все за одного!».

– За тебя, Серега! – поддержал своего командира Микитюк.

– С днем рождения! – послышались нестройные возгласы.

На столе, на алюминиевом подносе, лежали крупные куски жареной баранины, подрумяненные, в капельках янтарного жира, и открытые жестяные банки с перловой кашей, тушенкой, минтаем, ломти хлеба, две начатые пузатые бутыли кишмишевки – афганской водки, полупустые двухлитровые бутылки кока-колы.

– Где именинник?

В комнату ввалился Артамонов. В одной руке – бумажный пакет, в другой – прозрачная литровая бутылка русской водки.

– Поздравляю, дружище!

Артамонов обнял Сергея Поспелова, трижды поцеловал и вручил подарки.

– Следующий твой день рождения встречаем дома, в Союзе!

– А год назад, помнишь Саша, когда оканчивали институт, даже никто из нас не думал, что будем летать.

– Летать и воевать, да еще за границей! – улыбался Артамонов. – Жизнь делает крутые виражи!

Сергей бутылку водки выставил на стол. Развернул пакет, а в нем дюжина носков, перевязанных ниткой. Лицо его вытянулось. На тумбочке Поспелова уже лежали три связки носков.

– Да вы что, ребята, сговорились?

За столом раздался дружный смех.

– Ага, сговорились! – смеялся Микитюк. – Ты ж постирушку не любишь! Меняй каждый день, как раз до замены хватит!

Алексей Белицкий сидел рядом с Беляком.

– Это уже точно, Саня, через месяц замена, – Алексей положил свою руку на плечо Александра. – В штабе ВВС видел график. Сначала убывает ваша эскадрилья двадцатьчетверок, а потом наша.

– Заменьщиков что-то не видно, – сказал Беляк.

– Они уже находятся в Чирчике, проходят первый этап, осваивают полеты в горных и климатических условиях Азии, – сказал Белицкий, помолчал, грустно вздохнул. – Жаль расставаться с вашими ребятами, надежные вы, особенно когда сопровождает твоя пара! Уверенность в безопасности появляется. Вы не инструкциям воюете, а по совести.

– Инструкции писали штабисты в столице, а там никаких гор нет, а многоэтажки и высотные здания не в счет, они ни в какое сравнение не идут с вершинами Афгана. Вот и приходится выкручиваться.

– Спасибо тебе, ты вчера здорово помог! Я о душманах и не думал, ты над нами, значит, полный порядок! Прикрытие надежное. А у меня куча проблем возникла. Вертолет технически не подготовлен к такой предельной высоте, не облегчен. Я у экипажа спросил: как быть? Впервые оператор и ботовой техник промолчали, мол, ты – командир, тебе и решать. Да еще получилась сплошная перегрузка людьми. Представляешь, у меня спина мокрая, а ноги задрожали – унять никак не мог.

– У меня тоже такое было, когда первый раз попал в подхват, – признался Александр.

– Подхват – дело хреновое, это точно!

Белицкий наполнил нурсики – пластмассовые колпачки от ракет.

– Скоро домой, к семье! Осталось совсем немного. Давай без тоста!

– Согласен, Леша! – Беляк кивнул. – Только ты закусывай.

– А гитара чья? – спросил Белицкий, орудуя вилкой и ножом.

– Моя!

– Можно?

– Без вопросов!

Алексей Белицкий, отложив вилку и нож, встал, снял со стены гитару. Сел на кровать. Попробовал лад, взял несколько аккордов, немного подтянул первую струну, вторую, третью и негромко, словно для себя самого, запел.

 
Этот мир без тебя – просто голые скалы,
От палящего зноя не спрятаться в тень.
Здесь душманские пули летят с перевала
И в тревожных рассветах рождается день.
 
 
Этот мир без тебя перечеркнут ракетой
И погибшим друзьям не закончился счет.
Здесь отмеряна жизнь пулеметною лентой,
Караванной тропою и чем-то еще…
 
 
Этот мир без тебя – от полетов усталость,
Недописанных писем скупые слова.
Здесь в сердцах уживаются ярость и жалость
И в сердцах огрубевших надежда жива.
 
 
Этот мир без тебя – весь пропитан войною,
Эхо множит раскаты по склонам крутым.
Этот мир без тебя – все же полон тобою,
И становишься ближе, далекая ты!
 

