Текст книги "Рожденный с мечом в руке. Военные походы Эдуарда Плантагенета. 1355—1357"

И враги встретились. Возле Брейля французские всадники, двигаясь в северном направлении, оказались возле главных сил английской армии, и произошел бой, в котором Жан де Шатийон и графы де Жуаньи и д’Осер были захвачены в плен ради выкупа. Эту короткую стычку, естественно, посчитали очень удачной для английской стороны, но теперь английским военачальникам стало ясно, где находятся враждующие армии одна относительно другой. Дойти до Бордо было крайне трудно, а может быть, вообще невозможно, не вступив в решающий бой, и до этого боя оставалось всего несколько часов. Для англичан стало жизненно необходимо как можно быстрее идти дальше весь этот день: надо было использовать возможность уйти далеко на юг от Пуатье до того, как французская армия сможет нанести свой удар.

Поздно вечером обе армии находились юго-восточнее Пуатье. Принц был вынужден ждать возвращения всадников, которые преследовали французских дворян. Он собрал свою армию в Савиньи-л’Эвеско, в треугольнике между дорогами, ведущими к Буржу и к Лиможу. Французский король быстро повернул свою армию на лиможскую дорогу и остановился лагерем в нескольких милях от Лиможа.

Обе стороны в эту ночь приняли меры для охраны своих лагерей. У французов коннетабль и маршалы сформировали отряд, который стал известен под названием «корпус маршалов» – мобильную и эффективно действовавшую группу, предназначенную для ночных дозоров, атаки и разведки. Англичане, которые теперь знали об угрожавшей им опасности, тоже были бдительны. В их армии был объявлен приказ, чтобы никто не оказывался впереди знамен командующих, если не получит приказа сделать это. Этот приказ, который был отдан в нескольких случаях, был не просто мерой, не дававшей бойцам расходиться в стороны. Это был запрет рыцарям и солдатам не устраивать – все равно, ради славы или ради наживы – самостоятельные вылазки против врага, к которым они постоянно имели склонность и которые ставили под угрозу успех операции и безопасность всей армии.

Для тех, кто считает (а внутренняя логика развития событий указывает на возможность этого), что армия принца делилась на две партии – благоразумных сторонников отступления с накопленной добычей и дерзких храбрецов, которые желали большей добычи и были готовы рискнуть собой в сражении, – мы можем сказать, что Савиньи располагался так, что были возможны оба выхода. С одной стороны, здесь были большие и малые леса, которые давали преимущество англичанам: в лесу они могли укрыть свой большой обоз и устроить засады, а французам было трудно полностью развернуть в боевой порядок свою большую армию. С другой стороны, путь на юг оттуда еще был свободен. Что победит – благоразумие или смелость, – должен был решить совет.

Существовала еще одна проблема, которую надо было срочно решить, – продовольствие для армии. Как мы уже показали, во время chevauchйe у солдат были то очень сытые, то голодные дни. Так же могло быть и у их лошадей. Кроме того, и люди, и кони временами могли страдать от жажды. Нет сведений о том, что английская армия испытывала большой недостаток чего-либо из продовольствия во время второго chevauchйe до того, как приблизилась к Пуатье. После выхода из Шательро у англичан редко была возможность добыть продовольствие или напоить коней, и к вечеру воскресенья их запасы были на исходе. В Савиньи была маленькая церковная обитель, но не было ручья, чтобы напоить коней. На расстоянии примерно трех миль оттуда находилось бенедиктинское аббатство Нуайе. В обоих монастырях англичане могли взять продовольствие, но этой еды было слишком мало для такого множества людей. Через Нуайе протекала речка Миоссон, где можно было набрать воду.

Третьей заботой англичан было найти что-нибудь, что они могли бы с выгодой для себя использовать в бою. Для этого их разведчики «скороходы» осмотрели местность.

Очень рано утром следующего дня (воскресенье) англичане и гасконцы – усталые, страдавшие от голода и жажды, – заняли пологий склон у северного края леса Нуайе. Именно здесь было решено сражаться, если в этом будет необходимость. Немедленно были начаты приготовления к обороне.

