Текст книги "История мировой цивилизации"

Глава LII. Век политических экспериментов, великой монархии, парламентаризма и республик в Европе

Латинская церковь была сломлена, Священная Римская Империя переживала крайний упадок. История Европы с самого начала XVI столетия является историей народов, ощупью ищущих во мраке новые способы управления, более соответствующие новым условиям жизни. В древнем мире в течение долгих веков, хотя и сменялись династии и даже правящие народы и языки, тем не менее, власть монарха и религии оставалась весьма устойчивой и еще более устойчивыми были формы жизни. В новой Европе, начиная с XVI столетия, смены династий не имели значения, но центр тяжести всей истории заключался в новых все развивавшихся попытках политического и социального устроения.

Политическая история мира, начиная с XVI столетия, представляет, как мы уже сказали, попытку человечества, в значительной мере инстинктивную, применить новые политические и социальные теории к вновь возникшим условиям жизни. Попытка проведения всего этого в жизнь осложнялась еще тем фактом, что сами условия менялись все с большей и большей быстротой. Практические осуществления, будучи плохо осознанными и почти всегда нежелательными (ибо люди обычно ненавидят перемены), все более и более отставали от изменявшихся условий жизни. Начиная с XVI столетия, история человечества становится историей политических и социальных форм, которые делаются все более и более непригодными, неудобными и стеснительными, историей постепенного осознания необходимости в обдуманной перестройке всех человеческих отношений перед лицом новых потребностей и возможностей, идущих вразрез со всем опытом прошлого.

Каковы же были эти перемены в условиях человеческой жизни, которые нарушили то равновесие империи и церкви и тот ритм жизни крестьянина и торговца, которые нарушались лишь периодическими благотворными нашествиями варваров и которые бессменно царили в старом мире в течение более ста веков?

Эти перемены были разнообразны и многочисленны, ибо человеческие дела всегда многообразны и сложны. Однако, причина важнейших перемен заключалась, по-видимому, в развитии и распространении знания природа мира. Это знание было сперва в руках немногих интеллигентных людей; но, начавши распространяться, особенно за последние 500 лет, все в более и более широком масштабе, оно сделалось, наконец, достоянием народа.

Немалая перемена произошла также в условиях жизни, благодаря общему глубокому изменению всего ее духа. Эта перемена совершалась в тесной связи и параллельно с ростом и распространением просвещения. Обычные элементарные потребности и удовольствия прежней жизни перестали удовлетворять большинство, и появилось стремление к широкой общественной жизни. Таковы были свойства всех великих религий, распространившихся по всему миру за последние двадцать с лишком столетий, а именно – буддизма, христианства и ислама. Они действовали на человеческой дух совсем иным образом, чем прежние религии. Это были силы совершенно отличные по характеру своему и проявлению от старых религий фетишизма, кровавых жертв, жрецов и храмов, установления которых они частью изменили, а частью заменили новыми. Они постепенно развили в индивиде чувство собственного достоинства, сознание своей ответственности и соучастия в общем деле человечества, отсутствовавшее у народов более древних цивилизаций.

Первым важным нововведением в политической и общественной жизни было упрощение и более широкое распространение письменности в древних цивилизациях, что сделало практически неизбежными более обширные государства и более широкий политический кругозор. Следующим шагом вперед было использование лошади, а затем и верблюда, как средства передвижения, введение в употребление колесных экипажей, распространение дорог и усиление в военном отношении, вызванное открытием железной руды. Затем последовали глубокие экономические потрясении, связанные с введением металлических денег и глубокой переменой в самой природе долговых обязательств, собственности и торговли, вызванной этим удобным, но опасным средством. Государства расширяли свои границы и усиливались, и умственный кругозор человечества расширялся в соответствии с новыми условиями жизни. Исчезали местные божества, наступал век теократии и проповеди великих мировых религий. Появились впервые написанные, критически обработанные история и география, человек впервые осознал свое глубокое невежество и впервые приступил к систематическому приобретению знаний. На некоторое время развитие науки, так блестяще начавшееся в Греции и Александрии, было прервано. Нашествия тевтонских варваров, наступление монголов на запад, лихорадочная ломка и переустройство религиозной жизни и страшная чума – все это создавало непрерывную напряженность в политической и социальной жизни. Когда цивилизация вновь расцвела, по окончании этого периода войн и беспорядков, рабство перестало уже быть основой экономической жизни. Первые бумажные фабрики подготовляли новые средства коллективной информации и работы печати. Постепенно то там, то здесь стали возобновляться научные изыскания, и систематический прогресс науки пошел своим ходом.