Белицкий умолк, а наградой стали бурные аплодисменты. Со всех сторон послышались возгласы:

– Леша, еще!

– Давай про любовь!

Алексей задумался, привычно перебирая струны пальцами. Снова подтянул вторую и третью струну. В комнате притихли летчики, только монотонно гудел кондиционер, да глухо доносился привычный шум аэродрома.

– Новая песня, – сказал Белицкий.

Он взял первые аккорды и голос его, с легкой хрипотцой, зазвучал проникновенно и трогательно:

 
Не спрашивай у женщины о прошлом,
О чем она не хочет говорить.
Не унижай ее вопросом пошлым,
Не рви судьбы связующую нить.
 
 
Не порождай тревогу и сомненья
В своей душе на многие года,
Ведь теплоту в сердечных отношеньях
Не восстановишь больше никогда!
 
 
Пускай она кого-то и любила
И засыпала на другой руке.
Но все, что было, навсегда уплыло
В далекий край по жизненной реке.
 
 
Не спрашивай у женщины о прошлом,
У женщины, которая с тобой.
Не унижай ее вопросом пошлым,
Не разрушай душевный свой покой.
 
 
Не спрашивай у женщины о прошлом!
 

Белицкий, будто отвечая на свои внутренние переживания и волнения, будто успокаивая себя, еще несколько раз пропел главные, по его мнению, слова песни:

 
Не спрашивай у женщины о прошлом,
Не разрушай душевный свой покой!
 

И, резко оборвав песню, отложил гитару. В комнате воцарилась тягостная тишина. Потом раздались аплодисменты, одобрительные возгласы. Песня попала в самую болезненную точку, в сердцевину душевного беспокойства многих. Как там, в Союзе, ведут себя их жены?

Александр под впечатлением песни сидел молча, нахмурился и смотрел перед собой, уставившись в одну точку на противоположной стене. А в голове повторялись одни и те же слова: «Не спрашивай у женщины о прошлом, не спрашивай…» А он-то рвался в Союз, в родные края, чтобы все выяснить, до всего докопаться – когда, где, с кем? И невольно возникал сам собой встречный вопрос: зачем? Какой резон копаться в том, что давно прошло? Чего он этим добьется? Какие, после таких разборок, будут у него с Леной отношения? Надо думать, а не соображать. Впереди целая жизнь. Прошлого не вернуть, оно ушло навсегда.

Беляк даже и не предполагал, что в будущей своей жизни он не один раз будет вспоминать эти слова песни и останавливать себя от выяснений и разбирательств, от заглядывания в прошлую жизнь близкого его сердцу человека.

2

Из воспоминаний бортового техника А.И. Артамонова.

«Когда учился в МАИ (Московском авиационном институте), у меня и в мыслях никогда не было, что в скором будущем попаду на настоящую войну. Проходили сессии, сдавали зачеты и экзамены, студенческая жизнь текла своим чередом. На военной кафедре нас готовили в качестве техников по обслуживанию самолетов и вертолетов.

Родителям говорил:

– Служба в армии будет легкой и безопасной. Подготовил самолет, отправил его в полет и сиди, играй в домино.

По окончании института нам присвоили лейтенантское звание и одновременно с вручением дипломов выдали предписания о призыве в армию на два года и направление в Закавказский военный округ. Нас, счастливчиков, было пятеро. Радость переполняла. Нам завидовали. Еще б: задарма ехать на Кавказ и два года проходить службу на курорте!

В Тбилиси у массивного здания штаба ЗакВО собралась большая группа выпускников, прибывших из различных вузов страны. Все были радостно взволнованны. В сутолоке чувствовалось волнение, кого и куда направят. Шло распределение по воинским частям. В отделе кадров разговор был коротким. Распределение шло четко, по-военному. Спрашивали о специальности, которую приобрел в вузе, и о специальности, по которой обучался на военной кафедре. И в соответствии с этими данными выписывали направление для прохождения воинской службы.

Гражданская специальность у меня, как значилось в дипломе, – инженер-механик по вертолетостроению. Нас было пять человек с одного курса – Александр Кузнецов, Сергей Поспелов, Михаил Друзский, Сергей Кунаковский и я, которые прибыли в Тбилиси.

Ждем своей очереди, вернее, вызова, волнуемся. Хотелось нам, чтобы распределили в одну воинскую часть. Подходит майор в авиационной форме.