Как раз в то время, когда враждующие армии были готовы мгновенно вступить в бой, папская власть прилагала огромные старания, чтобы не допустить сражения. Кардинал Талейран уже встречался с принцем в Монбазоне 12 сентября. Теперь он снова появился в решающий момент и делал все, что было в его силах, чтобы добиться соглашения между французским королем и принцем. «Герольд Чендос» описывает его чувства, Фруассар пишет о мастерстве, с которым кардинал вел переговоры, а некоторые хронисты передают драматический характер его заступничества. Кардинал добился перемирия на все воскресенье и весь этот день ходил от одной армии к другой с предложениями.

У французов была очень сильная позиция. Зверь загнан – ненавистные вторгшиеся к ним грабители наконец вынуждены сражаться. Их меньше, у них мало еды, предыдущие дни уже показали, что им не хватит скорости, чтобы уйти. Казалось, что если англичане решат сражаться, то они обречены. Жесткие условия были не только морально оправданны, они верно отражали сложившуюся ситуацию. Хроники сообщают, что принц был готов отпустить на свободу всех пленных, отдать захваченную добычу и взятые города и дать обещание не сражаться против французского короля в течение семи лет. Самое меньшее, на что соглашался король Иоанн II, – чтобы сам принц и сто его рыцарей сдались в плен.

Исследователи уделяют очень много внимания несхожим между собой сообщениям о событиях этого дня и очень мало – июльскому договору 1355 года, где были предусмотрены подобные обстоятельства, в которых принц находился теперь. «Если случится так, что принц будет осажден или окружен врагами так, что ему лично будет угрожать опасность, а помощь не придет вовремя, то для спасения себя и своих людей он может заключить перемирие на короткий или долгий срок или выйти из этого положения любым иным способом, который покажется ему наилучшим».

Именно в контексте этих слов нужно рассматривать условия, предложенные обеими сторонами. Можно было утверждать, что вследствие уже упомянутого категорического требования короля принц лично находился «в опасности» или при любом возможном развитии событий будет «в опасности» раньше чем через двадцать четыре часа, и поэтому он на законных основаниях мог использовать «иной способ, который кажется ему наилучшим». Не сохранилось никаких официальных свидетельств об ответе принца, и мы не можем быть уверены, что «Герольд Чендос» сообщает всю правду о нем. Ясно одно: принц предложил очень много, а когда у него потребовали еще больше, заявил – как уже дважды говорил представителям папы, – что не уполномочен заключать мир без согласия своего отца[56]56
  Chandos Herald, строки 826 – 856.
  Перевод со старофранцузского примерно такой:
  Я не могу выполнить это дело
  Без короля, моего отца.
  ..................................................................
  Я сделаю как вам угодно,
  Если на то будет воля моего отца.


[Закрыть]. Переговоры прекратились.

В сложившихся обстоятельствах примирение было невозможно. Французы были в одном шаге от великой победы. Англичане и гасконцы не были готовы сдаться без боя. С наступлением ночи Талейран вернулся в Пуатье горько разочарованный. Ни одна из сторон ему не доверяла. На следующее утро, еще до восхода, он снова попытался вмешаться и отправился сначала во французский лагерь, но его предложение было решительно отвергнуто. Естественно, что англичане не доверяли французу-послу француза-папы, когда тот вмешался в спор, в котором участвовали французы. Более того, в большой свите кардинала нашлись люди, которые не просто симпатизировали французам, но и остались во французском лагере, чтобы сражаться на их стороне. Недовольство французов действиями кардинала было тоже естественным: он останавливал Иоанна II и его войско, когда победа по праву принадлежала им. Папа римский был последовательным в дипломатии. При любом мнении относительно беспристрастности и искренности этой дипломатии вмешательство ее представителя в тот момент было несвоевременным. Однако оно отсрочило битву на двадцать четыре часа.

Уход кардинала освободил место для боя. Было ясно: жестокое столкновение, которого ожидали утром в воскресенье, обязательно произойдет утром в понедельник, а поскольку перемирие кончалось с восходом солнца, бой, скорее всего, должен был начаться рано.

Как уже было сказано[57]57
  См. предисловие.


[Закрыть], мы не планируем дать здесь всестороннее описание этой битвы как крупной военной операции. По сути дела, мы лишь слегка коснемся тех ее сторон, которые обсуждали в своих спорах военные специалисты, а затем перейдем к тому, чему было уделено меньше внимания.