Неизбежным побочным результатом систематического мышления был все увеличивающийся ряд открытий и изобретений, появившихся с XVI века и способствовавших взаимному общению и совместной работе людей. Они все вели к расширению поля деятельности, увеличивали общую сумму пользы и вреда в мире и вызывали усиленное сотрудничество людей. Изобретения появлялись все чаще и чаще. Человеческий ум не был еще подготовлен к такого рода явлениям. До великих катастроф, разразившихся в начале двадцатого столетия и ожививших умственную жизнь человечества, историку почти не приходится говорить о каких-либо рациональных попытках овладеть новыми условиями, созданными могучей волной изобретений. История человечества за последние четыре века напоминает состояние заключенного, который бессмысленно и беспокойно мечется во сне в то время, как в его тюрьме вспыхивает пожар. Он не просыпается, но треск и жар пламени переплетаются в его мозгу со старыми беспорядочными сновидениями. Это далеко не история человека бодрствующего, сознательно идущего навстречу опасностям и случайностям.

С тех пор, как история перестала быть историей отдельных лиц, а сделалась историей человеческих обществ, большая часть изобретений неизбежно имеет своим предметом облегчение взаимного общения. К числу наиболее значительных явлений XVI века следует отнести появление печатных книг и мореходных парусных судов, пользовавшихся только что изобретенным морским компасом. Первое удешевило, распространило и внесло переворот в дело просвещения, облегчило общественную информацию, обмен мыслями, а также и политическую деятельность в ее самых основных проявлениях. Второе объединило весь мир. Но почти такое же большое значение имело сильно развившееся применение пороха и усовершенствование огнестрельного оружия, впервые принесенных на запад монголами в VIII столетии и уничтоживших неприступность баронов в их замках и укрепленных городах. Ружья и пушки смели с лица земли феодализм. Константинополь пал под огнем орудий. Мексика и Перу сдались из страха перед испанскими ружьями.

Семнадцатый век был свидетелем систематического развития научных изысканий, может быть, не столь заметного, но в конечном итоге чрезвычайно важного явления. Наиболее видным из вождей этого великого прогрессивного движения был Фрэнсис Бэкон (1561–1626 гг.), впоследствии лорд Веруламский, лорд-канцлер Англии. Он был учеником и, пожалуй, рупором другого англичанина, доктора Гильберта, философа экспериментального направления из Кольчестера (1540–1603 гг.). Этот второй Бэкон, подобно первому, проповедовал необходимость наблюдения и опыта и воспользовался вдохновляющей и благодарной формой романа-утопии, чтобы выразить в своей «Новой Атлантиде» мечту о великом служении науки человечеству.

Почти одновременно с этим возникло Лондонское королевское общество, Флорентинское общество и позднее другие национальные общества для поощрения научных исследований, печатания научных трудов и обмена научными сведениями. Эти европейские научные общества сделались источником не только бесчисленных изобретений, но также и уничтожающей критики нелепой ортодоксальной истории мира, господствовавшей в течение многих столетий и оказывавшей пагубное влияние на человеческую мысль.

Ни семнадцатый, ни восемнадцатый века не дали нововведения, внесшего такой переворот в условия человеческой жизни, как книгопечатание и мореходство, но в течение этих двух столетий происходило безостановочное накопление знаний и научной энергии, которые должны были принести богатые плоды в девятнадцатом столетии. Продолжались исследования земного шара и составлялись его точные карты. Тасмания, Австралия и Новая Зеландия появились на карте. В Великобритании в XVIII веке кокс стал применяться в металлургии, что привело к значительному удешевлению железа и к возможности выплавки чугуна и употребления его в гораздо более широких размерах, чем раньше, когда его приходилось плавить на древесном угле. Появились проблески новейшего машиностроения.

Подобно деревьям в сказочном городе, наука приносит одновременно и непрерывно и почки, и цветы, и плоды. С наступлением XIX столетия, начался подлинный расцвет науки, с тех пор никогда не прекращавшийся. Сначала появились пар, сталь, железные дороги, большие пароходы, громадные мосты и здания, машины почти беспредельной мощи, возникла возможность широкого удовлетворения всех материальных потребностей человека, а затем ему открылся еще более чудесный скрытый клад науки об электричестве…

Мы сравнили политическую и общественную жизнь человечества, начиная с XVI столетия, с состоянием лежащего и спящего узника в охваченной пламенем тюрьме. В XVI столетии европейцы все еще носились с мечтой о Латинской Империи, объединенной под знаменем католической церкви. Но, подобно иррациональному началу нашей природы, иногда настойчиво вторгающемуся в наши сны и вносящему в них невообразимую путаницу, в эти сны человечества врываются внезапно впечатления о сонном лице и жадном желудке императора Карла V, в то время, как единство католицизма уже было сокрушено Генрихом VIII Английским и Лютером.