– Откуда, ребята?

– Из Москвы, окончили МАИ! – сказал за всех Поспелов. – Инженеры по вертолетостроению.

– Инженеры с высшим образованием! – оценил нас майор и вдруг спросил издалека:

– Ребята, а полетать на вертолетах не хотите?

Мы опешили, переглянулись. Поспелов опять выступил вперед, и сказал то, что у каждого вертелось на языке:

– А каким образом? Мы же не летчики!

– Будете служить бортовыми техниками, – заверил майор.

Наша пятерка переглянулась.

– В одной части?

– В одном полку, – уточнил майор.

Мы согласились. Конечно, чувства и радостные эмоции переполняли нас. Мы первый раз на Кавказе, а тут сразу еще и такое. Летать над горами Кавказа! Над морскими пляжами!

Формальности прошли быстро, и мы прибыли в Цхинвали, в отдельный вертолетный полк. Распределили нас, как и мечтали, в одну эскадрилью.

Первый день в воинской части не забуду никогда. Нас разместили в общежитии холостяков в разные комнаты. В память врезалась такая картина первых часов поселения. Нахожусь один в комнате, другие обитатели – на полетах. Неторопливо распаковываю свои вещи. Открывается дверь и забегает незнакомый человек в летной форме и спрашивает:

– Канистра пустая есть?

– Не знаю.

– Поищи!

Поискали канистру, не нашли.

– Ну, ладно, обойдемся, – сказал незнакомец.

Он соорудил затычку и ей закупорил раковину, закрыл крепко кран.

– Обойдетесь пока без воды!

И выливает в раковину почти доверху светло-коричневую жидкость.

– Передай привет и скажи, что обещал, то привез!

И удалился. В комнате запахло спиртным. Попробовал – коньяк! В раковине больше пяти литров коньяка! У меня глаза округлились от таких обычаев. Дальше – больше. Зашел грузин представился:

– Будем знакомы, я Гелу Сулакоберидзе!

Сунул свой горбатый нос в раковину:

– Наконец-то! – и повернулся ко мне. – Чего смотришь, черпай кружкой и пей! Зови своих технарей, что с тобой прибыли!

Я позвал ребят. Они обалдели от такого изобилия. Потом знакомились с летчиками. Все было хорошо, но несколько дней умываться пришлось в другом месте. Так мы сразу, вчерашние студенты, влились в холостяцкую офицерскую жизнь.

И завертелась воинская служба. Сдали зачеты по всем системам вертолета Ми-24, прошли медицинскую комиссию, прошли стажировку на земле и в полетах, а потом первый раз в жизни прыгали с парашютом. И 21 июня, в свой день рождения, по приказу командира полка я был допущен к самостоятельному обслуживанию боевого вертолета! Зачислен в экипаж старшего лейтенанта Александра Беляка, орденоносца, который уже побывал на войне в Афганистане! Мужик он нормальный, хотя и требовательный.

Практически сразу же, едва мы освоились, в полк пришел приказ о командировании вертолетной эскадрильи в Афганистан. И мы попали в список отбывающих в Афганистан. Это было так неожиданно, что каждый из нас, «студентов», – нас, двухгодичников, в полку называли «студентами» – не знал: радоваться или сокрушаться. Но во всяком случае, было любопытно и интересно побывать за границей.

В полку проходил торжественный вечер в честь отбывающих на «юга». Счет боевым потерям тоже уже был открыт. Это была уже вторая эскадрилья, которая отправлялась на засекреченную войну. Летчики храбрились. Нужно было видеть глаза матерей и жен в тот вечер; слова застревали у них в горле, а слезы тихо текли по щекам.

А дальше была дорога, вернее, перелеты. С аэродрома Вазиани, что под Тбилиси, на транспортном Ил-16 в Карши, затем в Каган и Чирчик для короткой тренировки, и снова на Ил-16, через горы, в Кабул.

Для нас, вчерашних студентов, все происходящее было похоже на приключенческое кино. Но кино быстро закончилось. Приняли вертолеты, получили оружие, бронежилеты, защитные шлемы, и уже на следующий день был первый боевой вылет.

На рассвете опробовали вертолеты и почти сразу приказ на вылет. Пара Беляк – Корняхин. Я в экипаже Беляка штатным борттехником, а Курнаковский – в экипаже Корняхина.