Хотя легенда содержит конкретные указания на то, где находится поле боя, и обнаруженные следы сражения подтвердили легенду, у ученых много лет сохранялись сомнения по поводу того, на каком именно месте сражались армии. Это произошло на расстоянии одного лье (около 5 километров) от Пуатье. Большинство хронистов не сообщают подробностей о месте битвы. Фруассар назвал три ориентира: по его словам, бой произошел «возле Пуатье, в полях Бовуар и Мопертюи», но что такое и где находится Мопертюи, ученые не могли определить. Это название означает «плохая дорога», оно достаточно широко распространено (на пути, которым король Эдуард III шел от Ло до Кана, тоже есть Мопертюи). Это не обязательно название населенного пункта; его можно отнести к группе названий, обозначавших поля, огороженные участки или земли – Мошам, Мокур, Морегар (соответственно «плохое поле», «плохой двор», «плохое направление». – Пер.) и переходы – Мопа, Мальпа («плохой проход». – Пер.), а затем ставших названиями населенных пунктов. В середине XIX века многие исследователи прошлого и авторы научных обзоров поняли, что детали рельефа, упомянутые хроникерами, отлично описывают местность к северу и западу от леса Нуайе, и сделали вывод, что селение, которое давно известно под названием Ла-Кардин ри, видимо, и есть Мопертюи. Это предположение было отражено на французской штабной карте масштаба 1 : 80 000 и нашло много сторонников. Позже стали утверждать, что догадка была ошибочной: Ла-Кардин ри стоит на «плохой дороге», и в XIV веке слово Мопертюи было названием этой дороги и, возможно, мест, через которые она проходила. Эта дорога идет с севера на юг немного западнее леса Нуайе, пересекает речку Миоссон там, где находится брод Делом, и сливается с дорогой, которая идет от Нуайе к Ле-Рош. Поле битвы находится к востоку и западу от этой дороги Мопертюи[58]58
  Tourneur-Aumont, 239 – 245 и вид с воздуха в конце книги.


[Закрыть].

Описывая поле битвы, лучше всего показать его с высоты птичьего полета из точки, расположенной на расстоянии мили к югу от леса Нуайе, глядя на север. Под нами долина Миоссона, русло которого достаточно глубоко врезалось в плоскую возвышенность. Здесь этот ручей течет на запад, но это лишь его общее направление: он образует много излучин. Справа с юга на восток идет дорога Пуатье – Лимож. Тоже справа, но ближе к ручью находится селение Нуайе с укрепленной оградой своего аббатства. Посередине, точно на север от этого селения, находится лес Нуайе, через северо-восточный угол которого проходит дорога на север. Эта дорога пересекает реку Миоссон по мосту в Нуайе, поднимается на невысокий холм возле нынешней железнодорожной станции, а затем возле Ла-Кардинри пересекает старую дорогу Мопертюи.

Большие и малые леса по-прежнему покрывают значительную часть той обширной местности, которую наблюдатель видит с высоты, но к северу и западу от леса Нуайе это почти голое поле. Старая дорога Мопертюи идет через эти расчищенные поля на юг, спускаясь в долину Миоссона. Некоторые участки этой долины заболочены, а ее южные склоны покрыты густыми зарослями. Сегодня речку можно перейти по мосту там, где раньше был брод Делом. Участок земли к западу от этого брода, частично охваченный обращенной к югу петлей реки, называется Поле Александра.

В Нуайе дно этой долины находится на высоте примерно 350 футов (свыше 100 метров), а открытое пространство, на котором произошла битва, около 400 футов (свыше 120 метров) над уровнем моря. Поле боя не равнина, но неровности рельефа слишком малы, чтобы служить укрытием или препятствовать движению войск. Однако пологий холм у северного края леса Нуайе поднимается примерно до 440 футов (134 метра), а к юго-востоку от Ла-Кардинри есть длинная и узкая, но очень мелкая впадина.

В то время, когда произошла битва, земля у северного края леса была занята виноградниками, в нескольких местах их разделяли изгороди, лес, возможно, был больше, изгибы реки могли быть немного иными, а через Миоссон в Нуайе переходили не по мосту, а по насыпному переходу.