В XVII и XVIII столетиях стали мечтать о единоличной монархии. История почти всей Европы в течение этого периода говорит нам о целом ряде попыток укрепить монархию, сделать ее абсолютной и распространить ее власть на более слабые соседние страны, и в то же время – о непрестанном сопротивлении вмешательствам и притязаниям монарха со стороны землевладельцев, а затем, с развитием внешней торговли и отечественной промышленности, и со стороны все усиливающегося торгового и финансового класса. Окончательной победы еще нет ни на той, ни на другой стороне: то король берет верх, то крупные собственники одолевают его. В одном случае мы видим, как король становится центром и Солнцем своего национального мира, в то время, как близ его границ смелое торговое сословие отстаивает республику. Такие огромные различия в политическом настроении доказывают, до какой степени временным и местным явлением были все разнообразные правительства того времени.

Довольно обычной фигурой в этих национальных драмах является королевский министр (в католических странах это нередко прелат), который прячется за спину короля, служит ему и правит им, благодаря оказываемым ему неоценимым услугам.

Размеры настоящего труда не позволяют нам остановиться на всех подробностях этих национальных драм. Торговый народ Голландии принимает протестантство, образует республику и свергает короля Филиппа II испанского, сына императора Карла V. В Англии Генрих VIII и его министр Уэльслей и королева Елизавета со своим министром Бэрли заложили основы абсолютизма, который был, однако, сокрушен безумием Якова I и Карла I. Последний был обезглавлен за измену своему народу в 1649 г., и этот факт знаменует собой новый поворот в политическом мышления Европы. В течение, приблизительно, двадцати лет до 1660 г. Англия была республикой. Положение монарха, заслоненного парламентом, оставалось крайне шатким до тех пор, пока Георг III (1760–1820) не сделал смелой и отчасти удачной попытки восстановить свои верховные права. С другой стороны, французскому королю больше всех европейских королей удалось укрепить и возвысить монархию. Два великих министра – Ришелье (1585–1642); и Мазарини (1602–1661) – укрепили власть монарха во Франции. Особенно же способствовало этому долгое царствование и недюжинные способности короля Людовика XIV, «великого монарха» (1643–1715).

Людовик XIV был действительно образцовым европейским королем. В своем роде он был необычайно способным королем; его честолюбивые стремления простирались дальше его низменных страстей. Он вел свою страну к полному банкротству путем сложной и смелой иностранной политики с умелостью и достоинством, и теперь еще вызывающими восхищение. Его ближайшим стремлением было укрепить Францию, расширить ее границы до Рейна и Пиренеев и присвоить себе испанские Нидерланды. В затаенных же своих мечтах он видел французских королей преемниками Карла Великого на престоле возрожденной Священной Римской Империи. Он сделал подкуп политическим государственным методом, играющим более важную роль, чем война. Карл II английский был на его содержании, равно как и большинство польской знати, о которой будет речь впереди. Его деньги, или, вернее, деньги французских податных классов, расходились по всей Европе. Но главное внимание он обращал на блеск и величие. Его блестящий дворец в Версале, с его салонами, коридорами, зеркалами, террасами, фонтанами, парками и аллеями, был предметом зависти и восхищения всего мира.

Он вызывал всеобщее подражание. Каждый король и князек в Европе строил свой собственный Версаль с такою роскошью, какую только позволяли ему его средства и имущественное состояние его подданных. Повсюду знать перестраивала свои замки по новому образцу. Широко развилась фабрикация мебели и изящная архитектура.

Процветали искусства, служившие роскоши и наслаждению, художественные изделия из алебастра и фарфора, позолоченные деревянные изделия, металлические изделия, тиснение по коже, широко распространенная музыка, великолепная живопись, прекрасные издания и переплеты, изящная посуда и тонкие вина. В этой блестящей обстановке среди зеркал и позолоты жила особая порода людей. Это были «кавалеры» в высоких напудренных париках, в шелковых камзолах и обуви со шнуровкой, на высоких красных каблуках, опиравшиеся на причудливые трости; и еще более удивительные «дамы», под башней напудренных волос, в широчайших шелковых и атласных платьях на проволочных обручах. Среди всей этой знати красовался великий Людовик, Солнце своего мирка, не замечая изможденных и озлобленных лиц, смотревших на него из мрака тех низов, куда не проникали лучи его сияния.