Десантная группа зажала духов в «зеленке», наша пара должна была обработать эту «зеленку». Авианаводчик с земли дал указания на цели. Мы сделали четыре захода с разных курсов. Я впервые с азартом стрелял из пулемета живым врагам, гильзы падали под ноги.

– Все, – сказал командир пары Александр Беляк. – Отработали нормально, уходим на базу!

А с земли спросили:

– Хотите посмотреть на свою работу?

Бесспорно, нам было интересно взглянуть, как мы отстрелялись ракетами. А я тем более, в первый раз. И командир ответил:

– Конечно, хотим!

– Облетите гору и всё увидите!

Когда мы сделали круг вокруг горы, то увидели гору трупов, которую десантники собрали специально, чтобы показать нам. Оставшиеся в живых духи стояли на коленях с поднятыми руками. Когда мы сделали еще круг, то и эти духи уже лежали в общей куче.

Для усиления из Кабула прилетела еще одна пара, не помню, чья. После выполнения задания возвращались на свою базу. С земли нас предупредили, что в этом районе действует банда, что в горах сидят духи с ПЗРКа – переносными зенитно-ракетными комплексами.

Четыре вертолета – цель заманчивая. При полете ракеты виден очень характерный белый шлейф, ни с чем не перепутаешь. Командир пары Александр Беляк засек пуск ракет. К нам устремились, как хвостатые змеи, три ракеты.

– Отстрелять ловушками! – приказ командир пары.

Каждый вертолет отстрелял ловушками АСО – 2В. Пока ракеты летели в наше направление, в эфире стояла полная тишина. Наша техника, и мы с ней, держали экзамен. Ракеты, оставляя белый шлейф, прошли мимо и улетели в небо, где самоликвидировались.

А если бы защитная техника подвела? Как минимум, одного нашего экипажа могли бы не досчитаться. Единоборство технических средств длилось считанные секунды, нервы у всех были на пределе, а ракеты летели, как при замедленной съемке.

Этот первый боевой вылет запомнился на всю жизнь. Было страшно. Но потом как-то незаметно и быстро привыкли к опасности, и уже через пару недель ходили на полеты, как на работу».

3

Едва подполковник Аболакин появился в штабе полка, как его вызвал к себе Крушицын.

– Вы слышали, какие песни распевают летчики?

– Нет, не слышал.

– Пойдите и разберитесь. А кассеты отберите!

– Песни и пляски, если я не ошибаюсь, в компетенции начальника политотдела Мостовидова, – ответил Аболакин, сдерживая улыбку.

– Мостовидов в штабе армии! – отчеканил Крушицын и повторил: – Кассеты отберите!

Аболакин пошел к модулю второй эскадрильи. Еще издали услышал знакомую модную мелодию и песню, которую пел Александр Малинин. Только слова в песне были совсем иные. Летчики переделали песню на свой лад и крутили ее на магнитофоне. Аболакин прислушался.

 
Уходят вертушки опасным кордоном
Туда, где в Афгане крутая война.
Поручик Крушицын, раздайте патроны!
Корнет Аболакин, налейте вина!
 

Геннадий Васильевич прослушал песню до конца, улыбнулся: Крушицын – поручик, а он, Аболакин, корнет! Песня как песня. Ничего предосудительного или порочащего нет. И голос подобрали, словно сам Малинин исполняет. Подполковник не стал заходить в модуль, тревожить летчиков, а тем более запрещать крутить песню, лезть в магнитофон, отбирать кассету.

Вернулся в штаб, доложил командиру полка, что ничего политически опасного в песне нет.

– А запрещать, отбирать кассету бессмысленно. Их в каждой эскадрилье много!

– Вы так считаете?

– Да! – ответил Аболакин, – наш запрет вызовет только повышенный интерес к песне.

– Распустились! Сплошное безобразие! – хмуро произнес командир полка и повернулся к начальнику штаба. – Вы свободны!

Аболакин из кабинета командира полка зашел на КП – командный пункт полка – главный нервный узел, непрерывно тревожный и пульсирующий. Здесь в курсе всех событий, которые происходят в воздухе и на земле. Постоянно идет радиообмен с экипажами, отдаются команды, принимаются донесения. На пультах сидят офицеры с темными наушниками на головах, у каждого свой микрофон.

