Текст книги "Серебряные стрелы"

– Ты болен?– тревожно воскликнула она, бросаясь к нему и кладя руку ему на плечо. Матфей застонал, а на белой рубашке расплылось кровавое пятно. – Ты ранен! Что случилось?

– Напали грабители, когда я возвращался вечером к себе. У меня с собой не было ничего ценного, но почему я должен кому–то отдавать своё? Один из громил ударил меня ножом и если бы я не был так ловок, пронзил бы сердце.

– Почему же ты не позвал на помощь? Ты запомнил их? Стражники найдут мерзавцев как миленьких, а потом повесят или бросят в Драконий Коготь, ведь тебя могли убить!

– Но не убили. Вряд ли они до сих пор в городе, да и разглядеть их я не смог, говорю же, было темно. Один высокий, другой поменьше и это, пожалуй, всё, что я могу сказать. Но хватит об этом, скажи лучше, как ты провела эти дни? – Октавия хотела было рассказать о нападении монстра, но побоялась, что юноша начнёт волноваться и это ухудшит его самочувствие:

– У мадам было много работы…

– Настолько чтобы не было даже свободной минуты? Я не верю, рассказывай, что с тобой произошло. Мне кажется ты сама не своя, – пристально глядя ей в глаза спросил Матфей, мягко беря за руку. Ладонь была горячей от жара мучавшего все эти дни, девушка подумала, что его, во что бы–то ни стало нужно показать лекарю, во избежание гангрены, но сказала другое:

– Ты прав, кое–что действительно случилось. Я ещё не уверенна, но мне кажется, что у меня будет ребёнок. Твой ребёнок.

– Ты уверенна? – воскликнул молодой человек, и гостья ответила, не сдерживая хлынувших слёз: – Да говорю же, что нет! Кроме тебя у меня не было других мужчин, если ребёнок родится, он твой.

Мать давно умерла, а отец вряд ли бы понял её и догадку о том, что беременна, девушке подтвердила мадам, по роду занятий не раз сталкивавшаяся с подобным. В комнате повисла напряжённая тишина, Матфей осторожно убрал свою руку с её и гостья спросила: – Ты что не рад?

– Я не знаю. Как то всё это неожиданно и, конечно же, не вовремя; ты ещё так молода, а у меня совсем нет денег на создание семьи. Может быть, это и не мой ребёнок?

– А чей? Может быть, я тоже Непорочная Дева–Мать? – Утерев рукавом слёзы, девушка поднялась с кровати, и со злостью глянув на раненого, молча вышла из дома. Матфей был слишком слаб, чтобы догнать её, и слишком удивлён новостью, чтобы сказать хоть слово.

Прошло несколько дней, прежде чем иноземец пришёл к дому Октавии на Луковой улице. Он знал, что в это время отец её на работе и потому рассчитывал не встретиться с ним. Когда девушка вышла вылить из лохани грязную воду, он как раз входил в огороженный каменным забором маленький двор. Хотя жилище находилось за несколько кварталов от Касагранды, выглядело оно настоящей крысиной норой – убогим жилищем бедняков. К изначально одноэтажному каменному дому пристроили второй этаж, а потом из дерева третий, покрыв, как и всё в Добробране рыжей черепичной крышей. Здесь ютилось несколько семей, не имевших возможности купить или построить себе жильё; съезжать им тоже было некуда, и потому оно показалось впервые оказавшемуся здесь молодому человеку смердящим муравейником. Деревянные стены были настолько тонки, что жильцы первого этажа запросто могли разговаривать с теми, кто жил на самом верху.

С давних времён акры земли вокруг принадлежали семье матери Октавии, и городом выплачивалась рента за право пользования ею. Но когда все они умерли, городские власти наложили на землю руку, а им оставили большую комнату на первом этаже с отдельным входом, да право собирать с жильцов мизерную плату. Для своих семнадцати лет девушка была удивительно высокой, лишь не на много уступавшей в росте Матфею, в котором были добрые шесть футов, заметно отличалась от остальных. Женщины Добробрана были в основном коренастые, плотные и редко достигали даже в зрелом возрасте высокого роста. Увидев Матфея, Октавия нахмурилась, ей не хотелось давать почву для сплетен и уж тем более, чтобы о том, что она в положении прежде отца узнала вся округа.