Германский народ оставался политически разъединенным во все это время монархий и производящих опыты правительств, и значительное число герцогств и княжеских дворов в различном масштабе подражало блеску Версаля. Тридцатилетняя война (1618–1648 гг.), эта разрушительная потасовка немцев, шведов и чехов из-за преходящих политических преимуществ, истощила силы Германии на целое столетие. Карта Европы после Вестфальского мира (в 1648 г.) наглядно показывает, к какой воплощенной бессмыслице привела эта война. Это какая-то смесь княжеств, герцогств, свободных государств и т. д., находящихся иногда частью внутри, частью же вне империи. Шведские владения забрались далеко вглубь Германии, и, за исключением нескольких островков владений внутри имперских границ, Франция была еще далеко от Рейна. Среди этой мозаики Пруссия, ставшая королевством в 1701 г., приобретала все большее значение после целого ряда успешных войн. Фридрих Великий Прусский (1740–1786 гг.) имел свой Версаль в Потсдаме, где двор его говорил по-французски, читал французскую литературу и соперничал с французской придворной культурой.

В 1714 году курфюрст Ганноверский сделался королем Англии, и, таким образом, прибавилось еще одно государство к числу многих других, находившихся наполовину внутри и наполовину вне империи.

Австрийская линия преемников Карла V сохранила императорский титул; испанская линия удерживала Испанию. Но вот появился новый император на Востоке. После падения Константинополя в 1453 г., великий князь московский, Иван Великий (1462–1505 гг.), объявил себя наследником Византийского трона и поместил в своем гербе византийского двухглавого орла. Его внук, Иван IV, Грозный (1533–1584 гг.), принял императорский титул кесаря (царя). Но лишь во второй половине XVII столетия Россия перестала казаться европейцам далекой и азиатской страной. Царь Петр Великий (1682–1725 гг.) вывел Россию на арену западной политики. Он построил новую столицу для своей империи, Петербург на Неве, который сыграл для России роль окна в Европу, и он обзавелся собственным Версалем в Петергофе, в восемнадцати верстах от Петербурга, пригласив французского архитектора, который устроил террасу, фонтаны, каскады, картинную галлерею, парк, словом все, что подобало великому монарху. В России, как и в Пруссии, французский язык сделался придворным языком.

Неудачно расположенное между Австрией, Пруссией и Россией королевство польское, плохо организованное государство крупных земельных собственников, чересчур оберегавших свою личную независимость, чтобы предоставить хоть сколько-нибудь реальную власть избираемому ими монарху, – было обречено на раздел между тремя соседями, несмотря на усилия ее союзницы Франции сохранить ей независимость. Швейцария в то время представляла собой группу республиканских кантонов; Венеция была республикой; Италия, подобно Германии, была разделена между мелкими герцогами и князьями. Папа правил, как монарх, в папских областях, теперь уже сильно опасаясь потерять верность остальных католических монархов: он не рисковал уже вмешиваться в отношения между ними и их подданными и не заикался об общехристианской державе. В самом деле, в Европе не сохранилось никакой единой политической идеи; Европа увлекалась в сторону все большего разъединения и разобщенности.

Все эти монархи и республики только и думали, как бы увеличить свои владения за счет соседа. Каждый из них вел «иностранную политику», агрессивную по отношению к соседям, и стремился к агрессивным союзам. Мы, европейцы, переживаем в настоящее время последнюю стадию этого периода разношерстных самодержавных государств и все еще страдаем от порожденной ими ненависти, вражды и подозрительности. История этого времени все более запутывается и мельчает, вырождаясь в мелкие интриги и сплетни, становясь все более бессмысленной и скучной для современного человека. То и дело говорится о том, как одна война была вызвана любовницей короля, как соперничество между двумя министрами вызвало другую. Все эти сплетни, взяточничество и соперничество вызывают отвращение во всяком здравомыслящем человеке. Самым постоянным и замечательным явлением эпохи было широкое распространение книг, появление новых изобретений, не взирая на многочисленные препятствия. Восемнадцатый век видел появление литературы, глубоко скептически и критически настроенной по отношению к дворам и политике того времени. В такой книге, как «Кандид» Вольтера, просвечивает чувство бесконечной усталости от хаоса европейской жизни.