Дежурил подполковник Екимов.

– Привет! – сказал Аболакин. – Как дела?

– Нормально, как обычно, в жестком ритме, – ответил Екимов и тут же обратился к начальнику штаба. – Геннадий Васильевич, не в службу, а в дружбу.

– Слушаю!

– Мне отлучиться надо. Замени меня минут на двадцать, – сказал Екимов. – Сбегаю в буфет, перекусить чего-нибудь.

– Лады! – согласился Аболакин.

Геннадий Васильевич занял место Екимова. Включился в работу. Утвержденный график полетов ему знаком, сам составлял его накануне. Полк выполнял боевые задачи, пары и звенья в разных регионах страны, одни сопровождали колонны, другие вели бои, а тут еще поступали вводные на подъем дополнительных экипажей. Напряжение большое.

И в этот момент на командный пункт заходят посторонние, двое. Оба одеты в новенькую зеленую форму, какую носят в Афганистане советские военные советники, без погон. Ведут себя по-хозяйски, самоуверенно.

– Кто вы такой? – спрашивают у Аболакина.

– Начальник штаба полка подполковник Аболакин.

– Чем занимаетесь?

– Что, не видно, чем занимаюсь?

– Какую задачу в данный момент выполняет полк? – посыпались вопросы один за другим.

– Не мешайте, пожалуйста, видите – времени нет на посторонние разговоры, – ответил Аболакин.

– А вы знаете, кто мы?

– Нет, не знаю! Вы не представились, и погон у вас нет.

– Хорошо, мы сейчас улетаем в Джелалабад. Вам срок – неделя, чтобы вы узнали, кто мы такие. Через неделю вернемся к вам!

– Хорошо, постараюсь выяснить.

Когда вернулся Екимов, рассказал ему обо всем. Владимир Николаевич усмехнулся.

– Знаю обоих! Который повыше ростом, инспектор-летчик из ВВС полковник Тарасов, второй – инспектор инженерно-авиационной службы полковник Щеглов. Оба дотошные и въедливые. Заявятся обязательно!

Через неделю оба полковника, прилетев их Джелалабада, появились в штабе полка. Зашли на командный пункт, где снова встретили дежурившего Аболакина.

– Ну как, узнали, кто мы? – спросил Тарасов.

– Так точно, товарищ полковник! – отчеканил Аболакин.

– Надо с начальством быть повнимательнее, да и повежливее.

– Командный пункт – строго секретный объект, тот день был очень напряженным, а вы зашли и даже не представились. Так что прошу меня понять. Вот сейчас нет такой напряженной обстановки, и я в вашем распоряжении.

– Не только сегодня, но и завтра тоже, – многозначительно сказал Тарасов.

«Понял!» – мысленно произнес Аболакин, но вслух ничего не сказал.

На следующее утро полк получил задачу: вертолетами доставить афганский батальон в район боев под Асадабадом. Полковник Тарасов вникал во все тонкости.

– Где будете производить погрузку десанта?

– С командованием афганских войск мы спланировали произвести погрузку десанта на наши вертолеты на рулежке афганского вертолетного полка, так им удобнее, тем более что время на переброску батальона ограничено.

– Понятно, – сухо произнес Тарасов и спросил: – Порядок погрузки личного состава расписан?

– Расписан и детально согласован с афганским командованием не только сам порядок, но где и как надо построить десантные подразделения.

– Я с вами на аэродром!

На аэродроме, в облаке пыли объехав стоянки наших самолетов, приехали на рулевую дорожку афганского вертолетного полка. Аболакин и проверяющий полковник, каждый про себя, отметили, что рулевая дорожка афганцев находится в лучшем состоянии, чем у наших вертолетчиков. Свежий асфальт тускло поблескивает, кругом чистота. Солнце еще не показалось из-за вершины горы; стояла предутренняя прохлада. Солдаты батальона уже были построены и готовы к посадке. По согласованному плану наши вертолеты будут подруливать по парам, и каждый возьмет на борт по десять десантников.

Операция началась в назначенный час. Подрулила первая пара властно рокочущих вертолетов. Лопасти замедленно вращались, образуя полупрозрачный круг. Погрузкой руководили наши прапорщики из десантного полка. Полковник Тарасов, взглянув на свои часы, записал в журнал время начала погрузки афганского десанта.