– Я пришёл извиниться. Возможно, я обидел тебя, но просто всё это было так неожиданно. Неужели это правда? – начал юноша, стоя у порога и люди, бывшие в этот момент в доме, бросили дела, прислушиваясь к разговору.

– Правда. Но сейчас не лучшее время обсуждать наши дела. Ты пришёл только за этим?

– Не совсем. В честь окончания войны Элисандра устраивает зрелища, и мы можем сходить на них. Если желаешь. – Занятая своими проблемами Октавия упустила происходившие вокруг события и только сейчас вспомнила о возвратившемся в город войске. Она никогда не видела Зрелищ, и поэтому согласилась, с одним условием:

– Хорошо, я пойду с тобой, но с нами будет ещё моя младшая сестра.

– Тогда через два дня я зайду за вами, – обрадованный случившимся примирением воскликнул молодой человек. Выплеснув, наконец, воду девушка вошла в дом и, не удосужившись приглашения, Матфей пошёл восвояси.

***

Хотя победа в Странной, неугодной Небу войне, не являлась привычным военным Триумфом, тем не менее, отмечалась она с размахом. В нижнем городе для бедноты были накрыты длинные столы заставленные яствами – вином и хлебом, горшками с цветочным мёдом, мясом птицы, рыбой и сладостями для детворы. В Высоком замке праздновали возврат Кротовьих Нор «узким кругом», оказавшимся необычно широким из–за обилия лордов, принимавших участие в походе. Отказать им в месте за столом казалось недальновидным и Элисандра, хотя и считала, что особо праздновать нечего, серебра на пир не пожалела.

Неожиданно начавшаяся и так же быстро закончившаяся война пришлась на время уборки урожая, и поскольку затягивать с этим не стоило, торжество ограничили двумя днями, приурочив к празднованию сбора урожая. В первый день, точнее вечер, был пир, а во второй зрелища. Обычно их давали по большим событиям, таким как воцарение нового монарха, свадьба королевских особ или рождение царственного отпрыска. По причине того, что ни первое, ни второе, ни третье в обозримом будущем не ожидалось, зрелищ не было уже давно, и дабы народ не роптал на скупость своей королевы, Элисандра решила дать их истосковавшейся толпе.

Щекочущая нервы зрителей забава являлась отзвуком далёких эпох, когда в построенных для этого каменных амфитеатрах сражались насмерть полумифические существа, живущие за Высокой грядой в Окаянных землях. Свидетельства нашлись в свитках городской библиотеки и, пусть прочесть руны Древних не представлялось возможным, сохранившиеся в них изображения, хотя и поблёклые от бремени лет давали понятие о происходящем на засыпанной песком и залитой солнцем арене.

Как оказались здесь эти монстры, понять было нельзя, но о том, что они находились в Добробране, пусть даже в качестве рабов сражающихся на арене, говорили старые рисунки и побелённые временем скелеты этих существ, разрозненные части которых иногда находили в подземельях. Одноглазые великаны огромными дубинками сражались с одетыми в доспехи вооружёнными щитами и копьями кентаврами, саблезубыми львами и гладкокожими существами, похожими на человека, но превосходящие его в размерах и физической мощи, причём против такого существа выставляли несколько противников. Что из этого, правда, а что вымысел было уже не узнать, но огромный череп с глазницей на переносице говорил, что всё это не просто чья–то больная фантазия.

Сейчас на арене сражались между собой львы, тигры или медведи. Если последние водились даже в окрестных лесах, то первых приходилось завозить из южных стран, и на такие зрелища люди сходились не только со всего города, но и съезжались издалека. И без того свирепых хищников перед схватками не кормили несколько дней, а потому они рассматривали своего сородича как соперника в получении пищи. Заставить зверей драться с себе подобными было не так–то просто, и хозяева перед боем приводили своих питомцев в настоящее неистовство.