Перейдем теперь к составу и силе противоборствующих армий. Нужно сказать, что в случае битвы при Пуатье, как и для многих других сражений, оценки современников различаются между собой, а мы не в состоянии определить точные цифры. Даже если не учитывать наименее вероятные расчеты, остаются сомнения по поводу двух характеристик, а именно пропорции гасконцев в англо-гасконской армии и численности полуобученных солдат всевозможных разновидностей, которые по различным хорошим или дурным причинам присоединились к той или другой армии.

Современные авторы считают, что в англо-гасконской армии было от 6000 до 8000 человек, которые распределялись приблизительно так: от 3000 до 4000 тяжеловооруженных конников, от 2500 до 3000 лучников, 1000 прочих легковооруженных солдат, которых называют по-разному – биду, «бриганы», сержанты. Все авторы – современники событий утверждают, что французская армия была больше англо-гасконской. Она могла насчитывать 8000 тяжеловооруженных конников, 2000 арбалетчиков и некоторое количество других легковооруженных и недостаточно обученных солдат; всего, вероятно от 11 000 до 16 000 человек.

Английская армия делилась, как обычно, на три «баталии». Авангардом командовали Уорвик и Оксфорд. С ними были капталь де Бюш и многие гасконские отряды. Основной частью армии командовал сам принц. С ним были Одли, Чендос, Кобхем, Бургерш, Фелтон и другие. Арьергард был под началом Солсбери и Суффолка. С ними были некоторые из «германцев» и Дени де Морбек. Вероятно, в каждую «баталию» входило около тысячи тяжеловооруженных всадников, около тысячи английских лучников и несколько сотен легковооруженных гасконских солдат.

Армия короля Иоанна II тоже делилась на три «баталии», но – возможно, как следствие решения, принятого в воскресенье, – в ее структуре было новшество, а именно, четвертая группа, которая должна была стать острием атаки. Первой «баталией» командовал сын короля дофин Карл, который был и герцогом Нормандским; второй – брат короля, герцог Орлеанский, а третьей – сам король Иоанн II. Ударной группой командовали маршалы.

Отступление от обычая – особый отборный отряд для первого натиска, – видимо, было приспособлением атаки французов к английскому способу обороны. Поскольку англичане сражались пешими и очень эффективно использовали лучников, начать бой следовало с того, чтобы заставить противника израсходовать как можно больше стрел, а затем растоптать лучников конницей. Такая тактика означала большие потери в начале сражения, но в результате в рядах англичан появились бы разрывы – путь для следующей атаки, в которую пошли бы уже основные силы французов.

Поскольку мы почти обязаны применять одни и те же термины и склонны применять одни и те же символы при описании средневековых и современных войн, полезно было бы обратить внимание читателя на три особенности средневековых армий в том, что касается частей и соединений армии, дисциплины внутри ее и изображения ее боевых порядков на карте. В феодальную эпоху в армии не было четкой иерархической системы подчинения. Она не «подразделялась» по функциональному принципу и не была «разбита», для более удобного осуществления операций, на части, однородные по составу и одинаковые по размеру. Она и не «строилась» из частей, объединенных в одно целое. Она не была военной машиной, части которой и вся она целиком быстро и точно выполняли желание главнокомандующего. Это было объединение, состоявшее из групп солдат с их военачальниками, которых они узнавали по их щитам или знаменам, и «баталия» была лишь временным объединением малых групп в одну большую.

Во-вторых, настроение такой армии было непредсказуемым, в особенности если она была собрана лишь недавно. Число людей, их умение сражаться, воодушевление и уверенность в себе могли быть велики, но, когда им не хватало сплоченности, умения действовать в группе и дисциплины, это сверкающее оружие могло оказаться не клинком из закаленной стали, а хрупким лезвием.

В-третьих, изображение средневековой армии, построенной для боя, на карте в виде аккуратных и параллельных один другому цветных прямоугольников может ввести в заблуждение того, кто смотрит на эту карту. Такие символы заставляют предполагать такую высокую организованность, однородность и точность расстановки войск, которой не было в действительности.