Глава LIII. Новые империи европейцев в Азии и за океаном

В то время, как Центральная Европа пребывала в состоянии такого разъединения и хаоса, западные европейцы, в особенности голландцы, скандинавские народы, испанцы и португальцы, французы и британцы, перенесли арену своей борьбы за океан и раскинули ее по всему миру. Книгопечатание вызвало в политической мысли Европы сильное, но довольно неопределенное вначале брожение; другое великое нововведение – океанское парусное судно – неизбежно побуждало европейцев исследовать отдаленнейшие пределы морей.

Первые заокеанские поселения голландцев и европейцев с северного побережья Атлантического океана возникли не в целях колонизации, но в целях торговли и разработки копей. Пионерами в этом отношении были испанцы; они претендовали на господство над всем новооткрытым американским миром. Однако очень скоро потребовали своей доли и португальцы. Папа разделил новый континент между этими двумя пионерами, отдав португальцам Бразилию и все остальные земли к востоку от полосы, лежащей на 370 миль западнее островов Зеленого мыса; все остальное получила Испания (1494). Это было одним из последних актов Рима, как владыки мира. Португальцы в то время предпринимали также заокеанские экспедиции на юг и на восток. В 1497 г. Васко да Гама доплыл от Лиссабона до Занзибара, объехав мыс Доброй Надежды, а затем и до Калькутты в Индии. В 1515 г. португальские корабли появились на Яве и на Молукских островах; португальцы высадились и выстроили укрепленные города и торговые пункты вдоль всего побережья Индийского океана: Мозамбик, Гоа и два более мелких владения в Индии, а, кроме того, часть Тимора находилась тогда во власти португальцев.

Народы, лишенные папским постановлением прав на Америку, обращали мало внимания на права Испании и Португалии. Англичане, датчане и шведы, а вслед за ними и голландцы вскоре предъявили свои права в Северной Америке и Западной Индии, и даже его католическое величество, король Франции, так же мало обращал внимания на папский указ, как любой протестант. Европейские войны захватили эти заокеанские владения.

В течение долгого времени англичане имели наибольший успех в этой борьбе за заокеанские владения. Датчане и шведы были слишком глубоко втянуты в сложные дела Германии, чтобы снаряжать серьезные экспедиции за океан. Швеция была истощена на германских полях сражений по вине своего блестящего короля Густава-Адольфа, протестантского «Северного Льва». Голландцы завладели теми незначительными поселениями, которые принадлежали шведам в Америке, но они были в слишком близком соседстве с агрессивной Францией, чтобы отстоять свои владения от нападения Британии. Главными соперниками империи на Дальнем Востоке были британцы, голландцы и французы, а в Америке – британцы, французы и испанцы. Англичане имели большое преимущество перед остальной Европой, а именно – водную границу, «серебряную нить» английского канала. Традиции латинской империй связывали ее менее всего.

Франция всегда была слишком поглощена европейскими делами. В течение всего XVIII века она использовала уже все возможности расширения границ, как на Западе, так и на Востоке, стремясь возобладать над Испанией, Италией и германским хаосом. Религиозные и политические раздоры в Англии в XVII столетии заставили многих англичан искать себе постоянного приюта за океаном. Эти поселенцы прокладывали в Америке пути, увеличивались в количестве и усиливались, и это давало Англии большие преимущества в борьбе за американские владения. В 1756 и 1760 гг. Франция вынуждена была уступить Канаду Англии и ее американским колонистам, и несколько лет спустя британская торговая компания всецело возобладала над французами, голландцами и португальцами на Индийском полуострове. Великая монгольская империя Бабура, Акбара и их преемников уже сильно склонялась к упадку, и история ее фактического завоевания лондонским торговым обществом, Британской Ост-Индской Компанией, является одним из самых необычайных эпизодов во всей истории завоеваний.

Эта Ост-Индская Компания в период своего образования при королеве Елизавете ничем не отличалась от любой компании морских авантюристов. Шаг за шагом она была вынуждаема снаряжать отряды и вооружать свои корабли. И вот это торговое общество, с его традиционными приемами наживы, стало не только торговать пряностями, красками, чаем и драгоценными камнями, но также распоряжаться доходами князей, их владениями и судьбами Индии. Оно явилось в Индию, чтобы покупать и продавать, а стало заниматься невероятным хищничеством. Не было никого, кто воспротивился бы его образу действий. Удивительно ли, что его капитаны и командиры, чиновники и даже приказчики и простые солдаты возвращались в Англию нагруженные добычей?