День, на который назначили зрелища, выдался не жарким, но солнечным. Народ, заранее оповещённый глашатаем, загодя сходился к арене, и к означенному часу здесь было не протолкнуться. В огромное трёх ярусное здание с высокими сводами каждого из этажей вели раздельные входы для разных слоёв населения, и если для бедноты наверху посещение было свободным, то людям зажиточным предстояло внести зависящую от места плату. Основные расходы взяли на себя приближённые королевы – теперь власть её снова казалась незыблемой, и каждый хотел засвидетельствовать свою преданность.

Но люди, протискивающиеся сквозь узкие для человеческого моря ворота, не думали об этом. Жизнь была проста и слишком скоротечна, чтобы забивать голову тем, что лично тебя не касается. Последний раз зрелища случались много лет назад, и выросло целое поколение, которое пришло, чтобы увидеть их впервые. Матфей со своими спутницами тоже были здесь. Все сделанные из камня лавки оказались к этому времени заняты, и они стояли у парапета, над самой ареной ожидая пока глашатай, одетый в светлый кафтан с красными королевскими львами на груди зачитает развёрнутый свиток.

– Жители Добробрана и гости нашего славного города, – важно начал он, прочистив горло. – Все вы знаете о последних событиях, так или иначе коснувшихся каждого жителя королевства. Северяне подло напали на нас и легионы Непобедимых, собравшись у Вороньего камня, готовы были дать им отпор и без сомнения–бы победили ведь каждый воин Добробрана стоит троих северян. Но, – продолжил он, подняв руку, заглушая одобрительный гул собравшихся людей, радовавшихся за своё непобедимое войско и тому, что война так быстро кончилась, – всемилостивейшая Астарта, Непорочная Дева–Мать не хотела этой войны, ведь мы, равно как из–за своей слепоты, не признающие этого язычники–северяне её возлюбленные дети. Сражённый небесным огнём сир Дункан Маккейн был одним из лучших наших воинов, но именно таких и выбирает Богиня, призывая к себе. Мы чтим его самопожертвование и в память о нём и об этом событии мы начинаем наши Игры. – Возможно, он хотел сказать что-то ещё, в духе того, что за всё, что происходит в мире стоит благодарить Непорочную Деву на небе и заботящуюся о людях как о собственных детях королеву на земле, но восторженный рёв тысяч глоток заглушил его слова, и глашатай, свернув свиток, поспешил удалиться.

Вначале на арену вышли артисты бродячего цирка с номером огненной феерии и, пусть солнце едва вышло в зенит, а номер с жонглирующими огненными шарами полуголыми молодыми людьми выглядел не так эффектно, зрители, не избалованные подобными представлениями тепло приветствовали заезжих артистов. Огонь в жизни этих людей занимал не последнее место – он согревал в холода, на нём готовили пищу и он же превращался вдруг из ручного котёнка в беспощадного дикого зверя – а потому укрощение огненной стихии вызывало уважение.

Наконец циркачи убрались восвояси, на прощанье, пройдя колесом, и сквозь открытые двери клеток в подвале на арену стали настороженно выходить грациозные хищники. Нервно виляя хвостом от обилия света, людей, незнакомых запахов длинногривые львы и полосатые тигры вначале настороженно принюхивались друг к другу, рыча и скаля огромные клыки, но потом когда на арену полетели окровавленные куски мяса, голодные звери принялись сражаться за них. Кровь из ран лилась на песок, смертоносные когти впивались в разгорячённые тела и ярость битвы в купе со вкусом крови и пряным запахом её делали невиданное ранее зрелище жестоким побоищем.

Неискушённые выбором люди сполна наслаждались им, забывая про собственные проблемы, и в тот момент готовы были простить Элисандре многое, если не всё. Илона, младшая сестра Октавии крича от восторга, сидела на плечах Матфея. Толи у девочки затекли ноги, и она хотела слезть, толи кто-тослучайно толкнул её, но вдруг сорвавшись, она кубарем полетела вниз, упав на арену чуть в стороне от сражающихся хищников, вначале не обративших на неё внимания.