Но вернемся в утро воскресенья 18 сентября. В темноте вся англо-гасконская армия перешла из Савиньи на северную оконечность леса Нуайе. Там, на низком, обращенном на северо-северо-запад холме, с которого было видно ровное, открытое поле рядом, солдаты этой армии приготовились к бою. В лесу они могли скрыть свой обоз и при необходимости укрыться сами. Живые изгороди и виноградники рядом на равнине тоже в какой-то степени были укрытием. На одном участке обороны поставили повозки так, чтобы они стали препятствием для врага. Лошадей поместили на таком расстоянии, чтобы бойцы при необходимости могли быстро сесть в седло. Лучники заняли места, на которых должны были стоять во время боя, и, хотя в этот день действовало перемирие, укрепили свою позицию рвами. Однако у солдат не хватало еды, а у лошадей корма.

Поскольку враждующие армии (как сообщает «Герольд Чендос») стояли очень близко одна к другой и поили своих лошадей из одной и той же речки, перемирие позволяло солдатам обеих сторон наблюдать за противником и определять, какие у него войска и как они расположены. И они, конечно, не упустили эту возможность. Разведывательный отряд французов изучил позиции английской армии и доложил, что она «сильная» и «умно и умело приведена в порядок», а впереди нее находится серьезное препятствие – живая изгородь, в которой есть лишь один проход. Вдоль этой линии выстроились лучники, а через проход могут проехать на конях не больше четырех рыцарей сразу. Английские тяжеловооруженные конники спешились; на передовой линии англичане поставили лучников, выстроив их зигзагом.

По желанию короля французы дополнили доклад своими собственными выводами. И вот к какому заключению они пришли. Обычная и любимая рыцарями тактика – мощная, сметающая все на пути атака конницы – здесь не подходит. Подходящим началом был бы один яростный удар трехсот лучше всего вооруженных и наиболее опытных французских конников. Они бы прорвались через английских лучников, и в проделанные ими бреши могли бы войти французские войска. Но этим войскам придется сойти с коней, быстро идти за конницей пешком и вступить в рукопашный бой.

Король Иоанн II поступил согласно их совету. Это было одно из самых важных и самых гибельных решений в его жизни. Французские рыцари, потратив так много средств на обучение бою, снаряжение и коней, теперь должны были вести бой способом, для которого были недостаточно подготовлены, неудачно вооружены и в котором не могли применить своих коней. Правда, англичане сражались так под Халидоном (битва при Халидон-Хилле произошла в 1333 г. Эдуард III со своей армией тогда одержал победу над шотландскими войсками, и благодаря этому Шотландия временно оказалась в подчинении у Англии. – Пер.) (об этом мог рассказать королю шотландский военачальник Дуглас, сражавшийся во французской армии) и при Креси (об этом Иоанн II знал по собственному опыту). Но в тех сражениях были два обстоятельства, которых не было у французов возле Мопертюи: англичане тогда оборонялись, а не атаковали и английские рыцари сражались совместно с лучниками. Если Иоанн II думал, что пешие рыцари – ключ к победе, то он недостаточно понимал предпосылки успеха. Потомки обрушили на него целый град оскорблений, но следует сказать, что его распоряжения общего характера заслужили похвалу современников: он не бросился в бой необдуманно и как командующий своей армии был во время этого величайшего испытания, по крайней мере, не худшим полководцем, чем его отец при Креси.

Воскресенье закончилось неудачей переговоров и принесло уверенность в том, что завтра начнется бой. В эту ночь совет принца собрался, чтобы обсудить ситуацию. Попытка прорваться на юг с добытым богатством не удалась. Положение англичан было опасным: обоз сковывал их движения, они были голодны, с них не сводили глаз враги, которых было больше. Французская армия могла навязать англичанам бой, и было несомненно, что она это сделает. Она даже могла окружить их и уморить голодом. С другой стороны, позиция, которую выбрали для боя, была хороша сама по себе, и они еще укрепили ее. Затем они имели более долгий опыт совместных действий и потому знали друг друга лучше, чем их противники. Было необходимо решить, что выбрать – благоразумие или отвагу, отступление (если оно будет возможно) или бой, в котором, как им казалось, победить невозможно, и неизвестно, удастся ли остаться в живых.