Люди в таких обстоятельствах, когда их произволу предоставлена большая и богатая страна, не могут точно установить, что они должны и чего не должны делать. Это была чужая страна для них, озаренная чужим Солнцем. Ее бронзовое население казалось им чужой расой, которой они не могли симпатизировать. Ее таинственные храмы с их жрецами поддерживали фантастические формы жизни. В Англии люди удивлялись, когда эти генералы и чиновники по возвращении выступали с тяжкими обвинениями друг против друга в вымогательствах и жестокостях. В отношении Клайва парламент издал указ о предании его суду. Он покончил с собой в 1774 г. В 1788 г. Уоррен Гастингс, другой крупный администратор в Индии, был предан суду и оправдан (в 1792 г.). Это было странное положение дел, не имевшее себе прецедентов в мировой истории. Английский парламент управлял лондонским обществом, которое, в свою очередь, властвовало над государством, более обширным и гораздо более населенным, чем все владения английской короны. Для большинства англичан Индия была отдаленной, фантастической, почти недосягаемой страной, куда отправлялись молодые бедняки-авантюристы с тем, чтобы вернуться через много лет весьма богатыми, холерическими стариками. Англичанам было трудно представить себе жизнь этих бесчисленных миллионов темнокожих людей под лучами восточного Солнца. Воображение их не справлялось с такой задачей. Индия оставалась каким-то романтическим вымыслом, и поэтому англичане не могли получить о ней точного представления и контролировать деятельность компании.

В то время, как западно-европейские государства воевали из-за этих фантастических царств на всех океанах мира, в Азии произошли два крупных завоевания. Китай сверг монгольское иго в 1360 г. и процветал под управлением великой туземной династии Мин до 1644 г. Затем манчжуры, другой монгольский народ, вновь завоевали Китай и владели им до 1912 года. В то же время и Россия продвигалась на восток и достигла крупного значения в мировой политике. Развитие этого громадного центрального государства старого света, не примыкающего целиком ни к Востоку, ни к Западу, имеет важнейшее значение для судеб человечества. Своим расширением оно в значительной мере обязано казакам, христианам-степнякам, которые послужили барьером между феодальным земельным дворянством Польши и Венгрии на западе и татарами на востоке. Казаки были представителями нецивилизованного востока Европы и во многих отношениях напоминали диких обитателей запада Соединенных Штатов в середине XIX века. Все, кому грозило преследование в России: преступники, невинно преследуемые, взбунтовавшиеся крепостные, религиозные сектанты, воры, бродяги, убийцы – искали убежища в южных степях, и отсюда начинали борьбу за жизнь и свободу одинаково против Польши, России и татар. Несомненно, что беглецы, теснимые татарами по направлению к востоку, также примешивались к казачеству. Постепенно этот окраинный народ был привлечен к русской государственной службе, подобно тому, как горные кланы Шотландии были превращены британским правительством в регулярные полки. Им предоставлены были новые земли в Азии. Они сделались оплотом государства против монгольских кочевников, могущество которых ослабевало, и действовали сначала в Туркестане, а затем пробрались в Сибирь и дошли до Амура.

Ослабление монгольского натиска в XVII и XVIII веках трудно объяснить. В течение двух или трех столетий со времен Чингисхана и Тамерлана период господства Центральной Азии над миром сменился состоянием полного политического упадка. Перемены, происшедшие в климате, беспримерная по силе чума, эпидемии малярии – все это должно было, конечно, способствовать упадку народов Средней Азии, который, может быть, в обще-мировом масштабе является только временным отступлением.

Некоторые авторитеты полагают, что распространение буддийского учения из Китая также умерило их воинственный пыл. Как бы то ни было, с XVI столетия монгольские татары и турецкие народы перестали победоносно продвигаться вперед, а, наоборот, были отброшены назад и покорены, как христианской Россией с запада, так и Китаем с востока. В течение всего XVII столетия казаки распространялись на восток от Европейской России и расселялись всюду, где только находили пахотные земли. Кордоны крепостей и станиц составляли подвижную границу этих поселений на юге, где туркмены были сильны и воинственны, но с северо-востока Россия не имела больше границ, так как она протянулась до самого Тихого океана.