Зрители на трибунах, увидев оглушённую ударом безмолвно плачущую малышку, с ужасом глядевшую вокруг притихли, переживая за её судьбу и стражники, толкая впереди себя вооружённого лишь длинным бичом владельца зверей, пытались пройти на другую сторону арены за бедным ребёнком. Но разъярённые хищники тут же напали на них, едва не растерзав своего несчастного хозяина, бросившего хлыст и зажимавшего ладонью рваную рану на плече. Служители арены принесли длинную верёвку, бросив один конец девочке, схватив другой, мужчины попытались её вытащить, но руки ребёнка оказались слишком слабы и она, не удержавшись, упала на песок и больше уже не делала попыток спастись, захлёбываясь в рыданиях. Разогнав стражников, тигры потеряли интерес друг к другу, неторопливо приближаясь к несчастной Илоне, с ужасом смотревшей на них. Она больше не плакала, лишь громко икала от страха, вжимаясь спиною в нагретую солнцем стену.

Глядя на неё Октавия заливалась слезами, проклиная себя за то, что доверила сестру чужому человеку, и когда Матфей попытался утешить её, она, отшатнувшись от его объятий, лишь злобно спросила:

– Что же мне теперь, просто сидеть и смотреть, как эти твари сожрут Илону? Будь ты проклят, из–за тебя и этих чёртовых игр сейчас погибает моя сестра!

Получившая трёпку стража больше не делала попыток вмешаться. Да, дитя было жаль, но, в конце концов, виноваты в случившемся те, кто не углядел за нею. Редкие в здешних местах звери стоили слишком дорого, что бы из–за глупой девчонки убивать их, лишая зрелищ истосковавшихся по ним людей. Тем более что ждёт её в будущем? Не предпочтительней ли быстрая гибель на глазах вдруг возлюбивших тебя тысяч зрителей мучительной смерти от голода или болезни? Когда те же люди, сегодня готовые отдать за тебя жизнь, завтра равнодушно пройдут мимо. И тогда Матфей сделал то, чего, никто не ожидал от него и меньше всего, пожалуй, он сам. Безрассудство любви взяло вверх над разумом; спустившись по верёвке вниз, стоя в полукруге сбитых с толку людоедов, он сделал петлю на талии Илоны и зрители, поражённые его поступком, потащили вверх спасённую девочку. Теперь молодой человек остался один на один с разъярёнными тиграми.

А дальше случилось то, что люди, уже видевшие как огромные клыки разрывают его плоть, смогли назвать лишь чудом. Матфей стоял сейчас на месте девочки, прижавшись спиной к нагретой солнцем стене; огромный лев, которого остальные звери, вероятно, признали своим вожаком, стал приближаться к нему, мягко ступая по песку огромными лапами. Сверху в него летело всё, что было под рукой у зрителей: мелкие монеты, продукты питания, кувшины с водой и даже обувь, но царь пустыни был слишком голоден, что бы обращать на это внимание. Он шёл неотрывно глядя на юношу и тот, вместо того, что бы пытаться спастись, последовав за Илоной, просто смотрел на него. Внезапно глаза его помутнели, вместо обычной светло карей радужная оболочка, почернев, стала угольно чёрной. Не отрывая взгляда, он смотрел на приближающегося зверя и тот, идя всё медленнее, вдруг затряс огромной головой, сев на задние лапы. Он был совсем рядом, расстояние до Матфея было не больше нескольких ярдов, казалось, стоит сделать один прыжок и добыча окажется в его когтях, но вместо этого лев попятился, а потом и вовсе отбежал в сторону. Тигры явно не понимали поведения нового лидера маленького прайда, но съесть Матфея не пытались и просто стояли, нервно виляя хвостами из стороны в сторону, глядя то на него, то на удаляющегося льва.