Ночные размышления привели к важному решению, которое принц в письме, написанном через месяц, изложил так: «Из-за нехватки продовольствия, – писал он, – а также по иным причинам было решено, что мы пойдем нашим путем, огибая их [французов] с фланга так, чтобы, если они пожелают начать бой или приблизиться к нам в месте, не слишком невыгодном для нас, мы были бы первыми». Смысл этих слов (написанных уже после «невероятной» победы) специально затемнен, но они позволяют не сомневаться в том, что англо-гасконские военачальники составили план на завтра. Собирались они отступить, как только это станет возможно, или были намерены обороняться на своей позиции и отступить, только если атака станет слишком мощной, или планировали притворное отступление – хотели отвести часть своих войск к югу, чтобы спровоцировать французов на необдуманные безрассудные действия? Этот вопрос обсуждался много и долго, потому что на следующее утро англичане действительно начали действовать первыми.

В понедельник 19 сентября солнце взошло примерно в четверть шестого, а отсутствие в хрониках замечаний по поводу погоды позволяет предположить, что день был ясный. Очень рано утром Юстас Добриджкур с небольшим отрядом рыцарей из англо-гасконской армии был выслан вперед с поручением приблизиться к армии французов. Возможно, это было прощупывание противника ради информации, но более вероятно, что они должны были отвлечь внимание французов от более важных передвижений, происходивших у них за спиной. В предыдущую субботу Добриджкур отличился в бою возле Ла-Шаботри, в этот раз он попал в плен.

Во время этой схватки часть войск принца перемещалась на юг восточнее и западнее леса Нуайе или через этот лес. Этот первый шаг, осуществленный согласно плану совета, стал началом цепочки тактических приемов, выполненных в течение дня. Авангард (которым командовал Уорвик) сопровождал повозки с добычей, спускавшиеся по склону к Миоссону, к поросшему густым лесом его берегу. В этом лесу добыча будет незаметна; тех, кто станет ее охранять, нельзя будет застать врасплох и окружить, как на дне долины; и добыча, и ее охрана будут ближе к дороге на Бордо.

Относительно этого передвижения исследователи расходятся во мнениях по двум вопросам: полностью ли оно было осуществлено и какова была его цель. Уорвик и его конвой переправились через реку – вероятно, в Нуайе, – оставили возы на дальнем берегу и вернулись на подготовленную позицию, с которой начали движение; вероятно, ручей они перешли по броду Делом. Мы не станем обсуждать вопрос о том, следовали или нет за ними принц и его большая «баталия». О цели передвижения мы тоже скажем коротко. Сейчас общепризнанным является мнение, что оно должно было стать началом отступления, если бы отступление было возможным. Но можно считать, что это была военная хитрость и французское командование было обмануто. Провокация с помощью выставленного напоказ небольшого отряда, чтобы заставить противника атаковать армию на той позиции, которую она для себя выбрала, была широко распространенной уловкой. Можно также рассматривать передвижение обоза как сочетание осторожности и смелости, отступления и провокации: с одной стороны, самое громоздкое имущество армии оказалось (или должно было оказаться) поблизости от дороги на Бордо, а с другой, вызывало французов на атаку, к которой (как свидетельствует «Герольд Чендос») было приказано готовиться не только лучникам: все солдаты получили указание быть начеку и готовыми мгновенно вступить в бой, если начнется атака.

Однако нас главным образом интересует реакция противника на это движение. Должно быть, французы далеко не сразу заметили передвижения англичан. А когда заметили, то им, видимо, бросились в глаза две вещи: во-первых, после ухода авангарда основную часть армии (некоторые авторы предполагают, что она шла следом за авангардом) и особенно арьергард легко атаковать; а во-вторых, обладание бродом имеет первостепенную важность. Король находился далеко от места боя, но его маршалы поняли, что должны действовать. Клермон хотел дождаться, пока ситуация станет ясней, д’Одрем желал действовать немедленно. Маршалы командовали «ударными» компаниями, бойцы которых стояли впереди «баталии» дофина со своими, оставленными им конями. Командовали вместе, но поступили по-разному, каждый в согласии со своей точкой зрения: один повел своих конников в атаку против тех англичан, которые уходили и уже исчезали из вида, а другой – против стоявшего на месте арьергарда, которым командовал Солсбери.

Колонна д’Одрема галопом помчалась вниз по склону к ручью, но Уорвик со своим маленьким отрядом лучников уже возвращался на поле, и французские кони, только наполовину защищенные доспехами, оказались под их обстрелом. Очень многие скакуны были ранены и упали, их всадники были убиты или захвачены в плен; в плену оказался и сам д’Одрем.