Громко раздавались команды и ругань афганских офицеров. Солдаты, испуганно косясь на вращающиеся лопасти, втянув головы в плечи, как овцы в стаде, жались друг к другу. Офицеры кулаками и пинками принуждали и подгоняли их, и они друг за другом полезли в грузовой отсек первой пары вертолетов.

Пара тут же отруливала и на ее место подкатывала вторая пара винтокрылых машин.

– Они что, эти афганские десантники, никогда не летали на вертолетах? – удивленно спросил Тарасов.

– Думаю, что не только не летали, а и вблизи не видели вертолет да еще с вращающимися винтами, – ответил Аболакин, нутром чувствуя, что надвигается какая-то неприятность.

Началось все после отруливания третьей пары вертолетов. Построение десантников было нарушено. Кто-то из солдат испуганно прокричал. Строй рассыпался: одни десантники стали сбиваться в группки, другие испуганно забегали. Офицеры и сержанты кричали, ругались, щедро раздавали тычки и пинки. Солдаты, с ошалело выпученными от страха глазами, кучно побежали к хвостовой балке, где буквально над их головами бешено вращались винты. До их голов не хватало нескольких сантиметров, чтобы полетели брызги.

– Кошмар! – выдохнул Тарасов и схватился за голову, закрыв глаза. – Сейчас винты перерубят их!

Аболакин, не раздумывая, бросился отгонять солдат от хвостовой балки.

– Назад! Нельзя!

Хорошо, что большинство из них были небольшого роста, это спасло солдат от верной гибели. Они испуганно метались, не понимая, что требует русский командир, метались в поисках дверей. Наконец погрузка этой пары вертолетов была завершена, они отрулили.

– Кошмар! – повторил Тарасов. – Какой кошмар!

Подкатила следующая пара винтокрылых машин. Очередная группа десантников, подгоняемых громкой руганью, пинками и тычками офицера, полезла внутрь грузового отсека. В вертолет запрыгнули десять солдат и полез одиннадцатый. Бортовой техник его не пускал, а тот настырно лез. Вертолет начал рулить, бортовой техник оттолкнул солдата и захлопнул дверь. Десантник упал на бетон прямо перед левым шасси. Сейчас колеса его раздавят!

Аболакин среагировал мгновенно. В прыжке с места он одолел несколько метров и оказался рядом с афганским солдатом. За доли секунды успел схватить солдата и одним резким рывком выхватить его из-под наезжавших тяжелых колес вертолета и оттолкнуть в сторону.

«Успел! – радостно мелькнуло в голове подполковника. – Спас!» Афганец, косясь на русского офицера, поспешно отполз на безопасное расстояние. И там он, еще не придя в себя от перенесенного страха и не понимая, что же произошло, поднял ладони к небу, забормотал молитву.

Отправив последнюю пару вертолетов с афганскими десантниками, Аболакин облегченно улыбнулся и сказал:

– Теперь можно ехать в штаб!

Форменная рубаха на спине и под мышками потемнели от пота.

В машине некоторое время ехали молча. Потом Тарасов задумчиво, как бы подводя итог, сказал:

– Теперь я понимаю, каково вам тут приходится служить! – и тут же добавил: – Извините, Геннадий Васильевич, что я раньше с вами так…

– Да ничего страшного, – ответил Аболакин. – У нас бывает и похуже!

Оба переглянулись и впервые понимающе и дружески улыбнулись друг другу. Над снежной вершиной взошло солнце, и сразу все вокруг озарилось ярким светом наступившего летнего дня.

На командном пункте полка Тарасова и Аболакина ждало неприятное известие из штаба армии: «В городе Мазари-Шариф бандой душманов захвачены шестнадцать человек гражданских советских специалистов и увезены в горы».

Тарасов тут же стал соединяться по телефону со штабом ВВС армии и согласовывать свой срочный перелет в город Кундуз, расположенный недалеко от Мазари-Шарифа, где базировался наш вертолетный полк.

А Геннадий Васильевич подумал о том, какая трудная задача встала сейчас перед вертолетчиками кундузского полка. И еще о майоре Валерии Щербакове, своем знакомом, который служил в том полку заместителем командира эскадрильи вертолетов Ми-8, на плечи которых и ляжет основная нагрузка по поиску, обнаружению и освобождению из плена захваченных советских специалистов.