Мужчина же, вместо того, что бы радоваться чудесному спасению и не искушать судьбу, казалось, делал всё наоборот. Глядя на тигров, он пошёл прямо на них и те, вдруг расступились, давая ему дорогу. Он шёл к спасительным воротам и чем ближе было до них, тем медленнее становились его шаги, а тигры смотрели ему в след и на их полосатых мордах читалось явное недоумение. Ворота открылись, навстречу парню выбежали с десяток вооружённых копьями воинов, но, не дойдя до них несколько шагов Матвей, вдруг упал на песок, внезапно потеряв сознание.

Зрелище было безнадёжно испорчено, хищники теперь не хотели сражаться друг с другом. Ни действовало больше, ни мясо, ни удары хлыстом, они лишь ложились на песок, прижимая уши к голове и казалось, нет в мире силы, что может заставить их изменить своё поведение и люди потихоньку начали расходиться, судача о том, чему только что стали свидетелями.

***

Королева была слишком занята накопившимися за время отсутствия делами, что бы лично присутствовать на устроенном представлении. Может, её и нельзя было назвать впечатлительной, однако веселившие народ кровавые забавы она не любила и по возможности старалась их избегать. Слухи о происшествии на арене дошли до неё в явном сверхъестественном преувеличении. Вначале Элисандра не обратила на них внимания, но потом, когда приближённые стали рассказывать о чудесном спасении молодого человека, говоря о нём не иначе как о повелителе зверей, она, наконец, заинтересовалась произошедшим и решила сама во всём разобраться.

Спустя несколько дней после Зрелищ подручные Мастера Брандта отыскали Матфея в Оленьих Рогах и, не слушая возражений, привели снова на арену. Оставаясь в тени своей ложи, королева смотрела на щурящегося от света, вышедшего в зенит солнца молодого человека в сером заношенном хитоне, удивлённо оглядывавшего пустые скамьи. Кроме него и невидимой им Элисандры больше в амфитеатре никого не было. Вдруг кованые решётки противоположных друг другу входов в подвал пришли в движенье и на жёлтый песок стали выбегать мощные гривастые львы и полосатые тигры. Скаля огромные клыки, они кружили по арене, всё ближе приближаясь к стоящему в середине круга Матфею и казалось, что вот сейчас они разорвут его в кровавые клочья. Но звери хотя и ходили вокруг смотревшего на них парня, почему–то не причиняли ему вреда. Прошло достаточно много времени, прежде чем увидевшая всё, что хотела королева, поднялась с места и пошла прочь.

На следующий день всё те же безмолвные стражи вновь пришли за Матфеем, но повели его не на арену, а к Касагранде на Соборной площади, посредине которой стояла колоннада из трёх статуй Непорочной Девы, олицетворявшей её триединство. С одной стороны она была смеющейся девочкой, с цветочным венком на голове. С другой статной женщиной с широкими бёдрами и большой грудью, символизирующей плодовитость и щедрость во вскармливании. С третьей же выглядела дряхлой старухой со скорбным лицом, олицетворявшей собой увядание старости. Пройдя анфиладой прямоугольных помещений городского дома собраний, они оказалась в угловой зале хозяйственных построек, разделённой напополам решёткой. Втолкнув молодого человека внутрь, солдаты закрыли дверь на замок и, положив ключ на стоящий ближе к входу стол вышли. Какое–то время ничего не происходило, и поскольку мебели в этой своеобразной камере не было, Матфей присел на корточки, ожидая решения своей судьбы. А в том, что перемены вскоре произойдут, он уже не сомневался.

Наконец по коридору послышались приглушённые ковровой дорожкой шаги нескольких человек, мужчина поднялся на ноги, которые к этому времени порядком затекли и дверь раскрылась. Не стражники, приходившие за ним в постоялый двор, а скорее почётный эскорт остался снаружи, внутрь же зашла женщина пожилая, но отнюдь не старуха, с близко посаженными глазами на имевшем вытянутую форму властном лице. Одета она была в тонкое шерстяное платье голубого цвета с кокетливым вырезом и синий жакет. Длинные тёмно русые волосы оказались уложены пышной причёской и напоминали трёхглавую корону.