Другая колонна, во главе с маршалом Клермоном и коннетаблем де Бриеном, устремилась на английский арьергард, по-прежнему стоявший перед лесом. Накануне этой колонне была поставлена задача прорваться через ряды английских лучников, чтобы расчистить проходы для французских тяжеловооруженных конников, которые должны были следовать за ней пешком. Если бы лучники были выстроены ровными рядами, их стрельба могла бы не причинить вреда французским коням, защищенным доспехами спереди. Однако местоположение лучников и конфигурация их строя позволяли им вести перекрестный огонь, и он оказался смертельным. Клермон, де Бриен и многие другие были убиты.

План принца (или его совета) заставил французов раньше времени нанести два удара, которые привели к очень большим потерям; в результате французы потеряли трех из своих самых опытных военачальников. Руководить французской армией должен был король, но он по-прежнему находился со своей «баталией», то есть далеко от места действия.

Когда остатки разбитой французской конницы отступали, первая из трех больших частей французской армии – «баталия» дофина стала двигаться вперед. Французы – в доспехах, но пешие – прошли несколько сот ярдов по полю, а затем, усталые, но отважные, начали свою мощную атаку. Это был самый тяжелый эпизод сражения: массы людей сражались врукопашную. Все англо-гасконские войска – за исключением резерва из четырехсот конников – удерживали свои позиции. В этой жестокой схватке обе стороны понесли большие потери. Англо-гасконцы не были ни сломлены, ни сдвинуты с места. Через какое-то время остатки «баталии» дофина, сохраняя порядок, стали медленно отступать. Второй такой удар, если бы его нанесли свежие войска, пока усталые англичане искали стрелы, чтобы пополнить свои запасы, приносили новое оружие и спасали раненых, вероятно, был бы успешным.

Но следующий удар не был нанесен сразу после отступления дофина. Правду говоря, слово «отступление» подразумевает большее единство при движении назад, чем было в действительности. Многочисленные рассказы об этой битве, если их объединить, складываются в картину множества схваток между относительно мелкими группами и отдельными воинами. «Битва началась со всех сторон», – пишет Фруассар, подразумевая при этом не один мощный удар, а десятки малых схваток. В других местах он говорит о «сражениях, встречах, погонях и преследованиях, которые происходили в тот день на поле», и использует такие выражения, как «рядом с королем» и «немного выше этого места». Так оставшиеся в живых участники сражения могли описывать то, что сами наблюдали в своем ограниченном поле зрения. Кроме того, именно так должна была действовать армия, столь плохо организованная, как армия короля Иоанна II. И в любом случае невозможно ожидать, что люди, которые идут навстречу дождю стрел, долго будут сохранять строй на широком фронте. Броски французов вперед то в одном, то в другом месте, где не хватало стрел у английских лучников, жестокая схватка вокруг нескольких умелых тяжеловооруженных конников, дерзкая атака свиты отважного французского рыцаря – героическая, но плохо организованная, а потому кончившаяся неудачей и большими потерями, – вот впечатление, которое возникает при чтении хроник. Чувствуются также усталость и подавленность англичан, что было неизбежно при таком долгом и непрерывном физическом, умственном и моральном напряжении. Под конец усталость почти победила силу воли.

Тем временем наступила очередь идти вперед и ударить по врагу следующей французской «баталии», которой командовал герцог Орлеанский. Но вместо этого вся она ушла с поля боя. О причине этого по меньшей мере странного поступка мы можем лишь догадываться, но он решил судьбу сражения. Самая жестокая схватка еще не началась, но (английские военачальники не могли видеть этого, но сегодняшний историк может) с того момента, как эта значительная часть французских войск отказалась сражаться, победа французов была почти невозможна. Англичане получили передышку, численное превосходство французов стало меньше, и в других французских отрядах стали думать о том, не уйти ли им тоже с поля. Уходившие сели на коней и покинули место боя, сохраняя порядок. По приказу короля Иоанна II дофин и его братья в сопровождении очень многочисленной охраны тоже покинули поле боя. Некоторые англичане решили, что настало время действовать, вскочили на коней и помчались в погоню.