Не произнеся ни слова, она села на приготовленное для неё плетёное кресло у небольшого столика; в этот момент стена за Матфеем поползла вверх, и внутрь ввалился, переваливаясь из стороны в сторону огромный медведь. Даже на четырёх лапах зверь был вровень довольно высокому молодому человеку, это был разъярённый матёрый хищник, и встреча с ним обещала закончиться бедой. Из свежей раны на боку сочилась кровь, и неистовство его злобы казалось, не имело границ. Огромную бадью, стоявшую на пути, он снёс ударом лапы, окатив с ног до головы Матфея холодной водой.

Люди не сделали лесному владыке ничего хорошего, и теперь оказавшись с ним в одной клетке Матфей, казалось, не имел шанцев. Зверь, зарычав, встал на задние лапы и это был настоящий колос – высота его от макушки до пола составляла добрых четыре ярда; казалось, сейчас он обрушит всю свою мощь на беззащитное тело. Но вместо того, что бы размозжить человеческую голову, он, вновь встав на четыре лапы и издав ужасный рык, пошёл восвояси туда, откуда пришёл.

– Наверное, ты уже понял кто я, – поднявшись со стула, произнесла женщина, подходя к решётке за которой стоял молодой человек. – Я увидела достаточно, но так и не поняла, как ты это делаешь.

– Что именно?

– Называй меня Ваше величество или моя Королева, как делают приближённые.

– Благодарю за честь, Ваше величество, но я не Ваш подданный – я чувствую себя как дома в любом городе и если честно, даже не знаю, где родился.

– Твоя прямолинейность граничит с дерзостью, которую я не терплю.

– Простите меня, королева, я совсем не умею общаться с женщинами, хотя и обучался хорошим манерам, – с грустной улыбкой ответил молодой человек. Он был всё в том же старом хитоне, в котором Элисандра впервые увидела его на арене, и говорил почти идеально на местном языке, лишь лёгкий южный акцент выдавал его происхождение. – Не сочтите это за дерзость, но я так и не понял, чего Вы хотите от меня.

– Не делай из меня дуру, – раздражаясь, проворчала женщина. – Я прекрасно видела, что ты манипулировал поведением зверей на арене, а теперь вот и здесь и я хочу знать, как ты это делаешь.

– Но зачем Вам это? – вдруг спросил молодой человек, уходя от прямого ответа и королева, стараясь говорить спокойно произнесла:

– Затем, что я пытаюсь понять, что кроется за твоим даром. Как можно использовать его для нашего блага и не таит ли он угрозы.

– Уверяю Вас, королева, у меня нет дара, управлять живыми существами…

– Похоже, мы напрасно теряем время, – с грустью в голосе перебила его собеседница, направляясь к двери. – Пока я не приму окончательного решения ты не выйдешь отсюда и останешься здесь в компании медведя, на которого, в отличие от меня, смог произвести впечатление.

– Да постойте же! Не вижу смысла держать меня тут – я не представляю никакой опасности! Возможно, дело в том, что эти звери привыкли к людям и если друг в друге они видят соперников, то в человеке того, кто их кормит.

– Это не объясняет главного: почему ты до сих пор жив, – упрямо заявила визави, вновь поворачиваясь к нему.

– А Вы не думали, что эти звери добры к людям по своей природе?

– Эти добрые звери если кого они и ненавидят действительно, то только таких как мы. Перед ареной их не кормили несколько суток, и поверь, они были очень злы. Я приказала поменять хищников, и во второй раз в цирке не было тигров или львов, которых ты видел до этого. Медведя, перед тем как вы встретились, травили псами и один из них, огромный волкодав, проявил нерасторопность и был тут же растерзан, на прощанье, оставив отметину.

– Но ведь они же могли убить меня! – удивлённо воскликнул молодой человек. Теперь он стоял у решётчатой двери, держась за прутья; находящаяся совсем рядом Элисандра ощущала запах давно немытого тела, но это мало беспокоило Матфея, являясь обычным делом в те времена.

– Они были обязаны это сделать, но не сделали и я хочу понять, почему это произошло.

– Ну вот, опять всё с начала! – недоумённо воскликнул парень, поднимая руки к небу. – Я же ведь уже сказал Вам, что не знаю, как это произошло.

– Ты что-то ощущал, когда твои глаза меняли цвет?

– Да, мне что-то говорили об этом, но нет, абсолютно нет. Я, кажется, даже потерял сознание, но совершенно не помню этого.

– Что-то же ты почувствовал тогда: страх, желание жить. Люди обычно в такие моменты пытаются спастись, но ты только стоял и зачарованно смотрел на хищников.

– Страх, – мысленно возвращаясь к недавним событиям на арене, задумчиво повторил Матфей. – Да пожалуй, я очень испугался, вначале за сестру моей знакомой, так неудачно свалившуюся с моих плеч, позже уже за себя. А потом, потом всё словно померкло перед глазами, и я вдруг увидел… себя. Да, да, – повторил он смотревшей на него Элисандре. – Я знаю, звучит не очень, но я видел себя стоящим у стены цирка так же отчётливо как вижу сейчас Вас. И ещё я чувствовал в глубине себя голод, страх, ярость и смятение, парализующее мою волю. Я ощущал это очень хорошо, но относилось это как–бы не ко мне, а к кому–то другому, кем в тот момент был я. Это, конечно, абсурдно, но именно так я и чувствовал себя тогда.

– Знаешь, почему я до сих пор вожусь с тобой? – спросила Элисандра, закрывая тему. – Из–за твоего граничащего с самопожертвованием безрассудства. Ты бросился спасать ту глупую девчонку, совсем не думая о себе, единственный из многих тысяч собравшихся в тот момент в цирке. И пусть ты не такой как другие, думаю, мы сможем найти тебе место. Кем ты видишь себя?

– Кем? – задумавшись, переспросил Матфей, хотя в душе и был готов к чему–то подобному. – Я знаю языки, обучен грамоте и счёту и мог бы быть полезен в библиотеке. Я читаю звёзды, и когда нет другого занятия, составляю гороскопы и предсказываю будущее в астрологических прогнозах.

– Так ты шарлатан? Как можно предсказать моё будущее, если даже я сама ещё не знаю, чем займусь дальше.

– Вы, может быть, и не знаете, Ваше Величество, но звёздам известно всё. Не стоит понимать мои слова буквально: я не узнаю, что Вы оденете завтра или что будете кушать на обед, но общий вектор событий могу предсказать.

– А то, что эта война закончится именно так, ты тоже знал? – вполне серьёзно спросила вдруг королева.

– К сожалению, она не только не закончилась, а даже ещё не началась. Всё указывает на долгую и кровопролитную войну, победить в которой будет возможно, лишь примирившись со своим прошлым, но когда Вы вернулись, я подумал что ошибся. А потом до меня всё же дошло, что речь идёт о разных событиях, просто в небесном календаре десяток лет, месяцев и тем более дней относятся к одному времени, мигу для космоса вокруг нас.

– Третье пророчество, – боясь повредить причёску, осторожно покачала головой королева, воскликнув с отчаяньем: – Ну почему, почему все эти ужасные вещи, предсказанные века назад должны случиться именно сегодня. Разве я так грешна перед Непорочною? Мне кажется, что сделала для неё всё что могла!

– А мне кажется, Вы здесь вообще не причём, – заметил Матфей, пытаясь утешить её. – Звёзды не считаются ни с кем и то, что было когда-то написано в Логиях не более чем предостережение.

– Странные вещи ты говоришь, и если и дальше будешь вести подобные речи, боюсь, мне всё же придётся тебя казнить.

– Вы только и говорите что о моей смерти. Или убейте меня или же выпустите, наконец, отсюда! – вскричал Матфей, теряя терпение, пробуя на прочность кованые решётки и медведь, зализывавший рану на боку, бросив занятие, подошёл к проёму в стене разделявшему две комнаты и, посмотрев на них грозно зарычал.

– Сделаем так, – холодно улыбнулась своим мыслям Элисандра. – Уже вечереет, а начинать новое дело нужно с утра – не будем откладывать дальше – поэтому завтра утром жду тебя в Высоком замке, мой новый Хранитель пергаментных свитков. Давно пора переписать многое в Кодексы, да дело в том, что мало кто умеет красиво писать, а с переводами с других языков ещё хуже. Но для этого тебе пройти ещё одно испытание.

– Спасибо Ваше Величество, поверьте, Вы не пожалеете в своём выборе! Не знаю, что Вы придумали на этот раз; всё последнее время Вы только и делаете, что испытываете меня.

– Не бойся, больше никаких медведей и тигров – всё, что тебе нужно сделать, это выйти отсюда. Если завтра до полудня тебя не будет в Высоком замке, я буду считать что моё предложенье не принято, – с этими словами забрав со стола ключ от запиравшего решётку замка, королева вышла, неслышно ступая подошвами кожаных туфель по ковровой дорожке.

***

У стен тоже есть уши, у окон глаза, вот только в комнате этой, ставшей тюрьмой для звездочёта не было оконных проёмов, а единственный выход оказался заперт на огромный замок. Сложенные из камня стены были слишком прочны, что бы выломать их, да и Матфей не думал об этом. Какая–то связь между ним и медведем, глядевшего на него из полумрака, безусловно, существовала, природы её парень не понимал, но она, установившись без его участия, не давала сожрать его. Хотя в отличие от Матфея зверя кормили овощами и рыбой. Узник не представлял, сохранится ли связь, когда он уснёт и поэтому старался не терять косолапого из виду.

Приносившие еду слуги с ним и не разговаривали, зато лица их сияли от удовольствия – они–то знали, что выйти отсюда без ключа невозможно. Но работа являлась лишь второстепенным аспектом, гораздо важнее было сохранить свою жизнь. Матфей не ведал, являлась ли открытая дверь между помещениями частью испытания, но обстоятельство это мешало не только хорошему сну, а вообще какому либо. Мужчина сидел на полу, прислонившись спиною к стене в противоположной медведю части комнаты, стараясь не пропустить момент, когда хищник решится напасть, а в том, что это произойдёт рано или поздно сомнений не было. В комнате лишь с одним небольшим окном в недоступной ему половине рано стемнело и если там, где находился он, оставалась возможность разглядеть хоть что-то, то в медвежьем углу сгустилась такая плотная тьма, что казалась, её можно было резать на части.

Матфей сидел, не представляя, сколько сейчас времени; ему казалось, что ночь давно прошла, а на деле могло быть чуть–чуть за полночь. И он, то проваливался в тревожную полудрёму, во время которой ему мерещилась выплывающая из тьмы медвежья голова, с раскрытой зловонной пастью, то напряжённо смотрел в одну точку – туда, где притаился заросший бурой шерстью матёрый хищник. Ему казалось, он смотрит на него близко посаженными полными ненависти глазами. Мощное, кажущееся неуклюжим тело начинает медленное движение в его сторону, готовясь к смертельному броску, ведь удар когтистой лапы поистине молниеносный. Даже более быстрый, чем движение поднимающегося века.

Медведь приближался, выступая из мрака громадной тенью, и когда он подошёл совсем близко, стало заметно, что у зверя на самом деле человеческая голова – вытянутое лицо с близко посаженными глазами, обрамлённое похожей на корону сложной укладкой волос. Это странное существо раскрыло рот (оказавшийся не просто большим, а огромным), обнажая ряд пожелтевших у основания мелких крепких зубов, обычных человеческих, но, тем не менее, смертельно опасных. Рот раскрывался всё шире, он уже нависал над продолжавшим безвольно смотреть в него молодым человеком, вдруг потерявшего волю ко всякому сопротивлению, угрожая проглотить его, как глотает питон свою жертву.